Текст книги "Избранное"

Автор книги: Хуан Гойтисоло

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 40 страниц)

Набор идеологических штампов, которые использовал франкизм для подтверждения излюбленного лозунга «Испания совсем другая», подвергается безжалостному осмеянию в романе «Возмездие графа дона Хулиана». А для большей убедительности в текст без всяких кавычек щедро вставляются цитаты из книг не только поколения 1898 года, но и писателей Золотого века, и романтиков, и многих других, воспевавших величие Испании. Скрытое цитирование – едва ли не основной прием, на котором в значительной степени держится роман. Впрочем, «скрытостъ» эта весьма условна: в конце книги Гойтисоло называет имена тех, чьи произведения он использовал; к тому же для эрудированного испанского читателя – а именно к нему в первую очередь обращается автор – большинство цитат легко узнаваемы. На вне-текстовые элементы в романе ложится большая смысловая нагрузка: для Гойтисоло гораздо важнее соотношение романа «Возмездие графа дона Хулиана» с традицией, чем с современностью, – ведь книга задумана как развенчание национальных мифов, Тщательный отбор цитат, их многофункциональность позволяют автору заявить о своей позиции: кто его единомышленники в испанской классической литературе, а кто – оппоненты. Если речь идет о Сервантесе, Луисе де Леон, Гонгоре, цитирование звучит как диалог, отсылка к классике – как аргумент в свою пользу; но гораздо чаще цитата дает повод для полемики или пародирования. На страницах романа все время идет яростное, напряженное противоборство идей, столкновение мнений. По-разному достигается это автором. Знаменитая фраза Унамуно «У меня болит Испания» часто помещается в контекст, где приобретает нелепый, гротескный оттенок. В парафразе стихотворения Мануэля Мачадо, брата известного поэта Антонио Мачадо, Сид, скачущий в изгнание с двенадцатью верными воинами, превращается в графа Хулиана, который уничтожает на испанской земле все «исконно кастильское». Часто ирония рождается резким, неожиданным контрапунктом: «набожная Изабелла, кладезь всевозможных добродетелей», оставшись одна, фанатически самозабвенно танцует под аккомпанемент «Роллинг стоунз»; а на фоне идиллического пейзажа – «утренний благовест в простых и скромных селениях Кастилии, Кастилии набожной и воинственной, Кастилии благородной, скромной и доблестной… на недовольных спускают собак, и священник отпевает покойников».

Кастилия, объединившая в свое время испанские земли в единое государство, воспринималась поколением 1898 года как символ родины, национального величия, ее традиции – как квинтэссенция всего испанского, ее прошлое – как непрестанная чреда героических деяний. Вслед за известным английским историком XIX века Боклем они считали, что климат, географические и природные условия накладывают неизгладимый отпечаток на личность человека, его психику. Суровой кастильской природе, диктующей аскетический образ жизни, отводилось в системе ценностей поколения 1898 года особое место как источнику формирования национального характера, специфически испанского мировосприятия. Едко высмеивает герой Гойтисоло этот культ Кастилии, «блистательную плеяду первооткрывателей исконной исторической основы – скудного монотонного пейзажа».

Кажется, он не щадит ничего. Не раз мелькают на страницах романа упоминания о славных эпизодах испанской истории, но помещены они чаще всего в подчеркнуто иронический контекст. При этом Гойтисоло выбирает лишь те события, которыми принято иллюстрировать рассуждения о стойкости и несгибаемости духа, качествах, якобы неотделимых от испанцев.

Даже особый тип человека создает писатель, homo hispanicus, следуя франкистской доктрине и используя ее основные тезисы в качестве строительного материала. Нomo hispanicus в романе и одноименном эссе Гойтисоло наделен всеми качествами, что традиционно приписывают «истинному испанцу»: он законопослушен, аскетичен, набожен, мужествен, твердо верит в свой избранность. Вера эта опирается на память о былом величии и подкрепляется фашистскими призывами «возродить Империю духа» (вот почему так много в романе нарочито глубокомысленных выражений типа «эманации духа», «метафизические сущности», «реальную жизнь надо подчинить абсолютным императивам духа» и т. д.). Мироощущение homo hispanicus проникнуто стоицизмом, поскольку воспитан он в духе Сенеки: в Испании принято родившегося на ее территории римского философа-стоика считать испанцем, а его систему – основным фактором формирования «исконно испанской» психологии. Традиция эта сложилась давно и прочно закрепилась не только на уровне обыденного сознания, но и в качестве официальной точки зрения. Если взять внушительное семидесятитомное издание испанской энциклопедии, вышедшее в 1981 году, то мы увидим, что Сенека там определяется как «испанский философ, поэт и писатель римской эпохи». На эту же традицию опирается, например, в своих работах («Важнейшие особенности испанской литературы», «Роль испанцев в истории» и др.) выдающийся филолог Рамон Менендес Пидаль, автор глубоких исследований по испанской литературе Золотого века, романсеро, собиратель фольклора. Он, не колеблясь, относит Сенеку, равно как и Марциала и Лукана, к испанской культурной традиции. Естественно, что Сенека, занимающий столь почетное место в социальной мифологии франкизма, так часто встречается на страницах романа, главная цель которого – демифологизация режима.

Для Гойтисоло не существует границ между историческими эпохами, которые то и дело смешиваются в книге за счет бесконечной перетасовки «литературных первоисточников». Не существует для него и границ между персонажами: легко «перетекают» они один в другого. Герой-рассказчик ходит по улицам современного Танжера в сопровождении арабского полководца VIII века; идентифицируясь с графом Хулианом, он мысленно изо дня в день повторяет его предательство, помогая вторжению мавров на полуостров, и эта воображаемая жизнь для него не только гораздо реальнее подлинной, но и полностью ее вытесняет. Изабелла Католическая, известная своим религиозным фанатизмом королева Кастилии, предстает на страницах книги как лицо историческое и как персонифицированная набожность, обретшая себя в кастильской девушке или в символе Матери-Испании, родившей Сенеку. Но наиболее благодарным материалом для подобных превращений является сам Сенека, «квинтэссенция всего испанского», воплощающаяся то в тореро (еще один национальный миф, «чисто испанское зрелище»), то – благодаря «эманации духа» – в Унамуно, а то и в самого Франко, чьи «фотографии вывешены во всех общественных местах и учреждениях, его именем названы города, деревни, районы, площади, бульвары и проспекты; именем его нарекают младенцев в купели, его образ чеканят на обратной стороне монет». Впрочем, прямо его Гойтисоло ни разу не называет – иногда он пользуется прозвищем Бочонок, которое тот получил из-за низкого роста и плотной фигуры, но чаще – словом Вездесущий, иронически подчеркивая его всемогущество. Под пером автора «дух Сенеки» с легкостью обретает плоть в случайно встреченном в Танжере соотечественнике, Верзиле, он же адвокат Альваро Перансулес, сознающий себя носителем «непреходящих ценностей», любитель напыщенных тирад типа: «слава и величие Испании на всех морях и океанах!» Альваро Перансулес в свою очередь оказывается то отцом Сенеки, доном Альваро, «живым воплощением национального духа и образа», то Альварито, Сенекой в детстве. Множественные эти превращения цель имеют одну – показать разнообразные обличья «испанской исключительности» от самодовольного обывателя до главы государства.

В чем же видится выход герою романа? В разрушении сложившихся в сознании испанцев стереотипов восприятия себя, своей родины, окружающего мира, в разрушении ради создания нового – «мы еще найдем способ изменить этот край», – убеждает себя герой романа. Да, он мечтает пойти по стопам своего легендарного предшественника графа Хулиана. Как Хулиан – с той лишь разницей, что теперь все это происходит в воображении, – герой романа призывает себе на помощь мавров: «я предлагаю вам мою страну на разграбление:… разрушьте до основания полуразвалившийся бастион ее своеобразия, выметите мусор метафизики». Он мечтает, как смешается с толпами на корриде и футболе, захватит библиотеки, казармы, исторические памятники, методически примется уничтожать пейзаж, менять климат, сносить церкви. В воображении он поднимется на пик Альмансор, вершину Сьерры-де-Гредос, горной гряды, разделяющей Месету – плоскогорье в центре Пиренейского полуострова – на Старую и Новую Кастилии. Именно здесь живет горная коза, для благозвучия называемая по-латыни capra hispanica – Гойтисоло словно пародирует свою собственную пародию, homo hispanicus. Capra hispanica разгуливает по страницам романа, появляясь в центре Мадрида, заходи в церкви, кафе, на литературные диспуты. Это животное – своего рода визитная карточка испанской фауны, им очень гордятся: ведь подобная разновидность водится лишь тут. Редкий путеводитель обойдется без фотографии горной козы на вершинах Гредоса; профиль ее украшает книги одного из самых солидных издательств страны, «Гредос». Кстати, в геральдике профиль горной козы является символом горных стран и малодоступных вершин. В романе он, конечно, переосмысляется и становится символом вершин духа, возвыситься до которых под силу только испанцам. «Гредос – душа нашей героической и набожной Кастилии!: сердце горного края на высоте две тысячи метров!: коза наиболее ярко отражает нашу сущность», – утверждает знаток и носитель этой сущности Альваро Перансулес. Разделавшись с capra hispanica и карпетом (так называли древних жителей полуострова), герой покидает Гредос, эту прародину национального духа, чтобы отправиться на горные вершины Гвадаррамы, Сан-Висенте: «и ты полетишь дальше лечить народ своим сильным лекарством, будешь окуривать порохом и делать профилактические прижигания, пока не вырвешь его навсегда из камней и скал, из опьянения альпийским дурманом, из высокогорной эйфории».

Чтобы народ выздоровел окончательно, нужно избавиться от дона Альваро и Сенеки. Первый не выдерживает гибели «непреходящих ценностей», заключенных в роскошных фолиантах; второй мужественно защищает свои позиции на арене для боя быков, но падает, сраженный открытием, что «исконно испанское» «оле», которым подбадривают тореро, танцоров, выражают целую гамму чувств, пошло от арабского «слава аллаху». Писатель проделывает любопытный эксперимент: показывает, что станет с современной речью, с привычными понятиями и предметами, если изъять слова, имеющие арабское происхождение. Оказывается, испанцы не досчитаются многого: исчезнут алькальды, традиционная фасоль, оливки, приготовляемое из них масло, без которого немыслима испанская кухня, рожковые деревья, Гвадалквивир, Альгамбра. Другими словами, без взаимодействия с арабской культурой Испания была бы совсем иной. Мысль эта очень дорога писателю, он постоянно возвращается к ней в интервью, эссе, художественных произведениях.

Арабский мир занимает большое место в понятийной системе романа: герой живет в Танжере, окруженный памятниками арабской культуры, в гуще восточной цивилизации, все время сопоставляя ее с испанской. И если родина ассоциируется у героя с опасностью («вражий берег»), то наивная безыскусность, «открытая и загадочная простота» Востока сулят ему новую, свободную жизнь. И даже похожая на кинозвезду деревянная Мадонна в конце книги по-арабски взывает к аллаху, заявляя о своем желании обратиться в мусульманство. Тема противопоставления восточной и европейской цивилизаций, их сложного взаимодействия будет звучать во всех последующих книгах Гойтисоло: «Хуан Безземельный» (1975), «Макбара» (1980). «Картинки после битвы» (1982), «Сарацинские хроники» (1982).

Роман же «Возмездие графа дона Хулиана» – самый испанский из всех его произведений: ведь материей, из которой он соткан, является испанская классика. Но дело не только в этом. Первостепенное значение для любого писателя имеет вопрос об адресате. Для кого пишет Хуан Гойтисоло? Безусловно, для испанского читателя. Об этом говорят и поставленная им «сверхзадача» – разоблачение современной социальной мифологии, и насыщенность текста реалиями, именами, аллюзиями, понятными только соотечественникам. Кто, кроме испанца, может знать, что «Фигаро» – это псевдоним Мариано Хосе де Ларры, кто распознает намеки на исторические события, национальных героев, литературные произведения, щедро разбросанные по тексту?

Роман «Возмездие графа дона Хулиана» требует от читателя терпения, заинтересованного, деятельного участия, сотворчества. Постоянное смешение временных планов и героев, игра местоимениями, которой автор придает огромное значение, непривычный синтаксис, обилие метафор и символики – все это отнюдь не облегчает задачу. Книга допускает несколько уровней прочтения – в зависимости от подготовки читателя, его желания проникнуть в художественный мир Гойтисоло. Автор старается задействовать весь спектр значений символа. Например, змея, вполне реальное животное, с которой выступает перед туристами заклинатель в Танжере. В то же время, согласно наиболее устоявшемуся, идущему от христианской традиции толкованию, змея – символ зла, в данном случае предательства. В иудаизме, напротив, змея означает искупление, очищение; в психоаналитических школах трактуется как фаллический символ – в контексте романа «работают» все эти значения. Переосмысляется в книге и античное восприятие змеи как оплодотворяющего начала, и яд превращается в «животворящие соки арабов, впрыснутые в испанскую культуру, несущие ей перерождение». Так же полно старается Гойтисоло раскрыть и значение других символов.

Очевидно, что «Возмездие графа дона Хулиана» – не роман, в том смысле, который мы привыкли вкладывать в это слово. Больше подходит для него семиотический термин «дискурс», которым широко пользуется современная лингвистика и французский «новый роман». Под дискурсом понимают такой тип повествования, где сюжет и персонажи отходят на задний план, уступая место текстовым группам, отвечающим определенной внутренней логике и подчиняющимся своим законам. Творчество Гойтисоло 70-80-х годов типологически сходно с «новым новым романом». Писатель разделяет многие взгляды Ролана Барта и Филиппа Соллерса, однако – осознанно или нет – политическая и социальная направленность книг Гойтисоло, их идейная насыщенность всегда выражены четче, чем у его французских коллег. Большое влияние на писателя оказали работы лингвистов Пражского кружка, Э. Бенвениста, Ц. Тодорова, В. Шкловского, одну из статей которого Гойтисоло даже перевел, Ю. Лотмана. С их трудами Гойтисоло, считающий, что современный писатель не может обойтись без лингвистики, знаком фундаментально. В них почерпнул он главное – отношение к языку не как средству отражения внешнего мира, а как к самоценной реальности, существующей по собственным законам.

Отказываясь от привычных жанровых канонов, Гойтисоло отказывается и от языковых. «Существуют оккупированные языки точно так же, как существуют оккупированные страны – считает он; – причина того, что испанский язык так мало пригоден для выражения современного мироощущения, – его оккупация во имя чистоты веры и идеологической целостности». [14]Задача освободить язык, очистить его от привычных формул и стереотипов будет стоять перед ним во всех книгах, начиная с «Возмездия графа дона Хулиана». Сделать это можно, отказавшись от привычной литературной нормы, синтаксиса, постоянно переосмысляя значения слов, используя все богатство семантического поля.

После этой книги Гойтисоло, и ранее не избалованный добротой испанской критики, окончательно превратится в проклятого писателя современной Испании. Имя его надолго исчезнет со страниц газет и журналов, но роман, являющийся жизненным и творческим кредо автора, займет центральное место а творчестве писателя 70-х годов.

После «Возмездия графа дона Хулиана» некоторое время казалось, что все пути исчерпаны, все, что должно быть сказано, – произнесено, все художественные новации позади. Однако это было не так, и скоро Гойтисоло начинает работать над следующей книгой. Название ее напоминает об английском короле XIII века из династии Плантагенетов, вошедшем в историю как Иоанн Безземельный. Прозвище получено им после того, как его отец, король Генрик II, за участие в заговоре запретил сыну жить в Англии, обрекая его на долгие скитания. Имя этого короля стало нарицательным, символом изгнанничества, бездомности. В этом качестве и берет его Гойтисоло, но берет как дань уважения любимому писателю XIX века Хосе Мариа Бланко Уайту, по причинам политического характера уехавшему в Англию и оставшемуся там навсегда. Свои статьи в издававшейся им газете «Эль эспаньол» Бланко Уайт подписывал псевдонимом «Хуан Безземельный». Конечно, в выборе названия много личного – тема изгнанничества близка и понятна Гойтисоло: выстрадана.

Этот роман отличается от предыдущего: художественные принципы в основном остаются теми же, но в их реализации писатель делает еще один шаг по пути разрыва с традиционными формами. На страницах книги так много места уделено теме творчества, что она порой воспринимается как эстетическое кредо автора; «изгнать из романной ткани последние пережитки театральности: преобразить ее в бессобытийный речевой поток: взорвать застарелое представление о персонаже как о существе из плоти и крови» – такие задачи ставит теперь перед собой писатель. Что-то из них ему удается реализовать, что-то, к счастью, нет.

Как и в «Возмездии графа дона Хулиана», в центре книги не реальный персонаж, а его индивидуальное сознание, но не ограничивающее теперь себя идентификацией только с одним человеком и одной страной. Герой «Хуана Безземельного» свободно перемещается во времени и пространстве, попадая с Кубы в Стамбул, из Нью-Йорка – а Сахару; как пария бродит он по миру, воплощаясь то в английском разведчике Лоуренсе Аравийском, то в гигантской человекообразной обезьяне Кинг-Конге. Тема Испании по-прежнему занимает большое, хотя и не доминирующее место. Но пересмотру теперь подвергается не классическое литературное наследие, а реальное прошлое страны; не бесконечно воспроизводимые мифы и стереотипы сознания проходят перед читателем, а подлинные факты: инквизиция и ауто-да-фе, сахарные плантации на Кубе, хозяева которых приравнены к существам высшего порядка, почти к божествам.

И если герой «Возмездия графа дона Хулиана» восстанавливал историческую справедливость в своем воображении, изо дня в день повторяя мысленно предательство Хулиана, стирая с испанской земли все «исконно кастильское», то в «Хуане Безземельном» способом восстановления исторической справедливости становится сама литература: девственно чистая страница предлагает писателю возможность искупить первородный грех рабовладения, ведь семейство плантаторов, изображенное в романе, – предки самого Гойтисоло.

«Хуан Безземельный» для Гойтисоло – внутреннее завершение темы родины, начатой в «Особых приметах» и в «Возмездии графа дона Хулиана». Ему больше нечего добавить. В следующих книгах он будет говорить о противостоянии восточной и западной цивилизаций («Макбара»), о несостоятельности европейского образа жизни, о крушении всей системы ценностей современного западного мира («Картинки после битвы»).

«Если ты когда-нибудь снова начнешь писать, то уже на другом языке», – дает себе обещание автор в конце «Хуана Безземельного». К счастью, этого не произошло. Следующий роман Гойтисоло, «Макбара», написан по-испански, хотя и посвящен арабам, их мироощущению, их ценностям, подлинным в отличие от пресловутых достижений западной цивилизации. Как отражение этого противостояния отчетливо выделяются в книге два блока слов, два речевых потока в авторской речи – выхолощенный, состоящий из одних штампов язык средств массовой информации и рекламы, цинично пропагандирующей таблетки для перехода в мир иной тех, кто стал обузой для общества; и сочный, свежий язык, воссоздающий мир волшебных сказок «Тысячи и одной ночи», атмосферу восточного базара, наивное детство человечества с верой в чудеса, в предсказателей судьбы.

«Макбара» в переводе с арабского означает «кладбище», и название это многозначно: оно означает и бесцветное, больше похожее на смерть, чем на жизнь, существование тех, в чьем распоряжении все блага цивилизации, все достижения прогресса, и одновременно тяжкую, беспросветную жизнь тех, кто обречен на ежедневный изнурительный труд. «Неправильный мир, полный лишних вещей, им – все, мне – ничего, медленное гниение, пародия на жизнь», – горестно размышляет араб, приговоренный к дантову аду сыромятни. «Меня всегда тянуло к тем, кого незаслуженно обижали», – сказал как-то Гойтисоло. Именно с этих позиций и написан роман «Макбара».

* * *

С той поры, как Хуан Гойтисоло объявил беспощадную войну социальной мифологии франкизма, прошло более двадцати лет. Многое изменилось после смерти Франко; страна вступила на путь демократизации, были сломаны давно изжившие себя политические структуры, но сломать психологические стереотипы, покончить с франкизмом в душах людей, «переживших бесшумную оккупацию умов», научить людей не бояться, мыслить свободно, вести себя раскованно, без оглядки на авторитеты – этого нельзя добиться в короткий срок. Это процесс длительный и сложный. Помочь людям обрести внутреннюю свободу, без которой невозможна свобода общества, должна литература. В том числе и книги Хуана Гойтисоло.

Н. Матяш