Текст книги "Лучшие из нас"

Автор книги: Хелене Ури

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)

Часть III

Жизнь – это то, из чего сделаны мечты.

Свободный пересказ Уильяма Шекспира

 
Ты никого из нас не замечал.
Твое лицо состарил лунный свет.
А я покинула привычный свой причал
С тем, кто был слеп.
 

Ингер Хагеруп. Из стихотворения «Дальше»

– Тебе у-удалось, Пол. Я знала… я знала, что ты справишься, – говорила Нанна, нет, ликовалаНанна, заикаясь от восхищения. Она была счастлива, как Пол и надеялся, и он совершенно забыл о том, что последние десять минут мучился горьким разочарованием, а несколько секунд почти ненавидел ее. Она была в канцелярии, ходила за почтой.

Они столкнулись на лестнице, она шла вниз, а он вверх. Пол потащил Нанну в ее кабинет и перед тем, как все ей рассказать, плотно закрыл дверь. И теперь она ликовала. Она даже хлопала в ладоши, как маленькая. Так обычно выражает восторг его мама, и это сходство между ними трогало Пола до глубины души.

– С помощью рун… э-э… рунической надписи мы… ты!.. создал формулу, и… и мы обнаружили такую же закономерность в детской речи, в речи говорящих на иностранном языке, при… при афазии… в пче… пчи… подчи… и, наконец, в этой рунической надписи, – продолжала Нанна, возбужденная и счастливая, речь ее стала совершенно бессвязной, а по щекам потекли слезы. – Спа-спасибо, Пол! Б-большое спасибо.

– О, я… это такая мелочь, – произнес Пол, не понимая, что говорит. Поскольку речь шла совсем не о мелочи. – Вот мы и закончили, – подвел итог Пол, глядя на нее сверху вниз. – Как ты сказала? В подчи…?

– Теперь все связано вместе, Пол. Ты обнаружил связь! В подчиненных предложениях. Я неправильно выразилась? – спросила Нанна, сбитая с толку. Она вытерла глаза, размазав по щеке тушь, с наигранным ужасом посмотрела на черные частички, оставшиеся на руке, сунула указательный палец в рот и стерла мокрым пальцем остатки косметики. – Я наверняка оговорилась. Я только хотела сказать… хотела… Спасибо! Спасибо, Пол!

Она засмеялась. Он тоже. Неудивительно, что Нанна заговаривается, что сказанное в момент, подобный этому, кажется бессвязным, но так странно, что она говорит «подчиненные предложения», а не «придаточные предложения», успел подумать Пол. Это как если бы химик сказал «марганцовка», а не «перманганат калия». Нанна подошла еще ближе, почти вплотную к нему, и он почувствовал прикосновение ее тела. Все мысли о проекте, о компьютерных языках, о рунических надписях и придаточных предложениях вылетели как у него из головы, так и из кабинета. Здесь остались только тела. Два тела, прижавшихся друг к другу. Она смотрела снизу вверх, рот ее был полуоткрыт, а глаза прикрыты. Он наклонился и прильнул к ее губам, нашел ее язык, на удивление гладкий и холодный.

– Я не должна… – произнесла она и отступила на шаг. Черт бы побрал этого Кристиана с буквы «К»! Рот Пола был похож на влажную открытую рану посреди лица. Внезапно он с болью понял, что не знает, куда девать руки. Он сложил их за спиной, как придурковатый констебль во время патрулирования улиц, и стал покачиваться с пятки на носок, с пятки на носок, размышляя, приобрела ли уже его кожа такой же голубой цвет, в какой выкрашены стены (на самом деле он чувствовал себя не столько неуверенным, сколько покорным, но все равно несколько минут ему не удавалось прогнать такие мысли).

– Садись, – сказала Нанна, указывая на стул для посетителей. Сама она села в офисное кресло, и ее письменный стол разделил их, как баррикада. – Давай поговорим о деле, – произнесла она шутливо, испытывая облегчение оттого, что они могут побеседовать о чем-то конкретном, нейтральном и безопасном, и баррикада между его и ее телом сделалась еще выше.

Пол пожирал ее глазами, единственное, чего он хотел, это почувствовать, как к нему прижимается ее хрупкое тело. Вместе с тем он восхищался ее самообладанием. Как он и ожидал, она учащенно дышала, а щеки ее раскраснелись. Нет, для нее это не прошло бесследно, и несмотря на то, что она отстранилась, он чувствовал себя победителем, ему казалось, что он взял реванш.

– Кроме тебя и моего шведского помощника об этом никто не знает, – произнесла Нанна.

Пол прекрасно понимал, что она говорит о проекте, но со злорадством, о котором в ту же секунду пожалел, прислушался к повисшим в воздухе двусмысленным словам. «Об этом».

– О проекте, – добавила Нанна, поскольку Пол ничего не ответил. Щеки ее раскраснелись еще больше.

– Да, я понял, – сказал он быстро, полным раскаяния и сожаления голосом. – И я это знаю.

– Да.

– Я об этом рассказывал только маме, – добавил Пол.

– Своей маме?

Ему показалось, что в голосе Нанны прозвучало неодобрение, но, возможно, он ошибся, оттого что чувствовал себя немного виноватым. Уже не раз женщины намекали Полу на то, что у него слишком тесные отношения с мамой, но Нанна ничего подобного не произнесла, а наоборот, улыбнулась.

– Ничего страшного, – сказала она. – Но, – добавила она, – я хочу держать все в тайне до последней секунды.

– Да, – произнес Пол, слегка замешкавшись. Что она подразумевает под «последней секундой»? Она уже наступила, осталось только кое-что дописать, а потом придать работе окончательный блеск. – Но она уже наступила.

– Да, – подтвердила Нанна. – Благодаря тебе.

– Ну как сказать. Еще кое-что предстоит сделать, – сказал Пол, противореча самому себе: ему внезапно захотелось подчеркнуть, что они еще не все доделали. Он хочет еще поработать с ней. Он с удовольствием провел бы с ней всю жизнь!

– Да, кое-что осталось, – произнесла она таким мягким и тихим голосом, что он вынужден был наклониться ближе к ней, чтобы расслышать каждое слово. Нанна хотела устроить презентацию, пышную презентацию. – Я считаю, что мы с нашим проектом этого заслуживаем, – пояснила она.

На самом деле Пол был согласен с ней целиком и полностью. Он бы с удовольствием представил проект под барабанную дробь, он страстно желал этого. Разве не так он рисовал себе это в мечтах, сидя долгими вечерами в своем кабинете? И может быть, по этой причине или из-за свежего воспоминания о ее теле он ответил сдержанно, с умеренным восторгом. Он медлил, обдумывал идею, словно она была совершенно нова для него.

– Ну что же, – сказал он. – Да, да, принимая во внимание, насколько важным и выгодным может стать этот проект, признаю, что в этом есть смысл… Кстати, ты узнала, как насчет твоих…

–..наших…

– Хорошо, наших юридических прав?

– Да, узнала, – ответила Нанна. – Я предлагаю основать акционерное общество.

– Да?

– Да, но прибыль от подобного проекта все равно достанется нам как частным лицам.

– Да?

– Это не кафедральный проект, и мы не занимались им в рабочее время.

– А если и занимались, то совсем чуть-чуть.

– Да, точно. Слушай, Пол. Меня мучают угрызения совести.

«Мы же только целовались», – подумал Пол, но, естественно, ничего не сказал вслух, и не его дело протестовать против таких высказываний и успокаивать ее нечистую совесть, уверяя, что они почтине согрешили.

Нанна сделала паузу, провела по лицу руками, посмотрела в пол. Светлый свитер из бежевой овечьей шерсти плотно облегал ее фигуру.

– Мы должны поговорить о… нас.

– Да, должны.

– Но не сейчас, – быстро добавила она. – Позже.

– Хорошо.

– И я не испытываю угрызений совести по поводу того, что мы потратили несколько часов рабочего времени на наш проект, – продолжала Нанна, произнося предложение с легкой вопросительной интонацией, словно спрашивая, согласен ли он с этим. Пол понимал, что она не может спокойно относиться к их открытию, несмотря на то что, по крайней мере, в его случае, речь шла всего о нескольких часах. Ему нравилась ее порядочность, она шла ей гораздо больше кажущегося неестественным целомудрия. Пол знал, что она хочет его так же сильно, как и он хочет ее. Но сейчас они говорят не об этом. Нанна сказала: позже.

– У меня накопились десятки часов переработки, хотя я работаю здесь всего год, – сказал Пол, успокаивая ее. – Не думай об этом! Лучше подумай о бездельниках, ежегодно тратящих массу времени на совершенно бесполезные исследования, и хорошо, если вообще на исследования. Черт возьми, Нанна. Вспомни нашего друга пиздолога из корпуса Хенрика Вергеланна. «РЕВ 21» – это великий, это, это… грандиозный проект, слава о нем еще долгие годы не стихнет в наших кругах. Это проект, который на самом деле чего-то стоит. Руководство кафедры будет гордиться тем, что он создан ее сотрудниками.

Хм. Нет. Да.

Пол ехидно напомнил ей о том, что у нее на удивление хорошие отношения с заведующим кафедрой Паульсеном. Он чувствовал себя уязвленным из-за того, что был отвергнут, а также до сих пор не мог простить ей отсутствия в кабинете в тот момент, когда он примчался рассказать о прорыве. Однако Нанна не услышала ядовитого подтекста в его словах. Все презирают дурака Паульсена, добродушного, безобидного старого дурака. Чудаковатого клоуна с красной круглой блямбой на носу, с влажными ладонями и пошлыми шуточками преимущественно скабрезного характера. Она, к счастью, не могла знать, что пару дней назад Пол приревновал ее к заведующему кафедрой, когда увидел их вдвоем мило беседующими за столиком в кафетерии. Вид жирного грушеобразного тела Паульсена рядом с изящным юным телом Нанны болью отозвался в душе Пола, а мысль о сальных анекдотах, которые он наверняка ей рассказывал, заставила корчиться в конвульсиях. Поскольку Паульсен никогда не был ему равным соперником, Пола удивила собственная ревность. Но он ревновал.

Пол, как и большинство людей, время от времени испытывает и ревность, и зависть. Но он не патологически ревнив или завистлив, ни в коем случае, и у него хватает ума обуздывать свои эмоции. Например, он до сих пор помнит, как его однокашник получил стипендию, а на его проекте написали «достойно поддержки», а денег не дали. Когда через год ему удалось протащить свое заявление через все инстанции и стать-таки стипендиатом, он, в припадке самоиронии и уничижительного самоанализа, наклеил на свою дверь прямо под табличкой, которой он так гордился («Пол Бентсен, университетский стипендиат»), листок с цитатой из Гора Видала: [52]52
  Юджин Лютер Гор Видал(р. 1925) – классик американской литературы второй половины XX века.


[Закрыть]«Всякий раз, когда удача улыбается моему другу, что-то во мне умирает». Этот листочек провисел недолго. Когда Мортен в первый раз зашел к нему, то сорвал бумажку и скомкал ее. «Ты же хочешь произвести хорошее впечатление?» Пол кивнул. Мортену не стоило спрашивать. Потому что все, кто знаком с Полом, знают, что он всегда хочет произвести хорошее впечатление. «Не лучшая реклама для тебя, – сказал Мортен, сжимая в руках листок». – «Это была шутка», – объяснил Пол. «Это слишком похоже на правду, чтобы быть смешным», – сказал Мортен и швырнул скомканный листок в коридор кафедры лингвистики.

– Нам сейчас очень важно поддерживать хорошие отношения с Паульсеном, – неожиданно заявила Нанна, и Пол вздрогнул.

– Да, естественно, – сказал он. – Естественно, важно.

– Может, ты чуть-чуть ревнуешь?

– Не-е, – ответил Пол.

– Он, конечно, чрезвычайно неаппетитная особь мужеского пола, – произнесла Нанна и от отвращения скривила свой сладкий ротик.

– Да уж, – интеллигентно подтвердил Пол.

– Но важно, чтобы он был на нашей стороне, когда мы будем готовы к презентации.

– Если, – прервал ее Пол и снова почувствовал себя хозяином ситуации.

– Что «если»?

– Я просто поддразниваю тебя. Думаю, у нас будет презентация, Нанна.

Обсуждая презентацию, Нанна по-детски оживилась.

– Может быть, мы могли бы устроить ее в кафетерии, – предлагала она. – Или снять зал Академии наук. – Потом она долго болтала о цветочных украшениях, канапе и шампанском, после чего произнесла то, над чем, кажется, долго думала: – Я хочу, чтобы мы оба стояли там бок о бок, рассказывая обо всем, чего достигли вместе.

Полу понравилось то, что она сказала, ему это очень понравилось, ему это настолько понравилось, что он больше не хотел об этом говорить. Он должен был помусолить эти слова во рту («бок о бок»), почувствовать их на вкус («мы»), переварить их («мы оба»).

– Пойдем! – неожиданно сказал он. – Пойдем в другое место.

Нанна не ответила, хихикнула, но послушно стала одеваться. Пол подал ей пальто. У нее было пальто синего цвета с меховым воротником, и оно, как это ни удивительно, шло ей так же, как шла порядочность несколько минут назад.

– Куда мы идем? – поинтересовалась Нанна. Пол не ответил. Он взял ее за руку, и они побежали по лестнице на первый этаж, оттуда – в Исследовательский парк, и он чувствовал себя мальчишкой, который несется по улице рядом со своим лучшим другом. Они пошли шагом, только выскочив из здания.

Пол и Нанна быстро шагали по улице Блиндернвейен, перешли через мост над трамвайными путями и двинулись в сторону района Майорстюэн. На дворе стоял самый холодный месяц года. На улице Апалвейен Пол поймал такси.

– Садись, – приказал он, стараясь сгладить употребление императива шутливой интонацией. В эти игры он играть умеет.

– Куда мы едем? – спросила Нанна и без всякой дальнейшей помощи с его стороны приняла пассивную роль несведущей. Прекрасно, она тоже знает эту игру.

– Будем праздновать, – ответил Пол и попросил таксиста отвезти их в недавно открывшийся ресторан «Ел-ем-съем» на улице Богстадвейен. Несколько дней назад Пол слышал, как Мортен расхваливал их кухню, и взял ресторан на заметку как из-за названия, так и из-за гастропанегирических излияний Мортена. Пол мгновенно проникся доверием к ресторану, название которого представляет собой глагольную парадигму.

Полный ожиданий, он решительно распахнул дверь в ресторан и пропустил Нанну вперед, но, зайдя в помещение, понял, что ошибся. Здесь слишком светло, столики стоят слишком близко друг к другу, здесь слишком шумно, слишком много смеха. Он хотел, чтобы Нанна принадлежала только ему. Он развернулся в дверях, потянул за собой Нанну, вышел на улицу и остановил не успевшее уехать такси.

– И куда же мы теперь? – спросила Нанна, и в ее голосе послышалось легкое раздражение.

– Мы же собрались праздновать, – ответил он настолько уверенно, насколько может говорить мужчина, покоривший множество женских сердец. Они сели в машину. – Пожалуйста, поезжайте вперед по улице, – сказал Пол таксисту, и когда они приблизились к ресторану «Дели де Лука», он попросил водителя остановиться, а Нанну – подождать в машине, сам же забежал внутрь, замер на несколько секунд, после чего бросился к стойке и стал заказывать разную пасту. Он вдруг почувствовал, что ужасно голоден и мог бы съесть быка. Порцию этого, порцию того, пару порций вот этого – он произвольно указывал на дымящиеся блюда. Одну с томатным соусом, одну с белым и кусочками ветчины, вот это, похожее на песто, и одну с тунцом и кукурузой.

Пол в нетерпении наблюдал за продавщицей, наполняющей один контейнер за другим, затем подошел к стойке с мороженым, выбрал несколько самых ярких видов итальянского мороженого (фисташки, малина, манго) и заказал по три-четыре порции каждого. В последнюю секунду он схватил четыре кокосовые булочки – гораздо крупнее тех, что они обычно едят с мамой. Эти булочки были просто огромными, как четыре башни, запорошенные снегом. Пол положил их поверх всех контейнеров. Заплатив за покупки, он с двумя огромными мешками вернулся к такси, которое стояло передними колесами на тротуаре, двигатель работал.

– Ой, – сказала Нанна. – Ты проголодался, Пол?

– Очень, – ответил он, – очень. На улицу Нильса Хенрика Абеля, пожалуйста.

– А как, собственно, начался этот проект? – спросил Пол, положив руку на спинку сиденья за ее плечами. – Я имею в виду, как тебе в голову пришла эта идея?

Нанна хихикнула, глядя в окно, а потом ответила:

– Это случилось несколько лет назад. Когда я еще жила дома. Мы собрались сделать ремонт в ванной.

– Да ты что? – удивился Пол. От нее пахло чем-то мятно-сладким.

– Пришел водопроводчик и взломал старый пол, а когда я вернулась домой из университета, он как раз закончил монтировать теплопровод: уложил его кольцами и петлями и собирался залить.

– И что?

– В тот момент я это и увидела.

– Что увидела?

– Рисунок, схема нашей формулы, он был в этих шлангах, запутанный, но упорядоченный рисунок.

– Это правда?

– М-м-м.

– Серьезно?

– Почти. Во всяком случае, неплохая история.

Они громко засмеялись, возбужденные успехом и друг другом. Когда машина повернула на улицу Киркевейен, рука Пола упала со спинки сиденья на плечи Нанны. Зимним вечером такси похоже на теплый мыльный пузырь, изолированный от остального мира. В нем тесно, поэтому сидеть приходится очень близко друг к другу. В нем темно, поэтому никто не видит, что человек делает, даже сам человек. Зимним вечером в такси между двумя людьми может произойти такое, чего не случилось бы в другом месте. Еще не доехав до района Мариенлист, они поцеловались, а после поворота на улицу Согнсвейен, поцеловались еще раз, долго и крепко.

Пол отпер дверь, вошел первым, отшвырнул кроссовки, стоявшие посреди прихожей, пошел дальше, убрал футболку с дивана в гостиной и молочный пакет со стола. «Минутку», – сказал он и побежал в подвал, чтобы положить в морозилку подтаявший лед, и попутно захватил оттуда самое лучшее вино, какое у него было, «Сассикайя 1995».

Оно пролежало там более трех лет. Это очень дорогое вино, подарок Мортена на тридцатилетие Пола, а Мортен знает толк в винах. По его указанию Пол спрятал бутылку для особого случая. («И запомни, – сказал тогда Мортен, – каждая цыпочка, прости, дамочка, которую ты затаскиваешь домой на бокальчик вина, это не „особый случай“».) Но сейчас был именно такой случай: они с Нанной будут отмечать завершение проекта; то, что они доработали его вместе, разгадали лингвистическую загадку, это почти научный подвиг, и они достигли результатов, которые, вполне вероятно, смогут принести солидный доход. Кроме того, он три раза поцеловал Нанну, а теперь она здесь, в его доме. Тот самый особый случай. Даже вечный скептик Мортен признал бы это.

Пол оставил вино на кухне «подышать», и, напевая, перелил его в графин – продолжая следовать строгим инструкциям Мортена, – взял пару тарелок и приборов и пакет с едой, брошенный в прихожей.

Когда он вошел в гостиную, то увидел, что Нанна сидит посередине дивана, положив ногу на ногу и раскинув руки. Женщина на светлом арбузно-красном диване похожа на четкий, почти белый крест на алом. Хорошо, подумал Пол. Красивые, уверенные в себе девушки должны садиться посередине мягкого дивана. С застенчивыми девушками, предпочитающими устраиваться на неудобных стульях, так много проблем, думал Пол, забыв, что пару лет назад посчитал Аину совершенно неотразимой именно потому, что она села на жесткий деревянный стул, и что сегодня днем он мысленно воспевал скромность Нанны.

– Я хочу пригласить Хомского, – произнес крест на красном диване.

– Ого, – сказал Пол, накрывая журнальный столик. – Хотя почему бы и нет? Худшее, что может произойти, это то, что Ноам откажется.

– Это же такое великое дело. Ну, то, до чего мы додумались. Представь, что будет, если он приедет.

– Мы можем провести для него экскурсию по четвертому этажу кафедры и показать бесцветные зеленые идеи, парящие под потолком. Паульсен может поработать гидом. Ему понравится.

– Кому из них?

– По крайней мере, Паульсену.

– В любом случае мы пригласим всех сотрудников Центра выдающихся исследований из Тромсё, и министра науки и образования, и….

– …и представителей крупных компьютерных фирм. Пожалуйста, угощайся! Ты видишь, еды хватит на всех!

Пол уже понял, что немного увлекся мыслями об успехе и ликующих народных массах, но Нанна в своих мечтах зашла гораздо дальше. Пол не осуждал ее. Совсем нет. Нет, из-за этого его уважение к ней не стало меньше, напротив, он ее прекрасно понимал и восхищался тем, что она, в отличие от него, даже не стыдится подобных мыслей. Для нее день презентации – это бриллиант в короне, она много думала об этом событии, мечтала о нем, стремилась к нему в тяжелые рабочие дни и долгие вечера, не приносившие результатов. Он осознал, что истинным желанием Нанны является обнародование проекта. Но было и кое-что другое, а именно желание получить признание. Это тешило ее тщеславие. Поскольку подобные мысли посещали и его, он великодушно простил ей все фантазии по поводу великого дня. Конечно, он простит! Но речь идет не просто о презентации. Речь идет о деньгах. Речь идет о постоянной работе, о приглашениях на конференции, о солидных субсидиях на новые проекты.

Пол расставил по столику блюда из «Дели де Лука». Этого ужина было бы достаточно, чтобы накормить полдюжины голодных филологов, а здесь присутствовал только один. Еда почти совсем остыла, но тем не менее была очень вкусной. Он ел быстро и наслаждался пищей. Нанна ела мало (Пол испытывал от этого разочарование, хотя и не понимал почему).

– А лучше всего, – внезапно произнесла Нанна, – то, что мы сможем продемонстрировать, что являемся успешным авторским коллективом. Авторской парой, – уточнила она, делая ударение на слове «пара».

– За это надо выпить, – сказал Пол. (Ужин им пришлось запивать водой и остатками вина из картонной коробки, поскольку Полу даже в голову не пришло ослушаться строгих инструкций Мортена по поводу того, чтобы дать вину «подышать» и перелить его в кувшин. Он не имел ни малейшего понятия, как означенные операции могут повлиять на вкус напитка, однако делал все так, как обещал, поскольку очень уважал Мортена и знал, что тот спросит, в точности ли Пол выполнил его указания.)

Сначала он наполнил ее бокал, потом свой. Вино было невероятно вкусным, как и обещал Мортен, они выпили за «РЕВ 21», за самих себя, за будущие проекты. И за авторскую пару.

Они решили пригласить толстосумов-инвесторов, все правительство, всех, кто имеет вес в компьютерной области в ЕС. Sic itur ad astra! [53]53
  Таков путь к звездам! (лат.)


[Закрыть]Они были уверены, что Хомский приедет, и Джек Миллз тоже, а может, и Соссюр, несмотря на то что умер около ста лет назад.

Заливаясь смехом, они высчитывали, сколько миллионов заработают на «РЕВ 21».

– Черт, за таким количеством миллионов трудно уследить! – воскликнул Пол и достал логарифмическую линейку.

Линейку ему подарил отец Мортена, преподававший точные науки. Этот пожилой человек предпочитал логарифмическую линейку калькулятору. Однажды Мортен с Полом искали мел и нашли в кармане его пиджака линейку. Они сидели на диване и болтали о футболе, при этом Пол внимательно изучал инструмент. Никогда раньше он не видел ничего подобного: белая пластмассовая полоска, похожая на обычную линейку, но с большим количеством рядов цифр, красных и черных, написанных разными шрифтами. И еще на линейке была прозрачная плоская пластина с окошком, которую можно двигать в разные стороны. Пол и Мортен только что перешли в старшие классы школы района Мариенлист. Пол, который уже на протяжении многих лет слыл математическим гением, очень быстро понял, как работает этот инструмент. Отец Мортена не обрадовался тому, что мальчики рылись у него в карманах, но догадливость Пола произвела на него сильное впечатление, поэтому на Рождество отец Мортена подарил ему логарифмическую линейку. С тех пор она всегда лежит у Пола во внутреннем кармане. Она незаменима как для вычислений, так и для покорения девушек.

Пол и Нанна были расслаблены и смешливы. У Нанны раскраснелись щеки, как при высокой температуре.

– Мы непобедимы, мы – суперлингвисты, – объявил Пол, отбросил логарифмическую линейку так, что она проехала по столу, затем встал с кресла и сел рядом с Нанной. Они подняли еще один бокал, чокнулись, причем слишком сильно, и Нанна безудержно захохотала. Потом она встретилась взглядом с Полом, и оба стали серьезными.

Пол взял у нее из рук бокал и поставил на стол рядом со своим, поцеловал ее и завалил на спину.

Полураздетая Нанна сидела на арбузно-красном диване и тихо плакала.

– Мы не должны были этого делать, Пол. Я очень этого хотела, но… я не должна была. Мне так плохо, – сказала она, и слеза скатилась по ее щеке.

Пол вновь обратил внимание на то, что у Нанны очень светлые волосы, совсем как у маленькой девочки в середине лета, а покрасневшие глаза блестят. Он натянул брюки, застегнул ширинку, чувствуя себя брутальным самцом, накинувшимся на нее, добившимся ее силой. И теперь он беспомощно смотрел на Нанну, рассеянно похлопывая ее по шее, хотел сесть рядом с ней, но передумал и уселся в одно из кресел.

– Ты хочешь поговорить? – спросил он осторожно. Пол хотел, чтобы она объяснилась, и больше всего на свете желал поддержать ее. Вместе с тем он испытывал неприязнь, ему было невероятно грустно потому, что им приходилось обсуждать такое именно сейчас, после того как они наконец были близки. Он не испытывал никакого любопытства, в данную секунду ему хотелось замести личную жизнь Нанны под ковер и оставить там до следующего раза, обнять ее и снова поцеловать. Черт бы побрал этого Кристиана с буквы «К».

– Вообще-то между мной и Кристианом все кончено.

– Вообще-то?

– Да. Из-за тебя. Но он не хочет переезжать, а я не решаюсь…

– Что ты не решаешься?

– Не решаюсь торопить его. Он может… сильно…

– Сильно что?

– Нет… ничего.

– Что сильно, Нанна?

– Кристиана очень легко разозлить.

Пол тут же придвинулся к ней, она медленно рассказывала, и он чувствовал растущую ярость по отношению к Кристиану за то, что тот делает с Нанной, за то, что он вообще существует. С другой стороны, Пол не знал, что сказать ей: что обычно говорит мужчина женщине, живущей с другим мужчиной, который, возможно, ее обижает – ведь она именно это имела в виду? Он не решился спросить. Наступила тишина.

– Теперь твоя очередь, – наконец произнесла она, и голос ее снова повеселел.

– Ах вот как, – ответил Пол, застигнутый врасплох.

– Да, теперь ты можешь рассказать немного о себе, я больше не могу говорить о своих унижениях, – последнее слово она произнесла с гримасой, чтобы он понял, какое оно сильное, хотя оба они знали, что оно самое подходящее в этом случае.

– Тогда я расскажу тебе о маме, – сказал он после небольшой паузы. Он сидел очень близко к Нанне, наматывая один из ее светлых локонов на палец, но ее волосы были такими короткими, что локон постоянно соскальзывал, и Пол наматывал его снова и снова. Он почувствовал мягкий и приятный аромат искусственных цветов.

– Мне наверняка было не больше пяти лет. Мы с мамой ехали в трамвае в центр, мы сели на пересечении улиц Согнсвейен и Киркевейен, и мне разрешили купить у кондуктора билеты. Я попросил у него полтора билета – мама обычно говорила «один и половинку», но я, конечно, не хотел быть «половинкой»! Мне обещали купить пирожное в кондитерской Халворсена, и я пребывал в состоянии, которое можно назвать «бесконечно прекрасным настроением». Я смотрел в окно, мама сидела рядом, мы ехали по улице Тересе и недалеко от стадиона «Бишлетт» увидели встречный синий трамвай. Тот трамвай был одновременно ужасным и прекрасным. И мне кажется, именно после этого я начал напевать, а через некоторое время запел громко и четко, высоким мальчишеским голосом. Поначалу, скорее всего, я не отдавал себе отчета в том, что делаю, но потом увидел, что мама смотрит на меня и улыбается. Потом я заметил, что мама кивает и улыбается другим пассажирам, улыбавшимся ей в ответ и поглядывавшим на меня. Я сообразил, что обычно люди не распевают во весь голос в общественном транспорте и что всем показалось замечательным, что я, маленький непосредственный мальчик, ничего не знал об этих правилах. И внезапно у меня на душе стало скверно, я почувствовал себя полным придурком. И все-таки продолжал петь до самой нашей остановки на площади Хольберга.

Он замолк, посмотрел на Нанну. И на какой-то краткий миг ему показалось, что она поняла значение этой истории, потому что эта история свидетельствовала о том, что они на самом деле созданы друг для друга.

Он закрыл глаза и протянул к ней ладонь, их пальцы переплелись. Потом он приоткрыл глаза, а она потупила взгляд и вытянула губы для поцелуя, и Пол осознал, что она понятия не имеет, как ответить на его рассказ. Она бормотала, что это была красивая история, она была сама доброжелательность, но голос ее прерывался.

А как она могла понять, к чему он все это рассказывал? Он и сам этого не понимал. Просто он так хорошо помнил тот день.

Было очень тепло, город накрыла сухая жара, окно в трамвае, старомодное, отодвигающееся в сторону, было открыто, в воздухе дрожала асфальтовая пыль. Пол был в старых шортах цвета хаки и новом джемпере, голубом, как небо, он гордился джемпером с того самого момента, как надел его утром. Он помнит светлую кассу кондуктора, звук мелочи, которую получил на сдачу, и два билета – да, маме дали два не оторванных друг от друга билета. Он помнит, как запах мамы, привычный сладкий запах мамы, смешивался с запахами других пассажиров. Сиденья были обтянуты черной кожей, к которой прилипали его потные ноги, он приподнял ноги и заметил, как кожа растягивается, прежде чем отлепиться от сиденья. Внутри него зародилась мелодия, она росла и крепла и наконец вырвалась изо рта. Он стал напевать, и тело его дрожало от восторга. Он видел собственное нечеткое отражение в окне трамвая, дома и улицы, проплывающие по его лицу, проезжающие по щекам и исчезающие. Машина гудит, встречный трамвай ревет и пролетает мимо, и скоро они с мамой будут есть мороженое. Он пел все громче и громче. Но вот он заметил, что мама смотрит на него, пряча улыбку. Она встретилась взглядом с женщиной с высокой прической, сидящей через проход, их взгляды пересеклись где-то поверх его головы. В то же мгновение он понял, что они улыбаются из-за него, из-за его тонких ножек, прилипших к сиденью, из-за красивого голубого джемпера, и прежде всего из-за его пения. Он хотел остановиться, но не мог, он должен был продолжать петь ради мамы. Он не понимал, почему не может просто замолчать. Он продолжал прикидываться наивным и беспечным, делая вид, что не замечает направленных на него взглядов. Когда в тот вечер мама пришла пожелать ему спокойной ночи, он дернул ее за волосы.

Он никогда никому не рассказывал о случае в трамвае, это ведь всего лишь незначительный эпизод, но под ним в сознании Пола лежит история о том, как у него появился шрам. Гладкий, цвета топленого молока шрам на внутренней стороне левого бедра. Шрам, увидев который ни одна женщина не может удержаться от комментариев или вопросов. История, которую жаждали услышать все женщины Пола, но ни одна из них так и не услышала. Когда на следующий день в конце длинного разговора о «РЕВ 21», вине и Нанне Мортен поинтересовался, как Нанна спросила о шраме, Пол после минутного размышления должен был признать, что Нанна вообще о нем не спрашивала. Нанна стала первой женщиной, которая занималась с Полом сексом и ничего не сказала о шраме. «Значит, вы поженитесь?» – осведомился Мортен. «Да», – ответил Пол.