Текст книги "Кристина"

Автор книги: Хенсфорд Памела Джонсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

Но Нэд уже ушел. Я слышала, как он сорвал с вешалки свой макинтош, хлопнул дверью и сбежал по ступенькам крыльца. Я крикнула ему вслед.

– Что случилось? – пыталась выяснить Эмили. – Ты должна сказать мне.

Я выбежала вслед за Нэдом. Но его машина была пуста. Я оглянулась по сторонам и увидела, что он медленно пересекает улицу, направляясь к парку Коммон. За деревьями парка сверкали зарницы, в небе словно приоткрывался и гас яркий глазок.

Я бросилась вслед за Нэдом и, обхватив его сзади руками, окликнула его.

Он обернулся и сжал меня в объятиях.

– Это ты? – сказал он. – Ты не представляешь, что я пережил за эти несколько секунд. Тебе не понять этого. Я узнал страх.

– Я не хотела лгать тебе. Я просто испугалась тебя.

– Я слишком стар для тебя, Крис.

– Нет, нет, это неправда.

– Как ужасно, что ты вынуждена лгать мне.

– Я больше не буду.

Горячий ветер зашелестел листвой деревьев, будто рассыпал колоду карт. Меня охватила слабость, словно после долгой болезни. Нэд просил меня простить его, но мне уже было безразлично. Мне хотелось домой, в постель, спать. Я устала.

Но прежде всего надо было придумать, как объяснить все Эмили.

– Я так устала, – промолвила я.

Он поцеловал меня нежно и великодушно, словно прикоснулся рукой и принес успокоение.

– Сразу же иди к себе в комнату. Я сам поговорю с тетей Эмили.

Я была невыразимо благодарна ему, что он так хорошо понял меня.

– Крис, я обещаю быть тебе хорошим мужем. Я искуплю свою вину, увидишь. – Он взял мою руку и повернул маленькое обручальное колечко камнем внутрь – остался виден лишь золотой ободок. – Вот так будет лучше. Вот тогда мы будем спокойны и в безопасности.

– Да, в безопасности, – повторила я. Мне было хорошо в этой застывшей предгрозовой тишине. Я могла бы тут же уснуть, положив голову Нэду на плечо.

Глава XV

– Вчера, когда я вышел из конторы, я встретил твою подружку Каролину. Пригласил ее в бар и угостил коктейлем. Она довольно живая особа, правда?

Он часто употреблял эпитеты, которые мне казались старомодными.

– Ругает своего муженька на чем свет стоит. Как ты думаешь, долго она это выдержит?

Я сказала, что не знаю. Каролина всегда отличалась удивительным терпением или, вернее, умела смотреть на свои неприятности со стороны, как на нечто любопытное, однако не имеющее к ней никакого отношения. Почувствовав легкий укол ревности, я спросила, как она ему понравилась.

– Не в моем вкусе, – сказал Нэд. – Слишком любит светские удовольствия.

Я подумала, как бы обрадовалась Каролина, услышав это. Больше всего ей хотелось производить такое впечатление, хотя удовольствий в ее жизни было не так уж много, а будущее не сулило ничего хорошего.

– С ней не скучно, – продолжал Нэд, – но в ней нет настоящей глубины. Тебя она считает совершенством. Кстати, спрашивала, не хочешь ли ты получить в качестве свадебного подарка электрический чайник.

Было начало сентября; похоже было, что в конце месяца состоится наша свадьба. Мы осуществили бы наше первоначальное намерение и обвенчались бы раньше, если бы Нэд не утверждал, что надо подождать, пока наладятся дела в конторе. Я облюбовала квартирку на Авеню Мэншинз к северу от парка Клэпем-Коммон. Я была рада, что мне не надо расставаться с местами, где прошло мое детство и юность. Эмили дала объявление о продаже дома и каждое утро за завтраком проливала слезы.

– Все уходит. Ничего не остается.

Выло решено, что Эмили не будет жить с нами. Мысль об этом беспокоила и мучила меня. Нэд, вначале сам предложивший ей это и демонстративно включавший ее во все наши планы, вдруг изменил свое решение и без обиняков сказал ей, что молодым супругам лучше жить отдельно. Он подыскал ей однокомнатную квартирку с кухней и ванной в этом же доме.

– Вы сможете видеться с Кристиной каждый день, тетя Эмили. И у вас не будет оснований для глупых разговоров об одиночестве.

Нэд часто бывал довольно резок, но это объяснялось не столько черствостью сердца, сколько неумением деликатно выражать свои мысли. Какими бы ни были его недостатки, его нельзя было назвать лицемером.

Он объявил ей о своем решении как-то за ужином, когда в гостях у нас были миссис Скелтон и Нелли Ормерод. Застигнутая врасплох, Эмили густо покраснела и так сильно дернула свою цепочку из металлических брелоков и бирюзы, что она врезалась ей в шею и оставила красный след. Она ничего не сказала.

Миссис Скелтон подлила лимонного сока в свой стакан с несколькими каплями джина. Когда в гостях у нас бывали родные Нэда, Эмили с непонятным упорством ставила на стол не более четверти бутылки джина. В перерывах между едой миссис Скелтон курила, предусмотрительно пододвинув к себе вместо пепельницы пустую спичечную коробку.

– Пусть поживут одни, миссис Джексон. Сами поссорятся, сами и помирятся. Ничего тут не поделаешь.

– Кристина еще так молода, – пробормотала Эмили. Ее глаза наполнились слезами, и на кончиках ресниц задрожали слезинки. Я умирала от жалости к ней.

– Все равно вам когда-нибудь пришлось бы с нею расстаться. – Миссис Скелтон посмотрела на Эмили загадочным, полунасмешливым, полусочувственным взглядом. – Всем нам приходится, рано или поздно. Годы идут, а мы моложе не становимся.

– Только безумец согласился бы жить с Нэдом под одной крышей, – добродушно пролаяла Нелли Ормерод. – Мы все рады, что скоро избавимся от него.

– Неправда, ты же любишь меня, Нелл, – сказал Нэд, и они обменялись неожиданно дружеским, почти нежным взглядом.

Эмили поднялась и, пробормотав какое-то извинение, вышла из комнаты.

– Ей очень тяжело, – сказала я. – Ведь у нее ничего не осталось.

– У всех у нас ничего не осталось, – ответила миссис Скелтон. – Во всяком случае, теперь. Но когда-то было. И у нее тоже была своя молодость. Пусть теперь даст пожить другим.

Я не была уверена, что мне самой этого хочется. Я сделала бы все, чтобы чем-нибудь помочь Эмили. В этот момент я чувствовала неприязнь к Нэду и его родным.

– Послушайте, Крис, – благоразумно заметила Нелли. – Я понимаю, что мы вам кажемся бессердечными. Но посмотрите на все с другой стороны. Между вами и Нэдом разница в возрасте. Вам придется привыкать друг к другу, а первый год всегда нелегкий. Мы с Эдгаром первый год жили ужасно плохо, но притерпелись друг к другу и в конце концов были счастливы.

Ее глаза за толстыми стеклами очков потеплели от воспоминаний. Я подумала, что она, должно быть, была не так уж некрасива, когда был жив ее муж, и подурнела лишь тогда, когда не стало человека, которому ей хотелось бы нравиться.

– Вы прекрасно знаете, что бедняжка Эмили, хотя мы все любим ее, слишком склонна к меланхолии, а это в трудные минуты будет только усугублять все. Она потребует внимания, которое по праву должно принадлежать Нэду. Если ей покажется, что вы недостаточно внимательны к ней, она надуется, как мышь на крупу. – Юмор Нелли был таким же грубоватым, как юмор ее брата. – Уступите Эмили, обидится Нэд.

Она вдруг встала, обошла вокруг стола и обняла меня.

– Вы знаете, что я люблю вас, Крис, и желаю вам только добра?

– Что добро для одних, то зло для других, – сказала я и с удивлением заметила, что изъясняюсь афоризмами.

– Ты вполне можешь писать пьесы в духе Лонсдейла, – сказал Нэд.

Вернулась Эмили. Она поставила перед миссис Скелтон эмалевую пепельницу, которую нашла в гостиной и до блеска начистила. Она, должно быть, так усердно терла ее, что даже исчезло коричневое пятнышко на ободке, которое, насколько я помню, всегда там было. Я представила, как в кухне Эмили с ожесточением чистит пепельницу, пытаясь хотя бы этим заглушить боль обиженного сердца.

– Благодарю вас, Эмили, – вежливо и несколько удивленно сказала миссис Скелтон. – Очень мило с вашей стороны. Но, право, не стоило беспокоиться.

Эмили снова заняла свое место во главе стола. Она вытянула на скатерти руки, посмотрела на них, крепко сжала и вдруг стала похожа на председателя собрания, от которого все ждут последнего решающего слова.

– Думаю, что вы все правы, – сказала она. – Мне будет приятно иметь свою собственную квартирку.

– Вот это молодец! – воскликнул Нэд с нотками искреннего чувства, вызванного облегчением.

Эмили посмотрела на меня.

– А Кристина будет навещать меня.

– Каждый день, – сказала я, задыхаясь от жалости.

– Не каждый день, ибо у тебя хватит и своих дел, но довольно часто.

Итак, все уладилось. Моя жизнь была решена. Мы продали наш дом за хорошую цену. Эмили распорядилась, что из мебели возьмет она (очень немного) и что возьму я (Нэду не придется тратиться на мебель: это было весьма кстати, ибо мы снова были стеснены в деньгах); остальное мы решили сдать на хранение. Мы ничего не собирались продавать, ни единого мраморного слоненка. Все принадлежало моему отцу, каждой вещи касалась его рука.

Свадьбу назначили на последний день сентября. Шафером Нэда согласился быть его приятель, некий Гаррис, к которому я не питала особой симпатии. Кроме Эмили и Скелтонов, были приглашены только Каролина, Дики и мисс Розоман. Скрепя сердце, я согласилась с Нэдом, что глупо «швырять деньги» на устройство свадебного обеда, когда они пригодятся нам для меблировки квартиры; я понимала, что доводы его вполне разумны.

Недели за две до свадьбы я отправилась в Кенсингтон купить подвенечное платье. Я захватила с собой Каролину. Ее присутствие всегда ободряло меня. Каролина волновалась так, будто сама выходила замуж за человека, которого по-настоящему любила.

– Я ужасно суеверна, Кристи! Ты не должна венчаться в этом противном бледно-голубом. Это так пошло. Нет, ты будешь венчаться в платье зеленого цвета. Это твой цвет. – Я на минуту заколебалась при мысли о такой недозволенной роскоши, как зеленые туфли. Куда я их потом дену? – Детка, – продолжала Каролина, обдавая меня свежестью своего дыхания и знакомым ароматом «Пари суар», – ты не получишь от меня никакого дурацкого чайника. Я просто не решусь сделать тебе такой подарок. Я подарю тебе туфли. – И она торопливо добавила: – Ну, конечно, ты получишь и чайник тоже. Тебе подарит его Питер (так звали ее мужа). Хочет он того или нет.

Высокая, белокурая, легкомысленная и храбрая Каролина, внешне веселая, но примирившаяся с собственной неудачей, замкнувшаяся внутри, водила меня по огромному магазину, превращая это в увлекательное путешествие для нас обеих. Я была влюблена в нее. Мы были однолетки, но она была уже умудрена опытом, и рядом с ней я чувствовала себя более уверенной и более спокойной.

Усталые, мы наконец сели за столик в кафе выпить чаю с пирожными.

– Ты еще не успела познакомить Нэда с душкой Айрис?

– Нет, и не собираюсь, – решительно ответила я.

– Не думаю, чтобы она понравилась ему. И все же я не рисковала бы. Знаешь, – заметила она, откидывая мех с плеч тем движением, которое подметила у шикарных и уверенных в себе женщин, и задумчиво пуская кольца дыма своим крупным розовым ртом, – если бы Айрис умерла, это, кажется, была бы единственная покойница, о которой я позволила бы себе отзываться дурно. И заметь, детка, сделала бы это без единого, слышишь, без единого укора совести.

Затем она добавила:

– Если бы она брала только то, что ей нужно, я бы еще могла простить ее. Но она упорно стремится взять и то, что ей совершенно не нужно, а затем, измяв и изгадив, отдает тебе обратно с эдакой очаровательной, великодушной улыбкой. Не думай, что известный тебе юнец стоил моих слез. – Она никогда не произносила имени юноши, которого отняла у нее Айрис.

– Я не думаю, – сказала я.

– Я знаю, что он не стоит этого. Но дело здесь в принципе.

Оркестр за позолоченной решеткой играл вальсы Штрауса. Сидевшие за столиками дамы в большинстве были немолоды, в замысловатых шляпках с украшениями, и их разгоряченные напудренные лица казались фантастическими цветами на фоне бронзы, стекла, пушистых аспарагусов в горшках и горевших красноватым светом люстр. Уютная интимная обстановка позволила мне обратиться к Каролине с вопросом, который я не осмелилась бы задать никому другому.

– Ах, ты об этом! – Она на минуту задумалась, словно подыскивая нужные слова. – Все зависит от человека, дорогая. Я, например, отношусь к тем, кто безусловно за. Но не думай, что все постигается сразу. Пройдет, пожалуй, месяца два, а то и больше. Ах, если бы люди понимали это, скольких трагедий могло бы и не случиться! – она посмотрела на меня, словно взвешивала, что ей известно обо мне, о моем характере, темпераменте. – Думаю, что и ты будешь за. Уверена, что будешь.

Она успокоила меня. Я не знала, что Каролина может быть такой красноречивой, если надо кого-то успокоить. Произнесенная ею тирада была почти подвигом для нее. Я спросила ее с беспокойством, как ей нравится Нэд.

– Знаешь, старина Нэд совсем неплохой парень, – ответила она, словом «старина» отнюдь не намекая на его возраст, а скорее давая мне понять, что может говорить о нем так же просто, как о Дики или Возьмем Платона. – Даже очень мил. – Это была обычная фраза, не более как светская любезность, но Каролина вложила в нее все свои добрые чувства. – Он безумно влюблен в тебя. Только об этом и говорит. Мне бы наскучило, если бы ты не была моей «сестренкой». (Мы называли так друг друга еще с самого детства, когда вместе посмотрели «Как вам это понравится».)

Последние следы ревности исчезли. Я улыбалась Каролине и с удовольствием смотрела, как она подкрашивает губы.

– Мы не потеряем друг друга из виду, правда, когда я выйду замуж? – спросила я. Она была единственным моим другом, и мне не хотелось ее терять.

– Мы никогда не переходили друг другу дорогу, – сказала она. – А это главное.

Да, это было верно. Мы никогда не делали этого. Нам незачем было это делать. Чтобы дружить, нам даже не надо было часто видеться, ибо наша близость восстанавливалась сама собой легко и мгновенно, при каждой встрече. Я была рада, что она понравилась Нэду, а Нэд ей. Возможно, мне удастся сохранить для себя хотя бы дружбу с Каролиной.

В конторе за моей спиной все время перешептывались. Мне готовили свадебный подарок.

– Здоровенные часы, – сказал мне по секрету Хэттон. – Неинтересно, сказал я им. Лично я подарил бы тебе картину. Я видел потрясающую и совсем недорогую в одном магазине в моем районе. Закат и снег, вот здорово! Смотришь, и будто сам там находишься.

Мисс Розоман нервничала больше меня.

– Не понимаю, как ты можешь быть такой спокойной! Я не смогла бы напечатать ни строчки.

Мистер Бэйнард, как всегда, беспричинно злился и с явным злорадством мечтал вслух, кого возьмут на мое место.

– Думаю, мы подберем себе настоящего квалифицированного младшего секретаря. Приличную девушку, окончившую курс у Питмана или Грегга. Только бы хозяину не пришло в голову пойти в агентство по найму. Он может выбрать кого-нибудь, кто считает себя слишком образованным для нашей работы. Надеюсь, новенькая по-настоящему оценит нашу картотеку. Немного встретишь таких картотек.

Я не удержалась и напомнила ему, что картотекой они обязаны мне.

– Что же, если вам угодно так думать, думайте, – сказал он с деланно многозначительным видом. – Нам всем свойственно тщеславие.

И чтобы излечить меня от него, он отправил меня в один из отелей в Кенсингтоне с поручением, которое с успехом мог бы выполнить Хэттон.

– Я не могу доверить рассыльному драгоценности, – сказал он и тут же весьма нелогично добавил: – Деньги – это другое дело.

Глава XVI

Я должна была отнести одной из наших клиенток серьги, которые по ее просьбе оценивал для нее мистер Фосетт. В половине пятого я уже освободилась. Поскольку мистер Бэйнард разрешил мне не возвращаться, я решила сделать Нэду сюрприз и зайти к нему в контору.

Я как-то уже заходила к нему раз или два. Сейчас меня встретил Хайнет, худощавый щеголеватый молодой клерк со склоненной набок головой и манерами приказчика.

– Отсутствуют, – сказал он.

Помню, меня поразила именно эта лаконичность его ответа. Я посмотрела на него с удивлением. Прежде Хайнет держался со мной неизменно любезно – как подобает держаться клерку с будущей женой своего хозяина.

– Вы хотите сказать, что мистера Скелтона нет в конторе? Он скоро вернется?

– Не сегодня, насколько мне известно.

Я осмотрелась вокруг. Как всегда, в конторе было чисто. Но на этот раз чувствовалось какое-то запустение. На столах почти не было бумаг. Машинистка красила ногти и льстиво улыбнулась мне.

– Прекрасная погода, мисс Джексон. Так и хочется куда-нибудь на реку.

Я спросила Хайнета, где может быть Нэд. Он еще больше удивил меня, ибо его губы медленно расплылись в фальшивой, иронической и подчеркнуто многозначительной ухмылке.

– Не думайте, что я посвящен во все тайны. Не исключено, что они действительно изволили отправиться на пляж.

– Этого не может быть! – с негодованием воскликнула я.

– Или играют в теннис. Мячи, ракетки и прочее. Вот это жизнь! Она бы и меня устроила. Да и каждого из нас, не правда ли, Джесси! – сказал он, обращаясь к машинистке.

Я дрожала от гнева и стыда и не знала, что делать. По своей молодости и неопытности я все равно не смогла бы поставить на место этого нахала. Пусть лучше Нэд сам сделает это.

Я решила, что обязательно расскажу ему обо всем.

– Передайте, что я заходила, если он вернется, – сказала я Хайнету.

– То ли вернется, то ли нет… – промолвил Хайнет. – Хорошо, будет передано. Мое вам почтение. – И он открыл передо мною дверь.

Когда вечером я рассказала Нэду о моем неожиданном визите к нему в контору и возмутительном поведении его клерка, лицо Нэда стало жестким.

– Юный Хайнет уведомлен об увольнении, – отчеканивая слова, сказал он. – Я выгнал его. Это был его последний день в конторе. Этим и объясняется его наглость.

Я спросила, почему он уволил Хайнета.

– Ленив, как свинья, да еще имел наглость требовать, чтобы ему повысили жалованье. – Он немного помолчал, а затем сказал: – Послушай, Крис, мне не нравится, что ты ни с того, ни с сего заходишь ко мне в контору.

Его слова больно задели меня. Почему я не могу приходить к нему в контору, спросила я. В голове вдруг мелькнула дикая мысль – машинистка Джесси его любовница, и он боится, что я об этом узнаю.

– Потому что место жены – дома, девочка, а контора – это мужское дело. И еще потому, что я не разрешаю тебе. Думаю, этого достаточно.

Вспыхнула ссора. Я чуть не плакала от обиды. Но Нэд вдруг очень ловко обратил все в шутку, и я не заметила, как уже смеялась над ним, над Хайнетом, над собой. Он крепко прижимал меня к себе и говорил, касаясь губами моих волос:

– Приходи, когда хочешь, глупышка. Только что ты нашла там интересного? К тому же большую часть дня меня там не бывает – я показываю дома клиентам. Приходи, когда вздумаешь. Я просто пошутил.

Но он хорошо знал, как знала это и я, что теперь я никогда не зайду к нему в контору без приглашения. Мне указали мое место. Нэд добился своего. Однако нервы мои были так напряжены, что лучше всего было убедить себя, что победа осталась за мной.

Глава XVII

Прошло два дня. Мы с Нэдом гуляли в Ричмонд-Грине. Было десять часов вечера, и с семи часов мы, не переставая, ссорились, я даже плакала. Примирение было столь же бурным, как и сама ссора. Теперь Нэд шел рядом, обняв меня за плечи, с каким-то помолодевшим и умиротворенным лицом. Ссоры удивительно успокаивающе действовали на него, будто с его плеч падала тяжесть, походка его становилась легкой, словно он едва касался ногами земли. Меня же ссоры приводили в смятение, каждый мускул и каждый нерв во мне напрягался и дрожал, сердце отчаянно колотилось, я чувствовала себя больной.

Был теплый вечер. На темно-синем небе, чуть затянутом дымкой речного тумана, висела круглая ржаво-красная луна. В окнах домов за занавесками светились огни. Одно из окон было нежно-розовым. Мне представилась за ним загадочная жизнь, полная разделенной любви, покоя, своих маленьких тайн. И мне так захотелось в эту высокую комнату с розовым окном, что на глаза опять навернулись слезы. Как-то однажды, много лет спустя, когда я была очень несчастна, я зашла в Национальную галерею. Мое внимание привлек итальянский пейзаж с густо-синими далями, на фоне которых крохотные Авраам и Исаак разыгрывали свою никому не интересную драму. Тогда мне захотелось перешагнуть через тонкую раму картины и уйти в неведомые дали так далеко, чтобы затерялся мой след и все забыли обо мне. Это желание охватило меня и в тот вечер в Ричмонд-Грине. Мне захотелось очутиться за розовым окном и раствориться в ждущем меня там покое.

Нэд молчал. Он с удовлетворением думал о чем-то своем. Свет фонарей изредка выхватывал из темноты его надменный птичий профиль. Вдруг рука его легла мне на грудь, и нервы мои сдали. Я услышала громкий и решительный голос, совершенно непохожий на мой.

– Я не могу выйти за тебя замуж.

Его рука продолжала ласкать меня, спокойно и нежно.

– Придется вернуть все подаренные тебе чайники и подносы.

– Я серьезно говорю. Нэд, дорогой, – сказала я, не чувствуя ни малейшего страха, а лишь одну жалость. – Я не могу выйти за тебя замуж.

Рука его замерла. Я поняла, что наконец он по-настоящему услышал мои слова.

– Не говори ерунды, – сказал он, прибавив шагу и увлекая меня за собой.

Как можно более веско и убедительно я постаралась объяснить ему, почему я не могу этого сделать. Мне очень жаль, что так все получилось, но мы не будем счастливы вместе. Еще не поздно одуматься, и мы обязаны сделать это.

Он продолжал идти вперед.

– Я знаю, что был свиньей сегодня, – наконец сказал он. – Я расстроил тебя больше, чем следовало. Но мне самому нелегко эти последние месяцы. Вот и срываешь иногда дурное настроение на других. Все будет иначе, когда мы поженимся.

– Я не выйду за тебя замуж, – снова сказала я.

Наконец он остановился и посмотрел на меня. У него было растерянное и недоумевающее лицо человека, тихие сны которого были прерваны чьей-то грубой рукой.

– Не говори глупостей, Крис. Я уже сказал тебе, что виноват. Ты прекрасно знаешь, что мы любим друг друга. Ведь ты же любишь меня?

Я решила прикинуться совершенным ребенком. Конечно, я люблю его, но не так, как он того хочет. Не так, например, как он любит меня. Я люблю его, он мне дорог, но я совершенно не влюблена в него, как в мужчину.

– Вот это новость! – сказал он все с тем же недоумевающим видом.

Я чувствовала в себе удивительную уверенность, и состояние это было необычным. Меня даже перестала беспокоить растущая жалость к Нэду. Я промолчала.

– Вернемся в бар и выпьем еще по рюмочке. Там все покажется иным, и мы перестанем говорить глупости, – предложил он.

Но я отказалась. Мы спустились к реке. Оранжевая луна, проложив по воде золотую дорожку, напоминала брелок от часов. Над нею в густой синеве застыла золотистая тучка с неровными горящими краями.

– Как красиво! – воскликнул Нэд и крепко прижал меня к себе. – Правда?

Я молча кивнула головой.

Он начал говорить о том, что любит меня больше, чем сам того ожидал, я необходима ему, я именно та женщина, которая ему нужна. Я смогу помочь ему стать таким, каким я хотела бы его видеть.

Мы сели на деревянную скамью.

– Не надо, Крис. Прошу тебя, не надо, – сказал он. Потянуло холодком. Мне была приятна близость Нэда, тепло его тела. И это несколько поколебало мою решимость.

– Мы не должны видеться неделю. Я хочу подумать. Мы отложим свадьбу на время, пока не проверим наши чувства.

– Какой идиотизм! – воскликнул он сердито. Его впервые охватили сомнения. Он потребовал, чтобы я сказала, что люблю его, он знает, что я придумала все это лишь для того, чтобы проучить его за дурное отношение ко мне и несносный характер.

– Я знаю, что заслужил наказание, Крис, но, черт побери, я ведь стараюсь!

Ему казалось, все очень просто. Но я упорно твердила, что это не так. Я поняла, что мы не можем пожениться – во всяком случае «так скоро», добавила я, смалодушничав. Мы должны расстаться на время.

И тогда он ужасно напугал меня, ибо он уронил мне голову на плечо и зарыдал. Я никогда еще не видела, как плачет мужчина. Я считала, что для мужчины плакать так же позорно, как, например, ударить женщину. К жалости примешалось чувство беспокойства и презрения. Какой же он мужчина? Я еще не знала, что в любви мужчина мало чем отличается от женщины. Он так же ревнует и так же мечтает, так же способен создать фетиш и поклоняться ему: дереву на улице, где живет возлюбленная, огоньку в ее окне, аромату ее тела, загадочности ее улыбки, крохотному пятнышку на ногте ее мизинца. Я не знала также, что большое и зрелое чувство заставляет женщину уважать слезы мужчины.

В юности бывает трудно поверить, что кто-то способен тебя безумно любить. В собственном облике мы не находим ничего загадочного и привлекательного. Реальностью кажется лишь наше собственное чувство. Теперь я удивляюсь, что сразу не поняла причину слез Нэда, ибо она была самой простой. Тогда мне казалось, что он разыгрывает передо мной душевную мелодраму в надежде этим вернуть меня. Я не могла, а может быть, и не хотела поверить в искренность его переживаний. Ибо хотя дальнейшая жизнь с Нэдом в значительной мере развеяла мои мечты о счастье с человеком сильной воли (воля и грубость самым опасным образом представлялись мне понятиями тождественными), в тот момент мне еще трудно было поверить, что мой удел – быть опорой одинокого и безмерно ожесточенного мужчины, жаждущего излить свое горе на моих материнских коленях.

Я поднялась. Нэд сидел молчаливый и подавленный, с бессильно опущенными руками. Но вот он вынул из кармана платок и вытер им лицо.

– Куда ты? – спросил он.

Я не ответила.

Он догнал меня.

– Куда ты идешь?

– Не иди за мной.

– Не будь дурой.

Решительно и твердо я сказала ему, что он не должен идти за мной, я не хочу этого. Почему он послушался меня тогда, мне до сих пор непонятно. Должно быть, в моем голосе прозвучала та бессознательная сила или приказ, которым не мог не подчиниться человек, столь подавленный и растерянный.

Я бросилась бежать; луна, казалось, бежала вслед за мной.

– Куда торопишься, малютка? – окликнул меня игривый мужской голос.

Я бежала, не останавливаясь. Наконец, запыхавшись, я остановилась и оглянулась назад. Нэда не было видно. Мне вдруг представилась его неподвижная фигура на деревянной скамье у реки. Спокойным, легким шагом я пошла к железнодорожной станции. Поскольку билеты остались у Нэда, я купила обратный билет до Лондона.

Я сидела в поезде. Голова казалась пустой и невесомой, но эта пустота была приятной. Должно быть, так чувствуешь себя в раю, подумала я, – там тишина, нет бурных чувств, переживаний.

– Душный вечер, – сказал единственный, кроме меня, пассажир в купе, пожилой, небольшого роста мужчина в рыжем котелке.

Я пугалась, когда со мной заговаривали незнакомые люди. Но в этот вечер, казалось, ничто не могло бы испугать меня. К тому же бояться не было оснований, просто моему спутнику хотелось поговорить. Он был очень общительным человеком и тут же сообщил мне, что его специальность – торговля канцелярскими товарами. Я сказала ему, что работаю в конторе.

Нравится ли мне?

Не очень.

Кем бы мне хотелось быть?

Поезд постукивал на стрелках. Дым отлетал назад клочьями серебряной ваты. Луна мчалась вдогонку за поездом.

– Я хотела бы стать писательницей, – сказала я.

– В таком случае вам понадобится много писчей бумаги, – практично заметил мой новый знакомый. У него было доброе открытое лицо. – Я могу снабжать вас ею по очень недорогой цене. – Он протянул мне свою карточку. – И копировальной бумагой тоже.

Поезд остановился в Клэпеме. Я вышла. Мой попутчик ехал дальше, до вокзала Виктории.

В течение двадцати лет я покупала бумагу у его фирмы. Сейчас он уже умер, и дело перешло к его сыну. Мой случайный попутчик всегда служил мне несколько необычным напоминанием о том вечере в Ричмонд-Грине, когда я обрела свою мнимую свободу и почувствовала себя настолько независимой и уверенной, что ушла, оставив Нэда, не посмевшего следовать за мной.

Глава XVIII

В течение недели я избегала встреч с Нэдом и даже отказывалась разговаривать с ним по телефону. Его письма, самые влюбленные из всех, что он мне писал, правда, теперь лишенные обычной ласковой, чуть снисходительной иронии, не трогали меня.

Эмили, которой я ничего не сказала, но которая сама догадывалась, что между нами что-то произошло, совсем не радовалась этому. Если бы это случилось месяц назад, она была бы счастлива, что мой брак с Нэдом расстроился, но теперь, когда дом был продан, деньги за квартиру внесены, а ее собственная квартирка наполовину обставлена, любая угроза нашим планам способна была повергнуть ее в отчаяние. Она просто не знала бы, что делать. Мне казалось, что она уже видит себя выброшенной на улицу – горестно поникшая фигурка на куче пожитков под открытым небом. Испуганный, робкий взгляд ее голубых глаз не давал мне покоя, прося успокоить и заверить, что все будет хорошо.

Прошла неделя. Наконец я ответила на телефонный звонок Нэда.

– Ну? – спросил он резко.

В его голосе слышался страх.

– Я не знаю.

– Ты должна знать. Мы венчаемся ровно через неделю, это решено. Я дал тебе время подумать, поэтому прояви хоть немного благоразумия. Я зайду вечером.

Я сказала ему, что я еще не решила. С минуту он молчал, затем сказал:

– Слушай, мы должны сломать этот проклятый лед. Давай встретимся где-нибудь в общественном месте, там, где мы не сможем ругаться, – он произнес эти слова с изрядной долей сарказма, – и посмотрим, что из этого получится.

– Хорошо, – согласилась я.

Он предложил поужинать в одном из ресторанов на Лестер-сквер. Это был куда более изысканный ресторан, чем те, где мы бывали прежде.

– Ровно в восемь, – сказал он.

– Хорошо, – ответила я.

– Да, Крис, – в его голосе зазвучали просительные нотки, – надень желтое платье, то, что мне так нравится.

Я одевалась очень медленно и очень тщательно. Я все еще не знала, что ему скажу. Но я твердо знала одно: во что бы то ни стало категорически и в последний раз я должна сказать ему, что мы не можем пожениться. Произойдет, конечно, ужасная сцена. Мне казалось, что чем лучше я буду выглядеть сегодня, тем спокойней перенесу ее. Я купила веточку дикой орхидеи (это означало, что в течение двух дней мой завтрак будет состоять из чашки кофе и булочки) и сделала прическу. Я нервничала при мысли, что буду ужинать в таком шикарном ресторане. Даже Каролина не бывала здесь.

Он ждал меня у входа, очень чопорный, во фраке, с красным цветком в петлице, и в его гладко причесанных волосах отражались огни разноцветных ламп. Приблизившись, он поцеловал меня в щеку.

– Ты чудесно выглядишь.

Я поблагодарила его за комплимент.

– Я соскучился по тебе, Крис. По-моему, ты уже достаточно наказала меня.