Текст книги "Тайная вечеря"

Автор книги: Хавьер Сьерра

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

– Святой Боже! – одноглазый в ужасе прижал руку ко рту. – Вот видите, приор? Сомнений больше нет. Эндура [43]43
  Добровольное умирание ради истинной жизни. (Примеч. ред.)


[Закрыть] для него оказалась предпочтительнее нашего суда...

– Эндура?

Вопрос юного Маттео остался без ответа, повиснув в разреженной атмосфере библиотеки. Испросив разрешения удалиться для размышления, Бенедетто буквально выбежал из комнаты. Под впечатлением от рассказа Маттео он поспешил сообщить мне, что в Санта Мария делле Грацие до последнего времени жили по меньшей мере два bonhommes, как себя называли катары минувших веков.

Мне, как инквизитору, следовало об этом знать. Но одноглазый сделал ударение на втором открытии, которое, по его мнению, больше относилось к моей компетенции. Наконец-то удалось установить личность собеседника Леонардо за пасхальным столом «Вечери». Теперь было известно, кем на самом деле является человек в белых одеждах, протянувший руки к своим собеседникам, как будто предлагая им нечто и одновременно отвлекая их внимание от Христа. Это был Платон. Эти как нельзя более своевременные сведения помогли мне найти ответ на вопрос, который я искал со времени встречи с Оливерио Джакарандой. Присутствие в трапезной философа объясняло, почему маэстро да Винчи хранил в своей библиотеке полное собрание сочинений афинянина. Книги, которые в данный момент, несомненно, находились где-нибудь в дальнем углу особняка Джакаранды, где они будут преданы незаслуженному забвению.

Похоже, круг замыкался.

34
Рим, три дня спустя

Гвардеец понтифика, держа спину прямо, как арбалет, указал магистру ордена доминиканцев направление, в котором тот должен был проследовать. Меры безопасности показались чрезмерными даже падре Торриани, которого люди Папы знали прекрасно. Но им были даны строгие указания. Только что умер от несварения желудка третий кардинал за последние шесть месяцев, и понтифик, которого многие обвиняли в этих внезапных смертях, распорядился провести некое подобие расследования, включавшее в том числе и ужесточение контроля за всеми входящими во дворец.

Обстановка была напряженной. Рим небезосновательно содрогался, когда Александр VI называл очередного кардинала. Все знали, что, если Его Святейшество возжелает имущества одного из своих подчиненных, все, что ему необходимо сделать, – это назначить его кардиналом, а затем тайно умертвить. Этому способствовали и законы: Папа был единственным законным наследником состояния всех представителей курии. В случае с Его Высокопреосвященством кардиналом Микиели, богатейшим патриархом Венеции, тело которого охлаждалось в папском леднике, карающая рука закона была безукоризненно точна.

Торриани без возражений подчинился новым правилам доступа в апартаменты Борджия. Миновав золотые ворота капеллы Санто Сакраменто, он наконец увидел их. Они расположились в третьей зале, возле окон восточного крыла, на их лицах отчетливо читалось странное экзальтированное выражение, а глаза были устремлены куда-то вверх. Вдалеке от тягот римской зимы маэстро Аннио де Витербо и Его Святейшество, оживленно беседуя, разглядывали фрески, которые, судя по всему, были окончены совсем недавно – они еще пахли лаком и камедью.

Гладко выбритый понтифик с сильной проседью в каштановых волосах был одет в длинную, до пят, сутану цвета вина, не скрывавшую, впрочем, его необъятный живот. Похожий на хорька Аннио был его полной противоположностью. Густая черная колючая борода начиналась у него сразу под острым носом, а большие и костлявые руки, торжественно воздетые к картинам, он, казалось, позаимствовал у огородного пугала.

Пламенная речь Нанни, как все именовали этого мудреца, раскатами летнего грома разносилась под сводами зала:

– Искусство – это самое сильное оружие, святой отец! Поставьте его себе на службу, и христианский мир всегда будет у ваших ног! Если вы его утратите, вас как пастора ожидает полный крах!

Торриани видел, что Александр VI молчаливо соглашается с оратором, в то время как его собственный живот начал подавать отчетливые признаки неудовольствия. Он слышал эту риторику уже много раз. Эта диковинная идея уже давно просочилась в Риме, а вместе с ней и лучшие представители флорентийской школы. Папа самолично переманил у Лоренцо де Медичи по прозвищу Великолепный целую армию живописцев – и все ради того, чтобы удовлетворить тайные желания Аннио. Не говоря уже о страданиях, которые испытывал Торриани, наблюдая за неслыханным ростом привилегий художников и скульпторов за счет священников и кардиналов. Раздосадованный пагубным влиянием этого подозрительного монаха из Витербо на Его Святейшество глава доминиканцев прикинулся рассеянным простофилей и обратился к начальнику гвардейцев с просьбой доложить о его прибытии – Магистр ордена Святого Доминика явился по требованию Его Святейшества.

Папа расплылся в улыбке.

– Наконец-то вы здесь, дорогой Джоакино! – воскликнул он, протягивая гостю перстень для поцелуя. – Вы прибыли весьма кстати. Мы с Нанни как раз обсуждали дело, которое вас так беспокоит...

Доминиканец, с почтением поцеловав кольцо понтифика, выпрямился.

– Что... что вам об этом известно?

– Бросьте, маэстро Торриани! Нет нужды осторожничать со мной. Мне известно практически все. Даже то, что вы от моего имени направили в Милан шпиона для проверки слухов о ереси, гнездящейся при дворе иль Моро.

– Я... – Старый проповедник замялся. – Я прибыл именно для того, чтобы сообщить вам, что обнаружил наш человек.

– Я рад, – рассмеялся понтифик. – И весь обратился в слух.

Аннио де Витербо и Его Святейшество перестали созерцать фрески и расположились в больших полосатых кожаных креслах, которые для них пододвинули двое рослых слуг. Торриани отказался от предложения присесть и остался стоять. Под мышкой он держал папку, в которой лежал мой подробный отчет о гнезде катаров, обнаруженном в самом сердце Милана.

– В течение нескольких последних месяцев, – начал Торриани, все еще находясь под впечатлением от моих откровений, – мы получали донесения, в которых намекалось на то, что герцог Миланский пригласил знаменитого флорентийского художника Леонардо да Винчи для создания величественного произведения на тему последней трапезы Христа, содержащего еретические идеи.

– Леонардо, говорите?

Папа встретился взглядом с Нанни, ожидая его мудрых комментариев.

– Леонардо, Святейшество, – отозвался тот. – Разве вы его не помните?

– Смутно.

– Ну конечно, – поспешил оправдать его бородатый хорек. – Его имя отсутствовало в списке художников, рекомендованных домом Медичи для работы в Риме, в пору, когда вы еще были кардиналом. По нашим сведениям, речь идет о вспыльчивом и надменном человеке, который, конечно же, не является большим другом нашей Святой матери-Церкви. Медичи его знали и, безусловно, имели веские основания, чтобы не рекомендовать его вам.

– Еще одна проблемная личность, не так ли?

– Несомненно, Святейшество. Леонардо почувствовал себя оскорбленным после того, как его не включили в число рекомендованных в Рим живописцев и скульпторов. Поэтому в 1482 году он покинул Флоренцию, рассорившись с Медичи, и обосновался в Милане, чтобы работать там изобретателем, поваром, но уж вовсе не художником.

– В Милане? А как же они приняли такого человека? – лицо Папы приобрело комичное выражение, и он продолжил: – Ага! Понятно... Поэтому-то вы и утверждаете, что герцог предает меня, не правда ли, Нанни?

– Об этом вам лучше спросить у вашего гостя, Святейшество, – последовал сухой ответ. – Похоже, он прибыл с доказательствами его предательства.

Продолжая стоять, Торриани запротестовал:

– Доказательств у меня нет, это пока всего лишь подозрения, Святейшество. Леонардо под руководством и опекой иль Моро взялся за выполнение произведения на христианскую тематику. Это колоссальное полотно, но в нем полно неточностей, которые вызывают тревогу у приора нашего монастыря Санта Мария делле Грацие.

– Неточностей?

– Вот именно, Святейшество. Речь идет о «Тайной вечере».

– И что же странного в этой картине?

– Видите ли, Святейшество, нам стало известно, что двенадцать изображенных на ней апостолов на самом деле являются совсем другими людьми. Леонардо тайно поместил там портреты язычников, а также людей сомнительной веры, чтобы передать какую-то информацию нехристианского свойства.

Папа с Нанни переглянулись. Когда мудрец из Витербо потребовал подробностей, доминиканец схватился за свою папку.

– Мы только что получили первое донесение от нашего человека в Милане, – сообщил он, извлекая мое письмо. – Это эрудит из Вифании, эксперт в области шифров и тайных кодов. В настоящее время он собирает информацию о мастере Леонардо и о его произведении. Он внимательно изучил портрет за портретом на его «Тайной вечере», пытаясь установить взаимосвязь между ними. Наш эксперт перепробовал практически все: от поиска соответствий между портретами апостолов и знаками зодиака до эквивалентов в положении их рук и музыкальных нот. Свои выводы он не замедлит передать нам, и то, что сегодня является предположением, завтра может обратиться в доказательство.

Терпение Нанни лопнуло.

– Так он обнаружил что-либо конкретное или нет?

– Разумеется, падре Аннио. Достоверно установлены личности трех апостолов. Нам известно, что лицо Иуды Искариота, к примеру, соответствует внешности некоего брата Александра Тривулцио, монаха-доминиканца, который умер вскоре после диа де Рейес [44]44
  День царей – 6 января (прим. пер.)


[Закрыть]  повесившись в центре Милана...

– Вот это да! Как настоящий Иуда, – пробормотал понтифик.

– Вот именно, Святейшество. Пока нам не удалось установить, было ли это убийством либо самоубийством, но наш информатор считает, что повешенный принадлежал к общине катаров, внедрившейся в монастырь.

– Катаров?

У святого отца от изумления расширились зрачки.

– Катаров, Святейшество. Они являются последователями религии истинного Бога, общаются со Всевышним посредством молитвы, отвергают институт священников и не признают Папу Римского как единственного представителя Бога на земле...

– Мы знаем, кто такие катары, маэстро Торриани! – вспылил Папа. – Но мы были уверены, что их последние представители сгорели в Каркасоне и Тулузе в 1325 году. Разве епископ Памьерский не покончил с ними?

Торриани была известна эта история. Погибли не все катары. После триумфального крестового похода против катаров на юг Франции и падения замка Монсегюр в 1244 году спасшиеся катары бежали в Арагон, Ломбардию и Германию. Те, кому удалось перейти через Альпы, осели в окрестностях Милана, где у власти находились умеренные политические силы, которые оставили их в покое. Постепенно их экстремистские идеи иссякли, многие из них перестали соблюдать свои ритуалы и отказались от еретических взглядов.

– Ситуация может выйти из-под контроля, Святейшество, – озабоченно продолжал Торриани. – Брат Александр Тривулцио был не единственным, кто мог исповедовать идеи катаров в миланском монастыре. Три дня назад другой монах открыто заявил о своей ереси, после чего покончил с собой.

– Эндура? – глаза хорька заблестели.

– Она самая.

– Клянусь всеми святыми! – заорал Нанни. – Эндура была одним из самых радикальных обычаев катаров. Вот уже двести лет никто не прибегал к ней.

Оглянувшись на понтифика, который, казалось, не понимал, что все это означает и что такое эндура, Аннио объяснил ему вкратце:

– В пассивном варианте эта традиция заключается в торжественном обете не принимать в пищу ничего, что может осквернить тело катара, стремящегося к совершенству. Эти несчастные верили, что, умерев в чистоте, они спасут душу и воссоединятся с Богом. Впрочем, существовала и активная версия, состоявшая в самосожжении, реализовавшаяся лишь однажды, во время осады Монсегюра. Обитатели последнего бастиона катаров предпочли смерть на погребальном костре сдаче войскам понтифика.

– Этот монах, о котором я вам рассказывал, он принес себя в жертву, падре.

Нанни никак не удавалось оправиться от изумления.

– Видимо, кто-то возродил этот древний обычай, маэстро Торриани. Полагаю, у вас есть и другие причины для тревоги.

– К несчастью, да. У нас есть основания полагать, что доказательства существования в Милане активно действующей общины катаров скрыты во фреске «Тайная вечеря», которую в настоящее время заканчивает Леонардо да Винчи. Он изобразил на картине самого себя беседующим с апостолом, который на самом деле не кто иной, как Платон. Ну, вы знаете, античный предшественник этих проклятых еретиков.

Хорек подпрыгнул в кресле, демонстрируя незаурядную ловкость.

– Платон? Вы уверены?

– Абсолютно. Хуже того, падре Аннио, эта связь не лишена порочной логики. Как вы знаете, Леонардо как живописец сформировался во Флоренции под руководством Андреа де Вероккио, знаменитого художника, почитаемого при дворе Медичи и близкого к Академии, управление которой старик Козимо поручил некоему Марсилио Фичино. Вам также известно, что эта Академия задумывалась по подобию Академии Платона в Афинах.

– И что же? – от подобной осведомленности ассистент Александра VI недовольно скривился.

– Наш вывод, падре, очевиден. Поскольку катары разделяют многие сомнительные теории Платона, а в Академии Фичино и практикуют обычаи катаров, такие как отказ от мяса животных, можно предположить, что Леонардо использует это произведение для распространения ересей до самого Рима.

– А чего вы ожидаете от нас? Чтобы мы предали его анафеме?

– Еще рано. Сначала следует доказать без тени сомнения, что Леонардо действительно поместил свои идеи в картину. Наш человек в Милане работает над сбором доказательств. Потом мы сможем действовать.

– Но, маэстро Торриани, – Нанни казалось, что его мозг вот-вот закипит, – Академия вырастила многих художников, например, Боттичелли или Пинтуриккио, которые, несомненно, являются примерными христианами.

– Это видимость, маэстро Аннио. Вы не должны доверять им.

– Доминиканцы всегда всех в чем-нибудь подозревают! Взгляните. Пинтуриккио создал для Его Святейшества эти изумительные фрески, – он указал на потолок. – Быть может, вы и в них усмотрите ересь. Ну же! Посмотрите.

Доминиканец хорошо знал эту роспись. Вифания на этот счет даже открывала тайное следствие, которое, впрочем, так ни к чему и не привело.

– Не стоит так восторгаться ими, маэстро Аннио. Прежде всего потому, что вы, сами того не желая, даете мне аргументы в споре с вами. Взгляните на произведение этого Пинтуриккио повнимательнее: языческие боги, нимфы, экзотические животные и сцены, которых вы не найдете в Библии. Только последователю Платона, искушенному в древних языческих доктринах, пришло бы в голову написать здесь нечто подобное.

– Это история Изиды и Осириса, – возмутился хорек. – Осирис, хотя вам это и неизвестно, восстал из мертвых, как и наш Господь. И напоминание о нем, хоть и языческое по форме, укрепляет нашу надежду на спасение плоти. Осирис предстает здесь в образе быка. Наш Святой Отец тоже подобен быку. Или вы никогда не видели геральдического знака Борджия? Разве не очевидна связь между этим мифологическим образом, символизирующим мощь и отвагу, и животным, сияющим на гербе? Символы не являются ересью, маэстро!

Брат Джоакино Торриани не успел ответить: вялый грудной голос понтифика прервал их дискуссию.

– Чего я не могу понять, – Папа растягивал слова, как будто этот спор его утомил, – так это где вы во всем этом усмотрели прегрешения иль Моро...

– Это потому, что вы не видели произведения Леонардо, Святейшество! – подскочил Торриани. – Герцог Миланский полностью оплачивает все расходы по картине и покровительствует художнику, игнорируя обращения наших братьев. Приор Санта Мария уже несколько месяцев пытается направить этот проект в благочестивое русло, но все напрасно. Именно иль Моро позволил Леонардо изобразить себя спиной к Христу, увлеченно беседующим с Платоном.

– Да, да... – зевнул понтифик. – Вы упомянули еще и Фичино, если я не ошибаюсь. – Торриани кивнул. – Это случайно не тот человек, о котором вы мне столько рассказывали, дорогой Нанни?

– Он самый, Святейшество, – с деланной улыбкой подтвердил хорек. – Речь идет о выдающейся личности. Это исключительная личность. Не думаю, что он еретик, как здесь пытается изобразить его маэстро Торриани. Он Флорентийского собора. Сейчас ему должно быть шестьдесят четыре или шестьдесят пять. Его просвещенный дух привел бы вас в полный восторг?

– Просвещенный дух? – понтифик откашлялся. – Это что, еще один Савонарола? Они случайно не из одного собора?

Папа подмигнул Торриани, который задрожал, услышав имя экзальтированного доминиканца, проповедовавшего конец «пышной церкви».

– Они действительно служат в одном храме, Святейшество, – смущенно признался хорек. – Но это совершенно разные личности. Фичино – ученый, заслуживающий нашего глубокого уважения. Этот мудрец перевел на латынь много древних текстов, как те египетские трактаты, которыми пользовался Пинтуриккио, расписывая эти потолки.

– В самом деле?

– Прежде чем приступить к работе над вашими фресками, Пинтуриккио прочитал труды Гермеса, которые Фичино незадолго до этого перевел с греческого. В них описаны эти прекрасные сцены любви Изиды и Осириса...

– А Леонардо? – проворчал понтифик, обращаясь к Нанни. – Он тоже читал Фичино?

– И беседовал с ним, Святейшество. Пинтуриккио об этом известно. Оба они были его учениками в мастерской Вероккио, и оба следовали его наставлениям относительно Платона и его веры в бессмертие души. Что может быть более христианским, чем эта идея?

Последняя фраза Нанни прозвучала как опровержение критики со стороны маэстро Торриани. Ему было прекрасно известно, что большинство доминиканцев были томистами – последователями взглядов Фомы Аквинского, вдохновителем которых являлся Аристотель, и врагами идей, способствовавших возвращению из забвения Платона. Мой магистр понял, что ему следует уступить, поэтому он с покорным видом опустил глаза и попрощался.

– Святейшество. Преосвященный Аннио, – учтиво поклонился он. – Не стоит сейчас размышлять над источниками, породившими миланскую «Тайную вечерю», пока не все факты проверены. С вашего благословения мы продолжим наше расследование с тем, чтобы установить, какого рода нарушения нашей доктрины допускает Леонардо.

– Если таковые имеются, – подчеркнул Нанни.

Папа попрощался с Торриани и, осенив его крестным знамением, добавил:

– Прежде чем вы покинете нас, падре Горриани, я хотел бы дать вам совет: впредь будьте осмотрительнее.

35

Никогда прежде я не видел таких вытянутых лиц, какие были у братьев Санта Мария в это воскресное утро. До того как зазвонил колокол к заутрене, приор лично всех разбудил, обойдя весь монастырь – келью за кельей. Он громогласно распорядился, чтобы мы как можно скорее привели себя в порядок и подготовили свою совесть к чрезвычайному капитулу общины.

Разумеется, все беспрекословно повиновались. Не было ни одного монаха, который не понимал бы, что рано или поздно, но смерть ризничего коснется всех. Быть может, поэтому все начали опасаться друг друга. В глазах чужака, вроде меня, в монастыре сложилась невыносимая обстановка. Братья стали сбиваться в группки по территориальному признаку. Монахи с юга Милана не разговаривали с уроженцами его северной части, которые, в свою очередь, избегали общения с теми, кто родился в районе озер, как будто они имели какое-то отношение к ужасной кончине брата Гиберто. Санта Мария раздробилась... и я пребывал в неведении относительно причин этого явления.

В то утро, умывшись и одевшись в полумраке, я понял всю глубину кризиса. Хотя все монахи общины подозревали друг друга, они, похоже, были едины в одном – в необходимости держать меня как можно дальше от своих невзгод. Это объяснялось тем, что больше всего они боялись одного – а именно того, что я как инквизитор мог открыть процесс против их общины. Их приводил в ужас слух о том, что брат Гиберто умер, проповедуя доктрину катаров. Разумеется, никто не осмеливался произнести это вслух. На меня косились, как будто это я заставил повеситься брата Александра, а затем так повлиял на ризничего, что тот повредился в уме. Вот какой дьявольской властью меня наделили!

Однако, что привлекло мое внимание, так это проворство, с которым Виченцо Банделло сумел извлечь выгоду из этих страхов.

Разбудив всех, приор пригласил расположиться вокруг большого ненакрытого стола, который приказал принести в зал возле конюшен. Было очень холодно, помещение освещалось значительно хуже, чем наши кельи. Но именно там, передвигаясь чуть ли не на ощупь, мы стали участниками подготовленного приором плана. Он объявил, что от заутрени до вечерней службы нам всем предстоит молиться, анализировать свои грехи, участвовать в покаянии и публичной исповеди. Когда же день закончится, группа монахов, назначенных им самим, отправится к Галерее Мертвых, чтобы эксгумировать останки брата Александра Тривулцио. Они не только отнимут у земли то, что было ей ранее отдано, но вынесут отнятое подальше за городские стены, чтобы совершить над останками библиотекаря акт экзорцизма – сжечь и развеять по ветру. Точно так же надлежало поступить и с прахом брата Гиберто.

Банделло стремился очистить монастырь еще до наступления ночи. Он, который так свято верил в невиновность брата библиотекаря и даже настаивал на том, что тот пал жертвой заговора, понял: брат Александр жил, отвернувшись от Христа, чем поставил под удар нравственную целостность его приората.

Я наблюдал за тем, как Марио Сфорца, могилыцик, нервно крестился на дальнем конце стола.

Падре Виченцо был серьезен и молчалив, как никогда. В эту ночь он плохо спал. Мешки под глазами опустились почти до щек, придавая ему вид отчаявшегося и опустошенного человека. Отчасти ответственность за столь плачевное состояние лежала на мне. Накануне вечером, когда маэстро Торриани и Папа Александр встречались в Риме, Банделло и ваш покорный слуга пытались понять, что именно означало проникновение в общину двух катаров. Милан, как я ему объяснил, подвергся самому сильному за последние сто лет нападению сил зла. Все мои источники это подтверждали. Вначале приор смотрел на меня недоверчиво, как будто сомневаясь, что недавно прибывший может разбираться в проблемах его епархии, но по мере того, как я излагал свои аргументы, его отношение изменилось.

Я убедил его в том, что странные смерти внутри общины нельзя объяснить простым стечением обстоятельств. Я растолковал ему, каким образом эти смерти были связаны с убийствами паломников в церкви Святого Франциска. Полиция иль Моро предоставила мне основания для подобного утверждения. Ее представители установили, что эти несчастные умерли, не оказав сопротивления, подобно брату Александру. Более того: точным местом преступлений в монастыре францисканцев являлся главный алтарь. Все паломники погибли перед картиной маэстро Леонардо под названием «Мадонна». Это, а также тот факт, что все их пожитки состояли из ковриги хлеба и пачки картинок, и привлекло мое внимание. Содержимое котомок погибших паломников было одинаковым, как если бы это являлось частью какого-то тайного ритуала. Быть может, это неизвестный доселе ритуал катаров?

Я напомнил приору о том странном факте, что именно Леонардо являлся источником всех проблем. Брат Александр умер после того, как позировал ему для портрета Иуды Искариота, и мне было известно, что ризничий также принадлежал к числу симпатизировавших тосканцу монахов. Не говоря уже о донне Беатриче, которой покровительство Леонардо стоило жизни. Как можно было не заметить единой нити, соединявшей эти события? Разве не было очевидным то, что Леонардо да Винчи окружали влиятельные враги, быть может, как и мы, возмущенные его ересью, но способные прибегнуть к насилию, чтобы разделаться с художником и близкими ему людьми?

Это уже привело к жертвам, а вероятность того, что их число возрастет, и заставила меня поговорить с Банделло относительно Прорицателя. Мне кажется, я поступил правильно.

Вначале, пока я объяснял ему, что в Риме уже знают о лавине несчастий, постигших его монастырь, он смотрел на меня настороженно. Я поведал, что высокие инстанции в течение некоторого времени получали сообщения таинственного информатора, который предвещал все ныне происходящее в случае, если работа над «Вечерей» не будет прекращена. По этим донесениям у нас сложилось представление об анониме как о человеке умном, проницательном, возможно доминиканце, скрывающем свою личность из опасения впасть в немилость герцога. Не было никаких сомнений в том, что именно отчаяние подтолкнуло этого человека к действиям против маэстро. Похоже, им руководит навязчивая идея морального и физического уничтожения художника. Одним словом, необходимо как можно скорее установить личность этого человека, чтобы положить конец цепочке смертей и получить неоспоримые доказательства вины Леонардо, которыми, по его утверждению, он располагал.

– Если я не ошибаюсь, падре, отсутствие реакции Рима на предупреждения вынудило его взять дело правосудия в свои руки.

– Но почему, падре Лейр? Что может иметь этот человек против нашего художника? – изумленно вопрошал приор.

– Я много об этом думал и, поверьте, вижу лишь одно возможное объяснение. – Банделло заинтригованно смотрел на меня, взглядом приглашая продолжать. – Моя гипотеза такова: в недалеком прошлом Прорицатель был сообщником Леонардо и даже разделял его еретические взгляды. Возможно, по какой-то причине (ее нам еще предстоит установить) наш человек разочаровался в художнике и решил на него донести. Вначале он был одержим написанием писем в Рим, информируя нас о преступлениях Леонардо против веры и о скрытых в «Вечере» низостях. Однако наш скептицизм привел его в отчаяние, и он решил перейти к действиям.

– К действиям? Я вас не понимаю.

– Не могу упрекнуть вас в этом, приор. Даже я не располагаю пока всеми необходимыми ключами. Однако моя гипотеза обретает смысл, в случае если Прорицатель являлся катаром, так же, как Александр или Гиберто. В течение некоторого времени он считал себя наследником истинных апостолов Христа, и, как и они, терпеливо ожидал Второго Пришествия Мессии. Это мечта каждого bonhomme. Они уверены, что этот день подтвердит истинность их религии в глазах всех христиан. – К этому моменту я уже полностью завладел вниманием падре Виченцо и торжественным тоном завершил свою речь. – Уверен, после долгого и бесплодного ожидания случилось нечто серьезное, после чего Прорицатель утратил веру, отрекся от обетов, воспрещающих «праведникам» прибегать к насилию, и решил кровью отомстить за потерянное с ними время.

– Это ужасное обвинение, падре.

– Давайте рассмотрим факты, приор. Катары очень хорошо знают Новый Завет, поэтому, когда Прорицатель убил брата Александра, он приложил усилия к тому, чтобы это выглядело как самоубийство. Леонардо, в свою очередь, сразу все понял, и, хотя он попытался отвлечь внимание полиции, меня он невольно навел на след: Александр умер так же, как Иуда Искариот, после того как донес на Христа.

– И какое это может иметь значение?

– Еще какое, приор. Символы являются движущей силой в мироздании катаров. Если бы Прорицателю удалось убедить сообщество совершенных в том, что предшествовавшие смерти Христа события повторяются, это означало бы для них, что близится Второе Пришествие. Понимаете? «Самоубийство» библиотекаря было для них знаком того, что мир находится на грани исполнения пророчеств: скоро Христос снова придет на землю, и его вера воссияет, восстав из мрака.

– Парусия [45]45
  Парусия (греч.) – термин, обозначающий в Новом Завете явление Господа Иисуса во Славе при конце времен. (Примеч. пер.)


[Закрыть]…

– Именно. Поэтому последние события произвели впечатление на Гиберто, и он, отбросив опасения, принялся проповедовать доктрину катаров, бесстрашно пожертвовав собой в твердой уверенности, что, когда на землю спустится Господь, он обретет спасение и восстанет из мертвых. Прорицатель осуществляет свою месть с дьявольской изобретательностью.

– Похоже, вы не сомневаетесь в своей правоте.

– Вы правы, – согласился я. – Я уже упоминал о том, что наш информатор – это неординарный человек. Он очень умен, все его действия продуманы. Место, где был повешен Александр, тоже выбрано не случайно.

– В самом деле?

– Мне показалось, вы уже понимаете, – цинично улыбнулся я. – Когда я осматривал галерею Дворца Справедливости, то обратил внимание на балку, на которой он повесил нашего библиотекаря. Там имеется любопытный барельеф. Это изображение некоего Орландо да Трессано, который в древности являлся молотом еретиков. Надпись под барельефом гласит: «Spada в Tutore della fedeper averfatto bruciare come si doveva i Catari» [46]46
  Меч и учитель веры, покаравший катаров огнем, как они того и заслуживали (и тал.).


[Закрыть]. Занятная шутка, вы не находите?

Виченцо Банделло замер в изумлении. Он и не догадывался, как далеко чума ереси проникла в его монастырь.

– Скажите мне, падре Лейр... По вашему мнению, насколько сильно Прорицателю удалось ввести катаров в заблуждение?

– Достаточно для того, чтобы эти паломники из монастыря францисканцев покинули свое убежище в горах и явились в город со стремлением обрести спасение. Близящаяся Parusia заставила их безропотно расстаться с жизнью. Прорицатель добился того, что община катаров сама пошла на казнь. Надо полагать, теперь только вопрос времени: когда маэстро Леонардо совершит неверный шаг.

– Но тогда... – замялся приор, – вы считаете, что Прорицатель по-прежнему находится среди нас?

– Я в этом убежден, – улыбнулся я. – Он скрывается, потому что знает, что теперь уже поздно молить вас о прощении. Он не только согрешил против доктрины Церкви, но и нарушил заповедь: «Не убий».

– Как же мы его опознаем?

– К счастью, он допустил небольшую оплошность.

– Оплошность?

– В своих первых письмах, когда он еще надеялся на вмешательство Рима, он дал нам ниточку, чтобы мы могли его разыскать.

Морщинистое лицо приора вытянулось от удивления. Его мозг, привычный к установлению связей между разрозненными фактами и разгадыванию загадок, выдал ему молниеносное решение.

– Ну конечно! – воскликнул он, хватаясь за голову. – Это же ваша загадка! Подпись Прорицателя! Именно поэтому она и была написана на карте, найденной на теле библиотекаря!

– Брат Александр хотел самостоятельно распутать эту тайну. Я по неосторожности предоставил ему текст, и, возможно, именно любопытство и приблизило его кончину.

– В таком случае, падре Лейр, он у нас в руках. Чтобы его найти, нам достаточно всего лишь расшифровать его ребус.

– Хотелось бы, чтобы это было так легко.