Текст книги "Гнев. История одной жизни. Книга первая"

Автор книги: Гусейнкули Гулам-заде

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

ЗАПИСКА АРЕФА

Маршрут мой неизменен: Боджнурд – Миянабад – и обратно. Встречаюсь с Арефом, Мухтаром, Ахмедом. О бахши Абдулло пока ничего не слышно. Пропал бесследно. Это для всех загадка.

Время и дела накопляются. Статья Арефа, как артиллерийский снаряд: разорвалась и охватила пламенем Хорасан. Эхо взрыва прокатилось по всей Персии.

В один из дней, прибыв в Миянабад, я не застал Арефа дома. Прибегаю к Ахмеду.

– Слушай, Ахмед, скажи – где Ареф?

– Спокойно, спокойно только, Гусо, не волнуйся. Сегодня пойдем к нему. Он на своем посту. В селе… – Ахмед по секрету называет селение.

– А почему он там?

– Его хотели арестовать.

– Вот как! Тогда жди меня, я разнесу почту.

Возле базара меня вдруг останавливает комендант города:

– Эй ты, шальной! А ну подойди ко мне! Говорят, ты читаешь людям газеты? Слушай, безумец! Я не советовал бы тебе рисковать. Береги здоровье. Пусть сами читают, кто получает газеты. А ты не суйся не в свои дела. Дошло?

– Совсем не дошло, господин комендант! Как же так! Во-первых, я читаю газеты не тем, кто их получает, а тем до кого они не доходят. Безграмотным. Во-вторых разве из газеты суп сваришь? Пусть слушают на здоровье. Ведь многие миннабадцы даже фарсидского языка не знают! В-третьих, господин комендант, читать газеты – моя обязанность. Я не просто почтальон. Я – грамотный почтальон, за что и получаю шесть туманов в месяц!

– Вот дурак! – грубо толкает меня в грудь и хохочет комендант. – Да я тебя, как земляка, как цыпленка жалею, понимаешь? Ай, если не хочешь понимать, иди к черту, сукин сын! Теперь дошло?

– Ей-богу, господин комендант, теперь на сто процентов дошло.

Ночью мы идем с Ахмедом по тихим, уснувшим улицам. Не слышно даже лая собак. Иногда со стороны арка доносятся раздражительные голоса: «Бидар баш! Хушяр баш!» Это дежурные фарраши покрикивают и будят постовых, что стоят и сидят на вышках вокруг стен правительственного здания и у ворот. Теперь ворота по каким-то причинам с наступлением вечера наглухо закрываются.

Сворачиваем к реке, идем вдоль правого берега, петляя по едва приметной, густо заросшей тропке. Она – то заводит нас в заросли кустарника, то вновь ведет по травянистой равнине, и вот уже опять мы пробираемся сквозь заросли. Я привык ходить на большие расстояния, дорога мне никогда не казалась утомительной, но сегодня почему-то долгий путь удручает, гнетет. Где же, наконец, этот Хожан?

– Вон, видишь огонек? – тихонько спрашивает Ахмед. Он, будто прочитал мои мысли и спешит подбодрить.

Тенистый Хожан – точно маленький островок в море. Он плотно окружен громадными чинарами, ветви которых дружелюбно схватились друг за дружку и заслонили от солнца село. В самом Хожане душновато, сюда нет доступа ветрам. Тишина и мрак здесь днем и ночью. Тут, па окраине, за арыком, в густых зарослях и расположился штаб курдского вожака Арефа.

Мы остановились у замаскированной ветвями кибитки. Ахмед постучался в маленькую дверь. Его стук был точно рассчитанным, условным «тук-тук-тук…»

– Кто? – спросил изнутри незнакомый, настороженный голос.

– Е-хане – свой, откройте.

В маленькой комнате на полу кошма, на черной кошме керосиновая лампа. Человек, открывший дверь, узнал Ахмеда, пропустил нас вперед и закрыл дверь на задвижку. В тусклом свете я разглядел своего «капитана корабля», предводителя курдских племен Арефа.

– Здравствуйте, господин учитель!

– Здравствуйте, друзья. Присаживайтесь. Рассказывайте, что нового в Боджнурде?

– Боджнурд поет на разные голоса. Один приятно слушать, другой – каркает– «Надо их ставить на колени… Они взорвут планету! Погубят род человеческий!..»

– Ха! Это очень хорошо, значит, враг живет под страхом. Враг неглуп! Знает, что если комары слетятся вместе, то и слона свалят. А мураши разом поднимутся – шкуру у льва разорвут! Так сказал мудрый Саади, – восклицает Ареф. Подумав, продолжает – Дела у нас идут неплохо. Особенно слаженно и азартно действует группа Ходоу. – Говорит Ареф очень медленно, будто находится не в этой глухой, заброшенной комнатушке, а в «классе экабер». Говорит, словно диктует, хочет, чтобы каждый слушатель понял не только слово, но и то, что за ним таится.

– Господин учитель! Кто такой Ходоу?

– Ходоу – сын пастуха Новруза, из села Тукур. Их трое у отца: Худайверди, Аллаверди и Гусейн. Самый смышленный – Ходоу. Вокруг себя он собрал бездомных, но честных, храбрых людей. Отчаянный народ: все в жизни повидать успели, на таких можно надеяться.

– Господин учитель! А где сейчас Ходоу?

– Где-то в горах Шахджахан, – сказал Ареф и стал что-то думать. Значит, сейчас заговорит о другом, я хороню изучил его привычки. Так и есть. – Ну, как, добрые люди, – неожиданно обратился он к нам, – не пора ли вооружаться: лошадями и винтовками?

Меня бросило в жар, так внезапно прозвучали слова учителя.

– Но откуда взять деньги на лошадей и винтовки? – спросил я и, видимо, на лице моем была написана беспомощность, потому что Ареф насмешливо сказал:

– Какие же вы вояки, если собираетесь покупать лошадей и винтовки!

– А как же иначе?

– Раскинем умом. В этом отношении наш район – одна из лучших баз снабжения. Только надо пошире открыть глаза и приглядеться к землякам, к богачу Раис Туджару. Половина Миянабадской долины в его руках. Сотни вооруженных всадников размахивают плетями над головами тысяч рабов. У наемников Раиса и винтовки, и лошади, и деньги. А всадники помещика частенько ездят поодиночке. Проследи за одним, подкарауль… Разнежится, расположится на отдых, – уведи у него коня, а заодно и винтовку прихвати. В общем, надо уметь. Этот же прием применить надо и к боджнурдским «благодеятелям». Вот так, друзья!

– Господин учитель, а если нас сочтут за разбойников?

– Скажите: мы не воруем, мы делимся… Берем лишнее, чтобы не испортилось! – Ареф засмеялся. – А сейчас надо будет срочно доставить Худайберды вот эту записочку.

– Есть – доставить записочку, господин учитель!

– Аллах поможет, а главное – осторожнее и не теряйте времени!

Бежим по прибрежным зарослям, путаясь в высокой траве. Бежим и звезды бегут над нашей головой. Останавливаемся отдохнуть – и звезды отдыхают, стоят на месте, будто играют с нами. Но мы на них не обращаем внимания – они далеко от нас. Бежим, переполненные радостью. Да еще какая радость! Брать, у кого слишком много! Ох, господин учитель, давно бы так сказал! А то – читай, агитируй… Ожидай у моря погоды!

«О, ты моя путеводная звезда! Разбудила меня от долгого сна. Слава тебе, Арефе Миянабади!» – эта мысль не покидает меня всю дорогу.

У входа в село нас встречает разведка Ходоу и ведет за холмы, к горе Шахджахан. Ходоу со своим отрядом в восемь человек сидит на роскошном зеленом ковре природы, в ногах у него покрывало неба, а над головой тысячу-тысяч светильников. Узнав о нашем прибытии, он велит разжечь костер, накормить нас, а заодно, при свете огня, прочесть записку. И вот сидим мы – десять «разбойников» у яркого пламени. Я передаю записку Арефа воинственному Ходоу. Он – среднего роста, в широком халате, подпоясан кушаком. На голове лохматая папаха из овчины, на ногах мягкие сапоги. Глаза у Ходоу горят, как у барса, в глазах танцуют светлячки. Видно, что слова

Арефа произвели на него сильное впечатление. Медленно он докапывается до их истинного смысла, и, наконец, все понял. Вдруг он начинает громко хохотать.

– Забирай оружие и лошадей! Мы не берем и не воруем, а делимся с тем, у кого слишком много! – затем прибавляет строго: – Молодец, Ареф!

Ходоу сворачивает записку и бросает ее в костер. Говорит:

– Передайте Арефу, что слова его – самые верные слова. Сегодня же мы приступаем к делу. А сейчас садитесь, угостим вас пищей аллаха.

Мы поели и собираемся в обратный путь.

Ох, как не хочется расставаться с этим маленьким, еще невооруженным отрядом. Худайверди и его товарищи сделались мне настоящими друзьями. Особенно поразил меня Ходоу. Его черные большие глаза, высокий лоб, бодрое настроение и, главное, простота притягивали к себе какой-то магической силой. За таким пойдет народ хоть на край вселенной.

– До свидания, друзья. Счастья вам!

– До свиданья, Ахмед, и ты, наш друг, почтальон. Аллаха возьмите в спутники, а Арефу и всем друзьям – привет.

В Миянабад мы возвращаемся на восходе солнца. Половина города еще спит и учреждения закрыты, но я иду на почту и терпеливо ожидаю, когда придет чиновник. Я набиваю свою сумку письмами, газетами и – в путь. Мне не терпится, побыстрее добраться бы до Киштана, сообщить Мухтару о новом распоряжении Арефа. С пузатой сумкой выхожу я из Миянабада и направляюсь по боджнурдской дороге. Идти тяжело: ноги и голова гудят, веки склеиваются. Ведь я не спал нынче ни секунды.

В доме у Мухтара я устало опускаюсь на скамейку, снимаю сумку и начинаю рассказывать по порядку. Мухтар ошарашен: от волнения не может сидеть на месте. Он ходит по комнате, сунув руки в карманы. Мне кажется, что скажи сейчас ему: вон едет всадник с ружьем!.. и Мухтар выскочит на дорогу, бросится на ездока с голыми руками.

– Да, да, Мухтар! – повторяю я торжественно. – Забирать, у кого слишком много, чтобы не испортилось!

– Дорогой, Гусо! Это очень хорошо! – нервно говорит Мухтар. – Хватит бездействовать. Одно только плохо, ворами и разбойниками называть будут.

– А ты как думал! Хочешь грабить господ, да еще чтоб они тебя пророком Мухаммедом называли. Если боишься – не выходи из дому, помогай маме прясть шерсть и кислое молоко делать.

– Ну, ладно, не ворчи! – Мухтар беззлобно хлопнул меня по плечу…

НАРОД ВЗДОХНЕТ – БУДЕТ БУРЯ

Он ехал на тощей каурой кобыле, да и одет был кое-как. Изрядно поношенный халат, обшарпанная шапка из овчины и чарыки заставляли думать встречных, что человек этот – небогат, и приехал в Миянабад по своим крестьянским делам. А всадник именно этого и хотел, чтобы о нем так думали. Проезжая через базар, где шныряли молодчики Монтасера, всадник нарочно останавливался возле торговцев саманом, уздечками и седлами; спрашивал цену, качал головой, а сам примечал – не навлек ли чем подозрение на казаков нового миянабадского головы? Люди, слава аллаху, не видели в нем ничего подозрительного, разговаривали по-свойски, и это окончательно ободрило его. Зеленые жгучие глаза всадника обрели спокойное выражение. Разговаривая, он не спеша поглаживал черную, курчавую бороду, пока не подъехал к кузнице. Тут он легко соскочил с седла и поздоровался с кузнецом – здоровущим стариком в кожаном фартуке…

– Третий двор от моста… На крыше стог сена… Вилы в стогу…

– Крепкие куешь подковы, кузнец, – сказал с улыбкой гость, взял одну и сунул ее в торбу, что висела у седла на лошади…

– Стараемся, как можем, – радостно отозвался кузнец…

Бородатый вновь вскочил в седло и двинулся дальше. Он медленно проехал по узкой базарной улочке, вдоль которой тянулись ряды лавок и навесов, и выскочил на пустынную улицу к реке. Тотчас он увидел обнесенный дувалом двор, двухэтажную мазанку с плоской крышей и стог сена с воткнутыми вилами. Всадник постучал в закрытые ворота. Вышла старая женщина в черной шали, спросила, чего путнику надо…

– Передайте хозяину вот эту подкову. Если понравится – привезу еще. – С этими словами он протянул подкову, и женщина, взяв ее, скрылась во дворе. Тут же она вернулась и распахнула ворота…

Всадник въехал во двор, привязал коня к стойлу, огляделся. На веранде стоял в белой чистой рубашке, с засученными рукавами элегантного вида мужчина лет сорока. Лицо его было чисто выбрито и в глазах горел молодой блеск.

– Проходите сюда, дорогой Ходоу, – сказал он и улыбнулся. Худайверды поднялся по ступенькам, оглядывая веранду и хозяина.

– Будем знакомы… Перед вами учитель Ареф, – вежливо произнес тот.

– О! Я давно знаю ваше имя, учитель… А встречаемся в первый раз! – искренне обрадовался Ходоу и продолжал: – Записку получил вашу, почтальон принес…

В это время из комнаты вышел еще один чернобородый с мудрым лбом и осторожным взглядом.

– Знакомьтесь, господин Дадаш… Это тот самый Ходоу, о котором я вам говорил…

– Хорошо, – отозвался Дадаш. – Теперь давайте сядем и поговорим немного о деле. Когда Ареф и Ходоу опустились на палас, Дадаш спросил: – Сколько в вашей группе воинов, дорогой Ходоу?

– Пока мало… Но завтра будет больше… Каждый день приходят парни из сел…

– Значит, все правильно, – сказал и улыбнулся Дадаш. – В Тегеране не зря говорили: народ за Ходоу-сердаром пойдет…

– Ах, какой из меня сердар? – смутился Худайверды. – Я никогда никем не командовал. А если и идут люди ко мне – так это по старой дружбе. У меня ведь друзей много!

Дадаш и Ареф весело рассмеялись. Что может быть еще лучше, когда люди по старой дружбе объединяются?

– Да, да – мы не ошиблись, – твердо сказал Дадаш и посмотрел в глаза Худайверды. – Поручаем тебе объединить и возглавить повстанческие отряды курдов. Пришла пора, дорогой Ходоу, выступить против ханов и их покровителей – британцев, которые терзают нашу страну как борзые беззащитного оленя, а Ахмед-шах, как охотник смотрит на это…

– Истинно так, господин Дадаш, – подтвердил Ходоу…

– Приступать к делу надо немедля ни минуты… Сейчас же, – сказал Ареф и расстелил на паласе карту, украшенную красными кружочками. – Это группы повстанцев, – продолжал он. – Всех их надо объединить в одну…

Прошло два месяца. Снова осень. На грязные тротуары и немощенные улицы падают листья. Миянабадскин базар и площадь перед арком захламлены, воняет нечистотами. О чистоте города никто не заботится. Куда подевались надзиратели его величества? Кому же поддерживать в городе порядок?

– Здравствуйте, господин комендант. Не хотите ли почитать свеженькую газетку? – встречаю я своего опекуна.

– На черта она мне сдалась – твоя газета?! – рычит он. – Чтоб они передохли эти боджнурдские крохоборы!

– Что такое опять случилось, господин комендант?

– Вы, бродяги, только и ждете, чтобы случилось что-нибудь! – не особенно злобно отвечает он, видно, не прочь высказаться, излить наболевшее, – Одна история хуже другой, черт побрал! В Ожгане лошадь у казака увели, опять я виноват. С меня спрашивают, почему прокараулил. В Портане у фарраша винтовку украли. – отвечай. Позавчера возле арка подростки избили Исмаил-фарраша. С меня спрос. Эти сволочи, вдобавок ко всему, записку во двор арка бросили, а в бумажке полное безобразие. Вот что пишут эти слуги шайтана: «Господа боджнурдцы! Убирайтесь от нас, пока не поздно, а то останетесь без штанов!» И в этом виноват, конечно, я! Мне говорят: какой же ты комендант города, если не знаешь, чей это почерк, чьей рукой написана записка?.. Ты представляешь, ишачок, какая наглость?! До чего дожили! Можно подумать, за все это боджурдцы меня золотом осыплют. Никакой пользы нет мне от них! Абсолютно никакой! Когда сидел в арке Самсан, то один туман я получал, а эти крохоборы только оскорбляют! Ай, вообще, когда в поле земля твердая, у пахаря бык быка обвиняет. Да кроме того этот год неважный – год змеи. Подумай, сын свиньи, в такой проклятый год всегда на лошадей болезни нападают, дохнут они безбожно. У казака мерин подох, – крик: «караул, коня украли!»

Должно быть, коменданту очень хочется, чтобы по всей Персии лошади дохли, как мухи. Тогда на него никто не покажет пальцем, что он виноват. Комендант придумывает для меня сказки про дохлых лошадей и врет так откровенно и яростно, что сам своего вранья стыдится.

– Вообще-то, между нами говоря, и воровство в Миянабаде усилилось, – говорит, краснея, он. – У Раиса Туд-жара уже семьдесят лошадей увели. Сейчас расцветает конокрадство, это точно! Пусть меня в навозную кучу закопают живьем!.. Жуткая картина, избавь аллах. Приехал всадник в Портан, зашел за господский дом справить нужду, вышел – коня нет. Много таких случаев, оправиться спокойно не дают. Лег джигит поспать, проснулся – винтовки как не бывало. Дрыхнуть не дают. В Киштане тоже не лучше. Шестого коня у казаков – джик-ик!.. Теперь они не ездят одиночками. Только группами. Говорят, у горы Шахджахан аламаны действуют за милую душу. Ох, как действуют. Поучиться у них надо! Мы, говорят, не воруем, а берем у кого много, чтобы не испортилось!.. Понимаешь, значит, помощь оказывают!..

– Вах-эй! – изображаю я искреннее удивление. – Откуда же они взялись? Может, это не разбойники?

– Аламаны, черт их побери! – рычит комендант, – Еще какие разбойники! Живут, как птицы, дома постоянного не имеют, дом у них на плечах. Командует ими самозванец Ходоу-сердар, пастух бывший. – Комендант заразительно хохочет, вытирая рукавом слезы. – Пастух, говорю, стал сердаром! Овечий пастух. Ей богу, приближается конец света, потоп или землетрясение!

– Господин комендант! Кто же этих смельчаков снабжает деньгами?

– Недавно я ездил в Портан. Там встретился с одним из разбойников Ходоу, с Хусейнша. От него узнал, что всадники Ходоу ездят по десять-пятнадцать человек по тегерано-мешхедской дороге и грабят торговцев. А туда, где Ходоу не бывает, например, в Себзиваре, Нишапуре, – туда он пишет письма с угрозами. Хаджи Касему Ходоу написал: «Многоуважаемый Хаджи Касем, прошу одолжить мне тысячу туманов. Не теряю надежды, что к десятому числу сего месяца получу их. Заранее благодарю, господин! С приветом Ходоу!» Многие получают такие письма.

– Во, как интересно, господин комендант. Ну и высылают они деньги Ходоу-сердару?

– Посмей только не выслать! Кому надоело жить на свете? Наплевать на эти тысячи. Лучше сразу откупиться, чем рисковать жизнью. Деньги найти можно, а другую жизнь не купишь.

– Спасибо, господин комендант, я очень рад беседе. До свидания. Мне надо разнести газеты. Желаю переловить всех разбойников.

Вечером я с таким азартом рассказывал об этом Ахмеду. Друг тянет меня в мечеть.

– Да отстань ты, – отмахиваюсь я. – Там одни старики, какой толк от них!

– Идем скорей, все узнаешь! – торопит меня Ахмед. – Мечеть сегодня полна народа, сам шейх говорить будет!

Мы подоспели как раз ко времени. Только что окончился намаз и на возвышение – мамберу – медленно взошел Шейх-аль-ислам. Огромное вместилище мечети мгновенно охватила гробовая тишина, будто нет здесь ни одного живого существа. Только слышно внушительное покашливание. Это шейх прочищает горло, сейчас начнет говорить.

Заунывно канючит шейх:

– Эй вы, рабы аллаха, выкупите грехи до вашей смерти, ибо на том свете пощады вам не будет. Тела ваши слабые не выдержат вечного всепожирающего огня ада! Эй вы, рабы аллаха! Мы все на этом свете временные гости. Молитесь! Молитесь, пока движется ваша кровь. Ни одна травинка не взойдет, ни один листок с дерева не упадет без согласия и воли аллаха! На небе бог, на земле шах и иные правители! Мятеж против шаха и правителей, это мятеж против бога, пророка и имама! Эи, верующие, не впадайте в грехи и предупреждайте других, чтобы не повторилась трагедия Лута[13]13
  По преданию, бог опрокинул и разрушил город Аут из-за одного грешника.


[Закрыть]! В нашем городе появились богохульники, нарушители законов и покоя. Они встали на неугодный аллаху путь, грабят общественное достояние. Будьте же бдительны, истинные слуги аллаха, чтоб не сгореть в огне ада! – Шейх-аль-ислам вещает надтреснутым голосом, видно, что он не уверен в свой проповеди.

– Почему-то у шейха сегодня охрипший голос, – говорю я Ахмеду.

– Шейх утром, вместо яйца, съел мороженое, – отвечает Ахмед.

– Давай уйдем?

– Пошли…

На улице уже темно. Ждать нечего и некого. Пора к Арефу. Сегодня же ночью я должен побывать и у Мухтара. Как и в прошлый раз идем с Ахмедом по берегу реки, только путь теперь не кажется столь длинным, как тогда.

Часа через два сидим в той же хижине, на кошме, у лампы. Я рассказываю Арефу о своей беседе с комендантом. Учитель смеется, значит, дела у нас идут хорошо.

– В десятый день нового месяца тебе, Ахмед, надо будет находиться в Довлатабаде, а тебе, Гусейнкули, в Киштане, – предупреждает нас Ареф. – Если вы помните, десятого числа траурный день. День убийства шиитского имама Гусейна. В этот день, как наметил наш повстанческий штаб, мы должны повсюду выступить открыто и свергнуть всех неугодных правителей. Приказ понятен?

– Так точно, господин учитель!

– Пусть бережет вас правое дело!..

В Киштан я пришел в полночь, но на этом мое путешествие не окончилось. Не давая передохнуть, Мухтар повел меня в штаб своей «дивизии», в ущелье Гульмайм. Нелегко в темноте пробираться между камней по узеньким тропкам, того и гляди свалишься в пропасть и тогда – прощай жизнь. Слава аллаху, я не забыл эти места. Мне знакомы каждая тропка, каждый камень на киштанской земле. Шагаю уверенно, так же, как и четыре года назад, когда я бродил здесь то с пастухами, то ради любопытства. Несколько раз я пытался тогда проникнуть в замок паризад и дворец Шабудага, но у меня не хватило на это храбрости.

Мы поднимаемся все выше и выше. Тонкий серпик луны тускло горит над горой, вокруг ничего не видно.

– Посмотри-ка туда, Гусо, – показывает рукой Мухтар. – Видишь огонек?

Действительно, выше и дальше на склоне хребта с минуту маячил маленький огонек, затем погас.

– Что это? – спрашиваю Мухтара.

– Точно не могу сказать, Гусо, – испуганно шепчет Мухтар, – но люди говорят, богатырь Шабудаг вернулся в свои владения. Он мстить будет за поруганную честь киштанцев!

– Ну, ври больше! – усомнился я.

– А чего тут врать? – спокойно отозвался Мухтар. – Сейчас увидишь. Мы идем к нему.

Вскоре мы остановились у подножья громадной скалы. Вверх, между крутыми уступами, вела тропинка. Мухтар присел на корточки, сложил и поднес к губам ладони, издал странный звук, напоминающий крик птицы, и тут же с вершины донеслось в ответ: «Ки-ик, чек-чек! Ки-ик, чек-чек!».

– Пошли, – махнул рукой Мухтар. – Он дома.

Я не на шутку растерялся: «Неужели Шабудаг?» На какое-то мгновение ноги мне сковала нежданная и позорная трусость. Я не мог двинуться, но пересилил себя и двинулся за Мухтаром.

Окончательно прозрел я тогда, когда мы вошли во дворец, миновали несколько пустых, пропахших горной каменной пылью помещений и очутились во дворе, У костра сидело несколько человек. Я тревожно окинул их взглядом и узнал киштанских ребят. Мухтар, так долго оберегавший тайну, наконец не выдержал:

– Вот тебе Шабудаг, Гусо! Разве нас шестеро не стоят одного богатыря Шабудага?! У нас лошади, оружие… Кого хочешь победим!

– Ах, ты хитрый, Мухтар. Так, значит, ты овладел дворцом основателя Киштана, покорителя паризад? Клянусь моей тетей, я завидую тебе. Как же вы лошадей нашли? Расскажи.

– Очень просто. Казак зашел в дом, а конь во дворе стоял. Казак вышел – коня нет. Но он тоже, оказался не дураком. Видит, что конь исчез, почесал затылок, зашел во двор к богачу Ходжи Исмаилу, сел на лошадь и ускакал в Миянабад. Теперь Ходжи ходит, орет на весь Киштан, что из-за нас и казаки, и богачи страдают.

– Это потому, что вы занимаетесь мелким воровством! – внушительно говорю я Мухтару. – Шабудаг никогда бы не позволил себе этого! Шабудаг пока из вас не получится. Настоящий Шабудаг сейчас со своими людьми у вершины Шахджахан. Имя ему Ходоу. Так что немедленно оставляйте дворец и присоединяйтесь к Ходоу-сердару! Тогда вас будут называть не ворами, а борцами,

– Ты шутишь, Гусо?

– Нет, Мухтар, не шучу. Ареф велел передать тебе, чтобы немедленно со своими людьми шел к Ходоу-сердару. Десятого – штурм арка.

– Пах-пах! Это здорово, господин почтальон! Мы выполним приказ, дорогой Гусо-джан! Ей богу, если мы вольемся в отряд Ходоу, нас уже не будут считать даже разбойниками. Будут называть достойными потомками Шабудага! – Мухтар обхватывает меня и, приподняв, тискает в объятиях.

Он провожает до боджнурдской дороги. Еще раз напоминаю ему, чтобы он немедленно покинул дворец Шабудага и шел к Ходоу-сердару. Мы прощаемся, и я отправляюсь в свой привычный, протоптанный путь.

Серп луны над головой. Наверное, часа два ночи. До рассвета одолею половину пути. Все время думаю о святом Гусейне, но не знаю, кем он был и почему штурм арка намечен именно на этот день. Может быть, Ареф решил устроить траур Монтасеру в этот траурный день? Ай, стоит ли об этом думать! Главное, слетел бы с трона этот кровопийца! Мысленно воображаю, как будет проходить штурм. Тысячи повстанцев врываются в арк на лошадях и на своих двоих, колотят фаррашей, сарбазов, вытаскивают самого Монтасера, и Ареф становит его перед людьми на колени. Люди радостно машут руками, орут и целуются, а в городе дым и огонь – горят дома богачей!.. Хай-хо!..

Незаметно для себя я начинаю думать о другом: о своем возрасте и Парвин. Мне уже семнадцать, я давно уже чувствую себя взрослым и снисходительно заглядываю в свое прошлое. Семь лет назад, да что там – семь! Три года назад я еще был бездумным мальчишкой, даже не помышлял о любви. А сейчас я люблю Парвин – девушку невиданной красоты, нежную и милую, каких больше нет на земле. Ох, ты моя джанечка, моя радость, счастье мое! Ты похитила мое сердце! Клянусь своей любовью, я сжег бы все твое богатство, ласточка, чтобы вечно быть с тобой вместе. Ох, как мне мешает твое богатство! Оно не дает мне права быть равным. Но я добьюсь своего! Ох как хорошо будет, когда повенчает нас тетя Хотитджа! Потом у нас родятся сын Азад и дочери; Парвин, Сетара и Зухра, чтобы не погибло потомство волшебных парнзад. Вай-ей! Сядь-ка на кровать, я принесу таз и вымою тебе ножки…» «Не надо… не надо, мой гусеночек… петушок… я сама…»

С этими глупыми мыслями я и не заметил, как оказался в Боджнурде.

На этот раз, прежде чем зайти домой, иду прямо к тете Хотитдже, чтобы встретиться с Парвин. Наверное, это неудобно – прямо с дороги, не помывшись, не переодевшись. Но что поделаешь! Сердцу не прикажешь. Дом тети Хотитджи притягивает меня своей магической силой. Должно быть тетя, как колдунья, заговорила меня. Шесть дней я не был у Парвин, а кажетс я, прошло уже шесть лет.

В комнату через окно проникают лучи солнца, яркие блики разбросаны по полу. Говорят, великий зодчий когда-то построил храм «Эреми Шаддада» – самое красивое здание в мире. Но неужели оно красивее комнаты тети Хотитджи? Можно подумать, что там, где нет Парвин – тоже есть красота! Где нет Парвин, там нет света и радости! Где нет Парвин, там нет счастья! Нет – это самая чудесная комната!

– Парвин-хаиым, здравствуйте!

– Только не ханым! – как всегда возражает она, глядя мне с упреком в глаза. – И не бану!

– Джанечка, – произношу я еле внятно, – извини, больше этого не повторится… Джанечка, – говорю я увереннее, – я привез столько новостей из Миянабада!

– Идем в сад, такая погода хорошая! – Парвин тянет меня за руку. – Мы уже давно с тобой ни о чем не говорили.

Я долго не решаюсь, но не могу удержаться и говорю:

– Мне удалось побывать у курдских ребят-борцов в лагере. Там самые бедные и самые простые люди Миянабадской долины.

– И девушки с ними вместе?

– Не знаю, Парвин. Может быть… Но я не видел, не успел узнать. Был там недолго, да еще вечером.

– Если у них там нет девушек, кто же им шьет и стирает? Кто обед варит?

– Они сами стирают и шьют! А обед… По-моему, у них холодная еда.

– Бедненькие, – вздыхает Парвин, – От меня Ходоу-сердару передай привет. И всем другим его воинам!

– Будет сделано… Мне пора уходить.

– Уже? Ох, как не хочется расставаться! Посидим еще немного… Я ведь тебе не сказала о самом интересном. Пока тебя не было, ко мне господин Лачин приезжал.

– Что же здесь интересного? Зачем он приезжал?

– Вот так… сидим мы с бабушкой дома. Я к занятиям готовлюсь, а бабушка что-то вспоминала… Вдруг стучится кто-то. Тетя Хотитджа вышла посмотреть, кто это к нам пришел. Оказывается, Лачин. Заходит, говорит так вежливо: «Ах, какая вы обманщица, Парвин, Мы с лейтенантом Кагелем приехали за вами, а вас дома нет. Соизволили гулять с каким-то мальчишкой». – Парвин смеется. Я спрашиваю:

– Так и сказал «с мальчишкой?» А откуда он знает, что ты была со мной? Люди из дворца видели, передали ему, наверно?

– Похоже на то… Он приехал один. Просит меня: «Парвин-ханым, не хотите ли поехать со мной ка прогулку, кони стоят возле вашего двора…» Отвечаю: «Мет, господин Лачин, не хочу. Я не умею на коне ездить, к тому же у меня нет никакого желания гулять». Бабушка тоже не очень-то приветливо встретила его. Уговаривал он усердно, чуть ли не ка коленях просил. Ничего у него не вышло. Направился к воротам, хотел сесть и уехать, а коней-то нет!

– Ха! – обрадовался я. – Неужели? Куда же делись лошади?

– Кто их знает, Гусо-джан! – смеется Парвин. – Кони были и не стало. Кто-то увел скакунов.

– Что же дальше?

– Дальше? Искать он начал. Сам Сердар Моаззез дал распоряжение обыскать все дворы в Боджнурде, обшарить все его окрестности. Ведь двух самых лучших коней украли. У Лачина был вороной ахалтекинец, а для меня приготовил коня лейтенанта Кагеля: белого в черных яблоках. Обыскали все дворы, закоулки: кони словно в землю провалились, нигде их нет. Тогда Лачин начал клеветать на сына тетушки Хотитджи, Мансура. Вроде бы это он украл коней. Мансура вызвали на допрос, выпытывали… Но что он мог сказать, если не видел этих четвероногих лебедей. Мансур в это время был на работе в кузнице. Когда его на допрос вызвали, бабушка моя рассердилась. Пошла к Моаззезу и говорит ему: «Да как он смеет, этот Лачин, наговаривать такое на моего верного слугу!.. За каждого человека, которые живут в моем дворе, я сама отвечаю и никто больше!» Сердар Моаззез передал Лачину, что бабушка разозлилась на него. Лачин опять прибежал, извинения просит у бабушки, а та его отругала как следует и выпроводила…

– Слава аллаху! – радуюсь я. – Будет знать, как к моей Парвин приценяться!..

– Ты не беспокойся, Гусо-джан, – весело говорит Парвин. – С чем приедет с тем и уедет. Иди приоденься и куда-нибудь пойдем. Ладно?

– Все дела отложу, а к тебе приду, моя Парвин.

Звезда счастья всходила надо мной.

Через несколько дней, когда я подходил к Киштану, меня остановили двое сельчан.

– Не встретил их?

– О ком вы?

– Да об этих боджнурдских дармоедах!

– Нет, не видел. А что случилось?

– Ночью сегодня они проехали через Киштан. Но раз ты их не встретил, значит, свернули на Сияханскую дорогу.

– Бежали из Миянабада, что ли?

– Тихонечко ушли, перетрусили… Могло быть для них и хуже. Ходоу-сердар не пощадил бы боджнурдских шакалов.

Эта весть меня ошеломила, но не обрадовала. Враг отступает, не приняв боя. Значит, штурма, к которому мы столько готовились, не будет!

В Миянабаде, прохожу мимо ресторана, слышу знакомый голос:

– Эй, почтальон! Зайди-ка!

– О, это вы, комендант! Чем могу служить?

– Хочу тебя спросить кое о чем… Боджнурдские барбосы удрали и моего коня с собой прихватили. Понимаешь? Ты их по дороге не встретил?

– Да нет, господин комендант. Они, наверное, через гору Сияхан направились. Если б через Пальмис, я бы обязательно их встретил. Только непонятно, как же они коня украли? Вы, наверное, забыли закрыть калитку?