Текст книги "Пойти на риск (ЛП)"

Автор книги: Ханна Бонам-Янг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

Он отпускает меня и отступает назад. Даже с покрасневшими, мрачными глазами он всё равно улыбается мне. И из множества его улыбок эта – особенная. В ней есть что-то неуловимо неуверенное, но больше всего меня поражает надежда, сквозящая в ней.

«Да», – отвечаю я ему без слов, с меланхоличной улыбкой. «Я тоже это чувствую. И да, это ужасно страшно. Давай притворимся, что не замечаем. Ещё нет. Не сегодня. Не пока мы не будем уверены.»

– Я бы прошёл через всё снова, только чтобы оказаться на той вечеринке, – говорит он. – Чтобы встретить тебя. Чтобы получить Гаса.

Я почти разваливаюсь на части, моё лицо искажается, пока я качаю головой. Потому что как можно услышать такое и не влюбиться в него в эту же секунду? Как я могу убеждать себя, что он не абсолютно хорош, когда говорит такие вещи?

– Бо... – произношу я, глядя на наши ноги.

– Я бы сделал это, – настаивает он, кивая, будто ждёт, что я сделаю то же самое. – А ты?

– Если бы мы не встретились... если бы этого не случилось, – я кладу руку на свой маленький животик, – думаю, я бы так и осталась вечно играть в безопасность.

С его глаза скатывается слеза, и, не раздумывая, я поднимаю руку, чтобы стереть её большим пальцем, прикасаясь к его щеке.

– Ты бы всё равно выбралась, Уин. – Он прижимает уголок рта к моему запястью, выпуская дрожащий вздох. – Ты можешь всё, – шепчет он там, где пульс. И то, как он говорит «всё», звучит так, будто он имеет в виду «любую возможную вещь».

И я верю ему.

Искренне верю.

Я чувствую, как мои собственные слёзы медленно катятся по щекам. Пряча лицо, я снова прижимаюсь к его груди, и он тут же встречает меня, обвивая, словно щитом.

И мы танцуем ещё.

Под звук нашего угасающего самообладания.

Принимая, что это лучшее, что могло с нами случиться. То, что вытащило нас из наших личных темнот. То, что дало нам цель. То, что позволило найти друг друга.

Потому что, даже если мы не вместе, я больше не могу представить свою жизнь без Бо. Бо просто прекрасен. Обыкновенно, искренне и всеобъемлюще.

Так почему мне до сих пор так страшно?

Злясь на себя, я вырываюсь из его объятий. Нервно смеюсь, когда он притворяется, что сопротивляется, качая меня из стороны в сторону.

– Нет, не уходи, – говорит он, его рука скользит от плеча к локтю. – Ещё одну пластинку?

Я похлопываю его по плечу раз десять, качая головой, не зная, как ещё сдержать нахлынувшие чувства, правды и страхи. Его глаза следят за движением моей головы, когда я в последний раз качаю ею, и он вздыхает, отпуская меня.

Я иду в ванную, не оглядываясь, с опущенной головой и комом эмоций в горле.

Оставляя Бо стоять там.

На середине душа музыка снова начинает играть, и я прислоняюсь к кафелю, позволяя воде омывать меня, представляя, как Бо обнимает меня здесь.

И я понимаю, что мне пиздец.

Глава 25

– Я, блять, так и знала! – Сара шипит прямо у моего лица, тыча в воздух пальцем.

– А где моё «привет»? – спрашиваю я, оглядывая коридор, в который она затащила меня, как только мы с Бо переступили порог её дома на вечер D&D.

– Хочешь «привет»? Отлично. Привет! Как дела? Когда вы начали трахаться? – Сара трясёт меня за плечи, широко ухмыляясь.

– Что? Мы не… – я стряхиваю её руки. – Отойди, психопатка! – шиплю я.

Она распахивает дверь в кабинет Калеба и заталкивает меня внутрь.

– Рассказывай всё.

– Сара, буквально ничего не было, – говорю я, отходя после толчка. – Успокойся, чёрт возьми.

– Было. Я видела этот взгляд. – Она тычет пальцами себе в глаза.

– Какой ещё взгляд?

Я плюхаюсь на диванчик у стены, обшитой тёмным дубом.

– Вы зашли, Бо посмотрел на стол, где всё приготовлено, потом на тебя. Наклонил голову, улыбнулся, ты кивнула. Он спрашивал разрешения подойти. Это взгляд мужчины на поводке. Подкаблучника!

– Ты не могла это сказать…Пожалуйста, скажи, что не говорила «подкаблучник», – стону я, закрывая лицо руками.

– Значит, не отрицаешь? – Сара тоже плюхается в кресло Калеба и закидывает ноги на стол.

– Отрицаю! С Хэллоуина мы максимум обнимались.

(Танцы – это те же объятия, только дольше. Не считается.)

– Ты обнимаешься классно, – прищуривается Сара, – но не настолько.

– Бо внимательный. Просто хотел убедиться, что я не против, прежде чем идти к друзьям. Всё.

– То есть ты хочешь сказать, что я не видела тебя сорок лет (прошло двенадцать дней), потому что вы сидели у тебя дома и не трахались?

Решаю проигнорировать её «трахались».

– Мы проводили время вместе, – защищаюсь. – Гуляли у воды, смотрели нердские фильмы, которые любит Бо. Я ещё и ребёнка ращу, между прочим. Так что да, это всё. Разочаровала, извини.

– Сколько вам ещё нужно «узнавать друг друга», чтобы во всём разобраться?

Я сверлю её взглядом.

– Мы должны были познакомиться, верно? В этом был весь смысл переезда вместе.

– И? – Сара поднимает брови.

– И что?

– Вы узнали друг друга? – Она разводит руками, будто это очевидно.

– Да.

– И?

– И что?!

Скрещиваю руки на груди.

– Он хороший парень?

– Да, конечно.

– И?

– Боже, что ещё?

– Ты чувствуешь себя с ним в безопасности?

– Да.

– Значит?

– Значит что?! – кричу я.

– Ты влюблена в него?

– Да!

Стоп, что?

– Нет! – в панике поправляюсь. – Нет-нет-нет… – Но уже поздно. Сара вскакивает и бьёт ладонями по столу, как в барабан.

– Триумф! – орет она, воздевая руки к потолку.

– Заткнись, – шепчу я, потирая лоб. – Пожалуйста… не надо.

– Я была права, – Сара снова садится. – Уиннифред МакНалти влюблена.

– Сара, я люблю его, но не влюблена.

– Полная хрень, – фыркает она.

– Серьёзно, – голос сам собой становится выше. – Серьёзно, – повторяю твёрже.

Сара прищуривается, проводя языком по зубам.

– Ладно. Давай сыграем в «худший сценарий».

– Зачем?

– Развлеки меня, – она подкатывается ко мне на стуле, пока наши колени почти не соприкасаются.

– Ладно… – я сразу же запинаюсь.

– Нет! – она щёлкает меня по лбу. – Просто говори!

Чёрт.

– Это глупо, – сжимаю руки на груди.

– Ты ведёшь себя как ребёнок. Признай: ты любишь Бо. Ты влюблена в Бо.

– Нет!

– Почему?! – кричит она.

– Мне было больно, Сара. Очень больно, и ты даже не знаешь, насколько.

– Тогда скажи, Уин. Скажи, чтобы мы могли это проработать. Я годами спрашивала, что случилось. Или скажи кому-то ещё. Хотя бы Бо – он должен знать.

– Он заставлял меня чувствовать себя ничтожеством, – вырывается у меня. – Джек заставлял меня чувствовать себя глупой и беспомощной, и я больше не хочу этого. Я отдала ему свою самооценку на блюдечке, а он, гад, взял и сожрал меня целиком.

– Джек – мудак, который сожжёт все мосты. Ты не такая, Уин.

– Я знаю. Мне понадобились годы, чтобы вспомнить, кто я. Я не хочу снова забыть.

– Ты не забудешь.

– А вдруг? Я уже многое забываю. Например, что Бо, скорее всего, всё ещё любит твою невестку. Та ночь значила для нас обоих, но это всего лишь ночь. А с Корой он был годами. Даже после того, как она сломала ему сердце, он всё ещё заботится о ней. Такая связь… Я не могу ждать, что он почувствует ко мне больше за пару месяцев. Я не вынесу, если он будет желать, чтобы на моём месте была она.

– Уин… – Сара тяжело вздыхает.

– Всё в порядке. Я справлюсь.

– Уин… тебе нужно поговорить с ним.

– Я не могу, – голос дрожит. – Не могу снова положить сердце на блюдо и надеяться на другой результат.

– Тогда скажи: какой твой худший сценарий? Через год ты просыпаешься и…

И вот что страшно. Сначала я хотела сказать, что боюсь снова ошибиться в мужчине. Но теперь…

– Видеть Бо влюблённым в другую. Что у него будет девушка, которая полюбит и моего ребёнка, что они будут гулять по пляжу, танцевать в столовой… а я буду где-то одна. Скучать по нему. По тому, что могло бы быть. Понимать, что он был готов двигаться дальше… но я не была его первым выбором.

– Ты правда думаешь, Бо допустил бы такое, если бы знал? Потому что, по-моему, этот мужчина смотрит на тебя, будто ты повесила на небо и луну, и солнце. Я никогда не видела такого взгляда.

– Он не хотел бы меня ранить, – шепчу. – Но мы не знаем, что он чувствует. Может, это просто… влечение.

– В его глазах не похоть, Уин. Нечто куда большее.

– А вдруг это гормоны? Лимбическая система велит держаться рядом с отцом моего ребёнка? А вдруг после родов он станет невыносимым?

– Ты серьёзно так думаешь? Что женщины – это куклы, управляемые инстинктами? – Сара передразнивает мужской голос: – «Женщины слишком эмоциональны, они не могут руководить, потому что раз в месяц сходят с ума».

– Нет, – резко отвечаю я, сверля её взглядом.

– И почему мы ведём себя так, будто его чувства должны определять твои? Я спрашиваю, что чувствуешь ты. Не он.

– Да. Верно, – слабо отзываюсь я.

– Так скажи это. Скажи вслух. Будь честна с собой и со мной.

Я глубоко вдыхаю, расправляя плечи. Но мой голос всё равно звучит тихо и робко.

– Я люблю Бо.

– Даже если он влюблён в другую?

– Да, – отвечаю я, хоть это и жалко.

– Даже если он не готов любить тебя так же сильно?

Я киваю, уставившись в потолок и обхватив шею руками.

– Но разве это не полный идиотизм?

– Любовь – это идиотизм, Уин, – мягко говорит она. – Так что ты собираешься с этим делать?

Я сжимаюсь в комок, жалобно хныкая.

– Ты правда думаешь, что он смотрит на меня так? Ты серьёзно считаешь...

– Да, Уин. Да, и мне это чертовски нравится.

Сара протягивает руку, разжимая мои крепко сцепленные на груди пальцы. Она берёт мои ладони в свои и крепко сжимает.

– Ты заслуживаешь этого! – встряхивает она меня, пока я наконец не улыбаюсь – пусть даже через силу. – И знаю, это отчасти из-за беременности, но ты светишься. Ты стала легче. Когда вы сегодня зашли сюда вместе, это было не так, как несколько месяцев назад. Тогда вы были просто двумя людьми с химией и секретом. А теперь вы выглядите как настоящая пара.

– Мне страшно, – шепчу я, морща нос, пока мы смотрим друг другу в глаза.

– Я знаю, – Сара проводит большим пальцем по моей руке. – Но если ты спросишь его, он будет бережен с твоим сердцем.

Я киваю, глубоко вдыхая.

– И ещё я думаю, ты больше не та девочка на серебряном блюдечке. Ты переросла ту версию себя. А такие ублюдки, как Джек, берут добрых вроде тебя и пытаются исковеркать. Так устроены люди вроде него. Ты не виновата, что пыталась разглядеть в нём хорошее. Или что не хотела быть одна. Ты должна простить себя за это.

Я закатываю глаза, чувствуя, как по щеке скатывается слеза.

– Чёрт возьми, – хныкаю я, смеясь сквозь слёзы.

– Слишком? – Сара тихо смеётся.

Я качаю головой, вскакиваю с дивана и обнимаю её за плечи.

– Я люблю тебя.

– Я люблю тебя, – повторяет она. – И это никогда не изменится.

Когда я снова сажусь, мы обе молчим, не двигаясь. Просто даём моменту задержаться, обмениваясь ободряющими улыбками.

– Я попробую, – всхлипываю я. – Не знаю когда, потому что сказать это трезвой будет ох как непросто. Но я скажу ему о своих чувствах. В конце концов. Скоро, если получится.

– А я буду рядом, чтобы сказать «я же говорила», когда этот мужчина снова захочет тебя «заполучить».

Я закатыва глаза, но не могу сдержать улыбку, представляя себе возможное. Впервые – лучший сценарий.

Ту жизнь, где мы с Бо идём рука об руку к чему-то новому для нас обоих. Медленно, уверенно, бережно. Где, возможно, мы сделаем это сознательно. Может, даже не раз – если у нас получится быть родителями.

И я вижу это, ясно, как воспоминание. Весной мы построим нашему ребёнку домик на дереве, а летними вечерами будем пить вино на крыльце, не торопясь. Переплетёмся, сидя на качелях, и будем смотреть, как он играет. Жизнь, где мы будем заниматься любовью столько раз, сколько найдём в себе страсти, силы и желания. Годы за годами, узнавая друг друга заново, открывая слои и тёмные уголки, пока не исследуем каждый. Хаос, неразбериха и красота прожитой жизни – жизни вдвоём.

Мне бы это очень понравилось.

Настолько, что мне ещё страшнее.

Но не настолько, чтобы не попробовать.

– Может, признаешься Бо в его день рождения? Обвяжешь грудь ленточкой и дашь ему развернуть тебя. Ты же мечтаешь сделала его очки запотевшыми.

И она снова в образе.

– Вообще-то, мне нужна твоя помощь.

Сара округляет глаза.

– Нет, – резко обрываю я её. – Не в этом. Вечеринка. Я попрошу отца Бо занять его днём, чтобы успеть всё подготовить и позвать его друзей. Он заслуживает праздника. Поможешь?

– Конечно! Бо теперь один из нас. Не могу же я схалтурить на дне рождения.

Я улыбаюсь ей, потом рассеянно оглядываю комнату и на вдохе смотрю на дверь.

– Может, вернёмся?

– Не-а, пусть соскучатся. – Она лукаво ухмыляется. – Ой, забыла в этой суматохе…Хочешь принять ванну? Я купила твою любимую пену, на всякий случай.

– Я бы тебя сейчас расцеловала, – говорю я, нежно касаясь её щеки.

– Сочту за «да», – она встаёт. – А поцелуи оставь Бо. – Сара хихикает, направляясь к двери.

Глава 26

20 недель беременности. Малыш размером с банан.

Я замерла на крыльце. Стою здесь так долго, что ребенок, катающийся на велосипеде, уже дважды проехал мимо меня.

Погода обманчиво хороша для марта – «дурацкая весна», если можно так выразиться. Мы, канадцы, с радостью сбрасываем тяжелые зимние куртки и ботинки, а потом неизбежно впадаем в глубокую депрессию, когда на следующей неделе снова выпадает снег. Каждый год это становится для нас неожиданностью – будто коллективная память страдает амнезией. Но мне это в нас, людях, нравится. Как легко мы отворачиваемся от мрачных перспектив.

На самом деле, безопасно можно будет вздохнуть только в апреле. Или даже после моего дня рождения – в мае.

Но хотя бы я не буквально замерзла на крыльце – просто боюсь встречи с отцом Бо.

Пока я была на работе, Бо встретил его в аэропорту. Он пробудет у нас четыре дня, прежде чем вернется во Францию – как раз успеет отпраздновать тридцатилетие сына. В ту ночь, когда мы познакомились, Бо назвал своего отца, Робера, своим лучшим другом. Он же – его единственный оставшийся родственник. Так что нет никакого давления, надо всего лишь впечатлить этого человека. Ну да, конечно.

Он тебя полюбит.

Черт, очень на это надеюсь.

Когда девочка на велосипеде проезжает мимо в третий раз, с подозрением на меня поглядывая, я решаю, что хватит.

– Привет? – окликаю я, заходя в прихожую.

Из столовой доносится музыка, а из кухни – жужжание какого-то прибора. Наверное, миксера. У нас вообще есть такая штука? Боже, наверное, мне стоит предложить когда-нибудь приготовить ужин.

Я сбрасываю куртку и обувь и иду на звуки смеха, доносящиеся с кухни.

– Привет, это я, – говорю я, поворачивая за угол.

На кухне стоит самый красивый мужчина, которого я когда-либо видела… и его сын.

Святая матерь...Нет, погодите. Святой отец Бо.

– Привет! – Бо обходит стойку и встает рядом со мной, сияя, как всегда, улыбкой. – Уин, это мой отец, Робер. Пап, это Уин.

Он произносит «Робер» с французским акцентом, и у меня перехватывает дыхание. В этой комнате катастрофически не хватает кислорода. Он должен был меня подготовить. Мне надо было заранее попросить семейные фотографии.

– Очень приятно познакомиться, Уиннифред, – говорит Робер с сильным акцентом, поднимая в воздух руки, испачканные мукой и тестом. – Я бы пожал тебе руку, но я месил хлеб.

– Папа хотел сделать себе сэндвич и увидел, что у нас нет хлеба, – Бо наклоняется, чтобы сказать мне на ухо. – Я предлагал сходить в магазин.

Бо унаследовал от Роберта рост, природное обаяние и телосложение, но его волосы и борода – с проседью, коротко подстриженные. У них также разные глаза – у Бо большие ореховые, а у Робера – карие, поменьше. Глубокие морщинки вокруг его губ и глаз выдают человека, который, как и его сын, любит смеяться. Если это – предварительный просмотр того, как Бо будет выглядеть через тридцать лет, то мне срочно нужно брать ситуацию в свои руки.

Жаль, у Бо нет такого акцента.

Хотя…Интересно, заговорит ли он по-французски в постели, если я его вежливо попрошу?

О боже, Уин. Соберись! Тебе надо что-то сказать!

– Мне тоже очень приятно, – пискляво выдавливаю я, сглатывая. – Бо много о вас рассказывал. И, пожалуйста, зовите меня Уин или Фред.

Я не пропускаю довольную усмешку Бо, когда предлагаю его отцу это прозвище – еще недавно оно мне не нравилось. Также я замечаю теплоту во взгляде Робера, когда он опускает глаза на мой живот.

Робер подбрасывает ком теста из руки в руку, приподнимая бровь в сторону сына – под усами та же кривая ухмылка, что я так хорошо знаю.

– Он тоже говорит о тебе только самое, самое хорошее…

Бо прочищает горло.

– Как работа? – спрашивает он, проходя за моей спиной в столовую.

Я выглядываю из-за угла и вижу, как он откатывает свой рабочий стул от стола и катит его ко мне.

– О, ну…нормально, – отвечаю я, когда он жестом предлагает мне сесть. Ноги у меня действительно гудят, но это, пожалуй, чересчур. – Тот «с собой» парень снова пришел, – говорю я, сдаваясь и садясь.

– Уже третий раз на этой неделе! – оживляется Бо.

Робер смотрит на нас с недоумением.

– В кафе заходит мужчина, заказывает еду навынос, но всегда остается на часы и работает. – Произнеся это вслух, я понимаю, насколько это обыденная история. Но когда я рассказала о нем Бо, он подхватил эту тему и раздул из мухи слона. Мы придумали целую предысторию для незнакомца. Бо предположил, что он тайно влюблен в одного из наших постоянных клиентов и ждет подходящего момента, и я согласилась.

Близко к правде, если задуматься.

Но в любом случае, Бо умеет брать что-то маленькое и делать это значимым. Как и со всей беременностью. Как с каждым ответом на наши вечерние вопросы. Для Бо все стоит того, чтобы отпраздновать. Все стоит того, чтобы радоваться.

– Но да, день был хороший. – Поворачиваюсь к Роберу. – Как перелет?

Он несколько раз кивает, накрывая стеклянную миску кухонным полотенцем.

– Хорошо, отлично, нормально. Еда в самолете была отвратительной, но летели без проблем.

– Теперь я понимаю, откуда у Бо кулинарные способности, – говорю я, указывая на миску.

Робер скромно улыбается, опуская взгляд.

– Ну что ты.

– Я даже вполовину не так хорош, – Бо бросает в рот шоколадную крошку, прижимая к груди банку из кладовки.

– Не знаю. Я до сих пор вспоминаю тот суп, который ты приготовил в первый день.

– Тыквенный? – уточняет он, и я киваю. – Почему не сказала? Я бы сделал его снова.

– Ну…ты и так готовишь для меня каждый день. Не буду же я еще и заказы раздавать.

– Приготовлю на этой неделе, – говорит он, подбрасывая еще одну крошку и ловя ее зубами. Я хлопаю в ладоши, а он в ответ делает шутливый поклон, не выпуская банку из рук.

Робер тихо смеется, быстро переводя взгляд между нами. Я тут же понимаю, что, наверное, прервала их время вдвоем, и мне стоит исчезнуть.

– Оставлю вас наедине, – говорю я, опираясь на подлокотники, чтобы встать.

– Нет, – останавливает меня Робер, хмуря брови с явным недовольством. – Нет-нет-нет. Садись, пожалуйста. Пожалуйста, – повторяет он, открывая холодильник. – Мы с Робби всегда так проводим время. Говорим и готовим. Ты должна остаться и дать нам свежие темы для разговоров, – говорит он, доставая коробку с яйцами и молоко. – Как насчет киша?

Я снова опускаюсь в кресло. Рука Бо ложится мне на плечо, слегка похлопывает, прежде чем он направляется к шкафу, достает разделочную доску и ставит ее на стойку рядом с отцом, оставляя банку с шоколадом.

– Киш звучит прекрасно, – Я улыбаюсь обоим мужчинам, поджав под себя ноги и устраиваясь поудобнее.

Киш был восхитительным. Я съела три порции и могла бы еще, если бы желудок позволил. На его приготовление ушел час, после того как Бо уговорил отца использовать готовую основу из морозилки вместо того, чтобы делать ее с нуля. Все это время я наблюдала за их семейной динамикой с первого ряда.

Они удивительно нежны друг с другом для отца и сына. То и дело перекидываются рукой через плечо, проходя мимо, Робер то и дело похлопывает Бо по щеке – то в поддержку, то поддразнивая.

Робер менее застенчив, чем Бо. У него громкий, хрипловатый голос, и он не боится жестикулировать. Да и вообще говорить всем телом. Но в нем, как и в Бо, есть та же мягкость. То, как они взаимодействуют, заставляет меня еще сильнее ждать появления ребенка, которого можно будет вплести в их динамику. Будет очень забавно добавить третьего персонажа в их рутину.

После ужина мужчины вместе выбирают пластинку и принимаются убирать со стола, настаивая, чтобы я отдыхала. Я беру лак для ногтей из комнаты и устраиваюсь на полу перед журнальным столиком, пока из соседней комнаты звучит Эдит Пиаф.

Вскоре ко мне присоединяется Роберт, выдворенный с кухни собственным сыном. Он в танце входит в комнату, балансируя с бокалом вина, его тело движется в такт драматичной французской певице.

– Она была любимицей моей жены, – говорит он, указывая в сторону другой комнаты. – Так я понял, что Джоанна – та самая. Отменный вкус. И в мужчинах тоже, само собой, – голос Роберта слегка резонирует в бокале, в который он говорит.

Я смеюсь, складываю бумажное полотенце и кладу на него руку.

– Бо рассказывал, что вы с Джоанной влюбились очень быстро. Десять дней, да?

– Да. Десять дней хватило, чтобы пройти путь от незнакомцев до мужа и жены. – Он делает долгий глоток, его взгляд задерживается на мне, и в нём тот же поддразнивающий огонёк, что и у его сына. – Похоже, вы оба предпочитаете более неторопливый темп.

Я прикусываю губу, снова опускаю взгляд на лак для ногтей, лежащий на столе, и открываю его.

– Да, не обращай внимания на глупые комментарии старика. Очень мудро.

Я улыбаюсь, качаю головой, окунаю аппликатор в розовато-лиловый лак и зажимаю его между большим пальцем и ребром ладони правой руки.

– Это из-за несчастного случая? Или болезнь, как у Бо? – спрашивает он, указывая на мою правую руку.

– О, нет. С рождения.

– Забавно. Бо об этом не упоминал. Хотя говорит о тебе часто.

Я поднимаю бровь, покачиваю головой, удивлённая его прямотой.

– Уверена, он просто не успел. – Но мне даже нравится, что он не сказал.

– Dieu, j’adore cette chanson! – восклицает Роберт, вскакивая с места. – Monte le son, mon fils!

Я забросила французский после десятого класса, но почти уверена, что Роберт только что сказал, что обожает эту песню, и попросил Бо сделать погромче. Или что он любит кошек и попросил у Бо кусок пирога. Одно из двух. Учитывая, что Бо появляется из кухни и прибавляет громкость, думаю, я угадала с первым вариантом.

Бо перекидывает кухонное полотенце через плечо, прислоняется к арочному проёму и с ухмылкой наблюдает, как Роберт самозабвенно исполняет песню.

Роберт подтанцовывает к Бо, хватает его за плечо, когда музыка нарастает перед припевом. Затем оба мужчины поют – точнее, кричат – припев вместе. Роберту каким-то образом удаётся не расплескать вино, хотя он размахивает руками над головой, используя всё тело как музыкальный инструмент.

Я смеюсь, покачиваюсь в такт, пока они исполняют какой-то ужасный канкан бок о бок.

– Ты должна представить это с четырьмя ногами, понимаешь? – кричит мне Роберт поверх музыки. – И ещё перья, и драгоценности, и всё такое, – добавляет он, жестикулируя в сторону своего торса.

Бо бьёт его протезом по ноге, и Роберт замирает, корчась от смеха.

– Похоже, пинки он наносит исправно, – говорит Бо, отстраняясь с ухмылкой и возвращаясь на кухню.

Я закручиваю крышку лака и начинаю сушить ногти. Роберт задерживается у проигрывателя, проводит пальцем по коллекции своей жены, вытаскивает несколько пластинок и рассматривает их.

Когда музыка заканчивается, Роберт и Бо присоединяются ко мне в гостиной. После нескольких историй о джаз-банде, с которой он играет в Париже, и пары двусмысленных намёков на отношения между мной и Бо (или их отсутствие) Роберт извиняется и уходит спать, заявив, что уже достаточно долго игнорировал джетлаг.

И именно в этот момент я замечаю дополнительную подушку и одеяло на кресле в углу и понимаю, что Роберт занял комнату Бо на следующие несколько дней. До сих пор я не задумывалась о том, где мы будем спать, но Бо не должен оставаться на диване. Он там не поместится.

– Ты же не всерьёз собираешься спать на диване, да?

– Не притворяйся, будто ты не знаешь о волшебных сонных свойствах этого дивана.

– Для короткого сна, может быть, но он слишком мал для тебя. Ты сорвёшь себе спину.

– Я уже начал мечтать о том, чтобы можно было отсоединить обе нижние половины ног, – смеётся он, поднося стакан с водой к губам.

– Серьёзно, тебе будет некомфортно.

– Завтра после нашего визита к врачу заеду в магазин и куплю надувной матрас.

– Я могу сегодня спать на диване, – предлагаю я.

– Что? Ни за что.

Я закатыва глаза от его мгновенного отказа.

– Почему нет?

– Не знаю, – говорит он с сарказмом, – может, потому что я не собираюсь укладывать мою беременную… – Он замолкает, напрягается, затем, резко тряхнув головой, начинает сначала. Вся эта смена выражений заняла меньше секунды, но я заметила каждую деталь. Что он хотел сказать? Мою что? – Я не собираюсь укладывать беременную женщину на диван, – твёрдо заявляет он.

Да ладно, Уин. Три секунды храбрости. Вполне невинное предложение. Ты справишься.

– Ну, мы могли бы разделить мою кровать… – говорю я, стараясь звучать равнодушно. Но Бо изучает меня слишком пристально. Его брови сведены, голова наклонена. И я чувствую, как мне трудно не взять свои слова обратно или не сопроводить их какой-нибудь неуклюжей оговоркой.

– Могли бы, – кивает Бо, всё ещё прищурившись. – Ты уверена? Тебе будет комфортно?

Думаю, в моём сердце найдётся доброта, чтобы разделить с тобой кровать, конечно.

– Да, почему нет?

– Абсолютно уверена?

– Ага, – отвечаю я, прочищая горло.

– По крайней мере, до завтра, пока я не схожу в магазин.

Я пожимаю плечом.

– Звучит неплохо…Я пойду приму душ перед сном. Эм…можешь расположиться в моей комнате. Я буду спать у стены – мне так удобнее. – Мне приходится сознательно сдерживать себя, чтобы не рвануть в ванную в стиле Родраннера, как только я заканчиваю говорить.

Глава 27

Я чищу зубы дважды и делаю гораздо более долгий уход за кожей, чем обычно, просто чтобы выиграть время и успокоиться. Единственное, что заставляет меня выйти из ванной, – тревожная мысль, что чем дольше я тут задерживаюсь после душа, тем выше шанс, что Бо решит, будто я избегаю делить с ним кровать.

Что, в общем-то, правда, но не по тем причинам, которые он может предположить.

Я робко стучу в дверь своей же спальни, даже несмотря на то, что пересекла коридор, завернувшись лишь в полотенце.

С другой стороны двери слышится невнятное «угу», и я вхожу, стараясь выглядеть как можно увереннее.

Спальня слабо освещена лампой на тумбочке, наполняя комнату мягким теплым светом. Бо лежит на кровати возле тумбочки, поверх своего бледно-серого одеяла. В одной руке у него книга с судоку, другой он почесывает голову над ухом. Карандаш зажат у него в зубах, отчего его губы вытягиваются в тонкую прямую линию. На нем темно-фиолетовая футболка, черные шорты и очки. Черт возьми, эти очки…Я замечаю, что его протез прислонен к стене рядом с комодом и кучей одежды, которую я забыла убрать сегодня днем.

Надеюсь, он не осудил меня за это слишком строго.

– Как дела? – говорит он, нарочито бодро, вынимая карандаш изо рта, что-то записывая и снова зажимая его зубами.

Он еще даже не поднял глаза, чтобы поздороваться, и я улыбаюсь про себя, видя, как ему комфортно в моей комнате. Как будто так и должно быть.

Но мне нравится то, что происходит, когда он все же поднимает взгляд и замечает меня – наверное, гадая, почему я так тихо крадусь в комнату. Карандаш выпадает у Бо изо рта и со звонком падает на пол, пока он уставился на меня с раскрытым ртом, а его глаза, кажется, стали вдвое больше. Встряхнувшись, он смыкает губы, но не может удержать взгляд на месте, переключаясь между полотенцем, обернутым вокруг моего тела, и тем, что на моей голове.

– Тебе нужно, чтобы я…? – Он указывает на дверь, смущенно глядя куда-то за мое плечо, будто намеренно отстраняясь.

– Нет, все в порядке, – говорю я, расправляя плечи. – Просто…закрой глаза на секунду.

Когда он подчиняется, я сбрасываю полотенце и достаю единственную более-менее сексуальную пижаму, которая у меня есть. Это просто черное платье-комбинация, но это максимально близко к нижнему белью в ящике, где в основном лежат рваные мешковатые футболки и велосипедки.

Не то чтобы я думала, что что-то может случиться, если я надену её. Без предварительного разговора я сильно сомневаюсь, что Бо внезапно сделает какой-то шаг после всех четко установленных границ. И уж точно не я. Мне и так требуется вся моя храбрость, чтобы просто делить с ним комнату. Это скорее маленькое напоминание…

Эй, у меня есть тело. Оно тебе нравится, да?

Когда я поворачиваюсь обратно, Бо крепко зажмурился и методично тычет себе в лоб резинкой карандаша, который подобрал с пола.

Нравится, да еще как.

– Можно смотреть, – говорю я, сжимая губы, чтобы не рассмеяться при виде его мученического выражения, когда он открывает глаза и видит мою ночнушку. Выражение его лица, прежде чем он его скорректирует, – это крошечное, но прекрасное напоминание о том, как желанной я себя чувствовала все те месяцы назад. Я могу только надеяться, что он хочет моего сердца так же сильно, как, кажется, хочет моего тела.

Бо прочищает горло, насильно возвращая внимание к книге в руке, постукивая уголком карандаша в быстром, неровном ритме.

Я пытаюсь лечь в кровать как можно изящнее, перелезая через невысокое изголовье и подтягиваясь к подушке. Ложусь на левый бок, лицом к Бо, опираясь на нелепое количество подушек, на которых теперь сплю, чтобы избежать изжоги ночью.

Натягиваю одеяло до пояса и вытягиваю шею, чтобы взглянуть на его судоку.

– Четыре… – указываю на пустую клетку. – Так?

– А? Да, – отвлекается Бо. – Спасибо, – добавляет он, заполняя клетку.

Когда я отодвигаюсь, его взгляд следует за мной, опускаясь, чтобы полюбоваться ложбинкой между моих грудей. Он прикусывает губу и приподнимается по матрасу, усаживаясь прямее у изголовья.

– Свет не мешает? – спрашивает он слегка хриплым голосом. – Могу выключить.

– Все нормально, – отвечаю я, доставая телефон.

– Я почти закончил.

Только на третьем зевке я отрываюсь от телефона. Книга судоку у Бо уже закрыта на коленях, а он смотрит на мой телефон с тихой, ленивой улыбкой.

Я рассматривала детские вещи онлайн, составляя список, который Сара настоятельно просила меня сделать для своего рода регистра подарков. Честно говоря, я боялась этого, но втянулась, как только поняла, насколько реальным это все делает. Смотреть на все эти вещи, в которые можно одеть, завернуть или держать нашего ребенка. Это стало больше про Августа, чем про меня.

– Прости. Улетела в свои мысли. Ты готов ко сну? – спрашиваю я.