Текст книги "Тайная вечеря"

Автор книги: Хавьер Сьерра

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

9

– Вы слыхали о новом госте в монастыре Санта Мария?

Леонардо, по обыкновению, проводил остатки светового дня, созерцая «Тайную вечерю». Заходящее солнце постепенно преображало фигуры сидящих за столом в красноватые тени, а затем в неясные зловещие очертания. Маэстро часто захаживал в монастырь лишь для того, чтобы поразмыслить над своей любимой работой и отвлечься от иных дел. Герцог торопил его, чтобы он поскорее заканчивал колоссальную конскую статую в честь Франческо Сфорца. Этот монумент занимал все время и внимание Леонардо, хотя даже иль Моро понимал, что настоящей его страстью оставалась фреска в трапезной Санта Мария. Написанная маслом и занимающая площадь пять на девять метров, она была его самой грандиозной работой. Одному Богу известно, когда он ее закончит, но столь незначительное обстоятельство не беспокоило гения. Стоя перед волшебным творением, он так глубоко погрузился в свои размышления, что Марко ди Оджоне, самому любопытному из учеников тосканца, пришлось повторить свой вопрос.

– Вы в самом деле ничего о нем не слышали?

Маэстро рассеянно покачал головой. Марко часто замечал здесь белоснежную густую гриву учителя в конце рабочего дня – тот сидел на деревянном ящике посреди трапезной.

– Но, – он запнулся, – это кто-то интересный, caro [12]12
  Дорогой (итал.).


[Закрыть]?

– Это инквизитор, маэстро.

– Ага, так, значит, страшная канцелярия.

– Судя по всему, учитель, он тоже очень интересуется нашими секретами.

Леонардо, сделав над собой усилие, оторвал взгляд от «Cenacolo» [13]13
  Разговорный вариант названия «Тайной вечери» в Милане.


[Закрыть] и посмотрел на своего ученика. В голубых глазах Марко читалась озабоченность, как будто близость представителя святой инквизиции пробудила в его душе какие-то тайные опасения.

– Мои секреты? Ты спрашиваешь о них уже во второй раз, Марко. Они все здесь. Вчера я тебе это говорил. Они на виду. Я понял еще много лег назад, что, если хочешь что-то спрятать от человеческой глупости, лучше места не найдешь, чем поместить это на виду. Ты это понимаешь, не так ли?

Марко неуверенно кивнул. От хорошего настроения, которым маэстро лучился вчера, не осталось и следа.

– Я много думал над тем, что вы мне сказали, маэстро. И кажется, я кое-что понял.

– Неужели?

– Хотя вы работаете в святом храме под наблюдением святых отцов, в своей «Вечере» вы не пожелали изобразить первую Христову мессу. Я прав?

Кустистые седые брови Леонардо изумленно приподнялись. Но Марко уверенно продолжал:

– Не притворяйтесь удивленным, маэстро. У вас Иисус не держит в руке облатку, он не устанавливает евхаристию, а его ученики не едят и не пьют. Они даже не получают его благословение.

– Продолжай, – воскликнул Леонардо. – Не останавливайся. Ты на верном пути.

– Но вот чего я не понимаю, маэстро, так это зачем вы изобразили узел на краю скатерти в углу стола. Вино и хлеб фигурируют в Писании, рыбу, несмотря на то, что о ней не упоминает ни один из евангелистов, можно понять как символ самого Христа. Но кто слыхал хоть что-нибудь об узлах на пасхальной скатерти?

Леонардо вытянул руку в сторону ди Оджоне, жестом подзывая его к себе.

– Вижу, ты твердо решил проникнуть в тайну этой фрески. Это хорошо.

– Но я, верно, все еще далек от разгадки?

– Пусть достижение цели не будет для тебя главным, Марко. Главное, следуй по пути.

Глаза Марко широко раскрылись в изумлении.

– А вы меня действительно слушали, маэстро? Или вас совсем не беспокоит то, что сюда прибыл инквизитор и расспрашивает всех о вашей Святой вечере?

– Нет.

– Нет? И это все?

– А что ты хочешь, чтобы я тебе сказал? У меня есть причины для беспокойства поважнее. Например, окончание вот этой самой «Вечери» и... ее секрет. – Леонардо с улыбкой подергал себя за бороду: – Видишь ли, Марко, когда ты в конце концов раскроешь этот секрет и впервые его прочитаешь, ты уже никогда не сможешь не обращать на него внимания. И будешь себя спрашивать, как ты мог быть так слеп. Именно такие, и никакие другие, секреты лучше всего защищены. Те, что прямо у нас под носом, но которых мы не видим.

– Но как мне научиться читать ваше произведение, маэстро?

– Следуя примеру великих людей нашего времени. Таких как Тосканелли, географ, который скрыл свою собственную тайну на виду у всей Флоренции.

Ученик никогда ничего не слышал об этом старинном приятеле Леонардо. Во Флоренции его называли Физиком, и, хотя он давным-давно снискал себе известность как рисовальщик карт, прежде он занимался медициной и взахлеб читал произведения Марко Поло.

– Но тебе ведь ничего об этом не известно, – покачал головой Леонардо. – Чтобы ты больше меня не обвинял в том, что я не учу тебя читать секреты, расскажу тебе о том, что Тосканелли оставил во флорентийском соборе.

– Правда? – Марко превратился в слух.

– Когда будешь в этом городе, непременно обрати внимание на огромный купол, который соорудил над собором Филиппо Брунеллески. Спокойно входи под него и ищи маленькое отверстие, пробитое в нем сбоку. В праздники Святого Иоанна Крестителя и Святого Иоанна Евангелиста, в июне и декабре, луч полуденного солнца пронзает это отверстие на высоте более восьмидесяти метров и освещает мраморную линию, которую мой друг Тосканелли старательно вымостил в полу.

– Но для чего, маэстро?

– Ты не понимаешь? Это календарь. Таким образом отмечено солнцестояние, которое знаменует начало зимы и лета. Юлий Цезарь был первым, кто начал этот отсчет и установил, что длительность года составляет триста шестьдесят пять дней с четвертью. Он изобрел високосный [14]14
  В 1582 году, во времена Папы Григория XIII, юлианский календарь подвергся серьезным изменениям, что положило начало действующему григорианскому календарю.


[Закрыть] год. И все благодаря наблюдениям за прохождением Солнца над линией, подобной этой. А затем Тосканелли решил посвятить ему это изобретение. Знаешь как?

Марко пожал плечами.

– Разместив в начале совершенно нехарактерного для церкви мраморного меридиана знаки Козерога, Скорпиона и Овна.

– А какое отношение знаки зодиака имеют к чествованию Цезаря, маэстро?

Леонардо улыбнулся.

– Здесь-то и таится секрет. Если взять по две первые буквы из названия каждого знака и расположить их по порядку, то получим искомое имя [15]15
  Capricornio, Escorpio, Aries – названия соответствующих знаков зодиака в испанском языке. Взяв по две первые буквы из каждого слова, получим имя Caesar. (Примеч. пер.)


[Закрыть].

– Це-зарь... Ясно как день. Блестяще!

– Согласен.

– А ваша «Cenacolo» тоже таит в себе нечто подобное, маэстро?

– Что-то в этом роде. Но я сомневаюсь, что этот инквизитор, которого ты так боишься, хоть что-нибудь здесь обнаружит.

– Но ведь...

– И конечно же, узел – это один из многих символов, сопровождающих Марию Магдалину. На днях я тебе все объясню.

10

Должно быть, я так и заснул, уронив голову на столик.

Когда около трех утра, сразу после заутрени, брат Александр принялся трясти меня за плечо, я почувствовал, что всем моим телом овладело какое-то болезненное оцепенение.

– Падре, падре! – просипел библиотекарь. – Вы хорошо себя чувствуете?

– Следовало что-то ему ответить, поскольку между встряхиваниями библиотекарь сделал замечание, которое меня сразу разбудило.

– Вы разговаривали во сне! – он захохотал, как будто продолжал насмехаться над моей неспособностью разгадывать головоломки. – Брат Маттео, племянник приора, услыхал, как вы бормочете какие-то латинские фразы, и прибежал в церковь, чтобы предупредить меня. Он решил, что в вас вселился бес.

Склонившись ко мне, словно собирался проткнуть своим орлиным носом, Александр посмотрел на меня, и на его лице застыло странное выражение веселья и озабоченности.

– Все в порядке, – зевнув, успокоил его я.

– Падре, вы очень много работаете. С тех пор как приехали, вы почти ничего не ели. И от моей бессонницы вам никакого прока. Вы уверены, что я ничем не могу помочь?

– Нет, поверьте, в этом нет необходимости. – Тупость библиотекаря, проявившаяся в загадке с крючком, не оставляла особых надежд на помощь.

– А что это за демоны такие, которым надо сосчитать глаза? Вы все о них твердили.

Я побледнел.

– Я это говорил?

– Да, и еще что-то о месте под названием Вифания. Вы часто упоминали отрывки из Библии, что-то о воскресшем Лазаре и тому подобное. Этот Лазарь из Вифании?

Бесхитростность брата Александра, похоже, не имела границ.

– Я сомневаюсь, что вы это поймете, брат.

– А вы проверьте. – И монах грациозно поклонился. Он стоял почти вплотную и разглядывал меня со все возрастающим интересом. Огромный кадык ходил ходуном на его шее. – В конце концов, я в этом монастыре считаюсь интеллектуалом.

Я пообещал удовлетворить его любопытство в обмен на что-то съедобное. Я вспомнил, что не поужинал в первый вечер в Санта Мария. Мой желудок бурчал под сутаной. Заботливый библиотекарь отвел меня в кухню и выставил на стол остатки вчерашнего ужина.

– Это панцанелла, падре, – пояснил он, протягивая большую глиняную миску с еще теплой едой.

– Панцанелла? – Миска приятно согревала заледеневшие руки.

– Похлебка из огурцов, лука и хлеба. Попробуйте. Вы сразу почувствуете себя лучше.

Эта густая и ароматная болтанка бальзамом скользнула в желудок. За окнами чернела ночь, тусклая свеча освещала стол, а я поглощал великолепные слоеные пирожные под названием торроне. Закусив парочкой сушеных фиг, и наконец почувствовал, что на сытый желудок ко мне вернулась способность соображать.

– Вы не едите, брат Александр?

– О нет, – улыбнулся верзила. – Пост не позволяет. Я начал поститься еще до вашего приезда.

– Понимаю.

На самом деле мне было совершенно все равно.

«Итак, я уснул и проговаривал первые строки подписи Прорицателя?» – упрекнул я себя.

В этом не было ничего удивительного. Пока я благодарил брата Александра за его заботу и возносил заслуженную хвалу монастырской стряпне, я вспомнил о том, что еще в Вифании решил, что эти стихи взяты не из евангельских текстов. Да и вообще, их невозможно было соотнести ни с сочинениями Платона, ни с кем-либо из классиков, и уж тем более они не имели ничего общего с писаниями отцов Церкви или книгами канонического права. Эти семь строк пренебрегали простейшими правилами шифрования, используемыми кардиналами, епископами, приорами и настоятелями. Служители церкви шифровали почти всю свою переписку на территории папских государств, опасаясь шпионажа. Очень редко можно было прочесть хоть одну фразу. Письма переводились с официально принятой латыни на некий жаргон – беспорядочный набор согласных и чисел. Это достигалось путем искусных подстановок, трафареты для которых изобрел мой любимый Леон Баттиста Альберти. Как правило, трафареты представляли собой несколько дисков, наложенных друг на друга, на краях которых располагались буквы. Пройдя краткий инструктаж и приобретя некоторую сноровку, было нетрудно зашифровать любое послание путем замены букв внешнего диска буквами внутреннего.

В подобных предосторожностях была своя логика: курия настолько боялась разоблачений со стороны ненавистных ей дворян или со стороны придворных, против которых она плела бесконечные интриги, что Вифания очень быстро превратилась в абсолютно необходимый для управления Церковью инструмент. Но как объяснить все это Александру? Как сознаться, что мучающий меня ключ является производной хорошо известных мне методов шифрования и что именно поэтому эта задача завладела всеми моими мыслями?

Нет. Oculos ejus dinumera не относится к числу задач, которые можно легко объяснить человеку, не разбирающемуся в секретных кодах.

– Позвольте осведомиться, о чем это вы так задумались, падре Лейр? Я начинаю подозревать, что вы меня совсем не замечаете.

Брат Александр тянул меня за рукав сутаны в сторону спален, расположенных где-то по ту сторону тускло освещенных коридоров монастыря.

– Теперь, когда вы поели, вам лучше отдохнуть до начала мессы, – отеческим тоном приговаривал он, что странным образом сочеталось с насмешливой гримасой, которой он меня постоянно удостаивал с момента нашей первой встречи. – Я вас разбужу до рассвета, и вы мне расскажете, чем вы вообще занимаетесь. Договорились?

Я неохотно согласился.

В келье царил могильный холод, поэтому ложиться в сырую и жесткую постель привлекало меня еще меньше, чем бодрствовать. Я попросил библиотекаря зажечь и оставить на столе свечу. Мы условились встретиться на рассвете в галерее монастырской больницы, чтобы обсудить кое-что. Не то чтобы меня привлекала идея делиться деталями моей работы с кем бы то ни было. Но я еще не засвидетельствовал свое почтение приору Санта Мария, и внутреннее чутье подсказывало мне, что брат Александр, несмотря на свою неопытность по части головоломок, мог пригодиться в этом непростом деле.

Не раздеваясь, я упал на кровать и укрылся единственным одеялом. Уставившись на побеленный деревянный потолок, я вновь принялся ломать голову над своими зашифрованными стихами. Меня преследовало чувство, что я что-то упустил. Какую-то простую до абсурдности, но основополагающую деталь. Сна у меня не было ни в одном глазу, поэтому я перебрал все, что мне было известно об этих строках. Если мои суждения верны, а рассудок в столь поздний час продолжал повиноваться, было ясно, что имя нашего анонимного информатора или его число было скрыто в двух первых строках.

Это была занятная игра. У некоторых иудейских слов помимо значения была еще определяющая, которая дополняла его смысл. Последующие два доминиканских девиза указывали, что автор писем был проповедником. В этом я был почти уверен. Но как насчет предыдущих фраз?

 
Сосчитайте его глаза,
но не смотрите ему в лицо.
Число моего имени
обнаружите у него на боку.
 

Глаза, лицо, число, имя, бок...

Вокруг царил полумрак, рассудок начинал мне изменять от переутомления, когда я вдруг понял. Возможно, меня ждал очередной тупик, но вдруг проблема с числом имени мне показалась не такой бессмысленной, как прежде. Я вспомнил слово гематрия — им иудеи обозначали дисциплину, наделявшую каждую букву алфавита числовым значением. Иоанн в своем Апокалипсисе использовал ее виртуозно, сказав: «Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое; число его шестьсот шестьдесят шесть». Три шестерки действительно имели отношение к самому жестокому из всех людей своего времени – Нерону Цезарю, сумма букв имени которого и давала это ужасное трехзначное число. А что, если Прорицатель – крещеный иудей? Что, если он опасается преследования и именно поэтому и скрывает свою личность? Кто из монахов Санта Мария мог знать, что Святой Иоанн был посвящен в искусство гематрия и смел указать на Нерона, не подвергая опасности свою жизнь?

Быть может, Прорицатель поступил так же?

В полудреме, в состоянии лихорадочного возбуждения, я применил этот принцип к латинскому алфавиту. Если А (по-иудейски алеф) соответствует единице, Б (бет) – двойке и так далее, было нетрудно преобразовать в число любое слово. Достаточно было всего лишь сложить между собой полученные таким образом числа, чтобы получить определенное числовое значение. Число. Иудеи, к примеру, подсчитали, что полное и тайное имя Яхве в сумме давало семьдесят два. Каббалисты – маги иудейских чисел – запутали все еще больше своими поисками семидесяти двух имен Бога. В Вифании мы часто над этим потешались.

В нашем случае, к несчастью, все было более запутано, ведь мы даже не знали числового значения имени автора... то есть если оно вообще у него было. Разве только... следуя в точности указаниям, предложенным в стихах, мы сможем обнаружить это имя на боку кого-то с глазами, кому нельзя смотреть в лицо.

В борьбе с этой загадочной, как сфинкс, задачей меня и сморил сон.

11

Брат Александр был пунктуален – вскоре после заутрени он уже стоял возле моей постели. Со счастливой улыбкой на лице он походил на недавно принятого в монастырь послушника. Не каждый день прибывшие из Рима доктора делились с ним важными тайнами, и он, видимо, решил сполна насладиться днем своей славы. Тем не менее у меня возникло ощущение, что он намеревается делать это постепенно, как будто опасаясь, что «откровение» случится слишком быстро и он останется неудовлетворенным. Поэтому он решил, что раннее утро – лучшее время для подобных признаний. Хотя оставались неясными его намерения: был ли он учтив или просто хотел растянуть удовольствие от опеки надо мной. Так или иначе, вначале мне предстояло познакомиться с остальными братьями.

Часы на куполе церкви архитектора Браманте пробили пять, когда в полумраке я плелся за библиотекарем к храму, расположенному в противоположном от келий конце монастыря, неподалеку от библиотеки и трапезной. Его узкий свод вздымался над четырехугольным нефом скромных размеров. Гранитные колонны, казалось, были выдернуты из какого-то римского мавзолея, а стены от пола до потолка покрывали фрески с геометрическим орнаментом, изображениями солнца с расходящимися лучами. На меня это произвело впечатление перегруженности.

Мы опоздали. Столпившись у главного алтаря, братья Санта Мария читали хвалебный молебен при слабом свете двух огромных канделябров. Было холодно, и пар от дыхания монахов окутывал их лица подобно густому загадочному туману. Мы с Александром расположились поодаль, опершись на пилястр храма.

– Вон там, на краю, – пробормотал библиотекарь, указывая на болезненного вида монаха с миндалевидными глазами, седыми вьющимися волосами и орлиным профилем, – наш приор, Виченцо Банделло. Это образованнейший человек. Он уже много лет борется с францисканцами и их идеей непорочного зачатия Девы Марии... Хотя, честно говоря, многие здесь полагают, что он все равно проиграет.

– Он доктор теологии?

– Разумеется, – последовал категоричный ответ. – Справа от него смуглый юноша с длинной шеей – это его племянник Маттео.

– Да, я его уже видел.

– Все наши братья верят, что однажды он станет известным писателем. А вон там, подальше, возле входа в ризницу, стоят братья Андреа, Джузеппе, Лука и Джакопо. Они братья не только во Христе: их родила одна женщина.

Я разглядывал их лица, стараясь запомнить имена.

– Вы, кажется, говорили мне, что считанные единицы здесь умеют бегло читать и писать?

Конечно, брат Александр не мог знать, с какой целью я задаю этот вопрос. Если бы он дал мне точный ответ, количество подозреваемых сразу значительно сократилось бы. Прорицатель мне представлялся человеком просвещенным, искушенным во многих областях знаний и занимающим высокое положение при дворе герцога. Сейчас вероятность того, что мои усилия потерпят неудачу, представлялась мне достаточно высокой (до сих пор не давала покоя моя нерасторопность при разгадывании музыкальной головоломки Леонардо). Если дела пойдут из рук вон плохо, мне придется прибегнуть к методу дедукции. Или вовсе надеяться на везение.

Библиотекарь обвел взглядом собравшихся, припоминая уровень грамотности каждого.

– Так, посмотрим, – пробасил монах, – брат Гульелмо, повар, любит читать и декламировать стихи. Одноглазый Бенедетто много лет работал переписчиком. Бедняга лишился глаза, спасая Часослов во время нападения на его монастырь в Кастельнуово. С тех пор он всегда в плохом настроении. Он против всего возражает: что бы мы ни делали, ему все не нравится.

– А мальчик?

– Маттео... Я вам уже говорил, он пишет божественно. Ему только двенадцать лет, но он очень смышленый и живой... Дальше... – Библиотекарь снова запнулся. – Адриано, Стефано, Николу и Джорджио я учил читать сам. Андреа и Джузеппе тоже.

Количество кандидатов угрожающе возрастало. Я должен был избрать другую стратегию.

– А скажите-ка мне, кто этот красивый и крепкий юноша вон там, слева, – полюбопытствовал я.

– А! Это Мауро Сфорца, могильщик. Он всегда прячется за спинами, как будто боится, что его кто-то узнает.

– Сфорца?

– Ладно уж... Он дальний кузен иль Моро. Несколько лет назад герцог попросил нас принять его в монастырь и обращаться с ним как с равным. Он никогда ничего не говорит. У него всегда такой вот запуганный вид. Злые языки утверждают, что это потому, что он предал своего дядю, Джиана Галеаццо.

– Джиана Галеаццо? – подпрыгнул я. – Вы имеете и виду Джиана Галеаццо Сфорца?

– Да, да. Законного герцога Миланского, умершего три года назад. Того самого, которого отравил иль Моро, чтобы занять его место. Прежде бедный брат Мауро ухаживал за Джианом Галеаццо, и, конечно же, именно он подал пойло из горячего молока, вина, пива и мышьяка, которое расплавило бедняге желудок. Герцог провел три дня и ужасных мучениях и скончался.

– Он его убил?

– Мы придерживаемся мнения, что в данной ситуации его использовали. Но это, – процедил он сквозь зубы, радуясь, что ему удалось меня удивить, – это тайна исповеди. Ну, вы сами понимаете.

С деланным безразличием я изучал Мауро Сфорца, в душе сочувствуя его печальной судьбе. Не по своей воле променять дворцовую жизнь на монастырскую, где все его имущество составляли сутана из грубой шерсти, смена белья и пара сандалий... Юноше досталась горькая чаша.

– Он умеет писать?

Александр не ответил. Он принялся подталкивать меня к группке монахов, не столько чтобы принять участие в молебне, сколько для того чтобы согреться исходящим от них теплом. Приор слегка наклонил голову в знак приветствия и продолжил молитву. Месса длилась до первых лучей солнца, проникших в окошко над главным входом. Не могу сказать, что мое прибытие произвело сенсацию среди монахов. Сомневаюсь, что кроме приора, окинувшего нас цепким взглядом, кто-нибудь вообще меня заметил. Касательно отца Банделло – было очевидно, что мое присутствие его стесняет.

Как только приор благословил всех присутствующих, брат Александр потащил меня на галерею монастырской больницы.

В этот час немногие ночевавшие в больнице пациенты еще спали, и вымощенный красным кирпичом сумрачный дворик был пуст.

– Вчера вы говорили, что хорошо знаете маэстро Леонардо... – как бы невзначай обронил я. Я был уверен, что передышка, так любезно предоставленная мне Александром, подходит к концу, и он вот-вот снова начнет докучать мне расспросами.

– А кто его здесь не знает! Ведь он гений! Странное и уникальное творение Господа.

– Странное?

– Ну, хаотичное. Никогда не знаешь, чего от него ждать – пришел он или уже уходит, собирается он работать в трапезной или просто намерен поразмыслить перед фреской, выискивая огрехи в штукатурке или недостатки в своей картине. Он может целый день провести наверху со своим таккуини [16]16
  Taccuini (итал.) – маленький блокнот.


[Закрыть], все подробно записывая.

– Скрупулезный...

– Что вы! Он неорганизован и непредсказуем, но его любопытство не знает границ. Работая в трапезной, он придумывает всякие безумные приспособления для монастыря: автоматические лопаты для огорода, водопровод для спален, самоочищающиеся голубятни...

– Он сейчас работает над «Тайной вечерей», не так ли? – перебил его я.

Библиотекарь подошел к гранитному колодцу, украшавшему дворик, обернулся и посмотрел на меня так, словно я был диковинным животным.

– Вы до сих пор ничего не поняли? – он широко улыбнулся, как будто уже знал, какого ответа ожидать. Он почти сочувствовал мне! – То, над чем работает маэстро Леонардо в трапезной, это не просто изображение описанного в Евангелиях события, падре Августин. Это шедевр. Вы все поймете, когда увидите фреску.

– В таком случае, Леонардо – виртуоз, несмотря на свои странности.

– Видите ли, когда мастер Леонардо впервые приехал и наш монастырь три года назад и начал подготовительные работы, приор отнесся к нему с недоверием. Фактически, поскольку я отвечаю за архивы Санта Мария и за наш будущий scriptorium [17]17
  Место, где создаются и хранятся рукописи.


[Закрыть], мне было поручено написать во Флоренцию, дабы удостовериться в том, что этому тосканцу можно доверять: выдерживает ли он сроки, стремится ли к совершенству в работе, не является ли одним из охотников за легкими деньгами, которые бросают дело, не доведя его до конца, а потом с ними приходится судиться, чтобы они закончили заказ.

– Но, если я не ошибаюсь, его рекомендовал лично герцог.

– Верно. Но для нашего приора это не является достаточной гарантией.

– Ну хорошо, продолжайте. Что вы выяснили? Точен Леонардо или хаотичен?

– И то и другое!

– То и другое? – нетерпеливо переспросил я.

– Я же говорил вам, что он странный? Как художник, он, несомненно, самый удивительный из всех, кого мне только доводилось видеть. Но он и самый строптивый. Ему нужно заплатить целое состояние, чтобы он в срок закончил работу. Но вообще-то, этого он не сделал ни разу. Хуже того, он не обращает внимания на требования своих заказчиков, а всегда пишет только то, что сам пожелает.

– Не может быть.

– Но ведь так и есть, падре! Монахи из монастыря Сан Донато в Скопето, что возле Флоренции, пятнадцать лет назад заказали ему картину, посвященную Рождеству нашего Господа... которую он до сих пор не закончил. И это еще не все. Леонардо изменил эту сцену почти до неузнаваемости. Вместо того чтобы изобразить, как жрецы поклоняются младенцу Иисусу, маэстро принялся писать картину под названием «Поклонение волхвов» [18]18
  В настоящее время находится в галерее Уффици во Флоренции.


[Закрыть] и наполнил ее замысловатыми персонажами. Лошади, люди, загадочными жестами указывающие на небо... Всего этого нет в Евангелиях.

Я попытался унять охватившую меня дрожь.

– Вы уверены?

– Я никогда не лгу, – выпалил библиотекарь, – но вы должны знать, что на самом деле это все ерунда.

Ерунда? Если все, на что намекал брат Александр, правда, то Прорицатель был еще очень сдержан в своих опасениях. Этот дьявол да Винчи проник в Милан, имея за плечами богатый опыт манипулирования произведениями искусства. Некоторые наиболее запоминающиеся фразы из писем Прорицателя прокатились в моем мозгу, подобно раскатам грома, предвещающего бурю. Я ждал, что еще расскажет Александр.

– Это получилась необычная картина. На ней даже не было Вифлеемской звезды. Вам это не кажется странным?

– А нам это о чем-нибудь говорит?

– Мне? – Алебастровые щеки брата Александра приобрели теплый персиковый оттенок. Он был польщен тем, что просвещенного римского гостя искренне интересует его мнение. – Честно говоря, я не знаю, что и думать. Я уже говорил вам, что к Леонардо нельзя подходить с общей мерой. Меня не удивляет, что им заинтересовалась инквизиция.

– Инквизиция?

Меня как будто что-то кольнуло в живот. За время недолгого общения брат Александр успел неоднократно проявить невообразимую, как будто врожденную, способность пугать меня. Или это я стал таким восприимчивым? Упоминание о святой инквизиции почему-то породило во мне чувство вины. Как я об этом раньше не подумал? Почему мне не пришло в голову обратиться в главный архив перед поездкой в Милан?

– Я все вам сейчас расскажу. – В его голосе звучал энтузиазм, как будто он был очарован необходимостью припоминать подобные вещи. – Так и не закончив «Поклонение волхвов», Леонардо прибыл в Милан, где подрядился работать на братство Непорочного Зачатия. Ну, вы знаете, это те самые францисканцы, из монастыря Святого Франциска Великого, с которыми постоянно судится наш приор. Но здесь у тосканца возникли те же проблемы, что и во Флоренции.

– Опять?

– Ну конечно. Мастер Леонардо вместе с братьями – Амброджо и Еванджелиста де Предис – должен был изготовить триптих для капеллы. Они получили на троих задаток в двести эскудо. Каждый взялся расписывать определенную часть алтаря. Тосканец отвечал за центральную часть. В его задачу входило изобразить Деву Марию в окружении пророков. На боковых частях триптиха должен был располагаться хор ангелов.

– Можете не продолжать: он не закончил работу...

– А вот и нет. На этот раз мастер Леонардо выполнил свою часть работы, только сделал не то, о чем его просили. Вместо этого он написал Мадонну, укрывшуюся в пещере с младенцами Иисусом и святым Иоанном [19]19
  «Мадонна в гроте», в настоящее время находится в Лувре. (Примеч. ред.)


[Закрыть]. У него еще хватило смелости уверять братьев-францисканцев, что на картине изображена встреча мальчиков, происшедшая в то время, когда семья Иисуса скрывалась от преследований в Египте. Но этого тоже нет ни в одном из Евангелий!

– И конечно же, на него донесли.

– Да, но по другому поводу. Иль Моро вмешался, и делу не был дан ход, а Леонардо избежал верного суда.

Я не знал, стоит ли мне продолжать расспросы. В конце концов, предполагалось, что я буду посвящать в свои тайны. Но его рассказ меня действительно заинтриговал.

– Но что же сообщили инквизиции?

– Что Леонардо почерпнул вдохновение для своей работы в Apocalipsis Nova.

— Я никогда не слыхал о подобной книге.

– Речь идет о еретическом тексте, написанном его старым другом, францисканцем по имени Жоао Мендес да Силва, известным под именем Амадей Португальский. Он умер в Милане в тот самый год, когда Леонардо закончил эту картину. Упомянутый Амадей опубликовал пасквиль, в котором он намекал, что Мадонна и святой Иоанн на самом деле являются главными действующими лицами Нового Завета, а вовсе не Христос.

«Новый Апокалипсис». Я запомнил это название, чтобы внести его в материалы дела, которое, возможно, придется открыть против Леонардо за ересь.

– А как братья установили, что есть какая-то связь между Apocalipsis Nova и картиной Леонардо?

Библиотекарь расплылся в улыбке:

– Это было очевидно. Картина изображала Мадонну рядом с Иисусом и ангела Ариэля возле Иоанна Крестителя. По правилам Иисус должен был бы благословлять Иоанна, но на картине происходит обратное! Более того, Мадонна не обнимает своего первенца, а как будто защищает Иоанна, протянув над ним руку. Теперь вам понятно? Иоанн на картине Леонардо не только усыновлен Богородицей, он еще и благословляет самого Христа, демонстрируя тем самым свое превосходство над Спасителем.

Я с энтузиазмом поздравил брата Александра:

– Вы очень тонкий наблюдатель. Вы многое прояснили для стоящего перед вами раба Божьего. Я перед вами в долгу, брат.

– Если вы спрашиваете, я обязан отвечать. Это обет, который я всегда исполняю.

– Как пост?

– Да, как пост.

– Я восхищаюсь вами, брат. Правда.

Свет вокруг нас все больше раздвигал сумрак, пробуждая окутанные тенями барельефы и орнаменты. Библиотекарь раздулся, как павлин, и отважился нарушить навязанное ему выжидание:

– Быть может, теперь вы позволите мне помочь вам с вашими загадками?