Текст книги "Чернее черного"

Автор книги: Хилари Мантел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 26 страниц)

Десять

В то лето черная жижа полилась из труб «Фробишера», стоявшего вниз по холму. Дни выдались жаркие, столбик термометра перевалил далеко за отметку девяносто. Животные заползали в тень. Дети краснели как раки в своих комбинезончиках. Болезненные горожане покупали маски с угольными фильтрами, чтобы защититься от избытка озона. Продажи мороженого и пива выросли вдвое – как и лекарств от простуды и гриппа. Газоны на Адмирал-драйв потрескались на солнце, а трава превратилась в клочковатую солому. Все водные потехи на участках приказано было отключить. Фонтаны замолчали, пруды пересохли. Больницы были набиты битком. Умирали старики. А на телевидении вспыхнула эпидемия спиритических программ, оккупировавших все каналы.

Колетт угрюмо смотрела все программы подряд, обвиняя медиумов в неприкрытом жульничестве и подлоге, кляня тупость зрителей в студии. Совершенно безответственно, сказала она, вбивать людям в головы, будто так можно общаться с мертвыми. В дни, когда они с Эл только познакомились, сразу после гибели принцессы, клиенты корчились, если на них показывали пальцем, извивались в своих креслах, отчаянно желая спихнуть послание на соседа справа, слева, спереди или сзади. Но теперь они приходили на шоу, уже обработанные телевизионщиками, и дождаться не могли своих посланий. Когда медиум спрашивал: «Кто знает Майка из мира духов?» – пятьдесят рук взмывали вверх. Они орали, радостно восклицали, обнимая друг друга, улыбались в камеру, даже если поблизости не было ни одной. Они кричали: «Б-о-о-оже мой!» – и разражались скрипучими рыданиями и собачьим скулежом.

– Утомительно, – сказала Эл, – даже просто смотреть на это. Сама бы я не смогла выступать по телевидению, – добавила она. – Если бы я была в студии, что-нибудь непременно сломалось бы. Пропало изображение. Трансляция прервалась. И на меня подали бы в суд.

– А еще ты слишком толстая для телевидения, – добавила Колетт.

Эл каялась:

– Подумать только, что я во всем винила Морриса! Если лампочки начинали мигать, я кричала: «Эй, Моррис!», если стиральная машина устраивала потоп, я говорила ему все, что о нем думаю. Но даже теперь у тебя компьютер барахлит, как только я подхожу, и у нас так ничего и не получилось с магнитофоном, верно? Он проигрывает кассеты, которые в него не вставлены, через текущий год пробивается год предыдущий. Записи наслаиваются друг на друга, как в компостной куче.

– А еще ты слишком толстая, – не унималась Колетт.

– Так что, думаю, все дело в моем электромагнитном поле, видимо, оно враждебно современным технологиям.

У них были все спутниковые каналы, потому что Элисон любила делать покупки на диване; часто она стеснялась выходить на улицу и жаловалась, что люди странно смотрят на нее, словно знают, чем она зарабатывает на жизнь. «В этом нет ничего постыдного, – сказала она. – В конце концов, я же не проститутка». И все же приятно было иметь возможность покупать толстые золотые цепи, блестящие серьги и прочий безвкусный хлам для сцены. Однажды, включив телевизор, они увидели на экране эльфийское личико Кары; в другой раз выскочила острая лисья мордочка Мэнди.

– Наташа, ха! – фыркнула Колетт. – Она ни капельки не похожа на русскую.

– Она не русская.

– Они могли бы загримировать ее под русскую, я об этом.

В титрах мелькнуло предупреждение о том, что программа носит «исключительно развлекательный характер». Колетт хрюкнула и вырубила телевизор.

– Скажи им правду на следующей программе. Расскажи, на что в действительности похож мир иной. Почему ты должна жалеть их? Расскажи, как Моррис обращался с тобой. – Она хихикнула. – Вот бы после этого взглянуть на их лица. И на Мэнди, когда она красуется перед камерой, а Моррис лезет ей под юбку. Хотела бы я посмотреть, что они забормочут о мире ином, если Моррис вернется и выкинет парочку своих фокусов.

– Не говори так, – взмолилась Эл. – Не говори, что хотела бы вновь увидеть Морриса.

Она так и не смогла научить подругу искусству вовремя прикусывать язык; как и понимать, насколько просто и буквально мыслят хозяева потустороннего мира. Надо следить за тем, что говоришь, и даже за тем, что думаешь. Разве это так сложно понять? Иногда ей казалось, что Колетт просто не может быть таким тормозом. Наверняка она делает это специально, мучает ее.

Позвонил Гэвин. Он попросил Колетт, Эл молча передала ей трубку. Она болталась поблизости, подслушивая, хотя успешно справилась бы с этой задачей и в другой комнате. Она могла настроиться на Гэвина в любую секунду, просто это было бы утомительно. Довольно четко она услышала, как он спрашивает:

– Как поживает толстая лесбиянка?

– Я же тебе говорила, Элисон не лесбиянка, – возмутилась Колетт. – Между прочим, у нее есть мужчина, и не один.

– И кто же? – потребовал ответа Гэвин.

– Погоди-ка. – Колетт призадумалась. – Значит, так, Донни. И еще Кит… они давно знакомы.

Эл встала в дверном проеме.

– Колетт… не надо.

Колетт злобно отмахнулась от нее.

Не шути с бесами, взмолилась Эл – но молча. Она повернулась и вышла из комнаты. Ты бы поостереглась, Колетт, да откуда тебе знать, что это необходимо? Ты веришь, но веришь наполовину, вот что плохо. Тебе нравится щекотать себе нервы, тебе нравятся деньги, но ты не хочешь менять свой примитивный взгляд на мир. Она услышала, как Колетт говорит Гэвину:

– И Дин. Вообще-то Дину больше нравлюсь я. Но он совсем еще мальчишка.

– Что они делают, эти парни? – спросил Гэвин. – Небось, тоже гадалками подрабатывают?

– И Март, – продолжала она. – Ах да, и наш сосед, Эван. В нашей жизни мужчин хватает, сам видишь.

– Ты мутишь с соседом? – спросил Гэвин. – Он женат?

– Это мое личное дело.

Колетт посетило игристое, мурашками бегущее по телу вдохновение лжецов. Когда она услышала, что вылетает из ее рта, то испугалась. Вполне естественно, что ей хотелось как-то приукрасить свою жизнь в разговоре с Гэвином, но хватит, хватит, сказала она себе. Донни и Кит давно мертвы, Эван – дебил, а Март живет в сарае. Или жил.

– И правда, – согласился Гэвин. – В смысле, никогда бы не подумал, что кто-то может бросить жену и детей ради тебя, Колетт, но у меня больше нет права на мнение по этому поводу, верно?

– Именно, черт побери.

– Так что встречайся с кем хочешь, – сказал он высокомерно (словно давая соизволение, подумала она). – Слушай, я вообще чего позвонил – у нас тут на работе была небольшая реорганизация. В общем, меня уволили.

– Понятно. И давно?

– Три месяца назад.

– Мог бы и сказать.

– Да, но я надеялся устроиться. Я позвонил кое-кому.

– И что, их не было на месте? У них было совещание? Они улетели на неделю в отпуск?

– Сейчас вообще экономический спад, ты в курсе?

– Я не думаю, что это спад. Я думаю, что тебя наконец раскусили, Гэвин.

– Нет, это везде творится, все крупные консалтинговые фирмы сокращают штаты.

– И как, справляешься? С деньжатами, небось, туговато?

– Это всего лишь вопрос доходов и расходов.

– Уверена, Зоуи тебя не бросит в беде.

Он как-то замешкался, и Колетт спросила напрямик:

– Надеюсь, вы еще вместе?

– О да, она очень верная. В смысле, она не из тех, кто дает отставку, если ты временно не у дел.

– Не то что я, а? Я бы пулей тебя бросила.

– В общем, я хочу попросить тебя насчет выплат за квартиру. Мне надо снизить расходы. Ненадолго, пока все не уладится.

– Так что, в модельном бизнесе тоже спад? Или она влезла в долги, чтобы подтянуть сиськи и откачать жир из задницы? Ладно, Гэвин, нет проблем, можешь временно сесть мне на шею. У нас с Элисон дела идут прекрасно, лучше не бывает.

– Да уж, спиритические программы по всем каналам крутят.

– Да, но в них участвуют одни жулики. А мы не жулики. И не зависим от прихотей телевизионщиков, слава богу. – Что-то коснулось ее, маленькая ручка легла на ее рукав – угрызения совести. – Ладно, так как у тебя дела, – спросила она, – не считая проблем с деньгами? Как машина, ездит?

Короткая пауза.

– Мне пора, – сказал Гэвин. – Зоуи меня зовет.

– Наверное, от нее кусок отвалился, – съязвила Колетт. – Пока-пока.

Положив трубку, она захихикала. Гэвин вечно жил от зарплаты до зарплаты, и лимит его кредиток всегда был исчерпан. Скоро он попросит денег в долг, сказала она себе. Она пропела Элисон:

– Угадай, что случилось? Гэвина уволили.

Но Эл с кем-то разговаривала по другой линии.

Мэнди сказала:

– Настала пора предложить клиентам то, что они не могут получить по спутниковому телевидению. Все это прекрасно, но в чей карман сыплются денежки? Уж точно не в наш. Нет, мы три часа болтаемся в задней комнате наедине с тарелкой черствого печенья, потом нас час красит какая-нибудь высокомерная курица, которая не может нарисовать брови на нужном месте, а потом сюжет урезают до невозможности, и мы еще должны быть им по гроб жизни благодарны.

– А я думала, это здорово, – тоскливо призналась Эл. – Колетт говорит, я не могу попасть в телевизор из-за своих размеров, но я думала, тебе это по душе.

– По-моему, – заливалась Мэнди, – мы должны восстановить индивидуальный подход. Сильвана разрекламировала спиритические девичники и получила очень неплохой отклик. Но надо, чтобы на каждых шестерых теток приходился хотя бы один чтец, и я сказала, что спрошу, не хочешь ли ты.

– Похоже, это что-то новенькое.

– А то. И для гостей тоже. Это куда шикарнее, чем просто нажраться в клубе водки и потом блевать на улице. Тем более что сейчас легко могут подмешать что-нибудь и изнасиловать, кому охота рисковать.

– Никаких мужчин, – предложила Эл. – Мы ведь не хотим, чтобы Ворон бубнил насчет лей-линий.

– Абсолютно никаких мужчин. Для этого женщины и приходят на девичники.

– И миссис Этчеллс тоже, так? Мы же не хотим, чтобы она болтала о радостях материнства.

– Или советовала им сделать пустяковую операцию. Нет, определенно никаких миссис Э. Я беру тебя в дело, Эл. Ты знаешь ребят из Корнуолла, наших новых поставщиков? Они предлагают наборы д ля вечеринок, что-то вроде подарков, которые гости смогут забрать домой: пробники ароматических масел, три палочки благовоний, свеча в жестяной баночке, ну, в таком духе, и вся эта радость будет упакована в типа бархатный мешочек. Мы можем налепить на них свои логотипы и продавать организаторам вечеринок, а еще притащим свои запасы открыток с ангелами-хранителями и спиритических компакт-дисков. Джемма раздобыла карточку оптового супермаркета, так что мы сможем запастись шампанским и закусками. В идеале мы получим вечер неги и релаксации, а не только пророчеств. Мы можем давать советы по здоровому питанию – видимо, без твоего участия, Эл, – и еще нужен кто-то, кто умеет делать массаж и рефлексологию. Сильвана знает рэйки, так? А Кара добавит в общий котел ту новую терапию, что она изучает, забыла, как называется. Ну, в общем, ты трешь клиентам пятки, и они вспоминают свою жизнь до рождения.

– Серьезно? – спросила Эл. – И как, ты пробовала, Мэнди?

– Мм. Довольно занимательно. Успокаивает.

– На что это похоже?

– Темнота. И какой-то шелест.

Она подумала, не хотела бы я вспомнить свою жизнь до рождения. Перед ее глазами возникла картинка: мать терпеливо пытается выковырять ее из себя вязальной спицей.

– Больше ничего? Кроме шелеста?

– Да. Теперь, когда ты спросила, я припоминаю. Мне кажется, я вернулась в прошлую жизнь. Последние секунды, понимаешь. Мне врезали по голове охрененно большим копытом. По-моему, я даже слышала, как трескается мой череп.

На девичниках, долгими летними вечерами, Колетт сидела на чужих кухнях, взгромоздившись на табурет, и хмурилась, вводя данные в электронный органайзер. Она выглядела спокойной и опрятной в своих маленьких бежевых юбках и крошечных футболках, из-под которых торчал дюйм голого плоского живота, как диктовала мода. Она сидела, положив ногу на ногу, и болтала сандалией, корректируя осеннее расписание Элисон и подсчитывая затраты. Когда медиумы в развевающихся шарфах выскальзывали передохнуть, когда они подпирали холодильник и пытались вовлечь ее в беседу, она окидывала их фирменным пустым взглядом и, сердито скривив губы, возвращалась к своим цифрам. Когда их звали обратно на вечеринку, она глубоко вздыхала, оказавшись в одиночестве, и смотрела по сторонам. Они работали в шикарных районах – Вейбридж, Чобем; Колетт восхищалась кухнями, оборудованными по последнему дизайнерскому слову: гранитные столешницы, похожие на темные зеркала, и матовая сталь, в которой она ловила слабый дрожащий отблеск своего стройного силуэта, когда вставала, чтобы налить стакан «Сан-Пеллегрино». Время от времени дверь открывалась, и на Колетт накатывали волны музыки в стиле нью-эйдж, и сонные полуодетые девушки с телами, скользкими от ароматических масел, плыли мимо, время от времени предлагая ей кусочек моркови или немного суси.

– Вот забавно, – сказала она Эл. – Ваша компания советует, как сохранить любовь и брак. А сами-то так и норовите друг друга укусить.

Она слышала, как медиумы вполголоса обсуждают ее, слышала, как Сильвана говорит о ней как о «той приживалке». Она знала, что Сильвана завидует, потому что не может себе позволить импресарио. Она представила, как дает сдачи: да я на самом деле ядро всего вашего начинания. Можете спросить у моего бывшего, Гэвина. Кстати, сейчас я его содержу. Я подняла этот бизнес на ноги. У меня полно умений и талантов. Я и сама могу сказать клиенткам, что их ждет в личной жизни. Для этого не надо обладать паранормальными способностями.

Элисон вошла на кухню разгоряченная.

– Я соскочу ненадолго. Скажи клиенткам, что я вернусь через десять минут. Или, если кто явится за мной, перекинь Каре.

– Нет проблем. – Колетт открыла таблицу, в которую заносила все вечерние дела.

– Что, сачкуешь? – спросила Джемма, входя на кухню вслед за Элисон. – Мне нужны спички, лунные свечи все время гаснут. – Она быстро оглядела кухню. – Похоже, в таких домах зажигать-то нечего. И они не курят. По крайней мере, утверждают, что не курят.

Колетт открыла сумку и достала коробок спичек. Она с самодовольным видом потрясла им.

– Не надо, – вздрогнула Эл. Женщины уставились на нее. – Не знаю, – сказала она. – Я просто не люблю, когда трясут спичками. Это мне что-то напоминает.

– Может, тебя сожгли на костре, – предположила Джемма. – В прошлой жизни. Наверное, ты была катаром.[46]46
  Катары (от греч. katharos – чистый) – религиозное движение в Западной Европе в XI–XIII вв.


[Закрыть]

– А когда они жили? – спросила Колетт.

Джемма нахмурилась.

– В Средние века, – сообщила она.

– Тогда вряд ли у них были спички.

Джемма выскочила из кухни.

– Здесь кто-то есть, – сказала Эл, – чей-то дух задувает свечи. Кара пыталась загнать его в угол, но мы не хотим пугать клиенток. Я хочу перейти через дорогу, там у забора стоит целая толпа бабушек.

– Где? – Колетт подошла к окну.

– Привидений бабушек. Прабабушек. Прапра.

– Чего они хотят?

– Да так, поздороваться. Поздравить. Посмотреть, как обставлен дом. Ничего необычного.

– Ты слишком добрая, – сказала Колетт. – Пусть себе стоят и дальше, а ты иди к клиенткам.

– Я должна объяснить им, – возразила Эл, – что их тут не ждут. Объяснить так, чтобы не причинить им боль.

Она вышла и направилась к лифту, а маленькая женщина посеменила за ней, вопрошая:

– Простите, мисс, но вы не видели Морин Харрисон?

– Опять ты? – спросила Эл. – Так и не нашла? Не уходи далеко, детка, поедешь с нами домой.

Джемма вернулась на кухню, на плече у нее висела девушка: худая как палка, еле ковыляет на высоких каблуках, подвывает и слезы ручьем.

– Вставай, Колетт, – сказала она, – это Шарлотта, наша хозяйка, пусти Шарлотту сесть.

Колетт встала, и Шарлотта запрыгнула на ее место – на табурет особо не плюхнешься. Девушка продолжала скулить, а когда Джемма попыталась обнять ее, взвизгнула: «Нет, нет!» – и принялась вяло отбиваться.

– Он только что прислал ей сообщение на мобильник, – объяснила Джемма. – Ублюдок. Все кончено.

Тетки с открытыми ртами набились в дверной проем.

– Разойдитесь, дамы, – настаивала Сильвана, – не толпитесь, дайте ей прийти в себя.

– Иисусе, – сказала Колетт. – Она невеста?

Маленькая энергичная Кара распихала теток.

– Напиши ему ответ, Шарлотта.

– Ты можешь отправить его задним числом? – спросила Джемма. – Сумеешь? Что думаешь, Колетт? Если она сделает вид, что послала сообщение первая, то выйдет, будто это она его бросила.

– Да, так и сделай, – поддержала ее Кара. – На кону твоя самооценка. Притворись, что не получала его сообщения.

– А теперь послушай, дорогая. – Джемма присела перед Шарлоттой на корточки. Шарлотта рыдала и махала руками, но Джемма схватила ее за руки и крепко сжала их. – Послушай, тебе сейчас кажется, что земля перестала вращаться, но это не так. Ты пережила шок, но ты с ним справишься. Ты сейчас на самом дне, и отсюда путь только наверх.

– Грязный подонок, – завывала девушка.

– Он просто тень, – сказала Джемма. – Оставь его в прошлом, солнышко.

– Только сначала пусть заставит его оплатить счета, – посоветовала Колетт. – Обязательно. В смысле, она же внесла задатки. Банкетный зал и прочее. И билеты на самолет уже куплены. Разве что она все равно полетит отдыхать, с подругой.

– По крайней мере, она должна написать и спросить его, в чем дело, – заявила Кара. – Иначе ей с этим не разделаться.

– Верно, – согласилась Джемма. – Надо двигаться вперед. Ну, не повезло тебе разок, что толку предаваться унынию?.

– Не согласна, – возразила Колетт. – Это не неудача. Это плохой расчет.

– Может, заткнешься? – прошипела Джемма.

– Что толку идти вперед, если она не сделает никаких выводов.

Она подняла глаза. Элисон втиснулась в двери.

– Вообще-то я согласна с Колетт, – сказала она. – В данном конкретном случае. Ты должна подумать о прошлом. Обязана. Ты должна понять, что и когда пошло не так. Наверняка можно было догадаться по каким-то признакам.

– Тихо, тихо, – ворковала Джемма.

Она гладила девушку по голому загорелому плечу. Шарлотта шмыгнула носом и что-то прошептала. Джемма воскликнула: «Колдовство, о нет!» Но Шарлотта продолжала настаивать, сморкаясь в бумажное полотенце, протянутое Эл, пока наконец Джемма не прошептала в ответ: «Я знаю кое-кого в Годалминге. Если ты действительно хочешь, чтобы он стал импотентом».

– Чую, это влетит в копеечку, – заметила Колетт. Интересно, если бы я составила ей компанию, подумала она, нам бы сделали оптовую скидку? Какой щелчок по носу Зоуи. – Некоторые девушки в твоем положении не ищут окольных путей. Зачем тебе ведьма, почему бы тебе самой не заглянуть к нему с резаком? Куда более надежный метод, не находишь?

Она вспомнила, как сама боролась с подобным искушением в ночь, когда ушла от Гэвина. Я могу быть безрассудной, подумала она, – через вторые руки.

– Ты попадешь за решетку, – жестко сказала Джемма. – Не слушай ее, солнышко. Знаешь, как говорят? Месть – это блюдо, которое лучше подавать холодным.

Эл застонала и прижала руку к животу. Она рванула к раковине, но опоздала.

– Черт, только этого мне не хватало, – рявкнула бывшая невеста. Она спрыгнула с табурета и понеслась за ведром и шваброй.

Позже Колетт сказала:

– А я тебе говорила, что креветки в такую погоду могут быть опасны. Но ты ведь не способна обуздать свой аппетит? Вот и сидишь теперь в луже.

– Это не креветки. – Эл скорчилась на пассажирском сиденье и подавленно шмыгала носом. – К тому же креветки – это белок.

– Да, – терпеливо сказала Колетт, – но ты не можешь одновременно жрать много и белков, и углеводов, и жиров, Эл, от чего-то надо отказаться. Это так просто, даже ты должна понять. Я объясняла тебе дюжину раз.

– Это когда ты потрясла спичками, – сказала Эл. – Вот когда меня начало тошнить.

– Полная чепуха, – отрезала Колетт. Она вздохнула. – Впрочем, я давно перестала ожидать от тебя чего-то разумного. Ну и с какой радости ты испугалась коробка спичек?

Между внезапным крушением надежд невесты и приступом рвоты Эл девичник преждевременно развалился. Еще даже толком не стемнело, когда они вошли в «Коллингвуд». Посвежело, коты и кошки Адмирал-драйв на цыпочках крались вдоль заборов, сверкая глазищами. В прихожей Эл схватила Колетт за руку.

– Слушай.

Из гостиной доносились два хриплых мужских голоса, то громче, то тише ведя дружескую беседу.

– Кассета играет, – сказала она. – Слушай. Это Айткенсайд?

Колетт выгнула брови. Она распахнула двойные двери, ведущие в гостиную, – излишний жест, ведь они были стеклянными. Из магнитофона на столе в пустой комнате доносились лишь слабый писк и шипение, которые вполне можно было списать на скрежет механизмов.

– Нам надо купить диктофон похитрее, – сказала она. – Наверняка можно как-то убрать все эти посторонние звуки.

– Ш-ш-ш, – Элисон прижала палец к губам. – О господи, Колетт.

АЙТКЕНСАЙД: Слышь, Моррис, нынче хрен найдешь хороший соленый огурчик. Не то что в старые добрые дни. Куда сейчас податься за хорошим огурчиком?

МОРРИС: С хорошим соленым лучком то же самое. Сейчас хрен найдешь такой лучок, какой мы едали после войны.

– Это Моррис.

– Как скажешь.

– Разве ты его не слышишь? Может, курсы закончились. Но он не должен был возвращаться. – Эл со слезами на глазах повернулась к Колетт. – Он должен был двигаться дальше, на следующий уровень. Так должно быть. Так всегда бывает.

– Ну не знаю. – Колетт бросила сумку. – Ты же сама говоришь, что старые записи порой наслаиваются на новые. Может, это старая запись.

– Может быть.

– Что он говорит? Он тебе угрожает?

– Нет, он говорит о соленьях.

АЙТКЕНСАЙД: И пироги с бараниной пропали. Что случилось с бараниной? Нигде ее нет.

МОРРИС: Идешь на станцию купить сэндвич, но ветчину тебе не положат, нет, тебе не положат куска розовой ветчины и немного острой горчицы, как ты привык, нет, они напихают туда всякой зеленой дряни, латук например, а латук – это для телок.

АЙТКЕНСАЙД: Ниггерская еда, пидорская еда – хрен найдешь хорошее соленое яичко, как прежде.

МОРРИС: С соленым яичком можно было здорово пошутить, как увидишь соленое яичко, так сразу Боб Фокс начинает, без промаха, передавайте по кругу, парни, говорит он, а когда Макартур войдет, бросьте на стол и скажите, ой, ой, Макартур, ты ничего не потерял, старина? Я видел, как Макартур побледнел, он чуть не окочурился…

АЙТКЕНСАЙД: Я видел, как он схватился за пустую глазницу…

МОРРИС: А Боб Фокс, спокойный как удав, берет вилку, накалывает на нее маленькую херь и давит ее между пальцами…

АЙТКЕНСАЙД: …все трясутся от смеха…

МОРРИС: …и берут по кусочку. Хи-хи. Интересно, что случилось с Бобом Фоксом?

АЙТКЕНСАЙД: Он любил стучать в окно, помнишь? Тук-тук, тук-тук. И в этом весь Боб.

На рассвете Колетт спустилась на кухню и обнаружила Эл. Она глядела в ящик со столовыми приборами.

– Эл, – тихо позвала она.

Она с омерзением заметила, что Эл не удосужилась завязать халат; полы его разошлись, обнажив круглый живот и темный треугольник лобковых волос. Эл подняла взгляд, заметила Колетт и медленно, словно в полусне, запахнула на себе тонкую хлопковую ткань; пока она боролась с поясом, халат снова распахнулся.

– Что ты ищешь? – спросила Колетт.

– Ложку.

– В ящике полно ложек!

– Нет, определенную ложку, – настаивала Эл. – А может, вилку. Вилка тоже сойдет.

– Так и знала, что ты пойдешь жрать ночью.

– Мне кажется, я что-то сделала, Колетт. Что-то ужасное. Но я не знаю что.

– Если ты не можешь не жрать, я разрешаю тебе съесть кусочек сыра. – Колетт открыла дверцу посудомойки и начала доставать вчерашние тарелки. – Сделала что-то ужасное? В каком роде?

Элисон выбрала ложку.

– Вот эта.

– Только никаких кукурузных хлопьев, умоляю! А то все усилия пойдут насмарку. Почему бы тебе не вернуться в постель?

– Хорошо, – неуверенно сказала Эл.

Она пошла прочь, зажав ложку в руке, затем вдруг повернулась и протянула ее Колетт.

– Я никак не соображу, что я сделала, – сказала она. – Никак не могу вспомнить.

Луч розоватого солнечного света лег на подоконник, и заурчал мотор – ранний птах выезжал из гаража «Битти».

– Прикройся, Эл, – сказала Колетт. – Слушай, иди сюда, дай, я сама… – Она схватила пояс халата, обмотала его вокруг Эл и завязала на крепкий двойной бант. – Ты плохо выглядишь. Хочешь, я отменю утренние встречи?

– Нет. Пусть приходят.

– Я принесу тебе зеленый чай в половине девятого.

Эл медленно направилась к лестнице.

– Жду не дождусь.

Колетт открыла ящик с приборами и убрала ложку на место. Она задумалась. Эл, наверное, голодна, учитывая, что она выблевала все закуски с вечеринки. Которые, впрочем, и так не должна была есть. Может, стоило разрешить ей горсть хлопьев. Но ради кого вся эта диета? Не ради меня. Ради нее. Если я не буду маячить у нее за спиной, она немедленно пойдет в разгул.

Она убрала блюдца в буфет, кап-кап, кап-кап. Ну почему Эл казалась такой ужасающе голой? Впрочем, все толстяки такие. Открытый утренним теням, белый живот Эл выглядел как предложение, как отказ от дальнейшей борьбы, как жертва. Его вид смутил Колетт. И Колетт невзлюбила Эл еще и за это.

В жару Эл приходилось туго. Всю следующую неделю она лежала по ночам без сна и смотрела в потолок. От ходьбы на внутренней стороне бедер появлялось раздражение, а ноги вытекали из сандалий.

– Не ной! – сказала Колетт. – Сейчас всем несладко.

– Иногда, – сказала Эл, – мне кажется, будто по мне что-то ползет. А тебе?

– Где?

– Вдоль позвоночника. В пальцах покалывает. И некоторые части тела мерзнут.

– В такую погоду?

– Да. И как будто ноги разучились ходить. Я хочу идти в одну сторону, а они – в другую. Мне надо идти домой, но ноги не хотят. – Она помедлила. – Трудно объяснить. Мне кажется, что я вот-вот упаду.

– Рассеянный склероз, может быть, – предположила Колетт. Она листала журнал «Похудание». – Тебе надо провериться у врача.

Эл записалась на прием в поликлинику. Женщина в регистратуре спросила, на что она жалуется, и, терпеливо объяснив, что у нее ноги идут в разные стороны, Эл услышала, как женщина делится новостью с коллегами.

Голос пророкотал:

– Хотите, чтобы доктор принял вас срочно?

– Нет, я могу подождать.

– Но смотрите не убредите куда-нибудь, – сказала женщина. В трубке раздались приглушенное хихиканье и визги.

Я могла бы пожелать им зла, думала Эл, но не буду, это не тот случай. А вообще были случаи, когда я желала кому-то зла?

– Я могу записать вас на четверг, – сказала женщина. – Вы не потеряетесь по дороге сюда?

– Меня отвезет мой помощник, – сообщила Эл. – Кстати, на вашем месте я бы не ехала в отпуск. Знаю, вы потеряете задаток, но что такое деньги по сравнению с похищением исламскими террористами и парой месяцев в кандалах в лачуге посреди пустыни?

Когда настал четверг, Колетт, само собой, ее отвезла.

– Можешь меня не ждать, – предложила Эл.

– Разумеется, я подожду.

– Если ты оставишь мне свой мобильник, я смогу вызвать такси. А ты пока сходишь на почту и отправишь заклинания. Там одно надо взвесить и послать авиапочтой.

– Ты правда думаешь, что я тебя брошу, Элисон? Чтобы ты в одиночку выслушала плохие новости? Неужели ты так обо мне думаешь? – Колетт шмыгнула носом. – Я чувствую, что меня не ценят. Меня предали.

– О боже, – сказала Эл. – Вокруг тебя слишком много медиумов. Ты стала чересчур эмоциональна.

– Ты не понимаешь, – провыла Колетт. – Ты не понимаешь, ведь Гэвин предал меня. Я знаю, каково это. Я никогда бы так ни с кем не поступила.

– Ну вот, опять. В последнее время ты постоянно твердишь о Гэвине.

– Я не твержу. Я вообще о нем не упоминаю.

Когда они вошли в приемную, Эл внимательно изучила сотрудниц за стеклом. Она не нашла той, что смеялась над ней. Может, мне не стоило ничего говорить, но, когда я увидела, что она заказала круиз по Нилу, я не выдержала. Я не желала, совсем не желала ей никакого зла. Я просто ее предупредила.

– Интересно, – сказала она, оглядываясь.

Комната в точности походила на приемную врача, как ее обычно описывали клиенты: люди кашляют и чихают на тебя, и надо долго, долго ждать. Я никогда не болею, подумала она, вот и не знаю на собственном опыте. Конечно, у меня случаются недомогания. Но не из тех, что врачи могут вылечить. По крайней мере, так мне кажется.

Они присели, Колетт заговорила о своей самооценке, о том, что она у нее заниженная, о своей одинокой жизни. Ее голос дрожал. Эл подумала, бедняжка Колетт, в такое уж время мы живем. Не может попасть на спиритическое шоу, вот и пытается оценить свои шансы на участие в шоу откровений. Она представила, как Гэвин, спотыкаясь о провода, плетется из темноты к слепящему свету, из темноты собственной тупости к слепящему свету блеклых укоризненных глаз. Она слышала, как зрители охают и свистят; видела, как Гэвина судят, признают виновным и приговаривают к повешению. Она сообразила, что в прошлой жизни Гэвин был повешен за браконьерство. Вот почему он никогда не застегивает верхнюю пуговицу рубашки. Она закрыла глаза. Услышала запах дерьма, навоза. Гэвин стоял с петлей на шее. Его унылую физиономию украшали бачки. Кто-то лупил в жестяной барабан. Толпа собралась небольшая, но шумная. А она? У нее был выходной. Женщина продавала пирожки с бараниной. Она только что купила парочку.

– Проснись, Эл, – сказала Колетт. – Назвали твой номер! Зайти с тобой?

– Нет. – Эл толкнула Колетт в плечо, и та плюхнулась обратно на стул. – За вещами посмотри. – И она бросила сумку на колени подруге.

Она так и зашла с вытянутой рукой – ладонь горела и слегка замаслилась от второго пирожка. Секунду врач, казалось, считал, что от него ждут рукопожатия. Его явно возмутила такая фамильярность, но он быстро вспомнил навыки общения.

– Мисс Харт! – воскликнул он, продемонстрировав зубы в улыбке. – Садитесь, садитесь. Как вы себя сегодня чувствуете?

Он ходил на курсы, подумала она. Как Моррис. У его локтя стояла грязная кофейная кружка с логотипом известной фармацевтической компании.

– Полагаю, вы пришли поговорить о своем весе? – спросил он.

– О нет, – возразила она. – Боюсь, с моим весом ничего не поделаешь.

– Ха. Это я уже слышал пару раз, – сказал врач. – Знаете, если бы мне давали по фунту за каждую женщину, которая садилась на этот стул и говорила мне о своем замедленном обмене веществ, я бы уже был богачом.

Да что тебе толку в богатстве, подумала Эл. С твоей-то печенью. Медленно, с неохотой она извлекла взгляд из его внутренностей и сфокусировалась на адамовом яблоке.

– У меня руки покалывает, – сказала она. – А ноги, когда я пытаюсь идти домой, ноги ведут меня в другую сторону. Пальцы и мышцы рук сводит судорогой. Иногда я даже не могу пользоваться ножом и вилкой.

– И?.. – спросил доктор.

– Ем ложкой.

– Маловато информации, – заметил врач. – А руками вы есть не пробовали?

Она поняла, что он пошутил. Я стерплю, подумала она. Я не стану оскорблять свою силу предсказаниями его судьбы. Я буду спокойна, я постараюсь и буду вести себя как все.