Текст книги "Тайная вечеря"

Автор книги: Хавьер Сьерра

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

29

Корсо Порта-Романа – одна из самых красивых улиц Милана. Днем и ночью по ней проезжают самые роскошные экипажи в Ломбардии, подтверждая ее славу единственного респектабельного въезда в город. Здесь всегда было много пышно одетых людей. Знатным дамам очень нравится прогуливаться между колоннадами, чтобы быть в курсе всего, чем живет город. Папские нунции, члены иностранных дипломатических миссий, просто дворяне – все стремились показаться здесь, чтобы почувствовать себя предметом восхищения. Близость главного канала сделала Порта-Романа галереей тщеславия, которой не было равных.

Здесь же высился Старый дворец. Это было любимое общественное здание миланцев, служившее местом собраний всевозможных обществ, цехов и судебных коллегий. В здании было три этажа, шесть просторных залов и множество контор и кабинетов, то и дело менявших владельцев.

В тот вечер, который я провел в доме Оливерио Джакаранды, все помещения дворца кипели оживлением. Более трехсот человек выстроились в очередь на улице, желая насладиться последним творением маэстро Леонардо. Многие видные горожане воспользовались этим удобным случаем, чтобы обменяться слухами о последних событиях при дворе. В Милане не было человека, который не хотел бы получить приглашение на это мероприятие.

Тосканец организовал выставку очень быстро, быть может, по настоянию герцога, который спустя всего сорок восемь часов после погребения супруги стремился возродить общественную жизнь Милана.

Маэстро Луини явился в сопровождении сияющей Елены Кривелли. Она упросила молодого художника взять ее с собой. Он все еще краснел при мысли о том, что произошло между ними всего два дня назад, а в его душе не утихала буря. Чтобы еще более усложнить задачу живописца, дочь донны Лукреции облачилась в ослепительный наряд: отороченное мехом голубое платье, квадратный вырез которого был украшен золотой нитью. Собранные под сеточку из драгоценных камней волосы и алые губы делали ее чуть ли не небожительницей. Луини прилагал все усилия, чтобы сохранять дистанцию между собой и своей спутницей: «Чтобы не запачкать платье», – убеждал он себя.

– Маэстро Бернардино! – приветствовал их трубный глас Леонардо, как только они очутились на третьем этаже Старого дворца. – Как я рад вас видеть! И с такой спутницей! Кто же это с вами?

Луини церемонно наклонил голову, стараясь не выдать удивления столь дерзким любопытством учителя.

– Это Елена Кривелли, учитель, – без промедления ответил он. – Эта девушка восхищается вами и настояла, чтобы я привел ее полюбоваться вашим произведением.

– Кривелли? Какой сюрприз! Вы, быть может, родственница художника Карло Кривелли?

– Я его племянница.

Прозрачные глаза Елены всколыхнули в душе тосканца смутные воспоминания. Казалось, их взгляд одурманил его.

– Так, значит, вы дочь...

– ...хорошо известной вам Лукреции Кривелли.

– Донны Лукреции! Ну конечно! – Он перевел взгляд на Луини. – И вы пришли в сопровождении маэстро Бернардино, с которым вы, несомненно, близко познакомились во время сеансов позирования. Вы его новая Магдалина!

– Вы правы, маэстро.

– Великолепно! Вы пришли как нельзя вовремя.

Леонардо еще раз изучающе посмотрел на девушку, надеясь увидеть в ней черты ее матери, которые когда-то произвели на него столь глубокое впечатление. Беглого взгляда было достаточно, чтобы убедиться в том, что перед ним тот же лоб, той же формы нос и подбородок. Перед ним стояла сестра-близнец донны Лукреции. Геометрическое чудо, которым являлось лицо матери, получило достойное продолжение во внешности дочери.

– Если вы располагаете временем, я с удовольствием провожу вас в помещение, подготовленное для демонстрации картины. Скоро здесь будет толпа приглашенных, тогда у нас не будет возможности вдоволь полюбоваться ею.

Маэстро пригласил их в небольшую комнатку, примыкающую к обширной лестничной площадке. Сразу бросалось в глаза, что помещение тщательно готовили к показу: стены обтянуты огромными полотнищами черной ткани так, что на виду оставалась лишь одна небольшая доска орехового дерева размером шестьдесят три на сорок пять сантиметров в светлой и гладкой сосновой рамке.

– Видите ли, я решил, что лучше всего будет показать ее публике именно сейчас, – пояснил Леонардо. – Смерть донны Беатриче повергла нас в такую скорбь, что нам необходимо созерцать как можно больше прекрасного, чтобы воспрянуть духом. Возможно, маэстро Луини вам уже говорил: мне необходимо видеть вокруг себя радость и веселье. Жизнь. Кроме того, я всегда устраиваю подобный прием, оканчивая одну из своих картин...

– Вы решили, что демонстрация вашей новой картины может вернуть людей на улицы, – восхитился Бернардино.

– Вот именно. И похоже, что, невзирая на мороз, мы этого добились. Ну и как? – резко переменив тему, указал на картину Леонардо. – Что вы об этом думаете?

Три пары глаз впились в стену, на которую указывал маэстро. Это было поразительное произведение. С написанного маслом портрета безмятежно взирала на зрителей молодая женщина в красном платье. Леонардо удалось передать не только оттенки бархата, но и стежки золотого шитья на воротнике. Ее волосы были собраны в длинный хвост, а тончайшая диадема нежно обнимала виски. Перед ними был очередной шедевр маэстро. Если бы портрет обрамляла не картинная, а оконная рама, никто не смог бы поручиться, что эта дама и в самом деле не стоит за окном, наблюдая за происходящим в зале [38]38
  Речь идет о картине, известной искусствоведам под названием La belle Fetroniere («Прекрасная Ферроньера», или «Портрет неизвестной») и в настоящее время выставленной в Лувре.


[Закрыть].

Елена и Бернардино в полной растерянности взирали на картину, не зная, что сказать.

– Мы думали... – запинаясь, пробормотал Луини, – мы думали, что вы собираетесь показать портрет донны Беатриче, маэстро.

– А с чего бы мне это делать? – хитро улыбнулся художник. – Принцесса д’Эсте так и не нашла свободной минуты, чтобы позировать мне.

Глаза Елены увлажнились.

– Но ведь это... это...

– Это ваша матушка, донна Лукреция. Да, – ответил тосканец, поглаживая свой внушительный нос. – Вне всякого сомнения, она одна из самых красивых женщин, которых я когда-либо знал. А красота и гармония – это именно то, в чем мы больше всего нуждаемся в это скорбное время, вы согласны?

Юная Елена не могла отвести от портрета глаз.

– Можете мне поверить, я никогда не показал бы эту работу широкой публике, если бы в этом не было необходимости.

– Но... – Елена запнулась. – Быть может, это все ваша теория света? Бернардино объяснил мне, насколько он для вас важен.

– В самом деле? – Глаза тосканца хитро заблестели.

– Для вас свет – это божественная субстанция. Его присутствие или отсутствие на картине позволяет понять окончательный замысел художника. Разве не так?

– Вот это да... Да вы, Елена, меня удивляете. Скажите-ка мне, какой скрытый замысел вам видится в этом портрете?

Девушка опять принялась изучать картину. Ей казалось, что сияющее лицо матери вот-вот оживет и она заговорит.

– Это похоже на знак, маэстро.

– Знак?

– О да! Вы подаете знаки во мраке. Как свет маяка в ночи. Вы посылаете сигнал тем, кто верует. Тем, кто любит свет, а не тьму.

Это смутило маэстро.

Внезапно его удивление сменилось озабоченностью. И Елена это заметила. Он огляделся и, убедившись, что никто не слушает их разговор, попросил юную графиню позволить ему поговорить с Бернардино с глазу на глаз. Она отошла к окну, выходившему на Порта-Романа.

– Вы понимаете, что вы натворили, маэстро Луини?

Шепот Леонардо как кинжал резанул слух ученика.

– Маэстро, я...

– Вы говорили с ней о свете! Она совсем девчонка!

– Но...

– Никаких «но». Она уже знает, что свет – это один из символов ее семьи? Что еще вы ей открыли, безумец?

Луини застыл от ужаса. Он вдруг понял, какую ужасную ошибку совершил, позволив Елене сопровождать его. Покраснев, он опустил голову, не зная, что сказать.

– Понятно, – произнес Леонардо. – Теперь мне все понятно.

– Что вам понятно, маэстро?

Невидимая удавка сдавила ему горло.

– Вы ложились с ней. Я прав?

– Ложился?

– Отвечайте!

– Я... Мне очень жаль, маэстро.

– Вам очень жаль? Разве вы не понимаете, что вы наделали?

Леонардо пытался говорить тихо, чтобы не привлекать внимания юной аристократки.

– Вы ложились с одной из Магдалин! Вы! Верный последователь дела Иоанна!

Маэстро умолк в замешательстве. Ему необходимо было время, чтобы все обдумать. Он пытался уложить эту информацию в голове подобно тому, как он добивался полного соответствия между частями своих машин. Как ему следует поступить? Великан решил принять ситуацию как очередное проявление воли Божьей. Еще одно указание на то, что времена стремительно меняются и совсем скоро секрет перестанет быть только его достоянием.

Как он мог так опростоволоситься? Почему он не предусмотрел вероятность того, что его ученик, которому выпало пристально наблюдать за дочерью донны Лукреции, находясь в непосредственной близости от нее, в конце концов окажется в объятиях юной красавицы? Леонардо был убежденным противником плотской любви. Он понимал, что должен действовать молниеносно. Полагаю, именно в этот день маэстро пришел к решению посвятить Елену в таинства его апостолата, пока любовники не сбили ее с предначертанного пути.

Да. Именно тогда он подозвал к себе девушку и сделал нечто неслыханное – рассказал ей о своих опасениях.

– Простите мне эту таинственность, – поклонился он. – Я хочу сообщить вам, что ваш визит как нельзя кстати. Мне как раз необходимо поговорить с надежным человеком. Я полагаю, что за мной следят. Кто-то наблюдает за всеми перемещениями – моими и моих ассистентов.

– Вы серьезно, маэстро? – содрогнулся Луини.

– Видите ли, – продолжал Леонардо, – я давно это подозревал. Вы знаете, Бернардино, что я очень недоверчив. Вот уже много лет я шифрую всю свою переписку, записываю свои идеи таким образом, что лишь немногие могут их прочесть, и остерегаюсь всех, кто приближается ко мне лишь для того, чтобы сунуть нос в мои дела. Однако в воскресенье, когда мы хоронили принцессу, эти старые страхи подтвердились самым драматичным образом. В тот день умерли два божьих человека. Это произошло неподалеку отсюда и при очень странных обстоятельствах.

Бернардино и Елена не верили своим ушам. Они и представить не могли ничего подобного.

– Одного обнаружили повешенным на Рыночной площади. При нем была игральная карта, которая вам, маэстро Луини, известна не хуже, чем мне. Это была карта из колоды, которую нарисовали для семьи Сфорца в середине века. Изображенная на ней монахиня францисканского ордена в одной руке держит крест, а в другой – книгy Иоанна.

– Магдалина!..

– Это действительно одно из ее многочисленных изображений, – продолжал маэстро, – что подтверждают узлы на веревке, опоясывающей ее увеличенный живот. Но лишь немногим известен этот код...

– Пожалуйста, продолжайте, – Луини сгорал от нетерпения.

– Как вы догадываетесь, мастер Луини, я расценил эту находку как знак. Я усмотрел в этом послание о том, что кто-то пытается подобраться ко мне, и попытался убедить солдат герцога в том, что монах покончил с собой. Я хотел выиграть время, чтобы провести собственное расследование, но вторая смерть подтвердила мои опасения.

– Какие опасения? – Елена, казалось, перестала дышать.

– Видите ли, Елена, второй бедолага тоже был моим старым другом.

Юная графиня вздрогнула:

– Вы их... знали?

– Ну да. Обоих. Вторая жертва, Джулио, умер от потери крови перед «Мадонной». Кто-то пронзил его сердце шпагой. Деньги и другие вещи остались при нем. Но...

– Что?

– ...но возле него обнаружили колоду карт без карты с изображением францисканки. У меня сложилось тягостное впечатление, что убийца хочет держать меня в курсе своих злодеяний. В конце концов, «Мадонна» – это моя работа, а повешенный монах был из монастыря Санта Мария.

Елена отважилась еще на один вопрос:

– Маэстро, а это имеет отношение к вашему решению показать публике портрет моей матери? Это как-то связано с теми ужасными новостями?

– Сейчас вы все поймете, Елена. Ваша матушка позировала мне не только для этого портрета. Раньше, когда она была моложе, она служила моделью для «Мадонны». Я опять обратился к ней, когда еще раз писал эту картину всего несколько месяцев назад. Десять дней назад я сдал этот заказ, и францисканцы заменили старую версию «Мадонны». Все произошло так быстро, что я не успел предупредить братьев о замене.

«Братьев?» – на этот раз Елена удержалась от вопроса.

– Вижу, что маэстро Луини не все вам рассказал, – пробормотал Леонардо. – Эта картина для них как Евангелие. Она служит духовным утешением, особенно теперь, когда инквизиция отняла у них священные книги. Группами они приезжали поклониться ей. Однако, когда францисканцы все поняли и предъявили мне иск, пришлось написать для них другую картину, убрав с нее все символы, которые и делали ее такой особенной. Десять лет я откладывал исполнение этого заказа, но больше тянуть не мог. К несчастью, я не предупредил братьев, чтобы они больше не искали озарения в монастыре францисканцев, и последний из них, мой дорогой Джулио, поплатился за эту оплошность жизнью. Кто-то поджидал его там.

– И вы не догадываетесь, кто это мог быть?

– Нет, Бернардино. Но его побудительные мотивы не новы. Эту же цель преследовал святой Доминик, создавая инквизицию: покончить с последними истинными христианами. Они снова пытаются силой подавить то, что им не удалось уничтожить, разгромив оплот катаров в Монсегюре.

– В таком случае, мастер, где же теперь братья смогут черпать духовное озарение?

– В «Тайной вечере», разумеется. Но только после ее окончания. Как вы думаете, почему я пишу ее на стене, а не на доске? Быть может, вы полагаете, что это ради размера? Ничего подобного, – он покачал указательным пальцем. – Это для того, чтобы никто не смог снять ее или заставить меня все переделать. Только так братья всегда смогут получить утешение. Никому и в голову не придет искать их под самым носом у инквизиторов.

– Это хитрый ход, маэстро... но очень рискованный.

Леонардо снова улыбнулся.

– Между христианами Рима и нами есть большая разница, Бернардино. Для того чтобы ощутить Божье благословение, они нуждаются в осязаемых таинствах. Для этого они используют хлеб, помазания или погружения в освященную воду. Что касается наших таинств, то они невидимы. Их сила в отвлеченном характере. Те, кому удается принять их, ощущают толчок в сердце и заполняющую все радость. Ощутив этот поток, понимаешь, что cпacён. Как вы полагаете, почему Христос на моей картинe не держит любимую римлянами облатку? Потому что его таинство в другом...

– Маэстро, – перебил его Луини, – вы говорите с Еленой так, как будто она уже знакома с вашей верой. Но она наверняка еще не понимает важности того, о чем вы говорите.

– Что вы предлагаете?

– Надеюсь, вы окажете мне милость и позволите отвести Елену к «Вечере» и там посвятить ее в ваш язык. В ваши символы. Быть может, таким образом... – Бернардино помолчал, как будто взвешивая слова. – Быть может, мы оба сможем очиститься и снова заслужим место возле вас. Она тоже этого желает.

Похоже, тосканца это не удивило.

– Это действительно так, Елена?

Девушка кивнула.

– В таком случае вы должны знать, что единственным способом познать мое творение является участие в нем. И вам это известно лучше, чем кому бы то ни было, Бернардино, – ворчливо добавил он. – Я есть единственная омега, к которой вы должны отныне устремляться.

– Если вы желаете, чтобы она устремилась к вам, маэстро, почему бы вам не использовать ее в качестве модели? Ее мать послужила вам при написании евангелия от Мадонны. Почему же дочь не может послужить моделью для вашей нынешней работы?

На лице Леонардо отразилось сомнение:

– Для «Вечери»?

– Почему бы и нет? – отозвался Луини. – Разве вы не ищете модель для любимого апостола? Или вы считаете, что вам удастся найти более ангелоподобное лицо, чтобы завершить образ Иоанна?

Елена, польщенная, потупила глаза. Облаченный в белые одежды старец в задумчивости погладил свою густую бороду и вновь принялся изучающе разглядывать юную Кривелли. И вдруг взрыв хохота потряс стены комнатушки.

– Действительно, – загремел бас Леонардо. – Почему бы и нет? В конце концов, я не могу себе представить, кто лучше, чем она, подойдет на эту роль.

30

– Оливерио Джакаранда?

Презрительная гримаса исказила черты приора, как только он услышал это имя. Когда брату Виченцо сообщили о том, что я вернулся, он тут же пригласил меня к себе. Как выяснилось, вот уже несколько часов вся община была обеспокоена моим необъяснимым отсутствием. Когда стемнело, несколько святых отцов, вооружившись палками и факелами, отправились на поиски. Поэтому, когда Мария Джакаранда привела меня обратно к двери монастыря целого и невредимого, хотя и несколько встревоженного, приор немедленно пожелал со мной встретиться.

– Так вы говорите, брат Лейр, что вы провели вечер в компании Оливерио Джакаранды, да еще и в его доме?

В голосе Банделло звучала неподдельная тревога.

– Я вижу, вы его знаете, приор.

– Конечно же, знаю. Эту гадину весь Милан знает. Торговец предметами культа. Он покупает и продает как портреты святых, так и статуи обнаженных Венер. Он богаче многих родственников герцога. Но чего я не понимаю, – тут он хитро прищурился, – так это зачем ему понадобились вы.

– Он хотел поговорить со мной о брате Александре, приор.

– О падре Тривулцио?

Я кивнул. Похоже, мой ответ его ошеломил.

– Если я правильно понял, они поддерживали нечто вроде деловых отношений. Они были, можно сказать, партнерами.

– Чушь! Что могло заинтересовать почившего в бозе падре Тривулцио в таком аморальном и порочном типе, как Джакаранда?

– Если то, что мне сказал синьор Джакаранда, правда, брат Александр вел двойную жизнь. Для вас он был богобоязненным любителем штудировать книги. Но вдали от вашего благотворного влияния он превращался в торгаша древностями.

Банделло почувствовал, что его мозг вот-вот лопнет от напряжения.

– Мне трудно в это поверить, – выдавил он наконец, – хотя, если задуматься, это кое-что объясняет...

– Что именно, падре? О чем вы?

– Я обсуждал с полицией иль Моро обстоятельства смерти брата Александра. Никто не может объяснить один странный и в высшей степени противоречивый факт, который всех сбивает с толку.

– Вы говорите загадками, падре. Умоляю вас, просветите меня.

– Видите ли, полиция не обнаружила на теле отца Тривулцио признаков насилия или борьбы. Однако не похоже, чтобы он повесился сам. Кто-то должен был находиться радом с ним в момент смерти. Этот кто-то прикрепил к одной из босых ног библиотекаря странную карточку.

Приор порылся в карманах и извлек клочок бумаги, исписанный неразборчивыми каракулями. Это был широкий кусок картона с истрепанными от частого использования краями.

– Взгляните. – Он протянул мне клочок.

Под пристальным взглядом приора, довольного тем, что ему удалось всецело завладеть моим вниманием, я вынужден был принять удивленный вид. Да и как иначе? Часть этих странных символов представляла собой ту самую загадку, которая меня сюда привела. Судите сами: Oculos ejus dinumera и странная подпись Прорицателя занимали центральную часть этой карточки. Все семь строк были написаны неровными буквами. У меня возникло ощущение, что кто-то не пожалел времени и сил, чтобы тщательно изучить эту надпись, а окружающие ее заметки являются отражением усилий ученого мужа разгадать ее значение.

– Это моя головоломка, – признал я.

– «Сосчитайте его глаза / но не смотрите ему в лицо. / Код моего имени / обнаружите у него на боку...» Да. Я знаю. Вы мне показывали ее незадолго до смерти брата Александра. Помните? Но это не мои записи, – сказал он, обводя пальцем стихи Прорицателя.

Его глаза засветились злорадным блеском.

– И это еще не все. Смотрите.

Падре Банделло перевернул карточку. Изображение на обратной стороне не вызывало никаких сомнений. При виде францисканки с крестом в правой руке и книгой в левой я застыл от ужаса.

– Бог ты мой! – воскликнул я. – Та самая карта... Ваша карта!

– Нет. Это карта Леонардо, – уточнил он. – Никто не знает, кто оставил эту карту на теле брата Александра после его смерти, но совершенно очевидно, что это неспроста. Напомню вам, что тосканец насмехался над нами именно в связи с этим рисунком. А теперь эта карта появляется на ногах библиотекаря с вашей загадкой на обороте. Что вы об этом думаете?

– Вы еще не все знаете, приор, – глубоко вздохнул я. Банделло нахмурился. – Я не знаю, как это следует понимать в свете того, что вы мне поведали, но мы с синьором Джакарандой беседовали именно об этой карте. Или точнее, о книге, которую держит эта женщина.

– О книге?

– Это не простая книга, приор. Джакаранда разыскивал ее, чтобы выполнить один очень важный заказ. Он доверил эту работу брату Александру. Похоже, этот важный манускрипт принадлежит маэстро Леонардо, поэтому он считал, что библиотекарю было бы легче, чем кому-либо другому, приблизиться к нему с подобным предложением. Простая коммерческая операция, которая стоила жизни уже двоим людям.

– Вы говорите, двоим?

– Я не успел вам сообщить, приор, что клиенткой, желавшей получить эту книгу, была Беатриче д’Эсте, упокой Господь ее душу.

– Боже правый!

Приор знаком пригласил меня продолжать.

– Джакаранда не знает, почему герцогиня решила прибегнуть к его услугам, а не обратилась непосредственно к маэстро Леонардо. Но он убежден, что, так или иначе, Леонардо причастен к этим смертям.

– А что думаете вы о маэстро Леонардо?

– Мне трудно в это поверить. Леонардо художник, а не воин.

Брат Виченцо озабоченно опустил глаза.

– Я разделяю ваше мнение, но, насколько мне известно, вокруг маэстро действительно происходит много смертей, и это очень странно.

– Что вы хотите этим сказать?

– Вчера неподалеку отсюда произошло еще одно загадочное событие. Церковь Святого Франциска была осквернена убийством паломника.

– Преступление на освященной земле? – Эта новость ошеломила меня.

– Вот именно. Несчастному пронзили сердце прямо перед новым алтарем, возле новой работы Леонардо. Видимо, это произошло за несколько часов до смерти брата Александра. Хотите, я вам сообщу еще кое-что? – Приор перевел дух и продолжил: – В его вещах полиция обнаружила колоду, к которой принадлежала эта карта. Тот, кто убил этого человека, украл у него карту, написал на обороте вашу загадку, а затем прикрепил ее к трупу библиотекаря. Вы должны помочь мне найти его. Или я глубоко ошибаюсь, или наш убийца, кто бы он ни был, также разыскивает эту злосчастную книгу Леонардо.