Текст книги "Спутники смерти"

Автор книги: Гуннар Столесен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)

50

Уже начало смеркаться, когда я сошел с поезда на Хольменколлоссен на станции Бессерюд, и, потыкавшись туда-сюда, наконец вышел на улицу доктора Холмса, к большой вилле Лангеланда. Солидная каменная стена отделяла особняк от прохожего плебса, а замок на калитке было так непросто найти, что я уж было подумал: а не перелезть ли через стену?

Дом был скрыт от глаз старыми мощными вязами. Архитектурный стиль представлял смесь национального романтизма и функционализма: современная блочная конструкция была выкрашена в красный цвет, как обычно красят дома в деревнях. Вид, открывавшийся от калитки, был неподражаем, намекая на то, что у хозяев этих угодий в бумажнике наверняка завалялось несколько лишних миллионов.

Я дошел по гравийной дорожке до солидной входной двери и дотронулся пальцем до звонка, возвестив о своем прибытии.

Мне открыла женщина, маленькая, живая и явно азиатского происхождения. На ней была простая бирюзовая юбка из поблескивающей ткани. Она широко улыбнулась и произнесла с чуть заметным акцентом:

– Чем могу помочь?

– Адвокат Лангеланд дома?

– Минуточку, – ответила она и хотела было закрыть дверь, но я оказался проворнее, и она не сумела мне помешать.

Я просочился в огромную прихожую, женщина разгневанно смотрела на меня, и тут мне пришло в голову, что она запросто может владеть кунг-фу или карате – со всеми вытекающими, тяжкими для меня последствиями. Поэтому я скороговоркой уверил ее:

– Я тут подожду.

Она постояла мгновение рядом, потом, ничего не сказав, а лишь наградив меня ледяной улыбкой, повернулась ко мне спиной. Я проследил, как она пересекла большой холл и быстрыми шагами стала подниматься на второй этаж.

Вскоре она вернулась, а вместе с ней шел Йенс Лангеланд. Он еще сверху, с лестницы, узнал меня, и брови его взлетели вверх от удивления.

– Веум?

– Не забыли?

– Какими судьбами? – спросил он, направляясь ко мне.

– Думаю, вы сами можете догадаться, если постараетесь.

Он церемонно кивнул, как будто мы с ним были в зале суда.

– Ян Эгиль.

– Ян Эгиль, – подтвердил я.

– Пойдемте в кабинет, – пригласил он, показывая наверх. – Лин повесит куртку.

Лин с глубоким поклоном приняла куртку, элегантно перекинула ее через руку и понесла в гардеробную с таким почтением, словно это была королевская мантия.

Мы уже подошли к двери в кабинет, как нас остановил женский голос, раздавшийся сверху;

– Что там такое, Йенс?

Мы оба посмотрели туда. Она стояла на самом верху лестницы, стройная и элегантная, в короткой черной юбке и светло-серой шелковой блузке с черными полосками, которые выглядели как мазки восторженного художника. У нее были очень красивые ноги, а волосы – темные пряди перемежались серебряными – уложены в хитроумную прическу.

– Это по делу, дорогая, – произнес Лангеланд. – Сюда, пожалуйста. – И он снова сделал приглашающий жест.

Но было поздно. Я узнал ее.

И поймал ее взгляд, хотя до нее было довольно далеко.

– Вибекке… Скарнес? – сказал я, запнувшись перед фамилией.

Она молча продолжала спускаться.

– Моя жена, – представил Йенс Лангеланд, и это было совершенно лишним.

В последний раз я видел ее двадцать лет назад – поздним вечером в квартире Лангеланда на улице Уле Иргена.

– Мы с вами встречались раньше? – Она вопросительно посмотрела на меня.

– Да, в Бергене, когда скончался ваш первый муж. Я работал тогда в охране детства и…

– Да, теперь я вас вспомнила, – перебила она и подала мне руку. – Вибекке Лангеланд.

– Варг Веум.

– Очень приятно. – Произнесено это было без всякого выражения. Она по-прежнему была красива: классические черты лица и прекрасная улыбка на чудесном лице. Но глаза были задумчивы и полны страха, а в углах рта время оставило две горькие складки. Она элегантным движением холеной руки пригладила волосы. – О чем же вы хотите поговорить с моим мужем? Это касается Яна-малыша?

– Да, не могу…

– В таком случае я хочу присутствовать при разговоре, – не дала она мне договорить.

Лангеланд беспомощно вскинул руки.

– Ну, тогда предлагаю подняться в гостиную. Так даже лучше… – Он повернулся к маленькой женщине, которая как тень стояла позади него, и добавил: – Лин, не могли бы вы принести нам чаю?

– Да, господин Лангеланд, – ответила Лин и быстро исчезла.

В холле на стене висела голова лося.

– Это вы его подстрелили? – спросил я, когда мы проходили мимо.

– Нет. – Адвокат покачал головой. – Трофей достался мне вместе с домом. Никто из наследников не пожелал оставить его у себя.

Несмотря на то что Лангеланд проиграл оба дела, на которых мы с ним встречались, в последние десять лет его карьера шла в гору – особняк это подтверждал. Лангеланд оставался стройным, подтянутым мужчиной, а вот залысины стали больше, седины заметно прибавилось, на лицо легла печать усталости, которой раньше не было. Значительная внешность: недаром Лангеланд – один из самых известных адвокатов, чьи фото появляются в газетах не реже, чем фотографии статс-министра.

Комната, в которую мы вошли, размером не только превосходила всю мою бергенскую квартиру, в ней еще и небольшой садик вполне поместился бы. Драгоценный паркет, эксклюзивная мебель. За стеклами книжных шкафов в стиле ампир вряд ли нашлось бы место дешевым карманным изданиям. За широкими окнами открывался прекрасный вид. В спустившихся сумерках мерцали далекие огоньки. Фьорд черно-синим покрывалом выделялся между полуостровом Несодден, разделявшим Осло надвое, и столичным районом Бэрум. Далеко внизу я разглядел самолет, взлетавший из Форнебю, бесшумно, как в немом кино. Только через несколько секунд донесся чуть различимый шум реактивного двигателя, но потом все стихло.

Вибекке Лангеланд подвела нас к небольшому дивану и стульям, тоже в стиле ампир, в бордовых и темно-коричневых тонах. Стол был так отполирован, что мы в нем отражались как в зеркале.

– Садитесь, Веум, – сказала она и показала на четыре стула с высокими спинками. На том же пальце, на котором она носила тоненькое обручальное кольцо, у нее был перстень с бриллиантом – два дальних родственника: богатый и бедный. Скромный кулон – треугольник со сглаженными краями, а в центре – все тот же драгоценный камень – висел на золотой цепочке у нее на шее, как раз там, где бился пульс.

Мы расселись, она элегантно скрестила ноги, Лангеланд свободно откинулся, насколько это было возможно на таком стуле, и вытянул ноги под столом. Я чувствовал себя скованно, как будто пришел к ним наниматься в садовники.

– Какая неожиданность! – сказал я и попытался выдавить из себя улыбку.

Лангеланд молча смерил меня взглядом.

– А, вы имеете в виду нас? – спросила Вибекке. – Могу объяснить.

– Вибекке, – предостерегающе произнес Лангеланд.

– Ну а что тут такого? – Она ласково похлопала его по колену, а потом снова повернулась ко мне. – Мы с Йенсом знакомы… да со студенческой скамьи! Какое-то время мы даже были вместе.

– Да, припоминаю, мне кто-то говорил об этом, – поддержал я.

– На какое-то время мы разошлись, каждый шел своей дорогой, я вышла за Свейна… а потом случились все эти несчастья. Но в восемьдесят четвертом, как только Йенс вернулся из Фёрде после того, что там произошло, он нашел меня, чтобы рассказать… – Она мило улыбнулась. – Это было как взрыв – и все. Остались только мы.

Я воззрился на Лангеланда.

– Что, так и было?

Он поднял лицо, на котором застыла маска напускного безразличия.

– Какое это имеет значение? Это что, вас касается? Полагаю, вы появились тут так внезапно и без приглашения не для того, чтобы копаться в нашей личной жизни.

– Нет, конечно. Причина моего появления тут… Как вы его называете? Ян-малыш?

– Для меня он никогда никем другим не станет, – ответила Вибекке. – Это только в Сунне-фьорде его начали называть по-другому.

– Вы с ним встречались?

Она удивленно посмотрела на меня:

– Что вы имеете в виду?

– Я хотел сказать – встречались после семьдесят четвертого года?

Она медленно покачала головой, как будто разговаривала с младенцем.

– Нет. Ни разу. Вы должны понять… После всего, что произошло тогда, я попала в тюрьму, Веум, не забывайте об этом! И если бы не Йенс… – Ее лицо внезапно исказилось, сейчас на нем было написано отчаяние.

– Так значит… – начал я.

– Веум! – Лангеланд выпрямился на своем стуле, потеряв терпение. – Какого черта вы прицепились? Вы же слышали, что она не видела мальчика с тех пор, как ему было шесть с половиной лет. Все, что произошло после, – для нее лишь чужая история.

Я задумчиво взглянул на него.

– Дело в том, Лангеланд, что следы нынешнего дела уходят в прошлое. Далеко в прошлое.

– Какого дела?

– Вы знаете, что его сейчас разыскивает полиция?

Вибекке испуганно подняла глаза на мужа. Он коротко кивнул ей и снова перевел взгляд на меня:

– И что там такое?

– Он подозревается в совершении убийства, на этот раз тут, в городе.

– Убийства? – почти прошептала Вибекке. – Кого он?…

– Человека, которого звали Терье Хаммерстен. Вам это имя ни о чем не говорит?

Она покачала головой:

– Нет! Кто он?

На лестнице раздалось дребезжание посуды, и наш разговор прервала Лин, вошедшая с подносом, полным чайных чашек и ложечек на блюдцах, с чайником элегантной формы, сахаром в вазочке и тарелочкой с ломтиками лимона. Вибекке, как по мановению волшебной палочки превратившись в образцовую хозяйку, помогла Лин расставить чашки с блюдцами, предложила мне сахар и лимон и сказала Лин, после того как та разлила чай, чтобы она – спасибо большое, больше ничего не надо – оставила нас одних.

Когда Лин ушла, я повернулся к Лангеланду.

– Но вы-то помните Терье Хаммерстена?

– Конечно, помню. Но мы ведь так и не доказали его причастность к делам, которые были связаны с Яном-малышом.

– Да, к сожалению, не вышло.

– Без сомнения, оттого, что никакой связи и не было.

– Вы в этом убеждены?

Он вопросительно уставился на меня:

– А вы разве нет?

Я выдержал его взгляд и спросил в свою очередь:

– Вы с ним встречались хоть раз?

– Лицом к лицу – нет. Я однажды присутствовал на допросе Хаммерстена в полиции, за зеркальным стеклом. Это был самый близкий мой с ним контакт. По закону, его вообще не имели права вызывать в полицию – из-за проклятого алиби.

– Так вот, теперь он убит, и, судя по всему, убил его Ян Эгиль. Он с вами не связывался?

– Ян Эгиль? Нет. – Он решительно покачал головой.

– Когда вы с ним разговаривали в последний раз?

– Видите ли… Я навещал регулярно. Потому что ему было очень важно с кем-то общаться помимо заключенных. Разумеется, я интересовался его делами, когда его на время выпускали на свободу. В последний раз я с ним виделся в мае, когда он окончательно вышел из тюрьмы.

– Вы готовы взяться за это дело?

– Я по-прежнему его адвокат, если вы именно это имеете в виду.

– Вы были им всю его жизнь.

– Всю?

– Вы ведь были адвокатом его матери еще до его рождения. Вы же мне сами об этом рассказывали.

– А, ну да. – Он холодно взглянул на меня.

– И к тому же именно вы были посредником при его усыновлении Вибекке и Свейном Скарнес в семьдесят первом году, так? – Я посмотрел на Вибекке, которая утвердительно кивнула.

– Да, я сделал это, потому что хорошо знал их обоих, особенно Вибекке. И как вы сами сказали, я помогал его матери в тяжелые для нее времена.

– И вы были уверены, что он попал в хорошие руки?

– Ну я же хорошо знал Вибекке!

Я снова перевел взгляд на нее. Она на мгновение опустила глаза, но потом подняла их снова – взгляд был ясный, спокойный.

– Да? – обратилась она ко мне.

– Он попал в хорошие руки? – переспросил я.

– Веум! – снова перебил меня Лангеланд. – Ни вы, ни я к этому не имеем ни малейшего отношения! Все это – прошлогодний снег. Забудем об этом! – Он повернулся к Вибекке: – Не отвечай ему больше ни на один вопрос! – И, глядя на меня, продолжил: – Впервые по-настоящему я стал его адвокатом в восемьдесят четвертом году, когда меня вызвали в Фёрде.

– Ну да, ну да… Но я-то имею в виду, что вы все это время следили за ним издалека, так?

– Потому что я чувствовал за него ответственность. И из-за его родной матери, и потом – после семьдесят четвертого года – из-за истории с Вибекке и Свейном.

– Мы можем вернуться к этим событиям, но сначала предлагаю обсудить то, что произошло в восемьдесят четвертом.

– Чем вы в самом деле занимаетесь, Веум?

Я пропустил его реплику мимо ушей.

– Это ведь была жуткая трагедия. И то, в чем были замешаны его вторые приемные родители, а вернее, его приемный отец, – вовсе не мелочи.

Он скептически посмотрел на меня:

– Вы что, снова об этих слухах о контрабанде спиртного?

– Да, и о том, что за одиннадцать лет до этого Терье Хаммерстен обвинялся в другом жестоком убийстве. Возможно, заказанном Клаусом Либакком – или кем-то другим из их криминального сообщества.

– Другим?

– Да, мы в тот раз об этом слышали. Но вы в суде так и не воспользовались этой информацией. Почему, Лангеланд?

– Вы имеете в виду… – Он выпрямился на стуле – было заметно, что ему не нравится, как развивается наш разговор.

– О чем вы говорите? – перебила нас Вибекке.

– Вы ей так ни о чем не рассказали? – спросил я.

– О чем? – разволновалась Вибекке.

Я вновь повернулся вполоборота к ней.

– Вы знали о том, что ваш тогдашний муж, Свейн Скарнес, был главной фигурой в разветвленной сети, поставлявшей контрабандное спиртное в Согне и Фьордан?

Она недоверчиво посмотрела на меня:

– О чем это вы? Какая контрабанда?

– Контрабанда спиртного, – чуть ли не по слогам повторил я, – которой заправлял Свейн Скарнес. Он связывался с поставщиками в Германии, договаривался с судами, которые осуществляли нелегальную перевозку через границу, организовал сбыт в Согне и Фьордане, в чем ему помогал сотрудник его фирмы Харальд Дале. Скарнес, разумеется, имел со всего этого большие доходы.

– И где же они? Вы можете мне это сказать?

– Нет. Но вы жили неплохо, разве не так?

– Мы жили нормально. Не более того. Все это для меня – большая новость!

– А вот ваш нынешний муж знает обо всем этом с восемьдесят четвертого года.

Она обернулась к Лангеланду:

– Это правда, Йенс? Ты знал и не сказал мне ни слова?

– Я хотел оградить тебя от всего этого, Вибекка. К тому же все это не доказано.

– Все равно…

– Это дело было построено на совершенно пустых домыслах…

У нее в глазах стояли слезы, губы дрожали.

– Я не могу в это поверить! Ты столько лет скрывал это от меня, Йенс! Как ты мог?

Они смотрели друг на друга, и в их взглядах ясно читалось растущее отчуждение.

– Наверное, есть еще кое-что, чего вы друг другу так и не рассказали, – прервал я их затянувшуюся молчаливую дуэль. Они оба разом повернулись ко мне. – О том, что произошло в семьдесят четвертом году, например.

И тут уж я полностью завладел их вниманием.

51

– А теперь вы о чем, Веум? – раздраженно перебил меня Лангеланд. – Вам не кажется, что вы и так уже наговорили достаточно ерунды?

– Почему ерунды? Все, чего я хочу, – чтобы люди перестали врать. И чтобы перестали брать на себя вину за чужие преступления.

Я взглянул Вибекке в глаза.

– Я имею в виду то, что вы с Лангеландом сделали в тысяча девятьсот восемьдесят четвертом году, но я также вынужден напомнить вам, что рассказал мне Ян-малыш, когда я беседовал с ним в кабинете ленсмана в Фёрде, о том дне, когда был убит Свейн Скарнес.

Лангеланд встал:

– Веум! Думаю, вам лучше уйти!

Я остался сидеть. Вибекке тоже. Она протянула руку по направлению к мужу и сказала слегка дрожащим голосом:

– Нет… Йенс. Я хочу его выслушать.

Лангеланд остался стоять.

Я сказал:

– Но он же рассказал вам об этом, когда вернулся из Фёрде, разве нет? Мне он, во всяком случае, заявил, что это достаточный повод для пересмотра дела. Вашего дела.

– Да, но я сказала… Что я уже не помню всех деталей… А Ян-малыш мог и ошибиться.

– Это, вероятно, была не вся правда? – спросил я осторожно.

Она помедлила, а потом сказала еле слышно:

– Не вся.

– Что? – Теперь настала очередь Лангеланда поражаться. Не сводя с жены изумленного взгляда, он тяжело опустился обратно на свой стул. – Но ты же все это время…

– Ты сам настоял, чтобы я призналась, Йенс. Ты сказал, что я смогу надеяться на смягчение приговора, если мы убедим суд в том, что это было непреднамеренное убийство.

– И ты это сделала! Боже мой, я же не думал, что это будет признание в том, чего ты никогда не совершала!

Она проглотила комок в горле, а потом заговорила снова, тщательно подбирая слова, медленно и четко:

– Напомните… что сказал Ян-малыш?

– Это было так давно, что точно процитировать его я не смогу, но основной смысл был такой: он был дома один с отцом, вашим тогдашним мужем. Приемным отцом. Сам он сидел в комнате и играл паровозиком. Потом он услышал, как в дверь позвонили и ваш муж пошел открывать. И тут до него донеслись крики – ссорились приемный отец и еще какой-то мужчина. Мужчина, заметьте. После этого все стихло. Чуть позже он вышел в прихожую и… Сам ли он первым обнаружил тело или все же вы вернулись домой и увидели, что произошло, – я так и не узнал. Я не помню, чтобы он мне об этом рассказывал. Но основной смысл был следующий: кто-то вошел в квартиру, поссорился с вашим мужем и исчез. Кто это был?

Она смотрела куда-то между нами.

– Вы… вы же знаете, почему я это сделала – призналась в убийстве.

– Ну, у меня были кое-какие подозрения на этот счет…

– Потому что я была уверена в том, что это сделал Ян-малыш. Чтобы избавить его от всех этих… чудовищных вещей.

– Но мне в тот самый день он сказал единственную фразу: "Это мама сделала!"

– Да? – В эту секунду ее глаза будто потухли. – Я сама ему это сказала, когда он стоял там, на лестнице, ведущей в подвал. Неподвижный как статуя. Я присела перед ним на корточки, посмотрела ему прямо в глаза и несколько раз повторила: "Не расстраивайся, Ян-малыш! Это мама сделала…"

– "Это мама сделала…" – эхом откликнулся я, так как этот припев повторялся и повторялся в моей голове все эти годы, что прошли с февраля семьдесят четвертого.

Она повернула к мужу мокрое от слез лицо и молча кивнула.

– Ну что ж, – сказал я, – тогда вот такой вопрос… Вы можете рассказать, что произошло на самом деле?

– Нет. Не больше, чем кто-либо другой.

Лангеланд и я – оба мы ждали, что она скажет в продолжение этих слов.

– Меня не было дома. Я пошла к врачу. Когда вернулась – открыла дверь, вошла и… Первое, что я увидела, был Ян-малыш, который стоял в прихожей над лестницей, а дверь в подвал была открыта. Он стоял, прислонившись к стене напротив этой двери, и его лицо было удивительно застывшим, почти мертвым, вообще без выражения. Потому что он сделал нечто ужасное.

– Сделал? Или увидел?

– Я так поняла, что… С ним же был такой случай, когда он набросился на Свейна и прокусил ему руку до крови. В необъяснимой слепой ярости. Свейн тогда рассвирепел и здорово поколотил его… Но в тот день… он не сказал мне ничего, ни слова. – Из ее глаз снова потекли слезы, и она проговорила, глядя мне в глаза: – Тогда я видела его в последний раз! Понимаете? Я никогда больше не держала его за руку, не помогала ему – и вот что с ним стало! Я потеряла его в тот день. Потеряла!

– Так вы говорите, что сами открыли входную дверь?

– Да, я не звонила. Или звонила, но мне никто не открыл. И я не ссорилась со Свейном в тот день. И я этого не делала. Хотя между нами всегда было какое-то противостояние, которое закончилось, когда он упал с лестницы.

– Вы что-то сделали, чтобы это больше было похоже на несчастный случай? – Она молча кивнула. – И он никогда ранее не был с вами жесток, как утверждали все знавшие его свидетели?

– Да, это тоже была ложь, – прошептала она. – Предлог.

– Ложь на лжи, – пробормотал я. – И ваш адвокат… Как он мог поверить…

Лангеланд вмешался:

– Я всегда доверяю своим клиентам!

– Вы с Вибекке были близки со студенческой скамьи, – обратился я к нему. – И вы хотите, чтобы я поверил, что она вам так и не рассказала, что в действительности произошло? Или вы приняли решение поверить ей на слово ради Яна-малыша? Ведь он же ваш сын?

В огромной комнате воцарилась мертвая тишина, которую нарушил тихий вопрос Вибекке. Она беспомощно произнесла:

– Что вы сказали? Я не поняла…

– Я сказал вашему мужу, что Ян-малыш – его сын, – отчеканил я строго, как будто рассказывал ей, какую погоду обещают назавтра. – Это объясняет, почему он с таким усердием занимался делом Метте Ольсен, после которого она и родила мальчика.

Она повернулась к Лангеланду, ее лицо выражало невероятную боль. Она смогла только прошептать ему:

– Это правда, Йенс? Это и есть то, чего ты мне так и не рассказал?

– Вибекке, я… – Куда только девалась его энергия – видимо, отказали все защитные механизмы. В его лице я мог прочитать лишь глубокое, почти бездонное отчаяние. – Я не смог об этом сказать… Никому! Я никогда и никому в этом не признался. – Внезапно он резко повернулся ко мне. – Как только он до этого докопался – не понимаю!

Я с любопытством взглянул на него.

– Я помню, – объяснил я, – как рассматривал вас там, на заседании суда в Фёрде, а потом в Бергене, и мне пришло в голову, что вы ужасно похожи. Оба долговязые, одинаково подергиваете головой – это генетическое сходство, его сознательно никак не спрячешь, как ни старайся. – Он сделал движение рукой, словно хотел все отрицать, но меня уже было не остановить. – И еще. Я помню точно, как вы описали мне Метте Ольсен в тот самый первый раз, когда я был у вас в кабинете в Бергене. "Юная, красивая" – это было сказано почти восхищенным тоном. Но что внушило мне самые серьезные сомнения – так это сроки.

– Сроки?

– Когда я был у Метте Ольсен в Йольстере в восемьдесят четвертом году, я заметил несоответствие: тогда я думал, что отцом Яна-малыша был ее парень, с которым ее арестовали в аэропорту Флесланд, Давид Петтерсен… Но Ян-малыш родился в июле шестьдесят седьмого, а Давид и Метте были арестованы во Флесланде тридцатого августа предыдущего года. Так что если они не уединились тайком от всех в Тингсхюсете, что совершенно немыслимо, значит, он не мог быть отцом мальчика.

Я подождал, пока до них дойдет смысл сказанного, и продолжил:

– А с каким другим мужчиной она общалась в то время? И не забывайте, что она до ноября, пока дело не попало в суд, сидела за решеткой. Однако она наверняка встречалась со своим адвокатом, причем обычно это происходит без всякого надзора, если я не ошибаюсь…

Он посмотрел на меня с выражением бесконечного смирения на лице. Вибекке перестала плакать и переводила взгляд с меня на мужа и обратно.

Лангеланд заговорил, и его голос был теперь почти таким же тихим, как и у нее:

– Я не мог… Во-первых, я нарушил все устои адвокатской этики, а ведь это было одно из первых моих дел, Веум. Даже не моих – дело вел Бакке. Адвокат Верховного суда Бакке, мой начальник. Она забеременела… Это стало известно сразу после того, как ее выпустили. Я попытался уговорить ее… Но она сама настояла на том, чтобы оставить ребенка. Я сказал ей, что между нами никогда не может быть чего-либо серьезного.

– Почему? – внезапно спросила Вибекке.

– Потому что у нее… она была…

– Не вашего круга? Так, наверное? – подсказал ему я. – Хиппарочка, возвращающаяся домой из Копенгагена, да еще и в высшей степени неподходящем обществе. И бог знает, с кем она там… И со сколькими… Такие мысли вас посещали?

Он расправил плечи:

– Что было, то было. Мы заключили договор. Я никогда нигде не был зарегистрирован как отец ребенка. Взамен я помогал ей и Яну-малышу всегда и всем, чем только мог. Все эти годы.

– Да? Даже сейчас? – спросил я.

– Всем, чем мог, я сказал, – пробормотал Лангеланд, вновь съеживаясь на стуле, обращаясь больше к самому себе, чем к нам.

– А она все эти годы держала язык за зубами… Я имею в виду Метте.

Он посмотрел на меня измученными глазами.

– Так ведь? – добивался я. – И она никогда не приходила, не просила денег?

– Нет! Никогда.

– Я могу ее понять, – вмешалась Вибекке, ее голос сердито дрожал. – У нее были свои представления о гордости!

– И в чем же заключалась ваша бесценная помощь? – продолжил я. – Вам не удалось уберечь его приемную мать от тюрьмы, куда она села за убийство, которого не совершала. Вам не удалось уберечь его самого от приговора суда за двойное убийство, причем в том, что его совершил именно он, я сильно сомневаюсь.

Лангеланд смотрел на меня, его глаза были полны отчаяния.

– Так кто же тогда?

– Да, кто? А как, черт возьми, вы сами думаете? Не Терье ли Хаммерстен?

– Терье Хаммерстен уже мертв. Вы сами сказали.

– Да.

Внезапно зазвонил мой мобильный. Вибекке вздрогнула, Лангеланд растерянно оглянулся вокруг, а я полез во внутренний карман, как будто у меня начался сердечный приступ.

Я встал со стула и подошел к окну. На улице уже стемнело. Солнце давно село, и только огни района Уллернтоцпен и отблески залитого светом готического замка Оскарсхалля напоминали, где я нахожусь, – высоко на холме, над всеми простыми смертными. Я поднес телефон к уху и назвал свое имя.

Его голос доносился до меня какими-то обрывками, как будто он с трудом подбирал слова.

– Я говорил с Силье. Ты сказал, что хочешь со мной увидеться.

Это был Ян Эгиль.