Текст книги "Тайная вечеря"

Автор книги: Хавьер Сьерра

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

45
Двенадцать дней спустя
Милан, 22 февраля 1497 года

– Mut-nem-a-los-noc…

Впервые я услышал эту фразу в день Папского престола. Миновало почти две недели с тех пор, как брат Бенедетто отдал Богу душу в больнице Санта Мария во время одного из жутких приступов кашля. Господь покарал его за гордыню. Прорицатель не увидел, как Рим обрушит свой гнев на маэстро Леонардо и уничтожит его проект. Он стремительно терял силы. Эскулапы, день и ночь дежурившие у его ложа, утратили надежду, как только он потерял голос и пустулы полностью покрыли его тело.

Бенедетто скончался в среду под вечер, посеревший, одинокий, в жару, неотступно бормоча мое имя в отчаянной попытке призвать меня к своему ложу и натравить меня на тосканца. К несчастью для него, я все еще был затворником среди «чистых людей».

Теперь я уверен: Марио Форцетга ожидал именно этого момента, чтобы позволить мне вернуться в Милан. Ни разу за те несколько недель, что я провел в Конкореццо, Марио не упомянул о болезни одноглазого. Он не настраивал меня на какие-либо действия против него, не советовал сообщить святой инквизиции о нарушении им шестой заповеди и уж совсем не пытался разжечь огонь ненависти к нему Его отношение меня изумляло. Знание законов тайнописи позволило ему разоблачить падре Бенедетто, разгадав его запутанную подпись, но эта странная мораль не позволяла ему стремиться к возмездию за убийства единоверцев. Что за удивительная вера!

Я пришел к выводу, что жители Конкореццо не отпустят меня никогда. Я понимал, что глубокое уважение к жизни не позволяет им прикончить меня. Однако ясно было и другое: все в деревне сознавали, что, освободив меня, они подвергнут опасности свои жизни. Полемика растянулась на долгое время, позволившее мне сблизиться с ними и познакомиться с их обычаями. Я очень удивился, узнав, что они никогда не молятся в церкви, а отдают предпочтение молитве в пещере или под открытым небом. Подтвердилось и многое, что мне о них уже было известно, в частности то, что они не признают распятие и отвергают святые мощи, считая их нечистым напоминанием о созданном Сатаной материальном теле, прежде служившем пристанищем душам великих святых. Но многое явилось для меня откровением. Например, их радость перед смертью. Они радовались каждому прошедшему дню, потому что это приближало их к моменту сбрасывания плотской оболочки и вознесения к сиянию Святого Духа. Они называли себя «истинными христианами», смотрели на меня с сочувствием и прилагали изрядные усилия, чтобы вовлечь меня в свои ритуалы.

Однажды утром Марио разбудил меня. Он выглядел очень взволнованным. По его просьбе я быстро оделся, и мы направились вниз по склону горы к мощеной дороге, ведущей к Порта-Верчеллина.Я был изумлен. Принятое юношей решение ставило под удар всю общину. Он вознамерился вернуть в мир инквизитора, познакомившегося с общиной катаров, присутствовавшего на их богослужениях и досконально знающего все слабые места последних «чистых людей» христианства. И несмотря на все это, он решил пойти на такой риск и освободить меня? Почему? И почему именно сегодня и в такой спешке?

Впрочем, в неведении я пребывал недолго.

Когда мы подошли к тропинке, ведущей во владения герцога, Марио сменил свой привычный тон. Одетый в безупречно белые одежды из грубого сукна, доходившие до колен, с перехваченной лентой непокорной шевелюрой, он, казалось, отправлял странный прощальный обряд.

– Падре Лейр, – торжественно произнес он. – Вот вы и познакомились с последними последователями Христа. Вы сами видели, что мы не берем в руки оружия и не оскорбляем природу. Именно по этой причине, а также потому, что первые последователи Христа никогда не одобрили бы того, что мы лишили вас свободы, мы не можем вас больше удерживать. Вы принадлежите к миру, отличному от этого. Миру железа и золота, в котором люди живут, повернувшись к Бoгy спиной...

Я хотел ответить, но Марио остановил меня. Он смотрел на меня с грустью, как будто прощался с другом.

– С этого момента, – продолжал он, – наша судьба в ваших руках. Ваши крестоносцы сформулировали это наилучшим образом: Deus lo volt! Так угодно Бoгy. Или вы нас пощадите и присоединитесь к нам, таким образом став одним из parfait, или вы на нас донесете и будете искать нашей смерти и гибели наших братьев. Но вы сами, по собственной воле, изберете свой путь. Нам, к сожалению, не привыкать подвергаться преследованиям. Это наша судьба.

– Ты меня освобождаешь?

– На самом деле, падре, вы никогда не были узником.

Я смотрел на него, не зная, что сказать.

– Только я вас умоляю поразмыслить над одним фактом, прежде чем предавать нас в руки инквизиции: вспомните о том, что Иисус также скрывался от властей.

Марио бросился ко мне в объятия и крепко прижался. Темнота вокруг начала редеть, предвещая скорый рассвет. Он вручил мне мешочек с хлебом и фруктами и оставил в одиночестве у дороги, ведущей в Милан.

– Идите в трапезную, – прокричал он мне, удаляясь по лесистому склону, – в вашу трапезную. За время вашего отсутствия произошло много событий, которые непосредственно вас касаются. Все обдумайте и изберите свой путь. Быть может, мы еще встретимся и сможем взглянуть друг другу в глаза как братья по вере.

Я шел четыре часа, пока не увидел на горизонте очертания башен Милана. Каким удивительным испытаниям меня подвергло Божественное Провидение! Марио отпустил меня для того, чтобы я устранил его врага, брата Бенедетто, или по какой-то другой, неизвестной мне причине?

Уже подходя к посту охраны, я вдруг осознал, насколько меня изменило пребывание в Конкореццо. Охранявший ворота гвардеец герцога даже не поприветствовал меня. В его глазах я более не был уважаемым доминиканцем, исчезнувшим в лесу Санто Стефано почти месяц тому назад. Мне не в чем было его упрекнуть. Горожане считали, что я погиб в засаде. Меня никто не ждал. Я выглядел как простолюдин – грязный, в крестьянской одежде. Мое лицо покрывала густая черная борода. Даже тонзура отросла, скрыв мою принадлежность к Церкви.

Не глядя по сторонам, я миновал ворота и по узким переулкам устремился к монастырю Санта Мария. Была суббота, но, несмотря на пасмурную погоду, в городе царило праздничное оживление. Прилегающие к монастырю улочки были украшены флажками, цветами и разноцветными лентами и заполнены праздношатающимися людьми. Казалось, недавно здесь проехал герцог, возвращаясь с какого-нибудь пышного торжества.

И тут я услыхал, как одна из горожанок упомянула причину этой суматохи. Леонардо закончил «Вечерю», и Его сиятельство Лодовико иль Моро поспешил в монастырь, чтобы насладиться гениальным произведением во всем его великолепии.

– «Вечерей»?

Женщина смотрела на меня с улыбкой.

– Вы что, с луны свалились? – рассмеялась она. – Весь город собирается выстроиться в очередь, лишь бы взглянуть на нее! Об этом мечтают все! Говорят, что это настоящее чудо. Что люди на ней как живые. Братья открывают монастырь на целый месяц, чтобы все могли полюбоваться фреской.

Меня охватило смутное беспокойство. Тосканец завершил предприятие, в которое он вложил больше трех лет труда, но означает ли это, что он осуществил и ужасный иконографический план, которому Прорицатель пытался помешать любой ценой? А приор? Он тоже уступил колдовским чарам этого творения? Следует ли мне немедленно предостеречь его об истинной сущности его личного секретаря? И как мне предстать перед ним? Что я скажу ему о своих похитителях?

Поднявшись к Корсо Маджента, я с трудом протиснулся сквозь огромную очередь, окружавшую монастырь, и остолбенел. Передо мной высился огромный помост, на котором сиятельный герцог Миланский в тунике из черного бархата и шляпе с опущенными полями и золотой лентой беседовал с самыми выдающимися горожанами. Среди них я заметил математика Луку Пачиоли – лицо этого известного распутника сияло. Кто-то в толпе сказал, что несколько дней назад он вручил иль Моро свою книгу De divina proportione, в которой раскрывал математические тайны Творения. А вот и Антонио Билли – придворный хронист – стоит, ошеломленный красотой, представшей его взору.

Там был и маэстро Леонардо. Он поднялся наверх и что-то обсуждал с небольшой группой своих почитателей. Все были элегантно одеты, но выглядели чем-то обеспокоенными. Они озирались по сторонам, как будто ожидали кого-то или же понимали, что что-то идет не так, как задумано.

Внимательно наблюдая за этой свитой и пытаясь прочесть по их губам слова, я не заметил человека, который, расталкивая толпу, пробирался ко мне.

– Бог ты мой! – воскликнул он с акцентом, выдававшим в нем иностранца, и тронул меня за плечо. – Да ведь все считали вас умершим, падре Лейр!

Этот человек богатырского сложения, со шпагой на боку, в фиолетовом берете и сапогах для верховой езды был не кто иной, как Оливерио Джакаранда. Его акцент выдавал в нем иностранца.

– Я никогда не забываю лица. Особенно когда речь идет о таком лице, как ваше!

– Дон Оливерио...

Испанец смотрел на меня сверху вниз, силясь понять, почему на мне не сутана ордена Святого Доминика. Он тоже явился на площадь перед Санта Мария, чтобы взглянуть на произведение Леонардо. Его привилегированное положение торговца ценностями обеспечило ему гарантированный доступ в монастырь и выгодное место для созерцания на этом самом крупном общественном событии со времени похорон донны Беатриче.

– Падре... – замялся он, – расскажите, что с вами произошло? Вы очень плохо выглядите. Что это на вас за одеяние?

Я попытался придумать правдоподобную отговорку, чтобы скрыть неприятную для моего собеседника правду. Не мог же я сообщить ему, что провел более двух недель под крышей его бывшего узника. Испанец счел бы это вероломством. Один Бог ведает, как бы он отреагировал на подобное откровение.

– Вы помните о моей любви к латинским головоломкам? – Джакаранда кивнул. – Я прибыл в Милан по поручению настоятеля моего ордена, чтобы разгадать одну из них. Чтобы выполнить поставленную задачу, мне пришлось на некоторое время исчезнуть Теперь я раскрываю свое инкогнито, чтобы продолжить расследование. Поэтому я прошу вас проявить благоразумие.

– Ох уж эти монахи! Вечно какие-то тайны! – заулыбался он. – Так, значит, вы инсценировали свое исчезновение, чтобы расследовать преступления в соборе Святого Франциска?

– А что вам дает основания так думать? – изумился я.

– Ваш вид, конечно. Я вам уже когда-то говорил, что в этом городе от моего внимания ускользает очень немногое. Ваш костюм напоминает мне одежду несчастных, обнаруженных мертвыми перед «Мадонной» в соборе францисканцев.

– Но...

– Никаких «но»! – перебил он меня. – Я восхищен вашей методикой, падре. Мне бы никогда не пришло в голову выдать себя за жертву, чтобы добраться до убийцы.

Я промолчал.

Я был твердо уверен, что наша следующая встреча отнюдь не превратится в дружескую болтовню, поэтому меня удивило столь внезапное внимание к моей персоне. В конце концов, я вмешался в его дела, освободил его узника и не уделил должного внимания его стремлению обвинить Леонардо да Винчи в убийстве брата Александра. Однако было очевидно, что у дона Оливерио есть проблемы и поважнее. Антиквар выглядел озабоченным. Он поспешил оправдать бегство Форцетты, будучи уверенным в том, что это часть расследования смертей брата Александра и паломников во францисканском монастыре. Похоже, мое одеяниеparfait поразило его больше, чем все остальное.

– Вы давно вернулись в Милан? – Я попытался увести разговор от расспросов о моей персоне.

– Думаю, дней десять назад. И, честно говоря, все это время я вас искал. Мне сказали, что вы попали в засаду и погибли...

– Я рад, что это не так.

– Я тоже, падре.

– Так скажите же мне, зачем я вам понадобился.

– Мне необходима ваша помощь. Помните, что я вам сказал о маэстро Леонардо в тот день, когда мы познакомились?

– О Леонардо?

Я оглянулся, бросив взгляд туда, где я в последний раз видел тосканца. Мне не хотелось выслушивать ложное обвинение в убийстве, которое Джакаранда собрался провозгласить. Затем я кивнул.

– Хорошо. Как вы знаете, я был в Риме. Из источника, приближенного к Папе, мнe стало известно, какой секрет мастер да Винчи вознамерился скрыть в «Вечере».

– Секрет?

Моя недоверчивость заставила нахмуриться испанца.

– Тот самый, который свел в могилу вашего библиотекаря, падре Лейр. Секрет из «синей книги», которую донна Беатриче поручила мне разыскать для нее и которую я так и не смог ей вручить. Припоминаете?

– Да.

– Этот секрет, падре, находится в моем распоряжении. Это еще одна из проклятых загадок тосканца. Поскольку вы – мастер по разгадыванию головоломок, а ваше положение убедительно доказывает, что вы не являетесь чьим-либо сообщником, я подумал, что, быть может, вы мне поможете расшифровать ее.

Оливерио произнес это, с трудом сдерживая гнев. В его голосе звучало желание отомстить за своего друга Александра. И хотя он заблуждался от носительно объекта мести, мне стало любопытно, какое откровение он получил от своего осведомителя. Я и представить себе не мог, что Вифания тоже располагает этим секретом и тоже вот уже много дней делает все возможное и невозможное, чтобы разыскать меня и вручить его мне.

– Так вы покажете мне этот секрет?

– Только перед фреской, падре.

46

Какое странное ощущение.

Одетый в лохмотья, выданные мне Марио Форцеттой перед возвращением в Милан, я переступил порог церкви Санта Мария. Никто из братьев меня не узнал. Запах ладана заставил меня замереть в дверях. Я чувствовал себя так, как будто впервые оказался в церкви. Изобилие цветочных мотивов, красно-синих ромбов и геометрических узоров, украшающих потолок, вдруг показалось мне неуместным для Божьего храма излишеством. Никогда прежде я не обращал на все это внимания, но теперь почувствовал, что эта пышность мне претит.

Оливерио не заметил моих колебаний и потащил меня к апсиде, где мы повернули налево и очутились перед огромной очередью из верующих, которые читали молитвы и пели псалмы в ожидании момента, когда их допустят в трапезную.

Брат Адриано де Тревильо, с которым я виделся пару раз за время пребывания в монастыре, поприветствовал испанца и с удовлетворением принялся рассматривать монету, которую тот сунул ему в руку. Хотя он и вперил в меня взгляд, полный превосходства, он тоже не узнал меня. Это было даже к лучшему. В трапезной, которая мне запомнилась холодной и безжизненной, сегодня кипела жизнь. Здесь все так же отсутствовала мебель, но монахи привели огромную залу в порядок, тщательнейшим образом проветрили и вымыли ее. От запаха краски не осталось и следа, а недавно оконченная живописцем фреска сияла во всем великолепии.

– La Cena Secreta... – пробормотал я.

Оливерио меня не слушал. Он потащил меня в центр залы и, найдя свободное место, наполовину по-испански, наполовину по-ломбардийски произнec фразу, осмыслить которую в тот момент я был не в состоянии.

– Загадка этого места имеет отношение к древним египтянам. Апостолы расположены группами по три человека подобно триадам богов Нила. Видите? Но подлинный секрет заключается в том, что каждый персонаж этой картины представляет собой букву.

– Букву? – В моей памяти всплыли древние наставления Ars Memoriae. – Что это за буквы?

– Только одна из букв совершенно очевидна, падре. Обратите внимание на большую букву А, которую образует фигура нашего Господа. Это начало. Остальные буквы скрыты в качествах двенадцати апостолов, описанных братом Жаком де Воражином. Все буквы вместе образуют странный гимн на древнеегипетском языке. Я надеюсь, что вы поможете мне расшифровать этот гимн...

– Гимн?

Оливерио кивнул, довольный произведенным впечатлением.

– Именно. Соединяя буквы, которыми Леонардо наделил каждого из апостолов и которые мне показали в Риме, мы получаем фразу Mut-nem-a-los-noc.

Mut.

Nem.

А.

Los.

Noc.

Я повторил эти слоги поочередно, пытаясь их запомнить.

– Так вы полагаете, что это египетский текст?

– А что же еще? Mut – это богиня египетской цивилизации, супруга Амона Таинственного, великого бога фараонов. Конечно же, Леонардо слышал о ней от Марсилио Фичино. Или вы забыли, что маэстро держит его книги в своей мастерской?

Как я мог об этом забыть? Фичино, Платон, брат Александр, одноглазый – все были здесь. Прямо перед моими глазами! Они переглядывались, как будто договаривались скрыть тайну от тех, кто не заслуживал быть в нее посвященным. Все они были изображены как истинные ученики Христа. Одним словом, bonhommes.

– А что, если это вовсе не египетский язык?

Мое сомнение привело испанца в отчаяние. Он наклонился к моему уху и, пытаясь перекричать шум толпы и гул молитв, поведал мне, как он узнал от Аннио де Витербо об апостолах, символизирующих буквы. Слушая его, я поочередно рассматривал эти живые фигуры апостолов. Варфоломей, упершийся обеими руками в стол, возвышался над ним, как часовой. Иаков Младший пытается успокоить взволнованного Петра. Андрей, под впечатлением от известия о том, что среди них скрывается предатель, в знак своей невиновности поднял руки, выставив ладони вперед. Иуда. Иоанн. Фома, указующий на небеса. Старший из двух Иаковов. Скрестивший руки, предвещая скорые муки Мессии, Филипп. Матфей. Фаддей, повернувшийся к Христу спиной. И Симон, со своего угла стола как будто приглашающий еще раз осмотреть всю картину.

Осмотреть ее еще раз.

Христос!

Как будто молния сверкнула в ночи.

Как будто внезапно до меня дотянулся один из языков пламени, озаривших апостолов на Троицу.

Святой Боже! В этом не было никакой загадки. Леонардо ничего не зашифровал в своей картине. Абсолютно ничего.

Такого чувства, как то, которое охватило меня в тот момент, я не испытывал ни разу за все годы, проведенные в Вифании. У меня перехватило дыхание.

– Вы помните то, что вы мне рассказывали о странной манере письма Леонардо?

По взгляду Оливерио было ясно, что он не понимает, какое отношение имеет мой вопрос к его рассказу.

– Вы имеете в виду его манию писать все справа налево? Это одна из его странностей. Его ученикам приходится пользоваться зеркалом, чтобы прочитать, что им пишет учитель. Он так записывает все: свои заметки, расписки, личные письма, даже списки покупок!.. Он сумасшедший.

– Может быть.

Я улыбнулся простодушию Оливерио. Ни он, ни Аннио де Витербо ничего не поняли, хотя разгадка была у них в руках.

– Скажите мне, Оливерио, откуда вы начинали читать вашу египетскую литанию?

– Слева. М – Варфоломей, U – Иаков Младший, Т...

Внезапно он замолк.

Он повернул голову и посмотрел на правый край картины, наткнувшись взглядом на Симона, который протягивал вперед руки, как будто приглашая его войти. Как будто этого было недостаточно, там же находился узел, завязанный на скатерти, указывая, с какого конца стола следовало начинать «читать».

– Боже правый! Это читается наоборот!

– И что же там написано, Оливерио?

Испанец, не веря собственным глазам и даже не понимая того, что ему открылось, в первый раз произнес вслух истинный секрет «Вечери». Достаточно было всего лишь произнести слоги этой литании, таинственной Mut-nem– a-los-noc, в том порядке, в котором это на протяжении трех лет делал маэстро да Винчи:

Con-sol-a-men-tum.

Post Scriptum
Последняя записка падре Лейра

Это откровение изменило мою жизнь.

Перемены были не резкими, но постепенными и неотвратимыми. Они напоминали весеннее пробуждение леса. Вначале я не отдавал себе отчета в происходящем, а когда попытался ему сопротивляться, было уже слишком поздно. Полагаю, неторопливые беседы в Конкореццо и смятение моих первых дней в Милане сотворили чудо.

Я ожидал, что, когда в Санта Мария делле Грацие пройдут дни открытых дверей, я вернусь к «Вечере», чтобы встать под руками Христа. Я желал получить благословение этого живого, пульсирующего произведения, которое рождалось на моих глазах. Я до сих пор не очень хорошо понимаю, зачем я это сделал. Мне также неведомо, почему я не явился к приору с рассказом о том, где я был и что обнаружил за время своего плена. Но, как я уже сказал, что-то изменилось внутри меня. Что-то, что навсегда покончило с Августином Лейром – проповедником и членом Канцелярии ключей папских государств, представителем инквизиции и теологом.

Озарение? Божественный зов? Или, быть может, безумие? Возможно, я умру в этой скале в Джабаль аль-Тарифе, так и не узнав, как следует называть эту перемену.

Да это уже и не имеет значения.

Единственное, что я знаю точно, так это то, что святыня катаров, доступная для созерцания и поклонения, в самом сердце обители доминиканцев, покровителей инквизиции и хранителей ортодоксальной веры, потрясла меня до глубины души. Я обнаружил, что евангельская истина проложила себе путь во мраке нашего ордена и засияла в трапезной, как маяк в ночи. Эта истина кардинально отличалась от той, в которую я верил на протяжении сорока пяти лет. Иисус никогда не устанавливал евхаристию в качестве единственного способа общения с Ним. Скорее, наоборот. Учение, переданное им Иоанну и Марии Магдалине, состояло в том, чтобы показать нам, как найти Бога внутри себя, не прибегая к воздействию извне. Он был иудеем и жил в условиях контроля храмовыми жрецами общения с Господом, запертым в скинии. И он боролся против этого. Пятнадцать веков спустя на Леонардо была возложена тайная обязанность хранить откровение, которое он и заключил в своем произведении.

Признаю, что, быть может, в тот момент я сошел с ума. Но все происходило именно так, как я это изложил. Со времени тех событий прошло уже три десятилетия. Абдул, который, как обычно, принес в мою пещеру ужин, сообщил мне удивительные новости: группа затворников, последователей святого Антония, пришла в деревню с намерением обосноваться в ее окрестностях. Я вглядываюсь в берега Нила, пытаясь увидеть их, но моим измученным глазам не удается обнаружить их поселение. Я отдаю себе отчет в том, что они – моя последняя надежда. Если бы на финишной прямой моей жизни появился кто-либо, заслуживающий моего доверия, я вручил бы ему эти записи и разъяснил, как важно сохранить их до того времени, когда можно будет их обнародовать. Но силы покидают меня, и я не знаю, смогу ли спуститься с этой скалы и дойти до них.

Кроме того, даже если мне это удастся, будет нелегко заставить их понять меня.

К примеру, Оливерио Джакаранда так и не понял тайну «Вечери» несмотря на то, что она была у него под самым носом. Он не понял, что тринадцать главных действующих лиц картины воплотили тринадцать букв consolamentum – единственного таинства, которое признавали чистые люди из Конкореццо, таинства духовного, невидимого, интимного. Для него это осталось пустым звуком. Ему неведома была связь, существующая между этим символом и «синей книгой», которую он так страстно стремился заполучить, и которая ему так и не досталась. И конечно же, он и представить не мог, что его слуга Марио Форцетта предал его именно из-за этой книги – книги, которая из поколения в поколение использовалась в обрядах катаров для посвящения неофитов в духовную церковь Иоанна и поиск Отца своими собственными силами.

Я знаю, что Оливерио вернулся в Испанию, где обосновался неподалеку от руин Таррако и продолжил свою торговлю с Папой Александром. Тем временем Леонардо доверил La Cena Secreta своему ученику Бернардино Луини, который, в свою очередь, передал ее художнику из Лангедока, а тот доставил ее в Каркасон, где она попала в руки французской инквизиции. Впрочем, ее никто так и не смог истолковать. На своих картинах Луини никогда не изображал облаток, как этого не делал Марко ди Оджоне или кто-либо из других его любимых учеников.

Не менее любопытная судьба ожидала Елену, с которой я так и не познакомился лично. Послужив моделью для маэстро, умная девушка поняла, что, пожалуй, церкви Иоанна не суждено воссиять. Поэтому она отдалилась от мастерской Леонардо, перестала преследовать несчастного Бернардино и вступила в один из монастырей ордена кларисс на границе с Францией. Леонардо, удивленный ее живым умом, в конце концов раскрыл ей великую тайну, хранимую ее родом: Мария Магдалина – ее великая предшественница – видела, как воскрес Христос, восстав в лучах света из могилы, которую приготовил для него Иосиф из Аримафеи. Веками Церковь отказывалась выслушать полный рассказ об этом событии. Это сделал Леонардо. Ведь в тот далекий день пятнадцать столетий назад Магдалина видела Иисуса живым, но не в Его смертном теле. Его земное тело – недвижимое и холодное – продолжало покоиться в могиле, в то время как Магдалина встретилась с его «сияющим телом». На нее это произвело такое впечатление, что она решила похитить останки Галилеянина и укрыть их в своем доме, где тщательно их забальзамировала, а когда начались преследования со стороны синедриона, перевезла во Францию.

Именно в этом, и ни в чем другом, заключался секрет. Христос не воскресал во плоти. Он это сделал в свете, указав нам путь к нашему собственному преобразованию, когда придет наш день.

Я знал, что Елена, под впечатлением от этого откровения, пробыла в монашеском ордене всего пять лет. Однажды она исчезла из кельи, и больше ее никто никогда не видел. Говорят, что она последовала за Леонардо в ссылку во Францию, где обосновалась в качестве придворной дамы-компаньонки королевы при дворе Франциска I и продолжала изредка позировать для маэстро. Кажется, тосканец до самой своей смерти нуждался в том, чтобы она находилась поблизосги. Ее руки и лицо он использовал при написании так и не законченного портрета девушки, известной миру под именем Gioconda (Джоконда). Фактически, те, кто видел эту небольшую картину, утверждают, что сходство между изображенной на ней женщиной и Иоанном «Вечери» более чем красноречивое. Я, к сожалению, не могу об этом судить.

Но даже если Елена была посвящена и в другие секреты церкви Иоанна и Магдалины, которую стремился возродить Леонардо, она унесла их в могилу. Еще до того, как я решил отправиться в Египет, чтобы провести там остаток своих дней, Елена скончалась от лихорадки.

Мне остается только объяснить, почему я пишу эти строки в Египте. И почему я так и не сообщил инквизиции о существовании общины совершенных в Конкореццо и об их связях с маэстро Леонардо.

Виной тому, опять же, явился этот синеглазый великан в белоснежных одеждах.

После презентации «Вечери» я больше его не видел. Более того, обнаружив тайный смысл фрески, я вернулся в Рим и постучал в двери Дворца истины в Вифании, где с головой погрузился в работу, чтобы избежать лишних вопросов. Именно там я узнал, что спустя год, когда французские войска сломили сопротивление гвардии герцога и установили контроль над городом, Леонардо покинул Милан. Он укрылся в Мантуе, затем в Венеции и, наконец, в Риме, где работал на Цезаря Борджия, сына Папы Александра VI. Для Борджия он был architecto в ingegnere generale [62]62
  Главный архитектор и инженер (итал.).


[Закрыть], и не более. Но этот период был недолог, хотя все же он успел встретиться с ответственным за Священный дворец Аннио де Витербо.

На Аннио общение с ним произвело глубокое впечатление. Его секретарь, Фабио Понте, исправно проинформировал Вифанию об их встрече, состоявшейся весной 1502 года. Они беседовали о высшем предназначении искусства, о его использовании для сохранения информации и о его всесильном влиянии на разум. Но две фразы тосканца, по словам Фабио, произвели на него особенно сильное впечатление:

– Все, что я выяснил об истинном послании Иисуса, – ничто по сравнению с тем, что продолжает оставаться неизвестным, – очень серьезно ответил он на один из вопросов хорька. – Мое искусство всегда питалось из египетских источников и базируется на тайнах геометрии, почерпнутых из книг, переведенных Фичино и Пачиоли. И поверьте мне, Церкви также предстоит многое почерпнуть из Евангелий, которые продолжают покоиться на берегах Нила.

Пять дней спустя Джованни Аннио де Витербо умер, по всей вероятности, отравленный Цезарем Борджия.

Я был потрясен и, опасаясь репрессий со стороны тех, кто стремился воспрепятствовать возвращению церкви Иоанна, через месяц навсегда покинул Вифанию в поисках этих Евангелий.

Я знаю, что они близко, но я их еще не нашел. Клянусь, что буду искать их до последних дней своей жизни.

В 1945 году неподалеку от египетской деревни Наг-Хаммади, в верховьях Нила, были обнаружены тринадцать переплетенных в кожу книг. Это были утраченные Евангелия. Написанные по-коптски, они представляли собой неизвестные Западу наставления Иисуса. Это открытие, гораздо более важное, чем знаменитые свитки Мертвого моря из Кумрана, доказывает существование важного направления раннего христианства, проповедовавшего торжество церкви, основанной на непосредственном общении с Богом и духовных ценностях. Сегодня они известны как гностические евангелия. Книги, попавшие в Европу в конце Средневековья и оказавшие влияние на определенные круги интеллектуалов, наверняка были их копиями.

Пещера в Джабаль аль-Тариф, в которой в августе 1526 года умер падре Лейр, находилась всего в тридцати метрах от ниши, где были обнаружены эти Евангелия.