Текст книги "Тайная вечеря"

Автор книги: Хавьер Сьерра

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)

12

Я пока не знал, что ему ответить.

Помимо брата Александра я довольно часто общался еще с одним монахом монастыря Санта Мария, а именно с племянником приора Маттео. Это был еще совсем юный, но очень смышленый и любознательный для своего возраста мальчик. Возможно, поэтому юный Маттео не смог устоять перед соблазном расспросить меня о жизни в Риме, в великом городе.

И я поведал ему о дворцах и множестве церквей и монастырей, о которых он и представления не имел. То, что я услышал взамен, заставило меня усомниться в искренности библиотекаря.

Со смехом он рассказал мне, что лишь одно способно вывести из себя его дядю, приора.

– И что же это? – Я был заинтригован.

– Брат Александр и Леонардо, с засученными рукавами готовящие в кухне салат.

– Леонардо спускается в кухню?

От удивления я застыл с открытым ртом.

– Еще бы! Если только у него нет других дел. Когда маэстро нужен моему дяде, то тот знает, где его искать. Он может так ни разу и не обмакнуть кисть за целый день, но с удовольствием проводит по нескольку часов у печи. Вам известно, что во Флоренции Леонардо держал таверну, в которой он сам готовил?

– Нет.

– Он сам мне об этом рассказал. Она называлась «Знамя трех лягушек Сандро и Леонардо».

– В самом деле?

– Ну конечно! Он рассказывал, что открыл эту таверну имеете со своим другом, тоже художником, Сандро Боттичелли.

– И что же случилось?

– Ничего! Просто посетителям не понравились их овощные блюда и анчоусы, завернутые в капустные листья, как и лягушки, вырезанные из огурчиков и салата.

– А здесь он готовит то же самое?

– Ну... – Маттео снова заулыбался. – Мой дядя ему не позволяет. С тех пор как он приехал в наш монастырь, он только то и делает, что уничтожает припасы. Он говорит, что ищет меню для «Вечери», что кушанья на столе так же важны, как и лица апостолов... Вот уже несколько недель он потчует своих учеников и друзей за огромным столом, который поставил в трапезной. При этом они осушают монастырские винные погреба. [20]20
  Эти факты являются исторически достоверными. В письме Лодовико иль Моро, написанном в пасхальную неделю 1496 года, брат Виченцо Банделло пишет: «Мой синьор, прошло уже больше года с тех пор, как вы направили ко мне маэстро Леонардо для выполнения заказа. За все это время он не нанес на стену ни одного мазка, зато погреба приората серьезно пострадали – они почти пусты. Кроме того, маэстро Леонардо настаивает на том, чтобы перепробовать все вина, чтобы выбрать наиболее подходящее для своего шедевра. На уговоры использовать любое вино он не поддается. Все это время мои братья недоедают, а маэстро Леонардо день и ночь удовлетворяет свои прихоти в нашей кухне. По его утверждению, он готовит блюда, которые будут стоять на столе на его картине, но каждый раз чем-то недоволен. В результате два раза в день он кормит этими кушаньями своих учеников и слуг. Мой синьор, я умоляю вас поторопить маэстро Леонардо с окончанием картины, поскольку присутствие в монастыре его самого и его шайки грозит нам полной нищетой».


[Закрыть].

– А брат Александр ему помогает?

– Брат Александр? – повторил мальчик. – Он в числе прочих усаживается за стол, чтобы угоститься. Леонардо говорит, что это помогает ему изучать их силуэты, а также изображать на картине то, что они едят. Но никто ни разу не видел, чтобы он занимался чем-либо другим, кроме уничтожения наших припасов. – Маттео весело расхохотался. – Честно говоря, – добавил он, – мой дядя много раз писал герцогу, протестуя против подобных злоупотреблений, но герцог не обращает внимания на эти жалобы. Если так пойдет и дальше, наши кладовые скоро опустеют.

13

Пятница, тринадцатое никогда не нравилась миланцам. Они больше других итальянцев были подвержены французским суевериям. Памятные события, которые объединяли пятый день недели со зловещей ролью Иуды на последней вечере, вызывали у них грустные ассоциации. Ведь именно в пятницу 13 октября 1307 года во Франции по приказу Филиппа IV Красивого были схвачены тамплиеры. Позже он обвинил их в том, что они не признавали Христа, плевали на распятие, обменивались непристойными поцелуями во время церковной службы и поклонялись странному идолу по имени Бафомет. Несчастье, постигшее орден рыцарей в белых плащах, так потрясло всех, что с этого дня все пятницы, тринадцатое стали считаться несчастливыми днями.

Тринадцатый день января 1497 года не был исключением.

В полдень небольшая толпа зевак собралась перед воротами монастыря Санта Мария. Многие из них, чтобы не пропустить сигнал, закрыли свои лавки на площади Версаро за собором, где они торговали шелковыми и шерстяными тканями или благовониями. Их нетерпение было очевидно. Весть, которая их сюда привела, звучала предельно ясно: еще до захода солнца раба Божья Вероника де Бинаско препоручит свою душу Творцу. Это предсказание она сделала с той же уверенностью, с которой предрекала многочисленные несчастья и прежде. Ее принимали при дворе многие принцы и несколько Пап. Уже при жизни ее считали святой. Два месяца назад она совершила свой последний подвиг, после чего была изгнана из замка иль Моро. Злые языки говорили, что она попросила позволения встретиться с донной Беатриче, чтобы возвестить ее роковую судьбу. Вне себя от ярости, принцесса приказала заточить ее в монастырь, чтобы та больше никогда не попадалась ей на глаза.

Марко ди Оджоне, любимый ученик маэстро Леонардо, знал ее очень хорошо. Он часто видел своего учителя беседующим с провидицей. Леонардо нравилось обсуждать с ней ее необычные видения Девы Марии. Часто она удивляла художника описанием ангельских черт, скромных манер и скорбной осанки Богородицы. Позже Леонардо старался передать все это в своих картинах. К несчастью, если только сестра Вероника не ошибалась, этим доверительным беседам наступил конец. Марко потащил Леонардо к смертному ложу монахини, даже не дав ему позавтракать, поскольку понимал, что времени осталось совсем мало.

– Как хорошо, что вы решили пойти к ней. Сестра Вероника будет рада увидеть вас в последний раз, – шептал ученик учителю.

На Леонардо запахи благовоний и масел произвели глубокое впечатление. Переступив порог крошечной кельи, он с благоговением посмотрел на мраморно-белое лицо святой, которая едва находила силы открыть глаза.

– Не думаю, что я могу хоть чем-то ей помочь, – произнес он.

– Я знаю, учитель. Она сама настояла на том, чтобы увидеться с вами.

– Сама?

Леонардо наклонился к губам умирающей. Они долго дрожали, как будто святая намеревалась произнести едва слышную литанию. Приходской священник Санта Мария уже соборовал сестру Веронику и теперь читал у ее ложа молитвы. Он подвинулся, чтобы посетитель мог подойти поближе.

– Вы продолжаете изображать на ваших картинах близнецов?

Леонардо удивился. Монахиня узнала его, даже не открывая глаз.

– Я пишу то, что знаю, сестра.

– Ах, Леонардо! – с трудом проговорила умирающая. – Не думайте, что я не поняла, кто вы такой на самом деле. Мне это отлично известно. Хотя нам уже не стоит спорить.

Сестра Вероника говорила очень медленно, с какой-то неуловимой интонацией, которую тосканцу было трудно осмыслить.

– Я видела вашу работу в церкви Святого Франциска. Вашу «Богородицу».

– Вам понравилось?

– Сама Мадонна – да. Вы очень талантливый художник. Но близнецы – нет... Скажите, вы их исправили?

– Конечно, сестра. Я сделал все, о чем меня просили братья францисканцы.

– У вас репутация упрямца, Леонардо. Сегодня мне сообщили, что вы опять взялись за близнецов. На этот раз в трапезной доминиканцев. Это правда?

Леонардо выпрямился в изумлении.

– Вы видели «Cenacolo», сестра?

– Нет. Но о вашей работе много говорят. Вам должно быть это известно.

– Как я уже сказал, сестра Вероника, я пишу только то, в чем уверен.

– В таком случае, почему вы с таким упорством продолжаете изображать близнецов на картинах, заказанных Церковью?

– Потому что они были в лоне Церкви. Андрей и Симон были братьями. Об этом можно прочитать у святого Августина и других великих богословов. Апостола Иакова действительно часто путали с Христом, настолько они были похожи. Я это не выдумал. Так написано.

Монахиня уже не шептала.

– Ах, Леонардо! – воскликнула она. – Не повторяйте ту же ошибку, что и во францисканском монастыре. Задача живописца не в том, чтобы запутывать добрых христиан, а в том, чтобы ясно изображать доверенные ему персонажи.

– Ошибку? – Леонардо невольно повысил голос. Марко, священник и две монахини, ухаживавшие за умирающей, обернулись к нему. – Какую ошибку?

– Бросьте, маэстро! – продолжала ворчать умирающая. – Разве не вас обвиняли в том, что у вас Иисус и Иоанн на одно лицо? Или это не вы изобразили их похожими как две капли воды? Быть может, у них не одинаковые вьющиеся волосы, не одинаковые очертания и даже выражения лиц? Не вносит ли ваша картина преднамеренной путаницы в то, где Иоанн, а где Христос?

– В этот раз подобного не произойдет, сестра. Только не в «Cenacolo».

— Но мне говорят, что вы уже изобразили Иакова и Иисуса с одинаковыми лицами.

Возмущение сестры Вероники могли слышать все присутствующие. Марко, который не оставлял надежды доказать учителю, что он способен расшифровать скрытые в его работе секреты, весь обратился в слух.

– Никто не сможет их перепутать, – ответил Леонардо. – Иисус – это ось моей картины. Он представляет собой огромную букву «А» в центре фрески. Это гигантская альфа. Он основа всей композиции.

Ди Оджоне в задумчивости погладил подбородок. Как же он раньше этого не заметил? Он восстановил в памяти «Тайную вечерю». Иисус действительно напоминал огромную заглавную букву А.

– Букву А? – сестра Вероника уже почти кричала, удивив присутствующих. – И что же, в этот раз можно будет понять, что именно вы изобразили на своей картине, Леонардо?

– Ничего такого, о чем добрые христиане не могли бы прочитать.

– Они в своем большинстве не умеют читать, маэстро.

– Поэтому я пишу для них картины.

– И это дает вам право включать себя в число апостолов?

– Я воплотился в самом смиренном из учеников Христа. Это Иуда Фаддей, почти в самом конце стола, как омега, которая шлейфом тянется за альфой.

– Омега? Вы?.. Осторожнее, мастер. Вы очень хвастливы, и гордыня может погубить вашу душу.

– Это пророчество? – иронично поинтересовался Леонардо.

– Не насмехайтесь над старухой, а лучше прислушайтесь к предсказанию, которое я намерена сделать. Господь открыл мне то, что должно произойти. Знайте же, Леонардо, что не мне одной предстоит сегодня вверить свою душу Всевышнему. Некоторые из тех, кого вы называете добрыми христианами, предстанут со мной перед судом Творца. И боюсь, что не видать им Божьего милосердия.

Потрясенный Марко ди Оджоне наблюдал, как тяжело дышит сестра Вероника. Она сделала еще одно усилие:

– Что касается вас, то вам предоставляется возможность покаяться и спасти свою душу.

14

Я бесконечно благодарен брату Александру за помощь, которую он мне оказал в дни, последовавшие за нашей прогулкой. Кроме него, да еще юного Маттео, который иногда заглядывал в библиотеку, чтобы полюбопытствовать, как продвигается работа нелюдимого монаха из столицы, мне не с кем было и словом перекинуться. Остальных обитателей монастыря я видел только во время приемов пищи в импровизированной трапезной, неподалеку от так называемой Большой галереи, и во время молитвы в церкви. В обоих случаях следовало соблюдать молчание, что не располагало к завязыванию новых знакомств.

В библиотеке все было иначе. Брат Александр сбрасывал суровость, которую он напускал на себя, находясь среди своих. Он давал волю красноречию, которое ему приходилось сдерживать в других сферах монастырской жизни. Библиотекарь был родом из Риччо, городка на озере Тразимено, откуда было ближе до Рима, чем до Милана. Это в некоторой степени объясняло его обособленное положение в общине, а также его отношение ко мне как к нуждающемуся в опеке земляку. Хотя я никогда не видел, чтобы он сам ел или пил, мне он каждый день приносил воду, тайком таскал для меня знаменитые темноватые пшеничные лепешки брата Гульелмо, похожие на гладкие булыжники, и подливал свежее масло в мою лампаду каждый раз, когда она грозила погаснуть. И все это (как я позже понял) для того, чтобы находиться поближе ко мне в надежде, что неожиданный гость захочет излить кому-то свое отчаяние и откроет новые подробности своей «тайны». Видимо, брат Александр верил в вероятность такого развития событий с каждой минутой все больше. Я указывал ему на то, что воображение – это плохой союзник для человека, который желает расшифровывать загадочные послания, но он ограничивался улыбкой, непоколебимый в своей уверенности, что способности еще ему послужат.

На что я не мог пожаловаться, так это на характер Александра: его добродушие не знало границ. Очень скоро мы с ним подружились. Когда бы он мне ни понадобился, он всегда оказывался рядом. Он утешал меня, когда я бросал на пол перо, отчаявшись из-за отсутствия результатов, он ободрял и воодушевлял меня на дальнейшую борьбу с этой дьявольской загадкой. Но Oculos éjus dinumera по-прежнему не поддавались. Применение числовых значений к буквам тоже не дало ничего, лишь запутывало. К третьему дню терзаний и бессонницы брат Александр уже не только ознакомился со стихами, но и выучил их наизусть. Он вертел их и так и эдак, нетерпеливо насупившись в поисках ключа к разгадке. Всякий раз, когда ему казалось, что он начинает что-то понимать в этой галиматье, его лицо озаряла улыбка. Угловатые суровые черты внезапно смягчались, и он начинал походить на восторженного мальчишку. Во время одного из таких приливов радости он поведал мне, что всегда любил разгадывать загадки, состоящие из цифр и букв. Он жил ими с тех самых пор, как прочитал книгу Раймунда Луллия «Ars Magna» [21]21
  «Великое исскуство».


[Закрыть], посвященную тайным кодам. Поистине, этот гуфо [22]22
  Gufo – филин (итал.) Так называли монахов, которые поздно ложились спать или не считали необходимым подниматься к заутрене


[Закрыть] представлял неисчерпаемый источник сюрпризов. Казалось, он знает все: все значительные труды по искусству криптографии, все каббалистические трактаты, все тексты Библии. Однако от этой теоретической подготовки пока было мало толку...

Однажды вечером, когда в монастыре вовсю кипела работа по подготовке к похоронам донны Беатриче, Александр пробормотал:

– Итак, вы в самом деле полагаете, что мы должны считать глаза на лице одного из обитателей этого монастыря, для того чтобы решить вашу проблему?.. Вы искренне верите в то, что это нам поможет?

Я пожал плечами и ободряюще похлопал его по руке. Что я мог ему ответить? Что больше нам ничего не остается? Библиотекарь молча смотрел на меня своими совиными глазами, поглаживая черную бороду. Но ему, как и мне, не нравился этот вариант. На это были свои при чины. Если число имени предстояло искать в количестве глаз человека, то это с равной степенью вероятности могла быть Дева Мария, святой Доминик или святая Анна, поскольку это неизбежно заводило нас в тупик. В конце концов, невозможно найти имя собственное из одной или двух букв, а именно это было очевидным результатом подсчета количества глаз любой статуи в Санта Мария. Более того, никто из монахов монастыря не носил такое короткое имя или прозвище. Там не было ни одного Ио, Эо или Ао. Даже такое короткое имя из трех букв, как Иов, ничего бы нам не дало. Впрочем, в Санта Мария и не было ни одного Иова, а также Ноя или Лота. А даже если бы и был, где найти человека с тремя глазами, чтобы приписать ему авторство письма?

Вдруг меня осенило. А если в головоломке шла речь вовсе не о человеческих глазах? Что, если автор подразумевал дракона или гидру с семью головами и четырнадцатью глазами или какое-либо другое страшилище, изображенное где-то на стене монастыря?

– Но в Санта Мария нет никаких страшилищ, – запротестовал брат Александр.

– В таком случае, быть может, мы заблуждаемся. Что, если фигура, глаза которой нам необходимо сосчитать, находится не в этом монастыре, а в каком-либо другом здании: башне, дворце, близлежащей церкви...

– Вот оно, падре Августин! Получилось! – глазищи библиотекаря засветились от волнения. – Вы еще не догадались? В тексте говорится не о человеке и не о животном, а о здании.

– О здании?

– Ну конечно! Бог мой, как же я раньше не сообразил! Это же ясно как день! Oculos имеет и другое значение – окна. Круглые окна. А в церкви Санта Мария их полно.

Библиотекарь принялся быстро царапать что-то на клочке бумаги. Это был альтернативный перевод. Я нервничал в ожидании результата. Если Александр был прав, выходило так, что все это время решение было у нас под носом. Гуфо полагал, что наш перевод «сосчитайте его глаза, но не смотрите ему в лицо» также мог означать «сосчитайте окна, но не смотрите на фасад».

Я вынужден был признать, что, хотя этот новый вариант текста и выглядел несколько неестественно, в нем появился смысл.

В церкви Санта Мария было множество круглых окон, заложенных в проект неким Гвинифорте Солари, который неуклонно следовал ломбардийской традиции, столь милой сердцу иль Моро. Они были повсюду, даже по периметру новенького купола, под сводами которого я молился уже целую неделю. Неужели все действительно так просто? Брат Александр в этом не сомневался.

– Видите? Речь идет о боковой стене, падре Августин, – продолжал он убеждать меня, – Вторая фраза это подтверждает: In latere nominis mei notam rinvenies. Число его имени следует искать на боку! Нужно сосчитать окна на боковой стене, не обращая внимания на те, что на фасаде! Там мы и найдем его число!

Это был самый счастливый момент со времени моего прибытия в Милан.

15

Никто ничего не заметил.

Ни один торговец, меняла или монах в окрестностях собора Святого Франциска не обратил внимания на этого нескладного и плохо одетого субъекта, который буквально вбежал в храм.

В канун праздника, рыночный день, миланцы спешили запастись всем необходимым для приближающихся дней траура. Кроме того, сообщение о смерти сестры Вероники со скоростью молнии облетело город, породив оживленные дискуссии о силе ее дара предвидения.

Поэтому не было ничего удивительного в том, что бродяга остался незамеченным.

Впрочем, эти невежды опять все перепутали. Вошедший в собор нищий был вовсе не случайным человеком. Посиневшие колени свидетельствовали о многочасовых покаянных молитвах, а голова была тщательно острижена в знак набожности. Все в нем говорило о богобоязненности и душевной чистоте. С трепетом он переступил порог церкви францисканцев в твердой уверенности, что какой-нибудь суеверный горожанин, заметив его, рано или поздно на него донесет, возможно, находясь под впечатлением от предсказаний сестры Вероники.

Ему нетрудно было представить цепь событий, которые вот-вот должны были произойти. Кто-нибудь без промедления уведомит пономаря о присутствии в церкви очередного нищего. Тот, в свою очередь, сообщит об этом дьякону, который тут же вызовет палача. Вот уже несколько недель, казалось, никто не придавал этому никакого значения: нищие-самозванцы приходили в храм и исчезали бесследно. Поэтому он и был уверен, что живым отсюда не выйдет. Тем не менее он с готовностью согласился заплатить эту цену...

Не переводя дух, человек в поношенной одежде торопливо прошел к алтарю между двумя рядами скамей вдоль главного нефа. В церкви не было ни души. Тем лучше. Он уже фактически ощущал присутствие Святого Духа. Впервые он был так близко к Богу. А Он был очень близко. Чем еще объяснить, что в эту минуту сочившийся сверху сквозь витражи свет позволял наиболее полно насладиться «чудом»? Паломник так долго ждал возможности увидеть его и поклониться этому Opus Magnum [23]23
  Великое творение (лат.).


[Закрыть], что от волнения из глаз потекли слезы. И не удивительно. Ведь ему наконец было позволено взглянуть на картину. Ее истинное название – «Богородица» – в Милане было известно лишь немногим.

Так, значит, это конец пути?

Бродяга-самозванец это предчувствовал.

Он осторожно приблизился к алтарю. Ему столько рассказывали о творении, что голоса всех, кто наставлял его о сокровенных подробностях и о ключах к пониманию, громоздились в памяти, помрачая рассудок. Картина размером сто восемьдесят девять на сто двадцать сантиметров [24]24
  Все размеры, упомянутые в рукописи отца Лейра, были переведены в метрическую систему, чтобы облегчить чтение. (Примеч. ред.)


[Закрыть] была установлена в специально для нее предназначенном проеме алтаря. Сюжет ее был достаточно прост: два младенца смотрели друг на друга не отводя глаз, молодая женщина умиротворенно протянула к обоим руки, как будто защищая их, ангел Ариэль торжественно указывал перстом на избранного Отцом, как будто вынося приговор. В ушах паломника звучали слова: «Когда ты увидишь это движение, ты убедишься в истинности того, что было тебе открыто. Взгляд ангела тебе все объяснит».

В тишине храма паломник нерешительно протянул вперед руку, как будто желая навечно воссоединиться с этим божественным изображением. Сердце забилось чаще. Не было никаких сомнений. Паломники, тайно побывавшие здесь до него, не лгали. Все они говорили правду. На картине Леонардо действительно были ключи к кульминации тысячелетних поисков истинной религии.

Но, присмотревшись к знаменитому произведению повнимательнее, он заметил нечто странное. Откуда взялись нимбы над головами трех библейских персонажей? Разве побывавшие здесь братья не говорили ему, что гениальный живописец намеренно избегает этих бесполезных украшений, порожденных отсталыми умами, жаждущими чудес? Что в таком случае они здесь делают? Мнимый нищий испугался. Кроме нимбов на картине были и другие изменения. Куда подевался палец, которым Ариэль указывал на истинного Мессию? Почему его рука лежала на коленях, а не указывала на Сына Божьего? И почему ангел отводит глаза?

От нахлынувшего ужаса у паломника закружилась голова. Кто-то подменил «Богородицу»!

– Сомневаешься?

Бродяга не шелохнулся. Услыхав позади себя глухой суровый голос, он оцепенел. Он не слышал скрипа отворившейся двери и даже представить не мог, сколько времени за ним наблюдали.

– Вижу, ты такой же, как и другие, – продолжал тихо звучать голос. – Остается загадкой, почему еретики повалили в Божий храм. Вас манит его свет, но вы не в состоянии его принять.

– Еретики? – прошептал паломник. Он стоял недвижно, будучи не в силах пошевелиться.

– Брось! Думаешь, мы ничего не знаем?

Язык паломника больше не повиновался ему.

– По крайней мере, теперь вам не найти утешения в молитве перед вашим презренным образом.

Мнимый нищий знал, что его час пробил. Сердце бешено колотилось. Он был ошеломлен и взбешен одновременно. Его обманули. Он рисковал жизнью ради того, чтобы преклонить колени перед подделкой. Картина, представшая его взору, вовсе не Opus Magnum. Это не «Богородица».

– Этого не может быть... – прошептал он. Неизвестный за спиной расхохотался:

– Это нетрудно понять. Ты испытаешь благодать познания прежде, чем отправишься в ад. Леонардо написал вашу икону в 1483 году, четырнадцать лет назад. Как ты понимаешь, францисканцы остались ею недовольны. Они ожидали картину, которая укрепляла бы их веру в непорочное зачатие и служила бы украшением алтаря. А вместо этого он изобразил встречу Иоанна и Христа, которая якобы состоялась во время бегства семьи Иисуса в Египет хотя она не упомянута ни в одном из Евангелий.

– Богоматерь, Иоанн, Иисус и архангел Ариэль. Тот самый, который предупредил Ноя о Потопе. Что плохого в этом?

– Вы все одинаковы, – сурово отвечал ему голос. – Леонардо согласился изменить картину. Он предоставил нам эту, отличную от предыдущей. На ней больше нет дерзких деталей.

– Дерзких?

– А как еще назвать картину, на которой невозможно отличить святого Иоанна от Иисуса и на которой ни Дева Мария, ни ее сын не увенчаны принадлежащими им по праву сияющими нимбами святости? Как следует понимать то, что святые младенцы похожи между собой, как близнецы? И разве стремление смутить верующих не является богохульством?

Глубокий вздох облегчения вырвался из груди паломника. Палач, – а в том, что это был именно он, не было сомнений – так ничего и не понял. Побывавшие здесь до него и не вернувшиеся назад братья, должно быть, погибли, не выдав тайну своего культа. Он также сохранит обет молчания, пусть даже ценой собственной жизни.

– Не мне рассеивать ваши сомнения. – Голос паломника звучал безмятежно, хотя по-прежнему он не осмеливался обернуться.

– Какая жалость. Мне действительно очень жаль. Вы и в самом деле не понимаете, что Леонардо предал вас, написав новый вариант «Мадонны». Если вы внимательно посмотрите на картину, то увидите, что теперь младенцы заметно отличаются друг от друга. Тот, который находится возле Мадонны – Святой Иоанн, держит крест с удлиненной вертикальной перекладиной и молится, а другой младенец, Христос, благословляет его. Ариэль уже ни на кого не указывает. Наконец всем стало ясно, кто же истинный Мессия.

«Предал? Возможно ли, чтобы маэстро Леонардо отвернулся от своих братьев?»

Паломник вновь протянул руку к полотну. Люди, которых он здесь представлял, сейчас съехались в Милан для участия в похоронах донны Беатриче д’Эсте, их покровительницы. Она тоже предала их? Неужели это конец всего, за что они боролись?

– На самом деле, я не нуждаюсь в твоих пояснениях, – надменно продолжал голос за его спиной. – Нам уже известно, кто именно вдохновил Леонардо на подобную низость, но милостью Нашего Создателя этот несчастный уже давно покоится под землей. Господь обязательно воздаст Амадею Португальскому с его «Новым Апокалипсисом» по заслугам. А заодно покончит с идеализацией образа Девы Марии не как Богородицы, а как символа мудрости.

– Однако это красивый символ, – возразил паломник. – Он близок очень многим. Или вы собираетесь казнить всех, кто изображает Мадонну с младенцами Иисусом и Иоанном?

– Если они будут сеять смятение в душах верующих, да.

– Вы в самом деле полагаете, что вам позволят приблизиться к маэстро Леонардо, его ученикам или к живописцу де Луино?

– Ты говоришь о Бернардино де Лупино? Которого также называют Ловинус или Луини?

– Вы его знаете?

– Я знаком с его работами. Этот юный подражатель Леонардо, судя по всему, повторяет его ошибки. Не беспокойся: мы и до него доберемся.

– Что вы задумали? Вы хотите его убить?

Паломник насторожился, услышав за спиной скрежет вынимаемой из ножен сабли. Его обеты не позволяли ему носить при себе оружие, поэтому единственное, что ему оставалось, – это уповать на то, что поддельная Мадонна откликнется на его мольбу об утешении.

– Вы и меня решили прикончить?

– Прорицатель не пощадит никого.

– Прорицатель?..

Он не успел закончить свой вопрос – острый стальной клинок пронзил ему спину и рассек внутренности. Паломник исторг ужасный предсмертный хрип. Его сердце разрубили надвое. Он ощутил не боль, а холод, резкий, молниеносный. Глаза широко открылись от ужаса. Леденящие объятия смерти заставили его покачнуться и упасть на посиневшие колени.

Только теперь он увидел своего обидчика. Тучная черная тень бесстрастно смотрела на него. В церкви быстро сгущались сумерки. Окружающие предметы начинали терять свои очертания. Даже время, казалось, замедлило ход. Котомка, соскользнувшая с плеча паломника, развязалась, ударившись о настил алтаря. Из нее выпал кусок хлеба и колода отпечатанных карт со странного вида фигурами. На верхней была изображена женщина в сутане ордена Святого Франциска и короне. В правой руке она держала крест, подобный кресту Иоанна, а в левой – закрытую книгу.

– Гнусный еретик! – процедил Прорицатель сквозь зубы.

Ответом ему была циничная улыбка паломника, который беспомощно наблюдал за тем, как Прорицатель поднял карту и обмакнул перо в кровь, собираясь что-то написать на обороте.

– Вам никогда... не открыть... книгу жрицы.

Скорчившись на мраморном полу, залитом кровью, которая фонтаном била из раны, умирающий вдруг понял нечто, до сих пор от него ускользавшее. Хотя Ариэль и не указывал больше на Иоанна Крестителя, как на оригинальном Opus Magnum, взгляд его прищуренных глаз был красноречив. Глазами, как и прежде, он указывал на иорданского мудреца как на единственного спасителя мира.

Клевета. Леонардо не был предателем... Эта мысль принесла утешение, а затем его обступил вечный мрак.