Текст книги "Гнев. История одной жизни. Книга первая"
Автор книги: Гусейнкули Гулам-заде
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)
Ни мотив, ни содержание ничем не напоминали тех песен, какие в доброе время украшают «бендарик». И девушки глядели не так, как обычно смотрят они на гостей, исполняя песни. В глазах печаль, у некоторых проступали слезы, но в то же время и в песне, и в напряженных взглядах, и в порывистых движениях девушек был вызов. Вот, мол, слушайте! Этой песни вы никогда не слышали и никогда не ответите на нее.
Мы слушали. Курды приосанились, гордо смотрели на девушек: именно такими и должны быть настоящие курдянки! Они никогда не склонялись перед своими и чужими насильниками. Сейчас, принимая нас за английских слуг, они надсмеивались над нами. Ну, что ж, смейтесь. Ваша насмешка – наша радость!
Мы покинули их в недоумении. И едва отъехали от зеленого островка «бендарик», как услышали веселую хоровую песню.
Проехали еще километром шесть. Миновали пересохшее русло горной реки. Перед нами открылось узкое ущелье. Двинулись по нему, между вставшими с обеих сторон громадными скалами.
– Стой! – скомандовал Аалам-хан. Надо выслать дозор!
Три всадника выехали вперед и пустили коней но тропе, которая тянулась по правую сторону русла. Мы стоили в ожидании: когда дозорные отъедут на почтительное расстояние, двинемся за ними. Прошла минута, другая и вдруг… ущелье огласилось выстрелами. Впереди во все ущелье заржал конь, послышался стук подков. Конь выскочил к нам, на стременах с левой стороны тяжело волочилось тело одного из дозорных,
– Назад! – громко скомандовал Аалам-хан, – Один готов, а двое отделались испугом. Ну и ну!
– Первая жертва тайного замысла Кагеля! Куда же мы идем?! Куда?! Я вас спрашиваю, господин лейтенант! – голос мой испугал Аалам-хана. Он постоял молча над убитым, тихо ответил:
– Пусть похоронят по вашему обычаю. И не смотрите на меня, как на врага! – вдруг крикнул он. – Я не англичанин, я – педжнабец! Моя родина четыреста лет испытывает то, что сегодня творится у вас.
Мы удивленно смотрим на него, а он продолжает:
– Я завидую вам… Вы, курды, во много раз счастливее нас – индусов.
– Что вы такое говорите, господин Аалам-хан? Разве вы видели, чтобы на лице хоть одного курда светилось счастье? – спрашиваю я.
– А это что?! – показывает индус в сторону, откуда прогремели выстрелы. – Ваши курды свободно владеют оружием, открыто борются за свои права, за свою родину. Удастся ли англичанам надеть смирительную рубашку на Ходоу-сердара?.. Не уверен.
– Господин Аалам-хан, вы ободряете нас, чтобы мы не падали духом или боитесь нас, что мы с вами расправимся? Не делайте ни того, ни другого. Мы и сами знаем, что курд – самый бесправный и темный человек. Ваши же индусы… Вас миллионы… Вы – свободны и счастливы!
– Уважаемый кулдофадар, – строго перебивает меня Аалам-хан, – вы в самом деле безграмотны или притворяетесь такими? Была когда-то Индия могучей страной, а сейчас все наши мужчины стоят на страже британского королевства, а женщины гнут спины на колонизаторов. Единственное право у нашего народа: свободно каждый может выкопать себе могилу. Нашу страну даже не называют теперь Индией. Ее называют «Британская Индия», «Британская жемчужина»… Земля наша – хлеб британский. Океан наш – жемчуг британский. Труд наш – урожай британский. Солдат наш – командир британский. Что еще вам сказать, господин Гусейнкули? Слушайте дальше:
– Английский капитан получает двести туманов, индийский– сто. Их лейтенант – сто сорок, наш – семьдесят. Солдат английский – шестьдесят, наш солдат – тридцать. Это ли не оскорбительно!
Я ошарашен словами Аалам-хана, никак этого от него не ожидал. Смотрю и думаю: то ли передо мной офицер колониальных войск, то ли командир повстанческого отряда… Аалам-хан глубоко вздохнул, исподлобья посмотрел на меня. Я спросил:
– Будем продолжать путь?
– Нет, – тихо ответил Аалам-хан. – Надо вернуться. Давайте команду. Дорогой поговорим, у меня к вам есть дело…
Эскадрон двинулся на восток перед закатом солнца. Мы миновали ущелье, перевал и въехали в развалины Старого Кучана. Здесь решили заночевать. Направо от нас расположился пехотный жандармский полк. Мы увидели армейские палатки, когда спешились. Аалам-хан посмотрел на лагерь жандармов в бинокль, скомандовал в седло.
– Во избежание всяких случайностей, – пояснил Аалам-хан надо расположиться подальше от них. Как раз в северной части городища деревья… Там и пыли меньше.
– Правда, господин Аалам-хан, – согласился я. – Но все-таки не плохо бы выяснить, что там за армейская часть. Разрешите, я разведаю?
– Хорошо, идите. Только будьте осторожны, – предупреждает Аалам-хан.
Вдвоем с Аббасом направляемся через развалины к палаткам. Входим в мрачную чайхану. На возвышении сидят двое военных. Один рядовой, другой в чине младшего офицера. Мм сели рядом, заказали ужин. Ждем, разговариваем между собой по-курдски. Курдская речь тотчас привлекла внимание жандармского офицера. Он бесцеремонно повернулся к нам, сказал радостно, точно нашел мешок с драгоценностями:
– Ве алла! А я ведь тоже курд!
– Что ж, давайте познакомимся. Я – Гусейнкули. А это мой друг Аббас Форомарз. Мы тоже очень рады, что ты родился курдом. Но скажи, как тебя звать и откуда ты родом?
– Зовут меня Геймурхан. А родом я из села Хосара, Дерегезского вилайета…
– Откуда же вы прибыли и куда движется ваш батальон?
– Ай, это длинная история. Во-первых, у нас не батальон, а отряд. Во-вторых, мы все время стояли в пограничном селе Шамси-ханэ, и командовал нами Баба-хан. В общем, несли мы службу по охране государства и шесть месяцев не получали ни одного крана. Тогда мы сказали Баба-хану: «Дашь жалование или не дашь?» Он не дал. Мы решили отправить его в рай. Решили и отправили…
– В рай? Как же так?
– Очень просто… Тюк по головке и – в рай.
– И вас не судили за убийство?
– А кого судить? Разве найдешь виноватых? – отвечает с улыбкой аджан. – Мы же не дураки. Прежде чем его отправить в рай, мы решили снять с него грехи, так как в рай грешников не пускают. Мы выписали официальную справку хану Баба-хану… в бумаге указали, что никто его не убивал, а он с собой покончил, ему надоела жизнь. Помыл ножки и – в рай!
Мы не могли удержаться от хохота. А когда насмеялись, Аббас говорит:
– Правильно сделали, что отправили его в ран. А что потом?
– После этого мы двинулись на Мамедабад, хотели взять банк. Не удалось нам. Из Мешхеда выслали отряд и нас разоружили. А теперь вот пригнали сюда. Дальнейшая судьба пока нам неизвестна.
– Ха, а почему же не уйдете к Ходоу-сердару? – спрашиваю я.
– Ай, кулдофадар! Ты думаешь, там медом будут кормить. Они сами по два-три дня голодными ходят. Все села объели. Да н как туда идти с голыми руками. Ни винтовок,
ни патронов. Когда нападут солдаты шаха, отбиться будет нечем. Но, конечно, если судьба скажет: «Выбирай: рай, ад или Гилян?», – без разговоров я пойду к Ходоу в Гилян…
– Так и действуй, господин, не ошибешься!
– Почему же тогда вы не спешите к нему? – спрашивает он. – Вы же тоже рождены курдской матерью и, надеюсь, в своих не собираетесь стрелять?
– Ты прав, господин, – отвечает Аббас. – Мы думаем точно так же, как и ты. Сначала хотим раздобыть пищу для винтовок… Пусть поможет тебе аллах.
Наш собеседник захохотал. Мы распрощались с ним и заспешили в эскадрон. Аалам-хан давно поджидал нас. Видно, он не на шутку обеспокоился нашим долгим отсутствием. Я рассказал ему о встрече с жандармским офицером, затем снял седло с лошади и лег спать…
Чуть свет мы опять в седле. В полдень прибыли в Кучан. День был пасмурный. Дул пыльный ветер, невозможно открыть глаза. Над городом висела желтая завеса. Круглое, лишенное лучей, солнце смотрело с высоты зловеще. В казарме было неестественно тихо, и я сразу почувствовал, что-то произошло. Едва мы спешились, во дворе появился капитан Кагель. Аалам-хан доложил ему о гибели солдата. Кагель поморщился и вдруг приказал всему эскадрону сдать оружие в склад. Во время сдачи винтовок Аалам-хан шепотом говорит мне:
– Будьте осторожны, Гусейнкули. Что-то нехорошее произошло без нас.
Я сразу же почувствовал, что кого-то мне не хватает. Посмотрел на друзей. Но где же Ахмед? Почему он нас не встретил? Неужели спит до сих пор? В коридоре меня останавливает знакомый солдат, говорит:
– Кулдофадар Гусейнкули… Ахмед и все его отделение арестованы.
– А ты не можешь сказать, за что их арестовали?
– Точно не знаю, кулдофадар, но говорят, они утащили из склада боеприпасы.
– Вах!..
Меня охватила тревога. Я вошел в комнату, быстро помылся и, когда все собрались, сообщил друзьям об аресте Ахмеда и его отделения.
– Теперь мне понятно, почему он так настойчиво требовал, чтобы его оставили в казарме, – говорит Аббас. —
Наверное, он уже тогда знал, на что идет. Только непонятно, почему он не сказал нам о том, что хочет один похитить боеприпасы? А вообще-то Ахмед прав. Чего ждать?!
– Я думаю так: когда поведут нас на занятие, надо бежать, – говорит Шохаб.
– Как же убежишь? – сомневается Рамо.
– Очень просто. Конь под тобой, винтовка в руках. Дай коню шпоры и скачи к горам!
– Эх, когда ты видел, чтобы нас выводили на занятия с патронами? – спрашивает Аббас. – На стрельбище едешь, и то в подсумке всего пятнадцать патронов, А бел них винтовка – как палка, дорогой Шохаб. Да и кони у сипаев посильнее наших лошадок. Разве трудно индусам догнать нас? И если уж говорить напрямик, то я не оставлю друга в беде. Не уйду никуда, пока не спасу Ахмеда. Или спасу, или погибну!
– Правильно, Аббас, – поддержал я. – Давайте, друзья, подумаем, как освободить Ахмеда и его людей.
На следующий день нас вывели на занятия без винтовок. На второй и третий день – то же самое. Нам открыто не доверяют. Что ж делать? Я Пытаюсь узнать об участи Ахмеда у Аалам-хана, но он ничего не знает. Наконец, говорит:
– Да, кулдофадар, твой друг Ахмед и его отделение совершили большое преступление. Каждый день их водят на допрос, пытают… Один из арестованных, говорят, не вытерпел, рассказал… Как будто увезли они две подводы с патронами и гранатами… Подробностей не знаю. Выведаю – расскажу. Ясно одно: это тяжкое преступление, и дело может кончиться плохо.
– Посоветуйте что-нибудь, господин Аалам-хан?
– Надо подумать, кулдофадар. Подождем немного, – неопределенно отвечает Аалам-хан.
В пятницу свободный от занятий день. Рано утром я выхожу из казармы. Возле проходной стоит незнакомый парень в крестьянской одежде. На нем чопан, городская фуражка, на ногах чарыки.
– Кого ждешь? – спрашиваю его.
– Мне из третьего эскадрона… Гусейнкули или Ахмеда…
– Ну, я – Гусейнкули.
Парень пристально смотрит мне в лицо. Видимо, хочет убедиться, если я рябой – значит Гусейнкули, если – не рябой, то… Убедившись, что не вру, он подходит ко мне и говорит:
– Письмо.
– От кого?
– От вашего друга Мирэа-Мамеда.
– Где ты его видел?
– В Гиляне он. Из рук в руки передал…
– Как там дела?
– Плохо. Люди голодают. Патронов почти нет… Что сказать Мирза-Мамеду?
– Скажи, что дела требуют… Нет, не надо. Лучше скажи, что скоро встретимся… Может, тебе нужны деньги? Возьми.
Парень отказывается. Но я-то знаю гордость своих земляков. Умрет курд, но не уронит своего достоинства. Я насильно сую ему в карман несколько туманов и толкаю в плечо:
– Шагай, друг. Счастливой дороги.
Тотчас я вернулся в казарму, разбудил друзей. Вместе читаем письмо Мирза-Мамеда. Он пишет:
«Дорогой Гусейнкули! Дорогой Ахмед! Друзья! Прежде всего привет от моих товарищей по оружию, ото всех, кто сейчас сидит в гилянских окопах и ждет очередной атаки сипаев…
Я послал это письмо со своим человеком, чтобы не беспокоились обо мне. Вместе со своим эскадроном я совершил побег. На второй день по горным ущельям мы добрались до Гиляна. Встретили нас свои. Воины Ходоу-сердара крепкие люди, у них боевой дух и большой порядок. Но сейчас нам тяжело. Крепость окружена сипаями. Единственный доступ к Гиляну – горные тропы, по которым сельчане на своих плечах доставляют нам пропитание и фураж для коней. Жизнь гилянцев под угрозой…
Дорогие, может быть меня унесет… ну, совсем не будет… но я не боюсь. Я защищаю свой народ от английских колонизаторов и от этих шакалов, шахских сарбазов.
Я пришел к гилянцам – и теперь меня не мучает совесть. Теперь я вместе со своей родиной. И силы мои, и ловкость… в общем, я весь принадлежу народу. Это большое счастье, друзья.
Дорогие! Вы помните, конечно, о нашем сговоре про оружие и боеприпасы. Если нельзя добыть, уходите с тем, что есть… Каждый патрон, принесенный в окопы Гиляна – это смерть одного вражеского шакала. Да поможет вам аллах. Мирза-Мамед… Письмо сожгите!»
Я вынул из кармана спички. Вспыхнуло яркое пламя. От письма остался летучий пепел.
– Да, досиделись! – первым откликается на письмо Шохаб. – Раньше мы могли прихватить хотя бы винтовки и по пятнадцать патронов, а теперь…
Наступает длительное молчание. Наконец, Аббас говорит:
– Про оружие и патроны можно побеседовать с коммерсантом Хошим-ага. На многое трудно рассчитывать, хотя торгует он этим добром.
– Надо обязательно зайти к нему, – говорю я Аббасу.
– Ладно, это я беру на себя, – соглашается он. – А сейчас, Гусейнкули, надо бы сходить к старику Фаттаху. Может, ему что-нибудь известно про Ахмеда?
– Ты прав. Как я сам не догадался!
Мы идем по левую сторону проспекта, мимо скамеек, что стоят в тени деревьев, минуем сапожные и швейные… Знакомый сапожник Азим-ага, – когда-то я чистил у него сапоги, – кричит:
– Эй, кулдофадар, зайди на одну минуточку. Только на одну!
Мы подходим. Мастер оглядывает меня с ног до головы, говорит:
– Значит, жив. А я слышал, что тебя убили.
– Да нет, Азим-ага! – отвечаю я. – Это убили солдата из нашего эскадрона.
– Слава аллаху, что не тебя, а то я потерял бы еще одного из моих лучших клиентов! Живи сто… двести лет!
– Сколько же у тебя постоянных клиентов, Азим-ага?
– Много, да только большинство из них – дармоеды. Возьми, хотя бы жандармов или чиновников! Тащат без конца обувь в ремонт, а спросишь деньги, – «завтра!..» Только и кормят завтраками.
– Чем вам могу служить, Азим-ага? – спрашиваю я. – Говорите, а то мы спешим.
– Скажите в вашем полку, пусть несут на ремонт обувь ко мне! Только ко мне!
– Ладно, скажу.
– Не забудешь, кулдофадар? Ко мне все солдатские ботинки и офицерские сапоги.
Мы идем дальше. Аббас ворчит:
– Нашел собеседника! Кто о чем, а плешивый о гребешке…
Вот и переулок, где живет отец Шамо – добрый старик Фаттах. Оглядываемся, чтобы убедиться – не следят ли за нами. Сзади – никого. Стучимся в калитку. Входим во двор. Фаттах-ага бледен, будто не здоровится старику. Оказывается он сильно переволновался: откуда-то узнал об аресте Ахмеда.
– Когда вы его видели? – спрашиваю я.
– Садитесь, сейчас расскажу, – отвечает он, открывая дверь в комнату.
Мы входим, рассаживаемся на кошму. Слава аллаху, оказывается Ахмед перед арестом был здесь. Фаттах-ага говорит:
– Он пришел ко мне, сказал, чтобы ровно в четыре часа на дороге между Кучаном и селом Чопан поджидали его свои люди. Я не стал расспрашивать, потому что и так было видно, что Ахмед взялся за большое дело. Я сел на коня и поехал… К четырем мы выехали на дорогу, стали ждать его. Он приехал на двух подводах. С ним был солдат. Когда мы посмотрели, что на подводах под брезентом, оказалось – патроны и гранаты в ящиках. Ахмед сказал Шамо: «Эй, за все это отвечаешь головой. Ты должен доставить боеприпасы Ходоу-сердару!» Сам он сразу же ушел. Пешком. Боеприпасы мы привезли в село, сразу погрузили их на коней. Шамо с джигитами отправился в горы. Не знаю, благополучно ли довез он этот товар до Ходоу-сердара?
– Не пойму: почему арестовали Ахмеда? Ограбил он по всем правилам, удачно, – удивляется Аббас. Не меньше его удивлен был и я. Неужели помощник Ахмеда предал?
– Больше ничего не слышал, – отвечает Фаттах. – Три дня назад узнал от одного знакомого, что солдат, обокравших склад с оружием, всех арестовали.
– Ты представляешь, Гусейнкули, какой подвиг совершил Ахмед? – говорит Аббас. – Он один за нас всех сработал. Ей-богу, если его не выручим, жить не стоит!
– Да, Аббас, я согласен. Попробуем освободить. Надо послушать, что сегодня вечером скажет Аалам-хан.
Мы не стали задерживаться у Фаттаха, пошли в казарму. Дождались вечера, однако Аалам-хан не пришел. А утром на занятиях он отозвал меня в сторонку, и я услышал целую историю об ограблении склада. Вот как все началось и кончилось…
… Как только полк «Курдлеви» покинул Кучан, Ахмед построил отделение и повел к дежурному офицеру, индусу Мовлалад-хану. Тот на ломаном фарсидском языке начал инструктировать, как вести себя в карауле, рассказал об обязанностях часового, а затем приказал Ахмеду:
– Восемь человек пойдут в гарнизонный караул. Двое будут возить фураж. Шагом марш!
Гарнизонный караул находился в расположении жандармского полка, в центре города. Это был военный городок, обнесенный высоким дувалом. Ахмед ввел людей во двор через проходную будку, доложил начальнику караула. Тот сказал, что все восемь заступят на пост охраны склада с боеприпасами. В это время жандармская часть находилась на выходе, нести караул было некому.
Ахмед возвратился в полк. Две подводы уже были наготове, он сел на одну из них и поехал на фуражный двор. Другая подвода ехала следом, на ней восседал десятый боец из отделения, небольшого роста, курд Рахим.
Фуражный склад располагался в одном дворе с военным пакгаузом. Длинные кирпичные помещения стояли друг против друга. Ахмед и Рахим, не мешкая, начали загружать подводы овсом. Орудуя широкой деревянной лопатой, Ахмед все время смотрел в сторону пакгауза. Тут-то, наверное, и пришла ему мысль, ограбить склад среди бела дня. Ахмед, изучая обстановку, обратил внимание, что на всех дверях военного и фуражного складов одни и те же замки.
До вечера Ахмеду надо было не менее шести раз съездить за овсом. Четвертый заезд он подгадал к двум часам дня, когда заступали на пост солдаты отделения Ахмеда.
Два часа – самая жара, во дворе ни души, кроме часовых. Ахмед взял ключи от фуражного склада, – они болтались в замке на веревочке, – и пошел к пакгаузу. Часовой курд, увидев своего командира, заулыбался. Ахмед озабоченно сказал:
– Ей-богу, Маджид, мне всегда больше всех достается. Ты стоишь себе и горя не знаешь, а я должен еще патроны возить. – И Ахмед бесцеремонно вставил ключ в отверстие замка. Ключ подошел. А как же быть с пломбой? Ай, пока догадаются, пройдет время… А там ищи ветра в горах!..
Сделав, что надо, Ахмед ушел, а минут через двадцать вернулся. Видимо, это время он был у старика Фаттаха. Не раздумывая больше ни минуты Ахмед и Рахим стали грузить на подводы ящики с патронами и гранатами.
Когда подводы были нагружены, они накрыли боеприпасы брезентом. Ахмед предупредил часового:
– Никому ни слова. Если скажешь, что мы увезли патроны, то первую пулю получишь ты. Я – вторую, а Рахим – третью…
Маджид остолбенел. Только теперь до него дошло, что Ахмед взял ящики без всякого разрешения. Он имел жалкий вид, как побитый кутенок. Лицо его покрылось мертвенной бледностью. Ахмед успокоил его:
– Посмотри-ка, дорогой Маджид… Разве заметно, что кто-нибудь трогал пломбу? Ловкость рук!
И Ахмед, а вслед за ним и Рахим выехали со двора.
… Арестовали их в тот же день, подвела нелепая случайность. Часовой-жандарм, заступая на пост, увидел на сургучной пломбе отпечаток пальца. Разводящий сообщил в караул. Склад вскрыли и сразу же все отделение Ахмеда было взято под стражу…
В КЛЕТКЕ
Понедельник. Мы возвращались с занятий. Аалам-хан ехал сбоку эскадрона, я – впереди. При въезде в город он догнал меня, тихонько сказал:
– Кулдофадар, через час зайди ко мне.
– Есть!
Ровно через час захожу в его комнату. Помещение, где он обычно сидит за столом, так и называется – комната. По уставу индус не имеет права называть ее кабинетом. Этим изысканным словом именуют свои рабочие комнаты только английские офицеры.
– Я вас слушаю, господин лейтенант!
– Присаживайся… – Аалам-хан показывает на табуретку. – Слушайте, кулдофадар Гусейнкули. Внимательно слушайте. И все, что вы от меня услышите, должно оставаться между нами.
– Понимаю.
– Разоружили вас по простои причине. Английское командование не доверяет вам. Есть решение комсостава, третий эскадрон расформировать, а тех, что ограбили склад, всех будут судить в Индии. Кагель так и сказал: «Мы отправим их в Индию, там устроим суд». Завтра полковник Мажурли и капитан Кагель уезжают в Мешхед к губернатору Кавам-эс-Салтане на экстренное совещание. Видно, дела у англичан идут плохо.
– Господин Аалам-хан, но как же нам быть с друзьями? Их же на казнь отправят в Индию…
– Спокойно, кулдофадар. Для этого я и позвал. Слушай дальше. Сегодня же подготовьте надежных люден. Используем время, пока нет командования. Итак, завтра вы оставите человека в казарме. Он должен слышать весь разговор в эскадроне. Не дай-то бог, если попадется хоть одна поганая коза. Болтнет, и все дело пропало. Винтовки брать не надо, рискованно – можно провалить операцию. Арестованные сидят в старой конюшне, Надо проломать сзади стену… Туда же подвести лошадей… – Аалам-хан задумался, затем спросил – сколько человек вы думаете взять с собой?
– Дорогой Аалам-хан, я последую вашему совету. Но скажите, как вы думаете обо всем этом?
– Больше пяти человек брать не надо. Возьмите самых надежных. Вы – пятый… Дальше: нужно пятнадцать лошадей и пятнадцать винтовок с патронами. Пять вам, десять тем… Завтра, – тихо продолжает Аалам-хан, – мое дежурство. Там, где сидят твои друзья, кулдофадар, я поставлю на пост нужных людей, педжнабцев. Вы пролезете под проволокой с левого берега реки. Когда подкрадетесь к конюшне, сразу же связывайте часовым руки и приступайте к делу. Винтовки заберете у них же, патроны тоже. Время операции– три часа ночи. Будьте осторожны. Рядом пехотный полк. Если там заметят неладное, перехватают вас. Вот и все, Гусейнкули. Желаю удачи, счастливого пути к гилянским братьям.
– Прощайте, родной Аалам-хан… Навсегда прощайте… Сердцем я с вами… Сам аллах повелел нам встретиться с вами.
Весь следующий день готовились к побегу. До мелочи продумали каждую деталь операции. Аббас и Шохаб раза три обошли вокруг ограды, с моста изучали подступы к конюшне. Вечером я выставил к воротам казармы своих, надежных часовых. Ровно в десять вышли за ворота, в город. До трех часов мы должны были совершить одно важное дело. Пошли втроем: Аббас, Рамо и я. Шахоб остался. Ему полагалось приготовить в дорогу лошадей.
Ночь была темная. Высоко над Кучаном сверкали крупные звезды. Двигались мы закоулками, стараясь ступать как можно мягче, чтобы не потревожить собак. Аббас шел первым. Мы – за ним. Вот остановились у калитки. Только теперь я догадался, где мы. Аббас тихонько постучал. Тотчас калитка отворилась. Мы оказались во дворе старика Фаттаха. Хозяин поджидал нас. Прошли в комнату и Аббас спросил:
– Все ли в порядке, Фаттах-апо?
– Да, друзья! То, что вы требовали, вам принесли свои люди. И они говорят вам спасибо!
– Спасибо и им, Фаттах-апо… Значит, принесли одежду?
– Принесли, сынок.
Старик вынул из шкафа узел.
Аббас быстро развязал его, стал выбрасывать на пол брюки, рубашки, шапки…
– Давай, давай быстрей переодевайтесь… Гусейнкули, и ты, Рамо! – поторапливал он, снимая с себя английский мундир.
Не прошло трех минут, и нас уже нельзя было отличить от простых крестьян. Тотчас мы распрощались с хозяином и пошли по улице совершенно мне незнакомой.
– Куда ты тянешь? – спрашиваю Аббаса.
– Ти-ш-ше… – шикает он. – Пойдешь, узнаешь.
Мы остановились возле высокого дома, над которым шелестели листья деревьев.
– Это дом Хашим-ага. – пояснил Аббас. – Сейчас будем закупать оружие. Он постучал в ворота.
– Через некоторое время за дувалом послышался женский голос:
– Кто там стучит?
Дверь приоткрылась.
– Ханым, доброй ночи! Скажите, Хашим-ага дома? – шепотом спросил Аббас.
– Дома. Пожалуйста, заходите.
Мы с Аббасом входим в комнату. Рамо остается во дворе, на всякий случай.
Комната коммерсанта шикарно убрана. На полу и стенах богатые текинские ковры. В каждом углу этажерки, на них китайские вазы. Можно подумать, что тут живет не кучанский купец, а тегеранский принц.
Хашим-ага – упитанный, широкополечий мужчина лег сорока, с подстриженной бородкой и крашеными бровями, встал перед нами, хлопает глазами. Нетрудно догадаться, что он сильно перепугался. Аббас улыбнулся, будто половина дела уже сделана, ласково говорит:
– Дорогой Хашим-ага, можете не волноваться, мы покупатели. Нужда заставила прийти к вам. Сами знаете, какое критическое положение в Кучане. Никто не гарантирован, что в полночь не придет разбойник Ходоу и не ограбит. Чтобы защитить себя, мы пришли к вам за оружием мелкого калибра, которым вы торгуете: маузеры, револьверы…
– Было когда-то, а сейчас нет! – ворчит жена купца в другой комнате.
– Уважаемая ханым, – строго отзывается Аббас, – по закону шариата женщина не должна вмешиваться в мужские дела, тем более, когда дело касается оружия.
Наступила гнетущая тишина. Женщина сразу поняла, что мы за покупатели. Купец тоже понял. Он тяжело вздохнул, испуганно посмотрел ка меня, потом на Аббаса.
– Нам некогда, уважаемый Хашим-ага! – сказал Аббас. – Побыстрее давайте. Мы же не берем у вас даром, мы платим деньги.
– Я знаю, что вы даром не требуете, но поверьте – сейчас у меня в наличии всего два маузера, больше нет, – боязливо говорит купец.
– Дорогой Хашим-ага! – внушительно произносит Аббас. – Имею честь довести до вашего сведения, что я знаменитый гипнотизер. Я обладаю качествами особыми. Я заранее знаю и вижу все. Я могу предсказать, кто о чем думает. Например, вы сейчас думаете так: «Если я продам оружие этим людям, то едва ли получу деньги от них!» Правильно предсказал? Теперь послушайте дальше. Вот у нас два пистолета… – Аббас достает из кармана свой пистолет и велит достать мне. Я повинуюсь моему другу. Затем Аббас продолжает сеанс гипноза. – Можем ли мы обороняться этими маленькими пистолетами, Хашим-ага? Конечно, не сможем…
Хозяин жалобно посмотрел на Аббаса.
– Господа, поверьте – у меня только два маузера…
– Нет, господин Хашим-ага! Видно, вы не верите мне, что я гипнотизер, и этим оскорбляете мое достоинство. Придется спорить с вами на тысячу туманов. Условия таковы: если проведу сеанс гипноза с высоким мастерством, то платите туманы. А если не получится ничего – я проигрываю. Итак, сейчас я вас пристрелю! Свидетели – ваша жена и мой друг. Они подтвердят, что я действительно вас убил. Ровно через десять минут, путем гипноза, я воскрешу вас…
– Нет, почтенный Ага! Я нисколько не сомневаюсь, что вы знаменитый гипнотизер. И без этого я могу быть исполнителем вашего желания… Губы и руки у купца трясутся.
Пятясь, он открыл локтем дверь в другую комнату, откинул тяжелую, кованую крышку сундука, всхлипнул. В третьей комнате заголосила жена: «Ве алла! Ой-ей-ей!..» Купец двинулся было к ней, но Аббас преградил ему путь:
– Мы сами успокоим, – вежливо проговорил он. – Занимайтесь своим делом…
Купец вынул из сундука маузеры, положил на пол. Их было десять. Каждый был обернут промасленной бумагой. Затем он нагнулся в сундук и достал патроны. Десять пачек по пятьдесят патронов в каждой.
– Все, – облегченно сказал Хашим-ага.
Аббас заглянул в сундук. Убедившись, что там ничего не осталось, спрятал свой пистолет. Быстро мы рассовали по карманам маузеры, позвали на помощь Рамо. Выходя Аббас сказал:
– Извините, Хашим-ага, за беспокойство. И еще: если будете болтать языком, то в тот же день распрощаетесь с жизнью. Только молчанием вы можете продлить свои дни. Мы будем заботливо следить за вами. Спокойной ночи.
Я был поражен смелостью и хладнокровием Аббаса. Действительно, он как чародей околдовал купца и взял нужное. Когда вышли со двора, я в шутку спросил Аббаса:
– Когда это ты стал гипнотизером?
– Ай, в тот момент, когда мы зашли в комнату Хашим-ага, – с хохотом ответил он.
Снова темными закоулками мы пробирались через Кучан. Прошло с полчаса, прежде чем подошли к речке и услышали знакомый голос:
– Стон, друзья! Это я, Шохаб. Он вывернул из-за дувала. – С лошадями все в порядке.
Вонючая конюшня, где сидел Ахмед с солдатами, находилась на хозяйственном дворе. Он тянулся вдоль реки и был огорожен дувалом. Старую конюшню еще до нашего прихода в полк англичане сделали чем-то вроде тюрьмы. Обнесли ее колючей изгородью, и там постоянно стояли часовые. Чтобы проникнуть к арестованным, надо было переправиться через речку, перелезть через дувал, затем проползти под колючей проволокой, и только тогда мы могли бы пробраться к Ахмеду.
Не знаю, смогли бы мы справиться с этой операцией, если б не Аалам-хан. Фактически, он создал нам возможность действовать без всяких затруднений. На мосту через реку стоит часовой. Он пропустит нас. В дувале есть пролом, там тоже часовой. И он тоже пропустит нас. Вокруг колючей изгороди – несколько часовых, те сделают вид, что их разоружили…
Мы затаились на пустыре против моста и пролома в заборе. Ждали трех часов. В это время заступят на пост люди Аалам-хана и тогда можно будет начинать.
Время тянулось медленно. Мы разговаривали вполголоса, до боли в глазах смотрели через речку. Ровно в три в караульном помещении прозвучал гонг. Постовой ударил прикладом в чугунное било. Это значит, пора менять часовых. Еще через минуту с полкового двора донеслись окрики часовых «Стой, кто идет!» Мы видели, как сменились часовые у пролома и на мосту. Снова наступила тишина. Сердце у меня забилось буйными толчками. Я посмотрел на часы: ровно три…
Аббас первым спустился с пригорка и двинулся ползком к мосту. Метрах в двадцати от него остановился, подождал нас. Когда мы приблизились, Аббас приподнялся и взмахнул рукой, привлекая внимание часового. Тот заметил его, ответил такой же отмашкой.
Начиналось.
Я приблизился к солдату.
– Здравствуй, друг. Пришли… – сказал я, почему-то не очень доверяя индусу. Казалось, что сейчас он заорет «караул» и кинется бежать. Однако он только улыбнулся:
– Лучше всего будет, если вы меня свяжете, чтобы не было никаких подозрений. Он снял с себя ремень и протянул мне. Потом встал ко мне спиной, и я связал ему руки.
– Спасибо, друг, – сказал я. – Мы никогда не забудем того, что сделали для нас индусы.
– Подожди, Гусо, – оттолкнул меня Аббас от индуса. Он достал носовой платок и, скомкав его, сунул в рог педжнабцу. Тот недовольно замычал и закрутил головой. Аббас тихонько засмеялся: – Ничего, друг, терпи… Иначе они тебя обвинят, почему не позвал на помощь.
