Текст книги "Чернее черного"

Автор книги: Хилари Мантел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 26 страниц)

– Не хочу, – отрезала Колетт. – Мне больше неинтересно. Мне уже все равно. Все, чего я хочу, – это очутиться дома и открыть бутылку вина.

– …если ты хочешь знать, почему мой проводник – злодей, так это потому, что я – плохой человек, потому что в детстве меня окружали плохие люди. Они вынули из меня волю и вложили взамен свою. Я хотела сделать доброе дело, позаботиться о Марте, но ты не дала мне…

– Так значит, я во всем виновата, ты к этому клонишь?

– …и они тоже не дали бы мне, потому что сарай нужен им самим. Им нужна я, потому что лишь благодаря мне они существуют. Потому что благодаря мне они могут следовать избранному ими пути, Айткенсайд, и Киф Кэпстик, и Моррис, разумеется, и Боб Фокс, и Цыган Пит. Что поделать? Мы всего лишь люди, мы думаем, они будут играть по земным правилам. Но сильная сторона мира иного состоит в том, что в нем нет никаких правил. По крайней мере, доступных нашему пониманию. И в этом их преимущество. А самое главное, Колетт, то, что их больше, чем нас.

Колетт свернула к дому. Была половина десятого, еще даже не совсем стемнело.

– Поверить не могу, что мы дома так рано, – сказала Эл.

– Ну, мы ведь сократили программу, нет?

– Нельзя же было заставлять Кару выходить на сцену. Она так расстроилась.

– Кара мне до смерти осточертела. Она размазня.

– Ты хочешь знать, – сказала Эл, – почему мой духовный проводник – злодей, а не ангел. Это все равно что спросить, почему мой помощник – ты, а не какая-нибудь милая девушка.

– Менеджер, – уточнила Колетт.

Они вышли из машины. Под карликовыми елками, отделявшими их участок от соседского, рыдал, сидя на земле, Цыган Пол, духовный проводник миссис Этчеллс.

– Цыган Пол! – воскликнула Эл. – Сколько лет, сколько зим!

– Здравствуй, Элисон, дорогая, – прогнусавил он. – Вот я и остался совсем один в этом гадком мире. Включи кассету, когда войдешь в дом. Она оставила тебе пару сентиментальных пожеланий, если хочешь – послушай.

– Конечно хочу! – крикнула Элисон. Ей показалось, что это крикнул кто-то другой, кто-то намного моложе. – Ой, Пол, – воскликнула она, – у тебя все блестки с куртки осыпались!

Колетт достала портрет Эл из багажника.

– Они правы, – сказала она. – Тебе надо сделать новую фотографию. Что толку бороться с реальностью?

– Не знаю, – уклончиво ответила Эл.

– Девочка моя дорогая, найди иголку и алую нитку, – попросил Пол, – дабы я заштопал свои яркие лохмотья и заступил на новую службу.

– Ах, Цыган Пол, – спросила она, – неужели ты никогда не отдыхаешь?

– Никогда, – ответил он. – Я собираюсь работать с медиумом из Вулвергемптона, не знаешь никого, кто подбросил бы меня до М-шесть?

– Твой племянник болтается где-то поблизости, – сообщила она.

– Никогда не говори мне о Пите, он для меня потерян навсегда. Не хочу иметь ничего общего с его грязными делишками.

Она стояла у машины, положив руку на крышу, и зачарованно внимала чему-то.

– Что с тобой? – спросила Колетт.

– Я слушала, – ответила она. – Миссис Этчеллс скончалась.

Адмирал-драйв вспыхнула фонариками. Это соседи пошли ежевечерним дозором по заросшим купырем низинам, ведущим к каналу, искать несчастных бродяг и беженцев, устроившихся на ночлег.

Колетт прослушала сообщения на автоответчике; несколько клиентов хотели договориться о встрече, холодный невыразительный голос Мэнди: «На каталке по коридору… не мучилась… слава богу… сказала, ближайший родственник – ты». Она записала сообщения; сделав глоток «Совиньон блан», Колетт побрела в гостиную, чтобы проверить, что делает Эл. Магнитофон был включен и издавал сипы и хрипы.

– Хочешь выпить? – спросила Колетт.

– Бренди.

– В такую жару?

Эл кивнула.

– Миссис Э., – спросила она, – ну и как там?

– Она что, может тебе отвечать? – удивилась Колетт.

– Ну разумеется. – Она повторила: – Миссис Э., на что похож мир иной?

– Олдершот.

– Там как в Олдершоте?

– Там как дома, вот как. Я только что выглянула из окна, и все идет своим чередом, здесь есть живые и мертвые, вот твоя мать бредет пошатываясь под ручку с солдатом, они идут к ней домой, чтобы заняться сама знаешь чем.

– Но те дома снесли, миссис Этчеллс. Разве вы сами не видели, вы ведь живете неподалеку. Я заезжала в прошлом году, Колетт меня подбросила. Где раньше жила моя ма, теперь большой автомобильный салон.

– Что ж, прости, – возразила миссис Этчеллс, – но на этой стороне их не снесли. На этой стороне все выглядит как всегда.

Элисон почувствовала, как надежда утекает сквозь пальцы.

– И ванна по-прежнему стоит в саду, да?

– И эркер внизу заделан картоном, с тех пор как Боб Фокс слишком сильно постучал в окно.

– Так значит, все продолжается? Все как прежде?

– Я не вижу никаких изменений.

– Миссис Этчеллс, вы не могли бы посмотреть, что за домом?

– Пожалуй, могу. – Молчание. Тяжелое дыхание миссис Этчеллс. Эл глянула на Колетт. Она плюхнулась на диван; она ничего не слышала. – Пустырь, – отрапортовала миссис Этчеллс. – Фургон стоит.

– А сараи?

– На месте. Покосились, того и гляди рухнут на кого-нибудь.

– И автоприцеп?

– Да, и автоприцеп.

– И собачьи вольеры.

– Да, и собачьи вольеры. Хотя собак я не вижу.

От собак избавились, подумала Эл: почему?

– Все как я помню, – сказала миссис Этчеллс, – хотя я не слишком часто ошивалась на заднем дворе у Эммелин Читэм, не самое безопасное место для одинокой старухи.

– Миссис Этчеллс, послушайте, вы видите фургон? Припаркованный фургон? Можете вы заглянуть внутрь?

– Минутку, – согласилась миссис Этчеллс.

Опять тяжелое дыхание. Колетт принялась щелкать пультом от телевизора.

– Окна грязные, – сообщила миссис Этчеллс.

– Что вы видите?

– Я вижу старое одеяло. В него что-то завернуто. – Она хихикнула. – Чтоб меня черти взяли, если из него не торчит чья-то рука.

Мертвые все такие – хладнокровные. В них не остается ни на гран брезгливости или щепетильности.

– Это моя рука? – спросила Эл.

– Самой интересно, – отозвалась миссис Этчеллс. – Может быть, это пухленькая детская ручка?

– И вот так каждое лето, – пожаловалась Колетт. – Сплошные повторы.

– Не мучайте меня, миссис Э.

– Нет, по мне, так это скорее рука взрослой женщины.

– Может, это Глория? – спросила Эл.

– Может. А теперь у меня для тебя важное сообщение, Элисон, дорогая. Кит Кэпстик завел себе бронированные яйца, так что хер ты до них доберешься теперь. Он говорит, можешь хоть цельный день таскаться с ножницами, резаком, чем тебе, блин, угодно, но ни хера у тебя не выйдет. Прости за грубость, но мне казалось, я обязана передать тебе все слово в слово.

Элисон выключила кассету.

– Мне нужно передохнуть, – сказала она Колетт. – Мне нужен воздух.

– Наверное, будут похороны, – заметила Колетт.

– Наверное, не думаю, что совет позволит выкинуть ее на помойку.

– Ой, ну не знаю. Что, если сложить ее пополам и засунуть в черный мешок?

– Хватит. Не смешно.

– Ты первая начала.

Колетт скорчила рожу у нее за спиной. Элисон думала, я видела, во сне или наяву, части женского тела, завернутые в газету, я видела мужские руки, измазанные чем-то коричневым и липким, они доставали свертки из кузова фургона, трясущиеся свертки мертвого мяса. Я слышала голос у себя за спиной, твою мать, Эмми, мне надо помыть руки. Я подняла взгляд, но вместо своего лица в зеркале я увидела лицо Морриса Уоррена.

Она вышла в сад. Было уже совсем темно. К забору подошел Эван с фонарем.

– Элисон? А мы тут полицию вызывали.

Ее сердце сжалось. Она услышала, как кто-то тихо хихикнул у нее за спиной; вроде бы на уровне колен. Она не повернулась, но волосы на руках у нее встали дыбом.

– Мишель показалось, что кто-то шастает у вашего сарая. К вам ведь вломился тогда бродяга? Она думала, он вернулся. Лучше не рисковать, так что она вызвала полицию. Приехал сам констебль Делингбоул.

– Да? И?

– Он проверил сарай. Ничего не нашел. Но осторожность не помешает, тем более что речь идет о детях. Этого типа надо запереть под замок.

– О да.

– И выбросить ключ.

– Именно.

Она стояла и ждала, сцепив руки на талии, само ожившее вежливое терпение, словно ее величество ожидало, пока он, кланяясь, сгинет с глаз долой.

– Ладно, пойду домой, – сказал Эван. Но, пересекая свою вытоптанную лужайку, он оглянулся на нее через плечо.

Элисон повернулась и споткнулась о большой глиняный горшок. Нагнувшись, она сумела откатить его в сторону, но всего на несколько дюймов. Гравий под ним был ровным, значит, никто горшок не выкапывал. Она выпрямилась, потирая поясницу.

– Моррис, – сказала она, – кончай валять дурака.

Она услышала шарканье; потом снова хихиканье, приглушенное землей, из самых глубин горшка.

Двенадцать

Наутро, когда она ела кукурузные хлопья с пониженным содержанием соли, залитые обезжиренным молоком, в дверь просунулась голова Морриса.

– Кита Кэпстика не видели? – спросил он. – Макартура не видели? У него стеклянный глаз, мочка откушена, он носит вязаный жилет. Мистера Дональда Айткенсайда не видели?

– Думаю, я узнала бы их, если б увидела. – При виде его она вся покрылась мурашками, словно миллион муравьев заползли к ней под одежду; но она не собиралась показывать ему, что напугана. – Забыл, с кем говоришь? – спросила она. – И вообще, что за церемонии? Что еще за мистер Айткенсайд?

Моррис сделал грудь колесом и попытался выпрямить свои кривые ноги.

– Айткенсайд подался в управленцы. Разве ты не знаешь, что написано в наших новых контрактах? Мы все прошли обучение, нам выдали блокноты и карандаши. У мистера Айткенсайда тоже есть сертификаты. Так что нам положено собраться.

– Собраться где?

– Он ничуть не хуже других.

– Почему ты вернулся, Моррис?

– Почему я вернулся? У меня есть задание. Мне поручено очень важное дело. Меня пригласили в один проект. В наши дни без переподготовки не обойтись. Надо идти в ногу со временем. Кому охота остаться не у дел. Пожизненной работы больше не существует.

Вошла Колетт с почтой в руке.

– Обычные каталоги и всякая макулатура, – пояснила она. – Семинар по календарю майя, нет, спасибо… шаманский реквизит обратной почтой… Как насчет смеси семян от «Котла матушки-природы»? Белена, борец, шлемник, болиголов?

– Их может сдуть ветром к соседям.

– Я вот тоже об этом подумала. Кстати, ты в курсе, что сидишь на телефоне с одиннадцати до трех? – Эл застонала. Моррис, присевший у пустого мраморного камина, глянул на нее снизу вверх и принялся закатывать рукава. – И еще звонили ребята из Глостера, в выходные у них будет семинар по символике Плутона, ты поедешь? Им надо знать, сколько еды заказывать. – Она мерзко засмеялась. – Тебя, конечно, посчитают за двоих.

– Не уверена, что хочу куда-то ехать одна.

– Можешь рассчитывать на меня. Они утверждают, что местечко идиллическое. Это значит, что там нет магазинов. – Она просмотрела письма. – Ты заговариваешь от расстройств пищевого поведения?

– Перекинь это Каре.

– Поедешь в Твайфорд? Там у одной тетки неприкаянный дух на чердаке. Грохочет, спать не дает.

– Как-то я не в настроении.

– Имеешь право на отгул в связи с тяжелой утратой. Я позвоню ей и объясню насчет миссис Этчеллс.

Огонек подмигнул Эл из угла комнаты. Она посмотрела на него в упор, и он исчез. Моррис резво скакал по ковру, опираясь на костяшки, точно обезьяна. Он бежал, и огонек бежал вместе с ним, темно-красная зыбь, волна, обнаженный кровеносный сосуд; это была татуировка Морриса в виде змеи, пламенеющая и пульсирующая, она скользила по его предплечью, словно жила своей собственной жизнью.

– Хи-хи, – выдал Моррис.

Она вспомнила слова миссис Этчеллс: «Они как-то изменились. У меня аж внутри все перевернулось».

– Ты будешь есть йогурт или нет? – спросила Колетт.

– Аппетит пропал. – Эл положила ложку.

Она позвонила ма. Долго слушала гудки, а когда та наконец сняла трубку, в ней раздались шарканье и скрежет.

– Стул тащу, – объяснила Эмми. – Ладно, кто вы и чем могу помочь?

– Это я. Подумала, ты должна знать, что моя бабушка умерла.

– Кто?

– Моя бабушка. Миссис Этчеллс.

Эмми засмеялась.

– Та старая ведьма. Ты считала ее своей бабушкой?

– Да. Так она мне сказала.

– Так она всем говорила! Всем детям. Чтобы заманить их домой и заставить, блин, слушать, как ей дарили букеты и прочую хрень, пустяковая операция, цепь любви. А потом, когда время придет, предлагать их всем в округе. Уж я-то знаю, меня она, блин, предлагала. И тебя тоже, только парни раньше успели.

– Погоди. Ты говоришь, моя бабушка была… – Она замолчала. Она не могла найти нужных слов. – Ты говоришь, моя бабушка была такой же плохой, как и ты?

– Хрена лысого она тебе бабушка.

– Но Дерек – Дерек был моим отцом, разве нет?

– Мог быть, – уклончиво ответила мать. – Вроде бы я делала это с Дереком. Спроси у Айткенсайда, он знает, с кем я это делала. В любом случае, Дерек не был ее сыном. Мальчишка был у нее на посылках, вот и все.

Эл крепко зажмурилась.

– На посылках? Но все эти годы, ма. Ты позволила мне думать…

– Я не говорила тебе, что думать. Надо свою голову иметь на плечах. Я сказала тебе, чтоб не лезла в чужие дела. Откуда мне знать, делала я это с Дереком или нет? Я делала это с кучей разных парней. Что ж, у меня не было выбора.

– Почему у тебя не было выбора? – зло поинтересовалась Элисон.

– На моем месте ты бы этого не спросила, – сказала Эмми. – Ты бы не осмелилась.

– Я приеду, – сообщила Эл. – Хочу задать тебе пару вопросов. О твоем прошлом. И о моем.

– Слышала это, Глория? – крикнула ма. – Она приезжает. Надо бы испечь пирог, а? Надо бы достать кружевные салфеточки.

– О нет, ты что, снова? – устало спросила Эл. – Я думала, мы избавились от Глории двадцать лет назад.

– Я так и сделала, извините, но прошлой ночью она явилась ко мне на порог. Я чуть не опупела. Я говорю, Глория! А она говорит, привет, а я говорю, ты ни капельки не изменилась, а она говорит, о тебе такого не скажешь, она говорит, давай закурим по одной, а я говорю, как ты узнала, что я живу в Брэкнелле? А она говорит…

– Ма! – заорала Элисон. – Она МЕРТВА.

Ну вот я и сказала это, подумала она, я произнесла слово, которого избегают все медиумы – по мере сил. Я не сказала «скончалась», я не сказала «перешла в мир иной», я сказала «мертва», и сказала это потому, что верю, что уж если говорить о смерти, то Глория точно мертвее большинства из нас, мертвее большинства людей, которых считают мертвыми, – с самого детства в ночных кошмарах я вижу ее расчлененное тело, разорванное на куски, изжеванное.

Тишина.

– Мам? Ты еще здесь?

– Я знаю, – слабо сказала Эмми. – Я знаю, что она мертва. Я просто забыла, вот и все.

– Я хочу, чтобы ты помнила. Я хочу, чтобы ты перестала говорить с ней. Потому что от этого у меня шарики за ролики заходят, и всегда заходили. Ты ведь не зарабатываешь этим на жизнь. Так что зачем обманывать себя? Пора уже понять и принять это.

– Я поняла, – испуганно произнесла Эмми. – Я поняла, Элисон. Я больше не буду.

– Так как, ты придешь в церковь?

– Зачем? – искренне не поняла Эмми. – Что, кто-то женится?

– Мы хороним миссис Этчеллс, ма. Я же тебе сказала. Кремируем. Не знаю. Мы не знаем, чего бы она сама хотела. Я надеялась, ты прольешь какой-то свет, но вижу, что ошибалась. А когда все закончится, мы сядем рядком и поговорим по душам. Не думаю, что ты можешь жить одна. Колетт говорит, ты должна жить под присмотром в бунгало. Она говорит, мы должны составить план ухода за тобой.

– Нет, ты слышала, Глория? – спросила Эмми. – Надо почистить серебро, коль Леди Фу-ты-ну-ты собралась к нам на чай.

Несколько дней бесы были еле заметным мерцанием, которое она ловила уголком глаза; по всему ее телу они оставили свои метки. Как будто, думала она, они входят один за другим и вытирают о меня ноги. У нее упала температура, язык покрылся желто-зеленым налетом. Глаза казались маленькими и тусклыми. В руках и ногах покалывало, и она больше не чувствовала ступней; они по-прежнему как будто хотели уйти, оставив весь бардак позади, но, хотя намерение никуда не исчезло, возможности больше не было.

Моррис сказал, надо собрать народ. Мы устроим вечеринку, полюбуемся, как душа Этчеллс летит прочь, и по мне, так мы имеем на это полное право, ставим галочку, отлично сработано, парни, без сучка без задоринки.

– Так это ваших рук дело? – спросила она.

Она надеялась, что их появление на шоу в заднем ряду было случайным; или, скорее, намеренно совпало с неприятными событиями, доставлявшими им немало радости.

– Ну конечно, – похвастался Моррис. – В чем состоит наше задание? Оно состоит в том, чтобы выследить бесполезных и уродливых людишек, отправить их на переработку, и Этчеллс была первой в нашем списке. Я говорю мистеру Айткенсайду, ничего, если для начала я смешаю служебное с личным, и он говорит, Моррис, сынок, я бы дал тебе добро, если б мог, но ты же знаешь, я заплачу за это собственной шкурой, ведь ты же знаешь старого Ника, ты знаешь, как он страшен в гневе, и если ты не выполнишь все как положено и не оформишь бумаги как следует, то он возьмет карандаш, сунет его тебе в ухо и примется крутить, пока у тебя мозги не спекутся, он говорит, я видел, как он это проделывал, у Ника есть особый карандаш, он хранит его за ухом, и оттого выходит еще больнее. Я говорю ему, мистер Айткенсайд, сэр, мамой клянусь, я ни за что не хотел бы рисковать вашими мозгами, забудьте, о чем я просил, но он говорит, Моррис, сынок, мы столько пережили вместе, ты и я, я скажу тебе, что я для тебя сделаю, я отловлю старого Ника, когда он будет в хорошем настроении, допустим, мы приняли в «Адских колоколах», или Ник выиграл партию в дротики, или мы устроили барбекю на заднем дворе, в общим, чувак слегка расслабился, и я говорю ему, ваш высоч-во, ничего, если наш с вами дружок Моррис Уоррен разберется с одним личным дельцем, слегка приберет за собой, а? Потому как Ник был в армии, знаешь, и он любит, когда все прибрано.

– В какой армии? – спросила Эл.

– Почем я знаю, – нетерпеливо ответил Моррис. – В армии, во флоте, в войсках, как их там, на бомбардировщике, в специальном десантном батальоне, армия всего одна, и это наша армия. Может, хватит перебивать?

– Извини.

– В общем, все вышло аккурат так, как спланировал мистер Айткенсайд, я получил отгул, и вот он я, собрал парней по дороге, мы заскочили туда и до смерти напугали старую козу…

– Да что она вообще тебе сделала?

– Этчеллс? Она выставила меня на улицу. Я был ее духовным проводником, но ей больше нравился Цыган Пол в блестящей куртке, Пидор Пол, как я называл его; если б он не был дядей Пита, моего приятеля, я б рассказал о нем кое-что, о да, рассказал бы. Мне пришлось жить в строительном мусорном баке, под старым раздолбанным камином, пока я не въехал обратно вместе с тобой.

– Давненько же ты затаил злобу.

– Да не то чтоб – если ты мертв и тебе не хрен делать. Нельзя так обращаться с проводником – обидишь его, и все вернется сторицей. В общем… мы зашли в «Смоковницу и фазана», покорчили рожи перед камерами наблюдения, пощипали за попку барменшу, а затем ломанулись в банкетный зал и расселись в последнем ряду. Этчеллс – черт побери, видела бы ты ее рожу.

– Я видела.

– Но ты не видела наших модификаций.

– И каких же? Не считая твоей татуировки?

– Совсем как живая, правда? – спросил Моррис. – Я сделал ее на базе на Дальнем Востоке. Мы слились оттуда, отслужив полсрока. Но считай, ты ничего не видела, пока не видела юного Дина. Мы ветераны, нам и так есть чем народ пугать, у всех жуткие шрамы, у Мака нет глаза и ухо изжевано, у Кэпстика – интимная проблема, о которой он не любит говорить. Цыган Пит попросил было, чтоб ему зубы заострили, но Дин сказал, сейчас такое и на земле проделать можно, приятель, и зубы заострить, и язык раздвоить. Ох, ну Дин и посмеялся над ним! Ну, Кэпстик и говорит, я покажу пример, держите денежки, ему и поставили волосы дыбом да язык подшлифовали, но юнцам это все нипочем. У них у всех язык по-модному изувечен. Можно переставить наоборот и сделать выдвижным, а можно приподнять нёбо и до поры до времени сворачивать язык в тугую трубочку. Дин выбрал как раз такое, это нехило стоит, зато аккуратно и чисто, язык не вываливается наружу, когда шагаешь, а мистер Айткенсайд учит его гордиться собственным видом. Он хочет, чтобы язык вообще весь разворачивался, так что придется ему носить специальную штуку, пока не пообвыкнется, он говорит, дело того стоит, ну, не знаю. А еще он коленные суставы назад вывернул, поэтому теперь он идет назад, когда идет вперед, это надо видеть, так, со слов, не оценишь, но я тебе говорю, это уржаться можно. У мистера Айткенсайда нынче шесть ног, и ботинок тоже шесть, это потому что он подался в управленцы, а шестью ногами удобнее пинать.

Вошла Колетт.

– Эл? Кара звонит – как ты думаешь, миссис Этчеллс понравились бы похороны в лесу?

– Вряд ли. Она терпеть не могла природу.

– Ясно, – сказала Колетт и снова вышла.

– Кого пинать? – спросила Эл.

– Не только пинать, но и выпинывать. Мы выгоняем всяких призрачных бездомных, отщепенцев, бродяг и беженцев, вычищаем духов, незаконно поселившихся на чердаках, в мансардах, буфетах, трещинах мостовой и дырах в земле. Все привидения, не имеющие удостоверения личности, будут изгнаны. Бесполезно ныть, что тебе некуда идти. Бесполезно врать, что документы выпали из кармана штанов. Бесполезно утверждать, что ты забыл свое имя. Бесполезно называться именем другого призрака. Бесполезно объяснять, что у тебя нет документов, потому что в твое время еще не было печатного дела, у тебя же есть отпечатки пальцев, и бесполезно возражать, что тебе отрезали пальцы, без шансов, все так говорят. Никто не должен занимать место, на которое не имеет права. Покажи мне документ, а не то я пну тебя ботинком под зад. А Айткенсайд – аж шестью ботинками. Бесполезно пытаться обжулить нас, потому что у нас есть норма, потому что Ник ставит план по уборке, который надо выполнять.

– Ник из управления? – спросила Эл.

– Смеешься, что ли?! – Моррис был шокирован. – Ник из управления? Да он начальник всех нас. Он в ответе за весь этот проклятый мир. Ты что, ничего не знаешь, девчонка?

– Ник, значит, дьявол? – спросила она. – Помнится, я видела его на кухне в Олдершоте.

– Надо было быть внимательнее. Проявить больше уважения.

– Я не узнала его.

– Что? – спросил Моррис. – Не узнала мужчину в кожаной куртке, который попросил огоньку?

– Да, но, понимаешь, я не верила в него.

– В этом ты ошибалась.

– Я была всего лишь ребенком. Я не знала. Меня постоянно выгоняли с уроков религии, и, кстати, кто в этом виноват? Я не читала книг. У нас даже газет не было, не считая той, что приносили мужики, газеты про скачки. Я не знала истории мира.

– Надо было больше стараться, – попенял Моррис. – Надо было слушать, что говорят на уроках истории, слушать, что говорят на уроках о Гитлере, надо было учить молитвы и нахвататься хоть немного манер. – Он передразнил ее: – «Ник, значит, дьявол?» Ну конечно, он дьявол. А мы – его верные ученики. Кого ты выставишь против него? Неженка Мэнди и компания не стоят и пука Макартура. Есть только ты, да жердь, да тот мудила, что жил в сарае.

Со временем ее отговорки перестали убеждать даже Колетт; Эл часто замечала, что та как-то странно смотрит на нее.

– Тебя что-то беспокоит? – спросила она.

– Не знаю, – ответила Колетт, – можно ли доверять врачу, который тебя смотрел. Не хочешь проверишь здоровье в «БУПА»?[50]50
  «БУПА» – крупная компания страховой медицины.


[Закрыть]

Эл пожала плечами.

– Они опять заведут волынку о моем весе. Я не собираюсь платить за то, что меня оскорбляют. В государственной поликлинике это делают даром.

Она подумала, чего врачи не понимают, так это того, что без мяса не обойтись, без тела не обойтись, нужна какая-то плотная субстанция, чтобы противостоять бесам. Вылезая из ванны, она с ужасом обнаружила, что ее левая ступня исчезла. Она моргнула, и ступня вернулась на место; но она знала, что воображение тут ни при чем, поскольку услышала приглушенный смех в складках банного полотенца.

В тот день они готовились к похоронам миссис Этчеллс. Они остановились на кремации и скромной церемонии. Несколько пожилых медиумов из поколения миссис Этчеллс скинулись на венок, а Мерлен прислал телеграмму с соболезнованиями из Беверли-Хиллз. Эл предложила: «Можно после похорон отправиться ко мне, Колетт купила суси». Она подумала, я должна рассчитывать на помощь друзей, но сейчас они не в силах мне помочь. Кара, Джемма, даже Мэнди – им не довелось пережить ничего подобного, их никогда не предлагали. Они продают спиритические услуги – их самих не продавали, как меня. Она ощутила грусть, одиночество, отчужденность; она жалела подруг.

– Как по-твоему, в мире духов она будет в самом расцвете сил? – спросила Джемма. – Хотя не могу представить, когда он был у миссис Этчеллс.

– Где-то между войнами, – откликнулась Мэнди. – Она принадлежит к старой школе, ее корни уходят в эпоху эктоплазмы.

– А что это? – спросила Кара.

– Трудно сказать. – Мэнди нахмурилась. – Считалось, что это некая эфирная субстанция, которая принимает форму покойного. Но кое-кто утверждал, что это попросту марля, которую медиумы совали себе в мохнатки.

Кара сморщила носик.

– Интересно, она оставила завещание? – спросила Колетт.

– Наверняка за часами, вместе с деньгами на молоко, – ответила Джемма.

– Надеюсь, это не в мой огород, – сказала Сильвана. Она угрожала бойкотировать церемонию и явилась только из страха, что другие медиумы будут судачить о ней. – Мне от нее ничего не надо. Если она мне что и оставила, я это не возьму. После того как она наговорила обо мне столько гадостей.

– Забудь, – посоветовала Мэнди. – Она была в плохом настроении. Она же сама сказала, что увидела в заднем ряду нечто отвратительное.

– Интересно, что это было, – произнесла Джемма. – У тебя нет идей, Эл?

– В любом случае, – констатировала Мэнди, – кто-то должен разобрать ее бумаги. – Ключ еще у тебя, Сильви? – (Сильвана кивнула.) – Поедем все вместе. Если сразу не найдем завещания, попробуем лозоходство.

– Я бы очень не хотела туда ехать, – призналась Эл. – Я стараюсь держаться подальше от Олдершота. Слишком много печальных воспоминаний.

– Вполне естественно, – сказала Мэнди. – Одному богу известно, Эл, но, по-моему, ни один из нас не получил так называемого правильного воспитания, в смысле, если кто-то обладает паранормальными способностями, обычное детство ему не светит. Но старушки вроде нее любят разбрасывать повсюду наличные. И нам нужен надежный свидетель. Родственник.

– Я – нет, – сообщила Эл. – Не родственник. Как оказалось.

– Не слушайте ее, – вмешалась Колетт. Если там повсюду валяются пачки пятифунтовых банкнот, они должны достаться Элисон. – Просто мать пытается вбить ей это в голову.

– Твоя мама не собиралась сегодня приехать? – спросила Джемма.

Но Элисон ответила:

– Нет. У нее гостит подруга.

Виновато – зная, что всем до смерти надоела миссис Этчеллс, зная, что все счастливы были избавиться от ответственности за нее, – они заговорили на сторонние темы: скидки, рекламные тарифы, сайты, поставщики. Джемма нашла местечко на Северной кольцевой, где принадлежности для ясновидения были дешевле, чем в Корнуолле.

– Отличные котлы, – расхваливала Джемма. – Очень прочные. Из стекловолокна, конечно, но в нашей профессии не все ли равно? Чего хорошего таскать за собой чугунный котел в багажнике? Размеры – от крошечных до трехгаллоновых. Которые обойдутся в сотню фунтов, но, если это то, что надо, есть смысл раскошелиться.

– Мне надоела викка,[51]51
  Викка – западноевропейский неоязыческий культ, ведьмовство.


[Закрыть] – протянула Кара, – Скучно. Меня больше интересуют персональный рост и избавление себя и других от сдерживающих рамок.

– Ты по-прежнему трешь людям пятки?

– Да, если они подписывают отказ от претензий.

– Наверное, приятно вспомнить материнскую утробу, – сказала Джемма.

На самом деле в воздухе висело ощущение, что в этом дне нет ровным счетом ничего приятного. Мэнди продолжала дергать носом, как будто чуяла духов. Покончив с суси и меренгами, все резко засобирались по домам. Прощаясь на пороге, Мэнди взяла Эл за руку и сказала:

– Если тебе понадобится убежище, ты знаешь, что делать. До Хоува недалеко. Бери ключи от машины и приезжай.

Элисон оценила тактичность Мэнди. У той явно возникли подозрения насчет возвращения Морриса, но она не хотела ничего говорить на случай, если он подслушивает.

Иногда голос Морриса звучал в ее голове; иногда обнаруживался на кассете. Иногда казалось, что он знает все об их прошлой совместной жизни; он говорил, воскрешая дни в Олдершоте, замыкая временную петлю, словно, как миссис Этчеллс на шоу, делал это автоматически. Она испробовала все известные ей средства, чтобы сбиться с его волны: включала громкую музыку и отвлекалась на долгие телефонные разговоры, выискивая в записной книжке номера медиумов, которых не видела лет сто, она звонила, чтобы спросить: «Привет, угадай кто?»

«Эл!» – отвечали они. «Слышала о Мерлене? Он переехал в Беверли-Хиллз». А потом: «Ужас какой с Айрин Этчеллс. Раз – и все, да? Я никогда толком не понимала, она тебе бабушка или кто? Ты вообще узнала, кто твой отец? Нет? Вот досада. Да, Айрин заскочила, я как раз чистила хрустальный шар, и бац, вот и она, плавает там внутри. Она предупредила, что мне, может, придется сделать пустяковую операцию».

Она говорила по телефону, а прошлое говорило внутри ее: как поживает моя милая девочка? Миссис Макгиббет, овца безмозглая, Киф, ты мой папа? Если собираешься блевать, иди на улицу. Твою мать, Эмми, мне надо помыть руки. Куски мяса, Глория, Глория, куски мяса, здесь зло, которого тебе лучше не видеть. По кругу, снова и снова: здесь зло, которого тебе лучше не видеть. Моррис зудел у нее в ушах о старых добрых деньках: о драках, металлоломе и вечеринках. И все-таки ей казалось, он чего-то недоговаривает, о чем-то умалчивает, возможно, он дразнит ее, утаивая некое воспоминание. А иногда казалось, он толком не понимает, к кому обращается, словно говорит в пространство.

– Макартура не видели? – спрашивал он. – Этот тип должен мне денег. Если увидите, вы его мигом узнаете, у него глаза не хватает. Юного Дина не видели? У него бритая голова, на которой написано: «Правь, Британия». Цыгана Пита не видели? Я был на пустоши, но Пита там нет. Там нынче свалка, городской полигон, так их теперь называют, я думал, он будет копаться в мусоре, ан нет. Он помоечник, помойки у него в крови, помойки и металлолом, его дядя в старину был крупнейшим торговцем металлоломом на всей границе.

– Граница с Шотландией, – протянула она, – не ближний путь, как ты очутился в тех краях?

– Вместе с цирком, – ответил Моррис. – А потом, когда меня выперли из цирка, Айткенсайд подбрасывал. Айткенсайд и его грузовик всегда были к нашим услугам. Надо тебе было куда-то добраться или откуда-то выбраться – нет проблем, встань на обочине шоссе, и Айткенсайд приедет за тобой. Очень удобно иметь такой грузовик, когда у тебя куча коробок, когда у тебя груз, фургон – это то, что надо для небольших грузов, но теперь мы перевозим в нем привидений десятками, детка. Мы сотнями их в него пихаем, они приходят с востока в поисках лучшей жизни. Но мы присматриваем за ними, следим, и, заталкивая их в фургон, мы одновременно гоним их прочь, это две части одного и того же дела, сейчас ты этого, может, и не понимаешь, но если б походила на курсы к Нику, ты б поняла. «Comprenez?» – спрашивает он и подвешивает за ногу, пока не ответишь «да». Теперь, когда Айткенсайд подался в руководство, у нас есть стимул работать хорошо. У нас есть ваучеры на модификации и отпуск, чтобы отдохнуть с семьей. По выходным мы сливаемся в деревню и рисуем круги на полях. Мы летим над лугами, свистим со всей дури, пугаем фермеров да бродяг. Мы заходим в тематические парки, вот во что они превратили ярмарки, и ломаем аттракционы, а по ночам лежим и откручиваем гайки, чтобы кто-нибудь разбился насмерть. Мы заглядываем в гольф-клубы, перекапываем лужайки, а все думают, что это кроты постарались. Только надо держаться подальше от тренировочных площадок, а то запутаешься ненароком в этих здоровенных сетях. Как-то раз мы нашли в них юного Дина, пришлось его спасать. Кто-то крикнул: «Старый Ник идет», а Дин-то новичок, испугался и побежал, ну и влетел башкой вперед в одну из этих сетей, ну, тем местом, где прежде была его башка. Его Айткенсайд выгрыз, собственными зубами. – Моррис гоготнул. – Старый Ник, если он увидит тебя в неположенном месте, то насадит твои яйца на вилку для гриля. Он расплавит тебя на жаровне и высосет мозг из твоих косточек.