Текст книги "Тайная вечеря"

Автор книги: Хавьер Сьерра

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

24

Я до сих пор не могу объяснить того, что произошло потом.

Глядя в спину удалявшемуся маэстро, я припомнил совет брата Александра: «Вашу загадку поможет разгадать человек, от которого вы меньше всего этого ожидаете». «А что, если ключ к личности Прорицателя находится у его главного врага? – подумал я. – Что я потеряю, задав ему этот вопрос? Неужели мое расследование пострадает, если я обменяюсь парой фраз с синеглазым великаном в белой тунике?»

Именно в этот момент я и решил обратиться к Леонардо.

Пока мои спутники, засучив рукава, занимались бренными останками брата Александра, я пробормотал свои извинения и быстрым шагом направился к переулку, в котором скрылся маэстро. Повернув за угол и никого не увидев, я бросился бежать вдогонку вверх по улице.

– Вы готовы пойти на многое, чтобы задержать бедного художника, – подобно раскату грома раздался за моей спиной голос Леонардо. Он остановился у ларька зеленщика, а я промчался мимо, не заметив его.

Оба они – и Леонардо и юноша – глядели на меня, прищурив одинаковые светлые глаза и растянув в улыбке одинаковой формы губы.

– Вас послал догонять меня лакей приора, одноглазый монах Бенедетто, – Леонардо продолжал выбирать чеснок, – вы хотите спросить меня, что еще мне известно о смерти вашего брата. Или я ошибаюсь?

– Ошибаетесь, маэстро. – Я сделал несколько шагов к ним. – Меня послал вовсе не падре Бенедетто, а мое собственное любопытство.

– Ваше любопытство?

В животе что-то защекотало. Вблизи Леонардо был еще привлекательнее, чем казался издали, с трибуны для почетных гостей. Правильные черты лица выдавали в нем человека принципиального. Его большие сильные руки в случае необходимости могли бы вырвать с корнем зуб... или прикосновением волшебной кисти оживить стену. Встретившись с ним взглядом, я испытал странное чувство невозможности солгать ему.

– Позвольте представиться, – пропыхтел я. – Я вообще-то не принадлежу к общине Санта Мария. Я всего лишь их гость. Меня зовут Августин Лейр. Падре Лейр.

– И что же?

– Я в Милане проездом, но не хотел упустить случая выразить свое восхищение вашей работой в трапезной. Я хотел бы встретиться с вами при других обстоятельствах, хотя Господь располагает нами по своему усмотрению.

– Да, трапезная. – Великан опустил глаза, разглядывая землю у своих ног. – Жаль, что не все монахи Санта Мария думают так, как вы.

– Брат Александр тоже восхищался вами.

– Я знаю, брат. Я это знаю. Брат библиотекарь пришел мне на помощь на очень трудном этапе работы над картиной.

– Падре Бенедетто именно это имел в виду, когда говорил, что Александр был для вас удобным дурачком?

Леонардо рассматривал меня так сосредоточенно, как будто пытался определить, какие слова ему следует употребить, обращаясь к стоящему перед ним человеку. Возможно, он не узнал во мне того самого инквизитора, о котором ему, вне всякого сомнения, говорили его ученики. Если же он и понял, кто перед ним, то постарался это скрыть.

– Вы, может быть, этого и не знаете, падре, но благодаря брату Александру я смог закончить работу над одним из центральных персонажей «Вечери». Он проявил такое благородство, такое бескорыстие, позируя и не требуя ничего взамен. Более того, смиренно принимая трудности, которые за этим последовали.

– Трудности? Какие трудности?

Увидев мое удивление, Леонардо сам поднял брови. Казалось, он не понимал, как я могу не знать таких очевидных вещей. Спокойным и терпеливым тоном он принялся мне объяснять:

– Работа художника труднее, чем люди могут себе представить. Долгие месяцы мы можем блуждать, как бы без дела, в поисках человека, лицо которого соответствовало бы нашим представлениям и который смог бы послужить нам моделью. У меня не было Иуды. Мне нужен был человек, у которого порок был бы написан на лице, более того – порок осознанный и живой, отражающий внутреннюю борьбу Иуды, которому предстояло выполнить задачу, поставленную перед ним Господом. Согласитесь, без его предательства Христос никогда бы не осуществил свою миссию.

– Но вы его нашли?

– Как? – изумился великан. – Вы еще не поняли? Брат Александр стал моей моделью для Иуды. В его лице было все, что я искал. Он был умным человеком, но его раздирала внутренняя борьба. Его черты были жесткими, острыми, почти оскорбительными для собеседника.

– Он согласился, чтобы вы с него писали Иуду? – изумился я.

– Конечно, падре. Причем мне позировал не только библиотекарь, но и другие священники монастыря. Только потом я подбирал модели с более гармоничными чертами.

– Да, но... Иуда... – пробормотал я.

– Мне понятно ваше изумление, падре. Однако не забывайте, что брат Александр понимал, на что идет. Он отдавал себе отчет в том, что отношение к нему со стороны других монахов общины уже никогда не будет прежним.

– И это вполне объяснимо, вы не находите?

Леонардо задумался, не зная, следует ли ему продолжать.

Он опять взял за руку мальчика. То, что он в конце концов произнес, казалось, вырвалось у него из глубины души.

– Чего я никак не предвидел и еще менее желал, – тихо проговорил он, – так это того, что брат Александр окончит свои дни так же, как Искариот: в одиночестве, вдали от друзей, всеми отвергнутый. Или вы не обратили внимания на это странное совпадение, падре?

– Честно говоря, не успел.

– Вы скоро поймете, падре Лейр, что в этом городе ничто не происходит случайно. Что внешний вид явлений обманчив. И что правда находится там, где ее меньше всего ожидаешь обнаружить.

С этими словами Леонардо развернулся и быстро удалился. Я так и не решился спросить его, о чем он беседовал с братом Александром накануне смерти, как и о том, приходилось ли ему слышать о своем смертельном враге по имени Прорицатель.

25

Луини знал, что ему следует бежать со всех ног, но его слабая воля опять его подвела. Хотя совесть громко требовала, чтобы он спасался, тело наслаждалось в объятиях донны Елены. «Да и что толку с совести?» – подумал он, решив покаяться, когда все окончится.

Маэстро не встречал женщин, которые могли бы сравниться с Еленой. Одна из самых соблазнительных женщин герцогства, не дав и рта раскрыть, увлекла его за собой в лабиринты страсти. Дочь графа Кривелли была красавицей. Никогда прежде он не видел Магдалины с таким ангельским лицом. Тем не менее Луини чувствовал себя Адамом, которого сладострастная Ева ведет за руку навстречу гибели. Он ощущал, как откусывает от отравленного яблока, сок которого заставляет его утратить невинность, столь ревностно оберегаемую прежде. Как ни странно, маэстро Бернардини был в числе немногих, кто до сих пор считал, что истинное древо познания всего доброго и злого Господь скрыл между ног у женщины и что тот, кто вкусит от его плода хотя бы единожды, будет обречен на вечные муки.

– Miserere Domine [34]34
  Господи, помилуй (лат.).


[Закрыть], – в отчаянии шептал он.

Если бы донна Елена оставила его в покое хотя бы на секунду, художник разрыдался бы. Но нет – красный, как кардинальская шляпа, он послушно выполнял все прихоти маленькой графини, ужасаясь и наслаждаясь одновременно, пока она, подпрыгивая на его бедрах, допрашивала мастера о способностях Марии Магдалины.

– Расскажите, расскажите мне все! – запыхавшись, смеялась она. В ее глазах светилось желание. – Объясните, почему вас так интересует Магдалина.

Луини задыхался. В панталонах, спущенных до колен, он сидел на том самом диване, который несколько минут назад покинула донна Лукреция Кривелли, и изо всех сил старался не заикаться.

– Но, Елена, – несмело возражал он, – я не могу.

– Обещайте мне, что вы мне об этом расскажете!

Луини молчал.

– Пообещайте!

В конце концов павший и изнуренный маэстро дважды пообещал исполнить ее желание, поклявшись при этом именем Христа. Одному Богу было известно, почему он это сделал.

Когда все закончилось и он смог перевести дух, художник медленно приподнялся и оделся. Он был встревожен, и ему было стыдно. Исполин Леонардо предостерегал его о той опасности, которую представляли собой дочери змия, и о том, что отдаться им означало нарушить верховное обязательство и священную заповедь каждого живописца, требовавшую полного одиночества. Она гласила: «Только если тебе удастся воздержаться от жены или любовницы, ты сможешь посвятить себя душой и телом верховному искусству творчества. Если же у тебя есть жена, ты разделишь свое дарование на две части. На три, если родишь сына. Родив двоих или более, ты его утратишь». Терзая себя горькими упреками, художник ощущал свое безволие и малодушие. Он согрешил. Всего несколько минут потребовалось для того, чтобы разрушить его безупречную репутацию, превратив ее в жалкую пародию на себя самого. Свершившееся зло было непоправимо.

Донна Елена, все еще нагая, лежала на диване и смотрела на него, не понимая, почему он застыл как вкопанный.

– Вы в порядке? – ласково спросила она.

Маэстро молчал.

– Разве я вас не удовлетворила?

Глаза художника увлажнились. Стараясь сохранять спокойствие, он подавил терзавшие его угрызения совести. Что он мог объяснить этому созданию? Разве она сможет понять это чувство краха и беспомощности перед лицом соблазна? Хуже того: он только что пообещал ей раскрыть секрет, который она так жаждала знать, да еще и призвал Иисуса в свидетели. А как он может это сделать? Разве сам он не желал быть посвященным в эту тайну так же страстно, как и Елена? Отвернувшись от любовницы, он проклинал себя за слабоволие. Что делать? За один вечер он согрешил дважды. Сначала он нарушил свой обет целомудрия, а затем – свое слово.

– Ты опечален, моя любовь, – мурлыкала красавица, поглаживая его плечи.

Художник, не в силах вымолвить ни слова, закрыл глаза.

– Но ведь ты меня осчастливил. Ты чувствуешь себя виноватым в том, что дал мне то, о чем я тебя умоляла. Тебя удручает то, что ты удовлетворил даму?

Угадывая за упорным молчанием обессиленного художника его тяжелые мысли, девушка пыталась облегчить муки его совести.

Вы не должны ни в чем себя упрекать, маэстро Луини. Другие, например, падре Филиппино Липпи, используют свою работу в монастырях, чтобы соблазнять молоденьких послушниц. А ведь он был священником!

– Что вы?

– Ага! – рассмеялась она, увидев, как ужаснулся ее любовник. – Неужели вы не знаете эту историю, маэстро? Падре Липпи умер всего каких-то тридцать лет назад. Я уверена, что ваш Леонардо общался с ним во Флоренции – тот был очень знаменит.

– Так вы говорите, что брат Филиппино?..

– Ну конечно! – она обхватила его сзади руками за шею. – Он работал в монастыре Святой Маргариты над какими-то картинами, соблазнил некую Лукрецию Бути и даже прижил с ней ребенка. Вы этого не знали? Бросьте! Многие полагают, что именно опозоренная семья Бути отправила его на тот свет с помощью изрядной дозы мышьяка. Видите? Вы ни в чем не виноваты! Вы не нарушили ни одного священного обета.

Его истерзанное сердце дрогнуло. Прекрасная Елена пыталась ему помочь. Собравшись с силами, он наконец заговорил:

– Елена... Если вы все еще желаете быть посвященной в тайну, так заинтриговавшую вас и вдохновляющую меня на работу над вашим портретом, я расскажу вам то, что знаю о Марии Магдалине.

Елена с любопытством наблюдала за ним. Казалось, каждое произнесенное слово причиняет ему боль.

– Вы человек чести и выполните свое обещание. Я в этом не сомневалась.

– Да. Но вы в свою очередь должны пообещать, что больше никогда ко мне не прикоснетесь. И никому не расскажете того, что услышите от меня.

– А этот секрет поможет мне понять причину вашей грусти, маэстро?

Художник поднял глаза, хотя ему было очень трудно выдержать прозрачный взгляд своей собеседницы. Неожиданно настойчивая забота девушки о его самочувствии обезоружила его. Он припомнил рассказы о роде Магдалин. Говорили, что эти женщины владеют столь мощными любовными чарами, что их взгляд способен смягчить сердце любого мужчины. Трубадуры не лгали. Разве это создание не заслуживало того, чтобы узнать правду о себе самой? И мог ли он проявить бессердечие и не указать ей путь, лишь пройдя по которому, она могла удостовериться в своем истинном происхождении?

Рассудив так, Бернардино Луини улыбнулся Елене своей ослепительной, хотя и несколько вымученной улыбкой и покорился ее желаниям.

26
Тайна Марии Магдалин в изложении маэстро Луини

– Ну хорошо. Слушайте, – произнес маэстро. – Когда меня приняли в мастерскую Леонардо, мне только исполнилось тринадцать лет. Мой отец был солдатом-наемником. На службе у герцогов Миланских он скопил небольшую сумму и решил, что неплохо бы мне обучиться искусству живописи, прежде чем уйти в монастырь либо посвятить себя Богу, живя в миру. Он лучше знал, что мне нужно, поэтому хотел уберечь меня от превратностей войны, спрятав под толстой церковной мантией. Поскольку в Миланe тогда не было хорошей художественной мастерской, он назначил мне ежегодное содержание и отправил в пышную Флоренцию, где правил Лоренцо Великолепный.

Тогда-то все и началось.

Мастер Леонардо да Винчи поселил меня в огромном запущенном доме. Снаружи это было здание черного цвета. Внутри же, напротив, в нем почти не было стен, и казалось, что оно светится. Все перегородки были снесены, и огромные залы были заставлены неописуемо странными реликвиями. На первом этаже, сразу у входа, размещались коллекции семян, каких-то черепков и птичьи клетки, в которых сидели жаворонки, фазаны и даже соколы. Туг же громоздились формы для отливания голов, бронзовые тритоны и конские ноги. Повсюду находились зеркала. И свечи. Чтобы попасть в кухню, необходимо было пересечь галерею, бдительно охраняемую деревянными скелетами. Одна мысль о том, что может храниться на чердаке, вселяла в меня ужас.

В доме кроме меня жили и другие ученики маэстро. Все были намного старше меня, поэтому, перетерпев шутки и насмешки первых дней, я обнаружил, что нахожусь в довольно сносном окружении, и начал понемногу привыкать к новой жизни. Думаю, я очень нравился Леонардо. Он научил меня читать и писать по-латыни и на древнегреческом, разъяснив, что без этой подготовки мне даже не стоит пытаться освоить другую форму письменности, которую он называл «наукой образов».

Вы можете себе это представить, Елена? Количество изучаемых мною предметов возросло втрое и теперь включало такие неожиданные дисциплины, как ботаника или астрология. В те годы девизом маэстро было lege, lege, relege, ora, labora et invenies [35]35
  Читай, читай, перечитывай, молись, работай, и ты все поймешь (лат.)


[Закрыть], а eгo, а значит, и нашим любимым чтением были жития святых Жака де Воражина.

Томмазо, Андреа и остальные ученики ненавидели эти писания, но для меня они стали настоящей находкой. Благодаря им я узнал невероятные факты. На их страницах я нашел сведения о чудесах и приключения святых, подвижников и апостолов, о которых я прежде и не слыхивал. К примеру, я прочитал, что Иакова Младшего называли братом Бога, потому что он и Иисус были похожи как две капли воды. Когда Иуда условился с синедрионом о том, что он поцелует Иисуса, чтобы подать знак солдатам, он опасался, что Его перепутают с Его почти полным двойником Иаковом.

Конечно же, в Евангелиях нет об этом ни слова.

Еще я наслаждался приключениями апостола Варфоломея. Он был похож на гладиатора и наводил страх на других апостолов своей невероятной способностью предсказывать будущее. Хотя ему самому это не помогло: он не мог предвидеть, что в Индии с него живого снимут кожу.

Подобные откровения накапливались в моей голове, и постепенно я обретал исключительно важную способность представлять себе лица и характеры столь значимых для нашей веры людей. Это было именно то, чего добивался Леонардо: пробуждать в нас видение священной истории и особенный дар отражать ее на холсте. Я до сих пор храню список качеств и способностей апостолов, который составил, читая Жака Воражина. – Он извлек из кармана сорочки клочок бумаги и благоговейно его расправил. – Например, Варфоломея называли Mirabilis, «необычайный», за его способность предвидеть будущее. Брата-близнеца Иисуса звали Venustus, «благодатный».

Елена выхватила список у него из рук и быстро пробежала его глазами, почти ничего не понимая.

Святой Варфоломей	Mirabilis	Необычайный
Иаков Младший	Venustus	Благодатный
Андрей	Temperator	Предупреждающий
Иуда Искариот	Nefandus	Отвратительный
Петр	Exosus	Ненавидящий
Иоанн	Mysticus	Знающий тайну
Фома	Litator	Умиротворяющий богов
Иаков Старший	Oboediens	Повинующийся
Филипп	Sapiens	Стремящийся к возвышенному
Матфей	Navus	Прилежный
Иуда Фаддей	Occultator	Умалчивающий
Симон	Confector	Завершающий

– И вы хранили это столько лет? – Елена озадаченно вертела в руках потрепанный листок.

– Да. Я помню все наизусть, так же, как и самые важные наставления маэстро Леонардо.

– Ну так вы его больше не увидите! – рассмеялась она.

Луини не поддался на эту провокацию. Елена подняла листок повыше, ожидая, что маэстро бросится его отнимать. Но он не попался в эту ловушку. Художник столько раз изучал этот список, исполнившись возвышенного благочестия, пытаясь проникнуть в его суть и представить себе облик двенадцати апостолов. Этот ветхий листок был ему не нужен, поскольку он знал его содержание наизусть.

– А что же Мария Магдалина? – наконец спросила девушка, несколько разочарованная отсутствием ожидаемой реакции. – Ее имени здесь нет. Когда вы мне о ней расскажете?

Луини, зачарованно глядя на потрескивающий в камине огонь, продолжал свой рассказ:

– Как я вам уже говорил, изучение труда брата Жака де Воражина изменило мою жизнь. И сейчас, по прошествии времени, я могу сознаться, что из всех его рассказов меня наиболее увлекло повествование о Марии Магдалине. Почему-то мастер Леонардо тоже хотел, чтобы я уделил ему больше всего внимания. Так я и сделал.

В те времена откровения, подобные тем, которые содержались в книге, написанной епископом Генуи, меня совершенно не смущали. Мне было тринадцать лет, и я не видел различий между ортодоксальными и неортодоксальными источниками, принятыми Церковью, и совершенно неприемлемыми. Возможно, поэтому первым, что привлекло мое внимание, было значение ее имени, которое означало «горькое море», «освещающая путь», а также «просветленная». Относительно первого значения епископ писал, что это, видимо, было связано с потоками слез, пролитыми Марией в течение жизни. Она всем сердцем любила Сына Божьего, но Он пришел в этот мир с более важной миссией, чем построить семью с Магдалиной, поэтому ей пришлось учиться любить его иначе. От Леонардо я узнал, что символом достоинств этой женщины является узел. Еще у египтян узел ассоциировался с чарами богини Изиды. Маэстро рассказал мне, что в египетской мифологии Изида помогла воскресить Осириса, воспользовавшись для этого своим умением развязывать узлы. Магдалина была единственной, кто помогал Христу, когда он вернулся к жизни, и справедливо будет предположить, что она тоже овладела искусством развязывания узлов. Однако это горькая наука. Можно понять тоску человека в минуту, когда ему необходимо развязать туго затянутую петлю.

Если на полотне отчетливо виден узел, это означает, что данная картина посвящена Марии Магдалине.

Что касается двух других значений ее имени, трудно-постижимых и загадочных, они связаны с дорогим для маэстро Леонардо понятием: светом. О свете он готов говорить бесконечно. Он считает, что свет – это единственное пристанище Бога. Отец Небесный – это свет. Небо – тоже свет. В сущности, свет во всем. Поэтому он не уставал повторять, что, если мы обретем власть над светом, мы сможем общаться с Отцом всякий раз, когда нам это необходимо.

Тогда я не знал, что представление о свете как связующем звене нашего общения с Богом попало в Европу именно благодаря Марии Магдалине.

Об этом я вам сейчас и расскажу.

После смерти Христа на Голгофе Мария Магдалина, Иосиф из Ариматеи, любимый ученик Иисуса Иоанн и небольшая группа верных последователей Мессии бежали от преследований в Александрию. Некоторые остались в Египте и основали первые и самые мудрые из ныне известных христианские общины. Но Магдалина – хранительница самых невероятных тайн своего возлюбленного – не чувствовала себя в безопасности в стране, недостаточно удаленной от Иерусалима. В поисках более надежного убежища она достигла берегов Франции, где и укрылась от преследования.

– Что же это были за тайны?

Вопрос Елены вывел маэстро из состояния глубокой задумчивости.

– Сокровенные тайны, Елена. Их укрыли столь тщательно, что лишь горстка избранных смертных посвящена в них.

Девушка широко открыла глаза.

– Вы говорите о тайнах, открытых Иисусом Марии после воскрешения из мертвых?

– О них, – кивнул Луини. – Но меня в них пока не посвятили.

Маэстро возобновил свое повествование.

– Мария Магдалина, также именуемая Вифания, ступила на берег на юге Франции, неподалеку от деревушки, которую с тех пор называют Сант-Мари-де-ла-Мер, потому что с ней туда прибыло еще несколько Марий. Там Магдалина стала проповедовать благую весть Иисуса и посвятила местных жителей в «тайну света», которую с восторгом приняли еретики вроде катаров или альбигойцев. Благодаря ей Мария Магдалина стала новой покровительницей Франции под именем Нотр-Дам де ла Люмьер.

Но времена мирных откровений вскоре окончились. Церковь поняла, что эти идеи представляют опасность для гегемонии Рима, и решила положить конец их распространению. И это было легко понять: как могло Папе понравиться существование христианских общин, не нуждающихся в посредниках для общения с Богом? Разве мог наместник Христа на земле существовать в подчиненном или даже равном положении с Магдалиной? А что можно сказать о ее последователях? Разве поклонение свету не является язычеством? Поэтому Церковь тут же принялась оскорблять и унижать женщину, которая не только любила Иисуса, но и, как никто другой, была близка ему на его земном пути.

Позвольте мне, моя дорогая Елена, объяснить вам еще кое-что.

Однажды, в начале 1479 года, когда Флоренция приходила в себя после жестокого покушения на всеми почитаемого Лоренцо де Медичи [36]36
  Луини упоминает знаменитый «заговор Пацци», завершившийся покушением на жизнь Лоренцо Великолепного во Флорентийском соборе. Самому Лоренцо удалось спастись, но его брату Джулиано было нанесено двадцать семь ударов кинжалом, в результате которых он погиб. Расправа над заговорщиками, последовавшая за этим преступлением, была одной из самых жестоких в XV веке. (Примеч. ред.)


[Закрыть], в мастерскую к Леонардо пожаловал необычный посетитель. Солнце стояло уже высоко, когда в дверь вошел мужчина лет пятидесяти с белокурой шевелюрой, безупречно одетый во все черное и необычайно похожий на херувимов, над которыми мы старательно трудились у своих холстов. Незнакомец прибыл без предупреждения, но держался очень любезно. Он расхаживал по владениям Леонардо как по своим собственным. Он даже позволил себе обойти по очереди все мольберты и осмотреть наши работы. Я, кстати, работал над портретом Магдалины с алебастровым сосудом в руках. Этот сюжет, казалось, чрезвычайно обрадовал гостя. Он даже захлопал в ладоши.

– Вижу, мастер Леонардо учит вас очень хорошо! У вашего наброска большие возможности... Продолжайте в том же духе.

Я почувствовал себя польщенным.

– Вам, конечно, известно значение сосуда в руках у вашей Магдалины?

Я покачал головой.

– Об этом говорится в четырнадцатой главе Евангелия от Марка, малыш. Эта женщина преломила над головой Иисуса сосуд с миром, как будто жрица над головой истинного царя... Смертного царя, из плоти и крови.

В этот момент вошел маэстро. К всеобщему удивлению, при виде самозванца в мастерской он просиял, вместо того чтобы возмутиться. Едва увидев друг друга, они крепко обнялись, расцеловались и тут же принялись беседовать как на возвышенные, так и на приземленные темы. Именно тогда я впервые услышал то, чего и вообразить не мог об истинной Марии Магдалине:

– Работы продолжаются в хорошем темпе, дорогой Леонардо, – с радостью проговорил херувим. – Хотя со времени смерти старика Козимо меня преследует ощущение, что все наши усилия в любой момент могут пойти прахом. Уверен, в ближайшем будущем флорентийскую республику ждут тяжелейшие испытания.

Маэстро сжал в своих крупных руках кузнеца изящные кисти гостя.

– Говоришь, пойдет прахом? – загремел его голос. – Твоя Академия – это храм знаний, основательных, как пирамиды Египта! Или она не превратилась всего за несколько лет в место паломничества юношей, желающих знать больше о наших блистательных предках? Ты успешно перевел труды Плотина, Дионисия, Прокла и даже самого Гермеса Трисмегиста. Тайны египетских фараонов теперь тоже звучат на латыни. Эти достижения нельзя уничтожить! Ты самый выдающийся мыслитель во Флоренции, мой друг!

Человек в черном покраснел.

– Ты очень добр ко мне, друг Леонардо. Тем не менее нашa борьба за возрождение знаний, утраченных человечеством в легендарные времена золотого века, сейчас ослабевает. Поэтому я и приехал повидаться с тобой.

– Ты говоришь о поражении? Ты?

– Тебе хорошо известно, что я одержим идеями Платона с тех самых пор, как перевел его труды для старика Козимо.

– Еще бы! Твоя идея о бессмертии души! Это открытие увековечит твое имя! Я так и вижу его высеченным на огромной триумфальной арке: МАРСИЛИО ФИЧИНО. ГЕРОЙ, ВЕРНУВШИЙ НАМ ДОСТОИНСТВО. Тебя благословит сам Папа.

Херувим рассмеялся:

– Ты как всегда преувеличиваешь, Леонардо.

– Ты так думаешь?

– На самом деле все эти почести заслужили Пифагор, Сократ, Платон и даже Аристотель. Здесь нет моей заслуги. Я всего лишь перевел их труды на латынь, чтобы все имели доступ к этим знаниям.

– В таком случае, Марсилио, что тебя беспокоит?

– Меня беспокоит Папа, маэстро. У меня есть достаточно оснований полагать, что именно он стоит за покушением на Лоренцо Медичи. Уверен, что им руководили не столько политические, сколько религиозные амбиции.

Леонардо поднял густые брови вверх, но продолжал слушать, не перебивая.

– Уже несколько месяцев в городе действует этот проклятый interdict [37]37
  Запрет (лат).


[Закрыть]. Со времени покушения на Медичи обстановка стала просто невыносимой. В церквях запрещено совершать таинства и обряды. Но что хуже всего, так это то, что натиск будет продолжаться до тех пор, пока я не сдамся...

– Ты? – исполин вздрогнул. – А какое ты имеешь к этому отношение?

– Папа хочет, чтобы Академия отказалась от целого ряда древних текстов и документов, в которых содержатся утверждения, противоречащие доктрине Рима. Заговор против Лоренцо, помимо всего прочего, преследовал цель – силой завладеть этими источниками. В Риме заинтересованы в том, чтобы отнять у нас апокрифические писания апостола Иоанна, которые, как тебе хорошо известно, с некоторых пор находятся в наших руках.

– Понятно...

Мой учитель погладил бороду, как он всегда делает, когда над чем-либо размышляет.

– А за какие сведения ты опасаешься, Марсилио? – поинтересовался он.

– В этих копиях копий неизвестных писаний любимого ученика говорится о том, что произошло с апостолами после смерти Иисуса. Согласно этим письменам, бразды правления первой Церковью в ее первоначальном виде находились в руках Иакова, а вовсе не Петра. Представляешь? Законность папства лопается, как мыльный пузырь!

– И ты думаешь, что в Риме знают о существовании этих документов и стремятся заполучить их любой ценой...

Херувим кивнул и добавил:

– Тексты Иоанна этим не ограничиваются.

– Ах, вот оно что...

– Говорят, что кроме Церкви Иакова в среде апостолов зародилось еще одно религиозное направление, возглавляемое Марией Магдалиной, которой помогал сам Иоанн.

На лице маэстро появилось недовольное выражение, а человек в черном продолжал:

– Иоанн утверждает, что Магдалина всегда была очень близка Иисусу. Многие даже полагали, что именно она должна была продолжать его дело, а не горстка малодушных апостолов, бросивших своего учителя в минуту опасности...

– А почему ты мне все это сейчас рассказываешь?

– А потому, Леонардо, что тебя избрали хранителем этой информации.

Благородный херувим сделал глубокий вдох и продолжил:

– Мне хорошо известно, насколько опасно хранить эти тексты. Из-за них можно угодить на костер. О, умоляю тебя, не спеши уничтожить их, не изучив. Ты должен узнать как можно больше об этой Церкви Марии и Иоанна, чтобы при малейшей возможности отражать суть новых Евангелий в своих произведениях. Таким образом, исполнится старый библейский завет: имеющий глаза...

– ...да увидит.

Леонардо улыбался. Ему не нужно было много времени для принятия решения. В тот же вечер он пообещал херувиму взять на себя хранение этого наследия. Более того, они встретились еще раз, и человек в черном вручил маэстро книги и документы, которые мой учитель изучил с большим вниманием. Позже, с возвышением аббата Савонаролы и падением дома Медичи, мы переехали в Милан и, поступив в распоряжение герцога, стали выполнять самые различные его задания. Прежде мы были всецело поглощены живописью, теперь же занялись чертежами и конструированием штурмовых машин и летательных аппаратов. Но эта удивительная тайна, это откровение, свидетелем которого я явился в мастерской Леонардо, не давала мне покоя.

Хотите, Елена, я сообщу вам еще одну удивительную вещь?

Хотя маэстро больше никогда об этом не говорил ни с одним из своих учеников, на самом деле, я полагаю, что в настоящее время он действительно выполняет обещание, данное им Марсилио Фичино во Флоренции. Говорю вам это, положа руку на сердце: дня не проходит, чтобы я, глядя на работу маэстро в трапезной доминиканцев, не вспомнил последние слова маэстро, которые он произнес в тот далекий зимний вечер...

«Когда, друг Марсилио, ты увидишь на одной из моих картин лица Иоанна и свое собственное, знай, что именно здесь скрыт секрет, который ты мне доверил».

И знаете что? Я узнал лицо херувима на «Тайной вечере».