Текст книги "Тайная вечеря"

Автор книги: Хавьер Сьерра

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

36

Наш добрый приор, должно быть, за всю ночь не сомкнул глаз. Увидев его красные глаза с темными кругами, я понял, что он провел последние несколько часов в бесплодных поисках разгадки этих злополучных Oculos ejus dinumera. Я почти пожалел о том, что взвалил на него эту новую задачу. Дело в том, что к его обязанности выяснить, кто из членов общины исповедует еретические взгляды, и установить, какие крамольные послания скрыты в картине, украшающей стену его трапезной, теперь добавилась еще одна проблема – найти того, кто стал причиной уже нескольких смертей, нисколько не сомневаясь в правоте своего дела.

Братья в замешательстве смотрели на него, ожидая, когда он откроет капитул.

– Братья, – торжественно начал приор, упершись кулаками в стол. Его голос звучал сурово. – Вот уже почти тридцать лет мы живем в этих стенах, но никогда прежде нам не приходилось сталкиваться с подобной ситуацией. Господь подверг испытанию наше смирение, позволив нам стать свидетелями смерти двух наших любимых братьев и открыв нам то, что их души были запятнаны зловонной ересью. Что должен чувствовать Всевышний при виде нашей беспомощности? В каком состоянии духа мы станем к нему обращаться, если мы не сумели разглядеть их заблуждения, в результате чего они умерли в грехе? Усопшие, от которых мы сегодня отрекаемся, ели вместе с нами хлеб и пили вино. Разве это не делает нас соучастниками? – Банделло глубоко вздохнул. – Однако Господь, дорогие братья, не покинул нас в трудную минуту. В своем бесконечном милосердии он пожелал, чтобы среди нас оказался один из мудрейших ученых.

Присутствующие стали перешептываться, а приор указал на меня.

– Поэтому он и присутствует здесь. Я обратился к нашему уважаемому падре Лейру, который представляет здесь святую инквизицию, чтобы он помог нам постичь те извилистые пути, которыми бредем мы в это скорбное время.

Я встал, чтобы меня все увидели, и поприветствовал их легким поклоном. Приор продолжал свою проповедь, прилагая все усилия, чтобы не запугать братьев.

– Вы жили рядом с братом Гиберто и братом Александром. Вы их хорошо знали. Тем не менее никто не известил меня об отклонениях в их поведении и не распознал их пагубной приверженности к религии катаров. Мы безмятежно спали, будучи уверенными в том, что этой доктрины не существует вот уже более пятидесяти лет. Мы впали в грех гордыни в полной уверенности, что нам больше никогда не придется столкнуться с этим явлением. Но мы обманулись. Зло, мои дорогие братья, не желает сдавать свои позиции. Оно извлекает выгоду из нашего невежества, его питает наша глупость. Поэтому, чтобы предотвратить его возможные нападения в будущем, я попросил падре Лейра, чтобы он просветил нас относительно самого коварного из всех отклонений от христианского учения. Возможно, слушая его, вы узнаете ритуалы и обычаи, которые сами практикуете, не ведая об их истинном происхождении. Не бойтесь: многие из вас – выходцы из ломбардийских семей, и ваши предки, возможно, поддерживали тесные отношения с еретиками. Я настаиваю на том, чтобы прежде, чем сядет солнце и вы покинете этот зал, каждый из вас клятвенно отрекся от всего еретического и примирился со Святой римской церковью. Выслушайте нашего брата, вдумайтесь в его слова, покайтесь и попросите прощения во время исповеди. Я хочу знать, были ли наши покойные братья единственными, кто заразился чумой ереси, и принять своевременные меры.

Приор передал мне слово, жестом подозвав меня к себе. Все замерли. Старейшие из братьев, Лука, Джорджио и Стефано, которым возраст не позволял принимать активное участие в жизни монастыря, вытянули шеи, чтобы лучше меня слышать. Я видел, что остальные следили за мной с неподдельным ужасом – тот был написан на их лицах.

– Уважаемые братья, laudetur Jesus Christus [47]47
  Слава Иисусу Христу (лат.)


[Закрыть].

– Аминь, – хором отозвались они.

– Я не знаю, братья, насколько хорошо вы знакомы с жизнью святого Доминика де Гузмана. – Шепот опять пронесся среди собравшихся. – Но это не имеет значения. Сегодня нам представилась прекрасная возможность воскресить в нашей памяти его деяния. – Вздох облегчения облетел стол. – Позвольте кое-что рассказать вам. В начале тысяча двухсотого года первые катары жили на большей части Восточного Средиземноморья. Они проповедовали бедность, возврат к обычаям первых христиан и ратовали за простую религию, не нуждавшуюся в церквях, десятине и привилегиях для священников. Последователи этой веры отказывались поклоняться святым и Богородице, уподобляясь дикарям или, того хуже, мусульманам. Они не принимали крещение. И эти нелюди были свято уверены в том, что создателем нашего мира является не Бог, а Сатана. Какое извращение христианского учения! Вы себе можете такое представить? Они считали Иегову, ветхозаветного Бога-Отца, дьявольским духом, который не только изгнал из рая Адама и Еву, но и сокрушил войска на пути Моисея. В его руках люди являлись всего лишь марионетками, неспособными отличить добро от зла. Простой народ с энтузиазмом воспринимал подобную клевету. Подобная вера оправдывала их грехи и облегчала понимание присутствия такого количества страданий в мире, созданном Злом. Какая низость! Они поставили на одну ступень Бога и Дьявола, добро и зло. В их представлении эти два противоположных начала были одинаково могущественны и влиятельны!

Что касается Церкви, – продолжал я, – то священники с амвонов пытались разъяснять людям заблуждения этих выродков, но это не помогало. Им симпатизировало все больше людей, понимавших тщетностъ подобных усилий, считавших еретиков добрыми соседями. Их убеждало то, что катары проповедовали, подавая пример смирения и бедности, в то время как облаченные в изысканные ризы и увешанные безделушками клирики клеймили своих противников от позолоченных алтарей. Поэтому вместо того, чтобы искоренить ересь, Церковь добилась того, что та стала распространяться подобно чуме. Святой Доминик – бедный, как и апостолы, которым подражали катары, – был единственным, кто осознал ошибку и решил отправиться в земли, населенные «праведниками» (ведь katharos по-гречески означает «чистый»), чтобы проповедовать им. Святой Дух укрепил его. Он дал ему решимости проникнуть в эти бастионы ереси, где катары преобладали среди населения, и начал одного за другим наставлять их на путь истинный. Доминик не оставлял камня на камне от их абсурдных положений и провозглашал Господа единственным Творцом. Но даже эти усилия не давали плодов. Зло распространилось повсеместно.

Банделло прервал мою речь. Изучая теологию, он также ознакомился с этой историей. Ему было известно, что катары вербовали сторонников не только среди крестьян и ремесленников. Среди них были также члены королевских и дворянских фамилий, которых это учение освобождало от уплаты подати и необходимости считаться с церковнослужителями.

– Это правда, – признал он. – Те, кто не платит десятину Церкви, как сказано в Библии попирают Закон Божий [48]48
  Бытие 14, 20. Амос 4, 4. 1 Маккавеев 3—49.


[Закрыть]. Рим не мог более сидеть сложа руки. Нашего высокочтимого Доминика беспокоило подобное нарушение, и он начал действовать. Для этого он собрал группу священнослужителей, с которыми и принялся проповедовать Евангелие на такой обширной территории, как французский Лангедок. Сегодня мы являемся наследниками этого ордена и его божественной миссии. Однако после смерти святого, удостоверившись в том, что только словом зло победить невозможно, Папа с верными Риму монархиями решил прибегнуть к широкомасштабным военным действиям, чтобы окончательно расправиться с проклятыми безбожниками. Кровь, смерть, города, преданные огню и мечу, гонения и скорбь в течение многих лет потрясали земли, населенные Божьим народом. Когда папские войска входили в город, в котором поселилась ересь, они убивали всех без разбору – и катаров, и христиан. Господь, говорили они, сам узнает свою паству на небе.

Прежде чем продолжить, я поднял глаза на собравшихся. Этой паузой я хотел заставить их насторожиться.

– Братья! Таков был наш первый крестовый поход. Просто не верится, что все это происходило менее двухсот лет назад и так близко от этих мест. Но это означает, что мы должны, не колеблясь, поднять меч против наших собственных семей. Войска восстановили справедливость при помощи оружия. Они рассеяли «праведников», прикончили многих их главарей и вынудили сотни еретиков бежать, покинув обжитые места.

– Вот так, скрываясь от солдат Его Святейшества, последние катары и прибыли в Ломбардию, – добавил Банделло.

– Они прибыли в эти места, будучи очень ослабленными. И хотя все способствовало их скорому вымиранию, им улыбнулась удача. Политическая ситуация благоприятствовала им. Мне помнится, это были времена борьбы между гельфами и гибелинами. Первые выступали за то, чтобы Папа был наделен властью, превосходящей монархическую. Для них Его Святейшество был наместником Бога на земле и как таковой имел право на собственную армию и обширные земли. Гибелины с капитаном Маттео Висконти во главе отвергали подобные идеи, полагая, что светская власть должна быть отделена от божественной. Рим, были уверены они, должен заниматься делами духовными. Остальное было уделом королей. Поэтому никого не удивило, когда гибелины в Ломбардии приняли последних катаров с распростертыми объятиями. Так они еще раз продемонстрировали свое неповиновение Папе. Род Висконти их тайно поддерживал. Позднее эту же политику продолжили Сфорца. Я почти уверен в том, что Лодовико иль Моро придерживается тех же взглядов. А посему эта обитель, находящаяся под его покровительством, и превратилась в убежище для проклятых еретиков.

Никола ди Пьядена встал из-за стола, прося предоставить ему слово.

– В таком случае, падре Лейр, вы обвиняете нашего герцога в том, что он гибелин?

– Формально я пока не могу этого сделать, брат, – уклончиво ответил я, не обращая внимания на гневный тон его голоса. – У меня нет доказательств. Хотя, если я заподозрю, что кто-то из вас скрывает их, я без колебаний прибегну к трибуналу инквизиции или к пыткам, если мне будет необходимо получить доказательства. Я решил разобраться в этом деле до конца.

– А как вы намерены доказывать присутствие «праведников» в нашей общине? – вскочил восьмидесятилетний брат Джорджио, пользуясь неприкосновенностью, которую ему обеспечивал его преклонный возраст. – Вы будете собственноручно пытать всех братьев, падре Лейр?

– Сейчас я объясню вам, как это сделаю.

Жестом я пригласил к столу Матгео, племянника приора. У него в руках была ивовая клеть с петухом, принесенным с птичьего двора. Я попросил доставить птицу всего за несколько минут до начала капитула. Петух встревоженно озирался по сторонам.

– Как вы знаете, катары не едят мяса и отказываются убивать каких бы то ни было живых существ. Если бы вы являлись одним из них и я вам вручил вот такого петуха с просьбой зарезать его у меня на глазах, вы бы отказались это сделать.

Джорджио покраснел, увидев, что я взял нож и занес его над птицей.

– Если один из вас откажется убить птицу, он поймет, что его разоблачили. Катары верят, что в животных обитают души людей, умерших в грехе и вернувшихся в таком виде на землю, чтобы очиститься. Они опасаются того, что, убив животное, отнимут жизнь у себе подобного.

Я крепко прижал петуха к столу, вытянул его шею, чтобы все могли наблюдать за происходящим, и вручил нож Джузеппе Болтраффио, сидевшему ко мне ближе других. По моему сигналу он нанес удар, забрызгав кровью наши рясы.

– Вот видите? Брат Джузеппе, – при этих словах я иронично улыбнулся, – свободен от подозрений.

– А вам известны более тонкие методы определения катаров, падре Лейр? – запротестовал Джорджио, придя в ужас от этой сцены.

– Разумеется, известны, брат. Существует множество способов опознать их, но все они менее убедительны. К примеру, если им показать крест, они откажутся его целовать. Они верят, что только такая сатанинская церковь, как наша, способна поклоняться орудию пытки, на котором умер наш Господь. Не поклоняются они и святым мощам, не умеют лгать и не боятся смерти. Хотя это, конечно, касается parfaits.

– Parfaits? – несколько монахов с удивлением повторили французское слово.

– Совершенных, – пояснил я. – Это те, кто руководит духовной жизнью катаров. Они считают, что ведут жизнь апостолов, на что не способен ни один из нас. Они отреклись от собственности, потому что ее не было у Христа и его учеников. Им поручено проводить melioramentum (ритуал благословения верующего совершенным), который они должны проделывать всякий раз при встрече с одним из parfaits. Только они руководят apparellamentum (ежемесячной публичной исповедью), во время которой грехи каждого обнародуются, обсуждаются и публично отпускаются. И хотя это происходит очень редко, только они могут отправлять единственное таинство, которое признают катары: consolamentum [49]49
  Церемония утешения или крещения духом, которая проводилась для верующего, решившего посвятить свою жизнь проповедованию вероучения и праведному образу жизни (лат.)


[Закрыть].

– Consolamentum? – опять зашептались братья.

– Этот обряд заменял им крещение, причастие и соборование, – пояснил я. – Он осуществлялся посредством положения священной книги на голову неофита. Но этой книгой никогда не была Библия. Это действие считалось «духовным крещением», и те, кто его удостаивался, превращались в «истинных» христиан. Они назывались умиротворенными.

– А какие у вас есть основания полагать, что ризничий и библиотекарь были такими умиротворенными? – поинтересовался брат Стефано Петри, смешливый казначей общины, всегда успешно решавший все финансовые проблемы монастыря. – Позвольте заметить, что я ни разу не замечал, чтобы они шарахались от креста. И я не думаю, что их крестили, возлагая им на голову книги.

Некоторые из монахов согласно закивали.

– С другой стороны, брат Стефано, вы же не будете отрицать, что они соблюдали строжайший пост?

– Мы все были тому свидетелями. Пост возвышает дух.

– Но не в их случае. Для катара строгий пост – средство достичь consolamentum. Что касается креста, им нецелесообразно его сторониться. Им достаточно подточить края любого католического распятия, слегка затупив их, чтобы иметь право беспрепятственно носить его на шее. Если крест греческий или даже паттэ, они его носят без изменений. И конечно же, брат Петри, они вместе со всеми читали Pater Noster [50]50
  Отче наш (лат.)


[Закрыть]. В конце концов, это единственная молитва, которую они признают.

– Все ваши аргументы являются косвенными, падре Лейр, – усаживаясь на место, ответил Стефано.

– Возможно. Я готов признать, что брат Александр и брат Гиберто были всего лишь сочувствующими, а крещение им только предстояло. Однако это не освобождает их от греха. Не стоит также забывать, что брат библиотекарь вызвался сотрудничать с маэстро Леонардо. Он хотел, чтобы его изобразили в образе Иуды в центре подозрительного произведения, и я думаю, мне известна причина.

– И что же это за причина?

– Катары считали Иуду Искариота исполнителем Божьего плана. Они считают, что он поступил правильно: предал Иисуса для того, чтобы осуществилось пророчество и Сын Божий смог отдать за нас жизнь.

– Так, значит, вы намекаете, что Леонардо тоже еретик?

Услышав этот вопрос Николы из Пьядены, брат Бенедетто удовлетворенно улыбнулся и вскоре поднялся из-за стола, чтобы опорожнить мочевой пузырь во внутреннем дворике.

– Посудите сами, брат. Леонардо одевается в белое, не ест мяса, наверняка никогда не убивал животных, не замечен в плотских связях. Как будто этого недостаточно, на своей фреске он не изобразил хлеба, зато вооружил святого Петра, вложив ему в руку кинжал. Тем самым он выразил мнение относительно того, где находится Церковь Сатаны. В представлении катара только служитель Зла мог сжимать клинок за пасхальным столом.

– Однако маэстро да Винчи благосклонно относится к вину, – заметил приор.

– Потому что катары пьют вино! Но обратите внимание, падре Банделло, вместо пасхального барашка, которого, согласно Евангелиям, вкушали во время той трапезы, маэстро изобразил рыбу. Знаете почему? – Приор покачал головой. Я обратился к нему: – Помните, что ваш племянник услышал от ризничего незадолго до его смерти? Катары не употребляют никаких продуктов, явившихся результатом коитуса. С их точки зрения, рыба не совокупляется, поэтому им позволено ее есть.

Шепот восхищения пополз по залу. Братья с разинутыми от удивления ртами слушали мои объяснения. Они пытались понять, как же раньше они не заметили подобной ереси на стене своей будущей трапезной.

– А теперь, братья, я хочу, чтобы вы по очереди ответили на мой вопрос, – мой голос зазвучал более сурово. – Спросите у своей совести и отвечайте перед своими братьями, следовал ли кто-либо из вас, по своей либо чужой воле, только что описанной мною модели поведения? – Братья затаили дыхание. – Святая Церковь проявит милосердие к тем, кто отречется от своих заблуждений, прежде чем покинуть этот зал. В противном случае правосудие обрушит свой меч на нераскаявшихся.

37

Прорицатель действовал с удивительной точностью. Если бы кому-нибудь из братьев не посчастливилось случайно встретиться с ним, то он сразу бы заметил, что Прорицатель двигается так, словно ему известны все уголки монастыря. Укутавшись в черный плащ, закрывавший его с головы до ног, он прошел мимо рядов пустых скамей в церкви, повернул налево, в направлении капеллы Мадонны делле Грацие, и вошел в ризницу.

Его тень проследовала через капеллу и промелькнула под сводами арки, ведущей в галерею приора. Довольный тем, что ни с кем не столкнулся, поскольку все монахи в это время присутствовали на чрезвычайном капитуле, непрошеный гость легким шагом пересек Галерею Мертвых, оставил позади трапезную и через три ступени взбежал по лестнице, ведущей в библиотеку.

Прорицатель – человек или дух, ангел или демон – действовал уверенно. Окинув профессиональным взглядом scriptorium, он направился к пюпитру брата Александра. Времени у него было в обрез. Он знал, что Марко ди Оджоне и сообщник маэстро, как еще называли Бернардино Луини, только что покинули дом Леонардо, расположенный через дорогу от монастыря Санта Мария делле Грацие, a значит, не замедлят появиться в трапезной. Он даже не догадывался о цели их визита, как и о том, что по инициативе тосканца на этот раз их сопровождала девушка.

Прорицатель осторожно положил свой плащ на стол библиотекаря и, стараясь не шуметь, принялся изучать вымощенный плиткой пол. Плиты были плотно подогнаны друг к другу, и лишь две из них при давлении расшатывались. Это было именно то, что он искал. Призрак нагнулся и присмотрелся: плиты не соединялись известковым раствором, как остальные, их края и обратная сторона были чистыми – это недвусмысленно указывало на то, что их часто вынимали. Приподняв эти плиты, он с удовлетворением обнаружил трубу парового отопления. Прорицатель знал, что этот узкий кирпичный желоб проходил непосредственно над потолком трапезной, то есть тренированное ухо не упустит ничего из сказанного внизу.

Он осторожно лег на пол, вытянулся во весь рост, прижал ухо к полу и, закрыв глаза, попытался сосредоточиться.

Минуту спустя он отчетливо услышал скрежет. Это был звук отпираемого замка трапезной. Приглашенные Леонардо люди вот-вот войдут в обиталище «Тайной вечери».

– Что имел в виду маэстро, заявляя, что он омега?

Вопрос прекрасной Елены беспрепятственно достиг ушей подслушивающего. Звук женского голоса удивил Прорицателя.

– Впервые я услышал от него это утверждение у ложа сестры Вероники в день ее смерти, – ответил Марко ди Оджоне, чей голос Прорицатель сразу же узнал.

– Вы были у сестры Вероники в день, когда исполнилось ее предсказание? – восхищенно выдохнула Елена.

Эту ночь она провела без сна, с изумлением слушая разъяснения Леонардо и шутки его учеников насчет предстоящего позирования. Леонардо согласился писать с нее апостола Иоанна при условии, что прежде она при помощи своих спутников докажет, что способна постичь значение этой фрески.

После знакомства в Старом дворце с перворожденной дочерью Кривелли маэстро не мог выбросить ее из головы – ее красота произвела на него неизгладимое впечатление. Это был идеальный Иоанн. Но он всегда избегал совершать необдуманные поступки. Пару раз он приглашал ее в сопровождении маэстро Луини на свои знаменитые вечера, где потчевал гостей музыкой, поэзией и выступлениями трубадуров. Ему нравилось наблюдать за развитием отношений этой неожиданной пары. Девушка была очарована всем происходящим – быть допущенной в круг, с которым она прежде была знакома лишь по рассказам матери, для нее было превыше любых мечтаний. Это был сон, от которого ей не хотелось пробуждаться. С детских лет Лукреция Кривелли будоражила ее воображение, рассказывая ей о принцах и трубадурах, рыцарских обрядах и магических ритуалах, и конечно же, девочке не терпелось увидеть все это своими глазами.

– Сестра Вероника? Уф! Эта монахиня принималась бушевать по любому поводу, – пустился в воспоминания Марко. Он то и дело дышал на свои руки, тщетно пытаясь согреть их. В трапезной было холодно. Нужно было приступать к решению задачек на смекалку.

– В самом деле?

– О да. Она постоянно укоряла маэстро за его эксцентричные вкусы и критиковала за то, что он знает труды греческих философов лучше, чем Священное Писание. Честно говоря, они с маэстро не имели обыкновения беседовать об искусстве, тем более о его произведениях, но в день своей смерти сестра Вероника вдруг принялась расспрашивать его относительно трапезной.

– Но какое это имеет отношение к омеге? – запротестовала Елена.

– Позвольте мне все объяснить. В тот день Леонардо почувствовал себя оскорбленным. Сестра Вероника обвинила его в преуменьшении роли Христа в «Тайной вечере». И маэстро рассердился. Он ответил ей, что Иисус является единственной альфой этой композиции.

– Он так сказал? Что Иисус является альфой его фрески?

– Он сказал, что Иисус – это начало. Центр. Ось его произведения.

– Действительно, – произнес Луини, пытаясь разглядеть в полумраке силуэт Христа, – то, что Иисус занимает господствующее положение, не вызывает сомнений. Более того, мы знаем, что точка, от которой распространяется перспектива всей композиции, находится сразу над его левым ухом, под волосами. Именно здесь Леонардо поместил свой компас в первый день. Я видел это своими глазами. И от этой священной точки он наметил план картины.

Слова Луини удивили Прорицателя. Впервые он слышал его голос. Зато ему было известно, что тематика его произведений перекликается с еретическими сюжетами Леонардо. Как и маэстро, он был одержим историями из жизни Иоанна и написал ряд картин на эту тему. Детская встреча с Иисусом по пути в Египет, крещение в Иордане, голова, принесенная Саломее на серебряном блюде... Все паломники, поклонявшиеся «Богоматери», картине Леонардо в монастыре францисканцев, хорошо знали и Луини. «Волки, – произнес он, обеспокоенный присутствием Луини в святая святых тосканца, – всегда рыскают стаями».

– Очень точное наблюдение, мастер Бернардино, – откликнулся Марко, не сводя глаз с их прекрасной спутницы, которая всматривалась в силуэты апостолов на стене, все отчетливее проступавшие в предрассветном мраке. – Если внимательно посмотреть на его фигуру с протянутыми вперед руками, можно убедиться: она действительно имеет форму огромной буквы А. Речь идет об огромной альфе, расположенной по центру композиции из двенадцати апостолов. Вы это видите?

– Ну конечно. А как насчет омеги? – продолжала настаивать Елена.

– Хорошо. Я думаю, что маэстро сказал так, потому что считает себя последним из апостолов Христа.

– Кто? Леонардо?

– Да, Елена. Альфа и омега. Начало и конец. В этом что-то есть, вы не находите?

Луини и юная дворянка пожали плечами. Любимчик Леонардо, как и Марко, догадывался, что на этой стене учитель скрыл от глаз непосвященных очень важное послание. Было очевидно, что если маэстро позволил им прийти сюда, не предоставив ключей, которые помогли бы им прочитать его произведение, значит, он решил подвергнуть их своего рода испытанию. Они стояли перед самым большим ребусом, когда-либо созданным тосканцем, и от их сообразительности в этот момент зависело очень многое. И в первую очередь спасение их душ.

– Возможно, Марко, вы правы – в «Вечере» и в самом деле скрыто нечто записанное при помощи визуального алфавита.

Услышав это, Прорицатель ужаснулся.

– Визуальный алфавит?

– Я знаю, что маэстро учился у флорентийских доминиканцев «искусству памяти». Его учитель, Вероккио, также им пользовался и передал его секрет Леонардо, когда тот был еще ребенком.

– Он нам ничего об этом не рассказывал, – несколько разочарованно произнес Марко.

– Возможно, он не видел в этом необходимости. В конце концов, речь идет всего лишь о методах запоминания разнообразных сведений или ассоциативных связях с определенными характеристиками произведений искусства и архитектуры. Эта информация располагается у всех на виду, но остается невидимой для не посвященных в правила чтения.

– А вы видите здесь подобный алфавит? – заинтригованно произнес ди Оджоне.

– Вы сами говорили, что Иисус имеет форму буквы А и что для Леонардо он является альфой композиции. Если он о себе самом говорил как об омеге, то вы не будете отрицать, что логично будет попытаться найти в портрете Иуды Фаддея нечто, напоминающее О.

Все трое заговорщически переглянулись и, не произнося ни слова, приблизились к основанию пасхального стола. Фигуру Фаддея невозможно было перепутать ни с одной другой. Он смотрел в сторону, противоположную той, где разворачивалось основное действие, наклонившись вперед, а его руки с развернутыми вверх ладонями располагались крестообразно. Апостол был одет в красноватую тунику без застежек, и в его фигуре не было ничего, напоминавшего омегу.

– Альфа и омега также могут иметь отношение к святому Иоанну и Магдалине, – пробормотал Бернардино, пытаясь скрыть разочарование.

– Что вы хотите сказать?

– Это просто, Марко. Нам известно, что картина тайно посвящена Марии Магдалине.

– Узел! – вспомнил Марко. – Ну конечно! Узел, завязанный на конце скатерти!

– Думаю, Леонардо хотел сбить нас с толку. Долгое время маэстро старательно распускал слух о том, что узел – это его неофициальный способ подписывать картины. На романском языке фамилия Винчи происходит от латинского слова vincoli, что означает «связь» или «цепь». Однако тайное значение этого символа не может быть таким грубым. Безусловно, он связан с любимой женщиной Иисуса.

Прорицатель неловко повернулся в своем укрытии.

– Одну секунду! – воскликнула Елена. – Какое отношение это имеет к альфе и омеге?

– Это из Писания. Если вы почитаете Евангелия, то поймете определяющую роль Иоанна Крестителя в начале общественной жизни Мессии. Иоанн крестил Иисуса в Иордане. Фактически это послужило своего рода отправной точкой, альфой, его земной миссии. Магдалина, в свою очередь, была очень важна на закате его дней. Она присутствовала при его воскрешении. Она совершила помазание в присутствии апостолов за несколько дней до последней вечери. Разве вы не помните о Марии из Вифании [51]51
  Марк 14, 3—9. До XIX в. Церковь принимала истинным толкование, отождествлявшее Марию из Вифании с Магдалиной, тем самым породнив ее с Марфой и Лазарем – главным действующим лицом истории с воскрешением, рассказанной Иоанном в своем Евангелии (Иоанн 11, 2-44).


[Закрыть]? В этот момент она выступала в роли настоящей омеги.

– Магдалина, омега...

Это объяснение не убедило девушку. В принципе, Иоанн и Фаддей никоим образом не были связаны, за исключением того, что оба апостола не глядели на Христа. Елена некоторое время всматривалась в картину, размышляя над альтернативным толкованием такого неуместного О. Она разглядывала оштукатуренную стену, пытаясь понять смысл этой загадки. Быстро светало, им следовало поторопиться, если они хотели сдать свой экзамен до прихода монахов. Если в «Вечере» действительно было зашифровано послание, у них оставалось совсем мало времени, чтобы прочесть его.

– Думаю, вы предлагаете слишком замысловатые толкования, – наконец произнесла она. – Насколько мне известно, маэстро – большой любитель простоты. – Марко и Бернардино повернулись к красавице. – Если он изобразил один край скатерти завязанным в узел, а другой оставил ниспадающим, то потому, что хотел привлечь внимание зрителя к этому углу стола. Здесь что-то есть. Здесь он изобразил себя самого, и он хочет, чтобы мы поняли почему.

Луини протянул руку к узлу и провел по нему подушечками пальцев. Узел был изображен очень искусно: каждая складка ткани выглядела очень натурально.

– Думаю, Елена права, – кивнул он.

– Права? В чем?

– Смотрите внимательно, Марко. Та часть композиции, к которой привлекает внимание узел, освещена гораздо лучше. Обратите внимание на тени на лицах апостолов. Видите? Они гораздо гуще, контрастнее по сравнению с остальными. – Обратив к спутникам греческий профиль, ди Оджоне долго смотрел на стену, изучая игру светотени на одежде и лицах апостолов. – Мне кажется, это не лишено смысла, – продолжал Луини, словно размышляя вслух. – Эта сторона фрески освещена больше, чем вся остальная картина, потому что для Леонардо познание исходит от Платона. Он представляет собой солнце, которое освещает разум. И больше других апостолов сияет святой Симон – обладатель греческого профиля, единственный из всех одетый в белые одежды...

Это наблюдение напомнило Луини еще об одном важном факте.

– А Матфей, апостол, который находится возле маэстро, это не кто иной, как Марсилио Фичино... Ну конечно! – неожиданно громко воскликнул он. – Незадолго до нашего отъезда из Флоренции Фичино передал маэстро писания Иоанна. Вот где кроется ключ!

Елена в изумлении смотрела на него.

– Ключ? Какой ключ?

– Теперь мне все понятно. Древние посвящали своих адептов, возлагая неизданное евангелие от Иоанна им на голову. Они верили, что путем подобного контакта духовная суть произведения передавалась в мозг и сердце желающего стать истинным христианином. Книга Иоанна содержала удивительные откровения о миссии Христа на земле и указывала путь, которым мы должны следовать, чтобы заслужить себе место на небесах. Леонардо... – Луини перевел дух. – Леонардо изложил этот текст в произведении искусства, в которое включил все основные символы. Поэтому он и послал нас сюда – чтобы мы посвятили тебя, Елена! Он верит, что это произведение сообщит тебе мистическую тайну Иоанна!

– И вы можете посвятить меня, даже не зная точно, что именно записал маэстро? – В голосе девушки звучало изумление. – Да, поскольку другого выхода нет. В древности послушники даже не открывали утраченную книгу Иоанна. Многие даже не умели читать. Почему же эта фреска не может воздействовать подобным образом на нас? И еще: посмотрите на Христа. Он находится на достаточной высоте, чтобы мы могли стать внизу и принять это мистическое рукоположение. Одна его рука будет покровительственно простерта над нашей головой, а другая – обращена к небу.