Текст книги "Небесные (СИ)"

Автор книги: Гульназ Сафиуллина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

– Ты старался, – утешил его Круг, – но Лисвальд не его брат, ему никогда не стать Раймондом.

– И все же... И все же...

Хард развернулся, двинулся к королевской палатке. Поймал мальчишку, велел о себе доложить, быстро вошел.

Принц восседал на мягком стуле, серо-синим каборрским пером выскрипывал письмо домой. Хард не стал церемониться, заговорил сразу:

– Много лет я верой и правдой служил вашему брату, Ваше Высочество. Я был его опорой и его правой рукой, я делил с ним кров и пищу. Мы тайно проникали в Сарию, разведывали положение войск, отбрасывали разбойников из болот или мирасцев из Симовых гор. Я следовал за вашим братом с радостью и бесконечным доверием, я был горд тем, что мне выпала часть воевать рядом с ним. Когда Его Высочества не стало... Я бы с радостью поменялся с ним местами, но судьба решила вот так. И мой отец, министр финансов, мой отец, вопреки всем остальным, открыло дал вам присягу. Может, вы и не понимаете, но он вверил вам свою жизнь. Свою жизнь, жизнь моей сестры, мою жизнь. Это – наша плата, то, что мы готовы отдать, чтобы вы взошли на престол. А вы, Ваше Высочество, идя на поводу своего врага, раз за разом швыряете мне в лицо тот факт, что наши жертвы вам безразличны. Вы спокойно отказываетесь от этой жертвы, а раз так, избавьте меня от этого долга.

Хард вытащил из ножен кинжал, положил перед наследником на стол:

– Я человек простой, и смерть предпочитаю быструю. Коли вы все равно так легко отмахнулись от жизни вашего подданного, извольте отнять ее прямо сейчас.

Снял шлем, склонил голову, уткнувшись носом в пушистый ковер. Краем глаза заметил в углу притаившегося прислужника. С гневом ждал, пока маменькин сынок хоть на что-то решится. Машинально прислушивался к тому, что происходит снаружи.

– Господин Хард...

– Не отступать!

Хард подскочил, бросил на слугу бешеный взгляд:

– Жизнью за него отвечаешь! – и бросился наружу.

В сумятице Хард не сразу различил врага. Что-то кричал Милох, бешено вращая глазами. С мечом в самой гуще хаоса танцевал Рагон. Сталью рубил воздух Круг, одновременно стараясь заставить людей подняться. Тут и там в воздух подпрыгивали солдаты и оставались в нем висеть, судорожно дрыгая ногами. Мимо, едва не задев крупом Харда, промчалась взмыленная лошадь. Со всех сторон доносилось жалобное ржание, рыки и крики людей, вопли, визги. Хард видел, как тягуче медленно кружился на одном месте могучий кузнец, раздувая чудовищные мышцы. Рядом с ним истерично подпрыгивал другой ановец. Хард крикнул, чтоб держался подальше, иначе погибнет от руки своего же – не услышали. Костры затухли. Вместо них поляна горела светом далеких зарниц, отчего все происходящее казалось разрозненным, выставкой картин, объединенных одним сюжетом. На одной картине крупный солдат перед Хардом смотрит вверх, занеся руку. На второй – его грудь выгибается колесом вперед, голова откидывается назад. На третьей его заслоняют, на четвертой он появляется вновь: согнутые в коленях ноги оторваны от земли, тело вывернуто дугой, вместо головы – пустота.

– Сзади! – крикнул ему Круг.

Хард вихрем развернулся, с ходу вонзил меч во что-то легкое, податливое. Серое полотно взметнулось, насело на сталь, продвигаясь ближе к Харду, взмахнуло крылом. Хард увернулся, шагнул назад, упал, обо что-то споткнувшись, и вместо него полотнище обернулось вокруг случайного солдата. Тот разинул рот в беззвучном крике, устремил на командира обезумевший взгляд, затем исчез в водовороте. Когда несколько мгновений спустя холстина развернулось вновь, на землю мягко опустилось что-то невесомое, а на куске полотна проступили очертания лица. Двухмерная тварь вывела на показ опустошенного солдата, делавшего свой последний вдох: широко открытый рот, изломанные брови, раскинутые в защитном жесте руки. Хард разрезал ткань пополам, перерубив несчастного на две части, но каждая из них все еще пыталась запечатлеть и его.

– Вчетверо! – гаркнул Милох.

Хард раскрошил полотно еще. Обрывки махали короткими крыльями, не в силах уцепиться за поток, извивались червями, но дотянуться уже не могли. Плечо и правый локоть солдата дернулись раз-другой, затем стихли. Хард бросился помогать остальным.

– В группы! Собираемся в группы! – крикнул своим.

Приказ понесся ломаной линией. Первыми услышали его люди, сбились в кучу, спиной к спине, ощетинились оружием. Рычал Ох, пытаясь собрать своих товарищей, но те вжались в землю, завывали дурными голосами, прятались под повозки. Некоторые, одурев, вовсе бежали к белым топям, но тонкие контуры, накрывая их с неба, безжалостно забирали их образы себе. В месиве трудно было различить, где враг, где друг: живые с бескровными лицами походили на тварей, мертвые на шевелящихся полотнах выглядели живыми. Хард даже не мог сказать, сколько существ напало на лагерь: то все вокруг кишело летающим станом, то исчезало, повернувшись боком.

– Нужен огонь! – проревел Рагон. – Жгите факелы!

Сразу несколько людей кинулось к обозам, но когда одна красная форма юркнула внутрь, полотнище охватило все целиком, пожирая не только человека, но и дерево, и покрытие, и хранящиеся внутри запасы. Место тотчас опустело, словно никогда там ничего и не было.

Из Сорочьего леса выпорхнули новые, пустые холстины. Они воронами кружили над лагерем, срывались вниз, выхватывая из толпы понравившиеся образы, вбивали их в себя. Хард прокладывал себе дорогу к ановским, где отпор нападавшим давала лишь горстка людей. Здесь тварей было меньше, словно скупым жилистым мясом они уже насытились, искали свежатину. Сзади что-то вспыхнуло, раздался радостный крик. Хард проткнул ткань, нацелившуюся на скрюченную фигуру, но полотно мгновенно свернулось, вплело оружие в себя, потянулось нетерпеливым острием к Харду. Подоспел Дрок, указал рукой вправо.

Хард взглянул туда. Три или четыре полотнища полыхали, остальные наседали на королевские войска и армию первого советника. Что-то в такой выборочности показалось Харду странным. На его людей больше никто не покушался, и они бежали к центру, на подмогу другим, где, соперничая друг с другом в скорости, летали существа, окрашенные серыми, черными, коричневыми красками. Перед треугольной тканью возник Милох, подпрыгнул, намереваясь покончить с врагом, но ткань обтекла командира и запеленала того, что стоял наготове дальше. Милох яростно бросился следом, но темно-синий рисунок торжествующе метнулся вбок.

До Харда дошло.

– Краски! – крикнул он. – Им нужны яркие краски!

Солдаты Милоха, одетые в формы цвета коры, и его собственные, носящие кто – свинцовые военные мундиры, кто – холщовые грязные рубахи под серыми же кольчугами, – полотна не интересовали. Подобных цветов полно, а вот насыщенных синих или красных в черном лесу перед светлой же поляной, да в представленном масштабе...

– Краски! Краски!..

Рагон, наконец, услышал, мгновенно сориентировался. Вскочил на какой-то ящик: "Снять форму!", – сам диким зверем выдрался из капкана нагрудника, содрал с себя одежду. Следуя его примеру, солдаты принялись оголяться. Твари стали радостно примерять обновки, вдавливали в себя. Еще два полотна оказались охвачены пламенем. Выше всех беспомощно метался одинокий холст. Он был до отказа заполнен: изображал трех солдат, кусок доспеха, узор с красной формы, длинный язычок флага. Ни на что другое места бы уже не хватило, оттого носился, бессильно щелкая клювом.

Основной накал стихал. Тварей, клюнувших на наживку, жгли и рубили, некоторые успевали скрыться в лесу. Хард опустил чужой меч, развернулся, замер: низко стелясь по земле, гигантское полотно неслось к палатке. К королевской палатке, накрытой зеленым тентом, под которым прятался одетый в темно-фиолетовый шелк принц. Из тента высунулась голова прислужника, нашла взглядом перекошенное лицо Харда. Тварь он не видел, – та струилась к нему боком, – облегченно обернулся назад, сказал что-то вглубь. Хард мчался, наступая на мертвых, на ходу занося оружие, а холст уже встал на дыбы перед растерявшимся мальчишкой, раскинулся вширь, наклонился, будто поцеловать. Тот инстинктивно отступил, истерично взмахнул кинжалом. Холст ласково пожал вытянутую руку, раздался дикий крик. Хард с разбегу разделил полотно, принялся исступленно его кромсать на мелкие клочья. Лишь когда тварь безвольно позволила втоптать себя в землю, с глаз Харда спáла пелена.

Выл мальчишка, раскачиваясь на коленях и прижимая к себе культю. Наследник на грани обморока пытался его перевязать. По всему разгромленному лагерю разожгли костры, солдаты стояли со злыми факелами в руках, напряженно качали ими в воздухе – не покажется ли где отсвет, ни займутся ли невидимые волокна. Ступается мягко, проход устлан слоем ковров из человеческих оболочек. В людских рядах – огромные прорехи, на холст перешла треть обозов, крупной дрожью тряслись привязанные, не сумевшие сбежать лошади. Стонали раненые, кому-то отхватило нос, кого-то огладили по подбородку, иные лишились руки или ноги. Больше всего пострадали облаченные в яркое: солдаты Его Величества и солдаты советника Самааха. Хард быстро проверил своих, потрепанных, напуганных, отправился искать командиров.

Оставшуюся часть ночи ухаживали за ранеными, наводили в разгромленном лагере порядок, патрулировали небо. Твари больше не появлялись, но и далеко не отходили: затаились между черными стволами, зачарованно смотрели на огонь. В ставке Рагон метал молнии, сурово хмурился, подсчитывая потери – около четырех сотен человек. Невольно Хард подумал – остаться решил Рагон, на нем ответственность. Но Рагон себя ответственным не считал, от боя отошел быстро, легко вернул самообладание, в то время, как Хард просто кипел.

– Милоха нет, – устало сказал Круг, – никто не видел, как он исчез.

– Если бы мы не останавливались... – выдавил Хард.

– Они напали бы на нас в пути, – отозвался Круг, – и неизвестно, сумел бы тогда хоть кто-нибудь выжить. Как Его Высочество?

– В порядке. Тот мальчишка, Арг, тварь напала на него.

Харда отловили, призвали к ответу.

– Это что же получается, господин? – тщедушный крестьянин с большими глазами требовательно уставился на Харда. – Мы еще половины пути не прошли, а скольких потеряли. Разве это правильно?

– Я не говорю, что это правильно, но походы всегда сопряжены с риском. Нам нельзя останавливаться, нужно идти только вперед. Готовьтесь, скоро выходим.

– Вам легко говорить. Если погибнете вы, ваш отец погорюет, сестра поплачет, и ничего у них не изменится. Как жили во дворце, так и будут, как потребляли медовики, так и будут, – вмешался другой, – а что делать матушке Онуха? Он у нее один работал, а теперь нет его, сожрали. Ката ждет его баба с пузом, шесть малых у него. Горох с утра до вечера в поле, сын у него помер, он две семьи держал, свою и сына. Карот в ткацкой надрывался, обмерял господ, а дети его в обносках. Гарукат перебивался...

– Всегда будут убитые! – разгневался Хард. – И всегда будут те, кто ждет их дома! Вы здесь не единственные, кто идет на жертвы!

Поднялся гам. На Харда наседали, говорили сразу одновременно, сыпали мертвыми именами и обвинениями, отказывались идти дальше. Хард готов был уже применить силу, когда в баталию вмешались.

– Родным каждого погибшего будет выплачиваться ежегодная пенсия в размере десяти сребряков, я лично прослежу за этим.

Хард недоуменно уставился на принца: никогда еще он не слышал у наследника такого твердого голоса. Гвалт мгновенно стих, пахари неловко топтались на месте, не зная, то ли лоб расшибать, то ли огрызаться в неверии.

– Я даю слово наследника Риссена, что ни один из ваших близких не будет испытывать ни в чем нужды.

– Ваше Высочество, – выбрали первое.

Едва небо зарумянилось, отряд тронулся. Уходили в большой спешке, налегке, кто – верхом, кто – пешком. Твари вышли из леса "провожать". Парили в воздухе, махали руками измученных мертвецов, составляли композиции. Сжимаясь и разжимаясь, меняли пропорции солдат, придавали им другие виды. К выставленной ладони рахмановца подплыло другое полотнище, вложило древко с желто-синим флагом Риссена, завиляло подолом, оживляя ноги. На худого ановского надели королевский кафтан, и тот пучил водянистые глаза из плотного сукна. Меч Харда, подарок отца, переходил от одного к другому, от второго к третьему. В телеги запрягались лошади, на лошадей садились всадники. Появился Милох. В отличие от остальных, выражение он сохранял сосредоточенно-напряженное, застыл в пол-оборота. Полотна срезали ему половину туловища, посадили на скакуна, раскинули по сторонам ноги. Позади него расположили погибшее войско. Холстины трепались на ветру, и оттого казалось, что вслед за ними как ни в чем не бывало скачет отставший командир.

Когда из-за Симовых гор выглянуло солнце, Сорочий лес, наконец, остался позади. Вскорости после миновали и границы соленых топей. Дорога лежала через неровную местность, через холмы и низины. У Карука, левого притока Сонной, сделали привал. Уставшие люди падали кто куда, не заботясь боле ни о чем.

Командиры вновь собрались в ставке, обсуждали положение.

– Командиром рахмановской тысячи вместо погибшего Милоха назначается Дакрух. Он проявил себя доблестным воином и уже зарекомендовал себя в качестве командира. Но если у вас есть другие кандидаты, мы можем рассмотреть и их.

Других кандидатов не нашлось. Дакруха одобрили.

– Ваше Высочество, – обратился к принцу Рагон, – я рад, что вы не пострадали. В какой-то момент я заметил, что вам грозит опасность, но когда сумел пробиться ближе, она уже миновала. Мне нет прощенья. Как ваш преданный слуга, я должен был находиться рядом.

– О моей охране позаботился Арг, он хорошо с этим справился. Чтобы защитить мою жизнь, он принес великую жертву, – наследник бросил взгляд на Харда, – и если раньше я был слеп, теперь я вижу ее ценность.

Лишь когда небесный купол продырявился звездами, до Харда дошло – ему дан ответ.

ГЛАВА 6

– У меня печальные вести.

Из темных углов гостиной Дароката монотонно бубнило запустение. Оно скребло стены, прыгало, сдергивало картины, унесло вазу с непритязательными цветами, разбрызгало по деревянному полу воду, оставило острые когтистые следы. Комнатой не пользовались, лишь изредка заходила служанка вытереть пыль да сменить ландыши, сам министр образования все свое рабочее и свободное время проводил в библиотеке, оглаживая манускрипты. Амаалю довелось там побывать: останавливая время, в помещении властвовали пергаменты, свитки, таблички, писаные в разных странах и разными народами. Больше всего библиотека напомнила министру склеп. У Дароката имелась собственная скриптория, где писцы переводили закорючки из старых трухлявых источников в хрустящие книги. Поговаривали, что в той мастерской под крытыми соломой плотно подогнанными дощечками скрывалась запретная библиотека.

– На наше войско напали, есть погибшие. Господин Рахман, мне горько вам об этом сообщать, но среди них ваш командир, Милох.

Ресницы министра юстиции чуть дрогнули, но и только.

– Кто посмел? Деревяшники?

За дверью что-то покатилось. Дарокат распахнул панели, прикрикнул на служанку. Та подняла чашку, кинулась вон.

– Существа из Сорочьего леса.

– Треяки?

– Не они, – покачал головой министр финансов, – что-то другое.

– Но что же войско делало в Сорочьем лесу? – спросил Дарокат. – Разве они не поднимаются по побережью Сонной?

– Путь был проложен Его Высочеством принцем Лисвальдом.

– И никто не удосужился его остановить?

– Не думаю, что Рагон предоставил командирам такую возможность, – осторожно ответил министр финансов, – это было бы не в его интересах.

– Значит, наши люди и дальше будут подвергаться опасности, пока принц играет в генерала? – вспылил Рахман.

– После подобного урока наследник станет благоразумнее, – ответил Амааль, – и я уверен, теперь наши командиры будут рядом, чтобы не допустить подобного.

– Господин Ан, – внезапно улыбнулся Дарокат, – меня воистину восхищает ваша стойкость. Известие о гибели ваших солдат вы восприняли со спокойствием, свидетельствующем о высшем содержании духа. Не знай я вас уже несколько лет, решил бы, смешно сказать, что утрата вам и вовсе безразлична.

Министр торговли мучительно вернулся в реальность. Круглые, слегка навыкате глаза посветлели, зигзагом изучили комнату, остановились на министре юстиции. Дремлющий мозг воспроизвел последние произнесенные слова, пухлые красные губы разомкнулись, исторгая из пышной груди хриплый голос:

– А не знай я вас, господин Дарокат, решил бы, будто вы завидуете тому, что я могу содержать войско, а вы – уже нет.

Больная тема. С десяток лет назад Дароката с позором лишили провинции.

Одутловатые веки Анасмежились вновь. Министр финансов отвернулся.

– Помимо похода против Гарона, меня волнуют и другие вопросы, – Амааль оглядел собеседников. – Мой человек доложил мне, что первый советник тайком рассылает по провинциям своих людей, переодетых в простое платье. Ему удалось проводить двоих из них до городских ворот: один двинулся на запад, другой – на юг.

– Подстрекатели?

– Скорее всего отправлены, чтобы подготовить почву для восстания.

– Запад и юг? – задумался министр образования. – Медная котловина и Горькие холмы?

– Это пока только предположения, вполне возможны, они двинутся дальше или свернут с пути, поэтому сейчас нам крайне важно выяснить, каков их конечный пункт. Господин Рахман, я надеялся, что вас не обременит моя просьба направить за ними следопытов. Ходят слухи, ваши псы могут и мышь достать из-под земли.

– Я займусь этим. Но вот, что странно – неужели Его Величество не соизволит ничего предпринять? На его глазах первый советник коронует своего сына, оттеснив младшего наследника – Его Величество оставит это просто так? Неужто даже на помощь его рассчитывать нельзя? Или его уже не интересует, кто возглавит после него Риссен?

– Его Величество сейчас как марионетка, – отрезал Дарокат. – Безвольно болтается на нитках и ждет, пока их перережут. – Амааль быстро выглянул за дверь: как бы не подслушивали. – Настало время признать – от короля больше ничего не зависит. Он еще может повернуть голову или дернуть ручкой по своему желанию, но то будет лишь жест предсмертной конвульсии. Не надо так на меня смотреть, господин Амааль, вы и сами прекрасно это знали и без меня: не вы ли вхожи в королевские покои чаще остальных? Когда в последний раз было принято настоящее стоящее решение? Первый советник пользуется тем, что король беспомощен, нам не стоит ждать от него ни помощи, ни содействия. Если хотим и дальше сидеть в совете и получать жалованье, придется действовать самим.

– Что же вы предлагаете?

– Встретиться с первым советником. Выяснить его замыслы.

Не прерываясь от дремы, министр торговли хмыкнул.

– Конечно же, идти нужно с планом. Если отправится кто-то из нас, скажет, что усомнился в союзе и наследнике, покается, что выбрал неверную сторону – может сработать.

– Едва ли советник поверит на слово, – сказал Амааль, – он потребует доказательств.

– И мы их предоставим.

– Допустим. И кто пойдет каяться?

– Есть один человек, – медленно сказал министр финансов, – который справился бы с задачей с такой непринужденностью, словно готовился к ней с рождения. Возможность назвать его своим союзником сделала бы честь любому королю. Советник не усомнится в его преданности. Я встречусь с ним сегодня же.

Дом господина Юна не знал покоя. Каждую секунду из ворот выбегали краснощекие девицы с корзинами белья, фруктов, хвороста. Еще больше их было во дворе: подметали каменные дорожки, носили воду, перебирали цираки. Мелкие жучки украсят подол платья знатных дочерей, крупные разберут для украшений простолюдинки. Один цираки попытался взлететь и скрыться. Красная натруженная рука перехватила насекомое в полете, без особой жалости оборвала крылья, сунула в кислый раствор, добавила в ряд к уже готовым к креплению. Мужчин не было видно, все они работали в задней части усадьбы: кололи откормленных птиц, рубили мясо, носили дрова. Быстроногий мальчишка принял у Амааля коня, повел дальше, поглаживая скакуна по холке.

О министре доложили. Принял его Юн в своих личных покоях.

– Вашему зятю повезло, – Амааль поклонился, – он получит в жены самую красивую деву Амшера.

– То же самое могу сказать и вам, – Юн с удовольствием рассмеялся. – Скоро наши дочери покинут отчие дома и думать забудут про своих стариков.

– Я мечтаю об этом с того дня, когда мой дом наводнили сваты, – ответил Амааль. – Господин Юн, когда Коэн узнала, что я намерен ехать к вам, она велела передать Амарии свой пламенный привет и небольшой презент.

– Передайте Коэн мою и Амарии благодарность, – откликнулся Юн, – и скажите, что мы всегда будет рады видеть ее в этом доме. Я надеюсь, вы оба почтите нас своим присутствием на свадьбе.

– Непременно, это огромная честь, я ни за что не пропущу такое событие. Говоря о событиях, господин Юн, вы помните наш последний разговор?

Юн усмехнулся в бороду.

– Как могу я забыть то, что взбаламутило мое тихое болото?

– И вы помните, чем он завершился?

– Я еще не жалуюсь на память.

– Тогда я хотел бы получить ваш ответ. Условия, поставленные вами, выполнены, в моем распоряжении есть силы, способные противостоять первому советнику, но без вас они были бы не полны. Я не буду рассказывать, сколько мне пришлось положить сил и сколько всего наобещать министрам, чтобы заманить их к себе, но господин Юн, я вновь прошу вас присоединиться ко мне для того, чтобы корона по праву отошла от Его Величества короля Глориоса к Его Высочеству принцу Лисвальду.

– Я принимаю ваше предложению о союзе, – отозвался Юн, – и готов предоставить вам свои знания, свой опыт и своих людей.

Министр финансов перевел дыхание.

– Я рад, что вы приняли это решение. Должен признаться, придя сегодня сюда, я рассчитывал не только склонить вас на свою сторону, но вместе с тем уже имел в душе своей новые намеренья. Пусть моя нетерпеливость не покажется вам слишком самонадеянной, она лишь говорит о том, что кандидатуры, лучше вашей, я не усмотрел.

– Молодость спешит с нетерпеливостью рука об руку, удел же старых – брести позади благоразумья да завидовать молодым. Поделитесь своими намереньями, господин Амааль, я постараюсь не слишком утомлять вас своей осторожностью.

Они успели обсудить большую часть плана, когда распахнулась дверь, и сероглазый мальчик, сбежавший из-под надзора матери, с заливистым смехом повис на старике. Тотчас поднялась суматоха, весь двор искал пропажу, пока последний со сдавленным смешком прятался под столом деда. Амааль наклонился: ребенок с очаровательным проказливым лицом приложил к губам пальчик. Министр финансов оправил скатерть, распрощался и отбыл.

Амааль следил за продвижением войска на север. Сообщения, отправляемые Хардом, часто обрывались, отсутствовали какие-то части, порой доходили просто обрывки. Когда армия переправилась через Карук, министр на время потерял с сыном связь. В следующий раз Хард отписался, когда войско уже перевалило Груб. Армия генерала Маловера, более многочисленная, в тот момент входила на кораблях в Каборр: Нох услужливо предоставил свои воды до самой древесной провинции, притягивающей своей беззащитностью и богатством алчных соседей. В молодости министру финансов довелось побывать в бумажной империи с военной миссией, но в памяти остался лишь приятный, ни с чем не сравнимый запах. Архитектура, строения, примечательности, – все ушло, погреблось под завалом строгого стиля Амшера: прямых без вычур зданий, четких линий горизонта, простых, лишенных излишеств, кладок. Отчего-то Амаалю казалось, что в Каборре все должно быть по-другому: клочок земли, переживший не меньше десятка завоеваний, и выглядеть должен особенно. Надо будет обязательно спросить министра обороны, на что похожа узница.

На совете министров Ан доложил, что из Торговой Песчаной Гильдии выходит Пьерна, северо-западный сосед Риссена.

– Таким образом, мы лишаемся первостепенного поставщика ткани, керамики, масла, воска, и самое главное – железа. Данное решение несильно ударит по нашей экономике: Пьерна обязана возместить убытки за текущий год, вызванные выходом из гильдии, но нам придется искать других партнеров.

– Отчего же король Сальвар разорвал все торговые сношения?

– Ходят слухи, что в королевском дворе не все ладно. Есть вероятность того, что Пьерна и вовсе закроет свои границы, – заявил министр иностранных дел Садор.

Министры озадаченно нацелили друг на друга бороды.

– Ходят слухи? – усмехнулся Амааль. – Так-то вы служите, господин Садор? Собираете слухи?

– Король Сальвар уже давно никого не принимает, опасается всех и вся. Состоявших в посольстве иностранных делегатов выдворили из страны под кортежем. Дворец усиленно охраняется, проникнуть в него невозможно, остается лишь прикладывать к стенам уши да собирать сор под окнами. Поэтому да, господин Амааль, я собираю слухи.

– Слухи – прекрасное оружие, – улыбнулся первый советник, – непредсказуемые, как полет ходжа, изменчивые, как настроение моря, быстрые, как взгляд с городских стен, не так ли, господин Амааль?

Министр финансов сложил губы в улыбку:

– Безусловно, господин Самаах.

– Что бы ни взбрело в голову Сальвара, нам придется иметь дело с последствиями, – сказал король. – Господин Амааль, казна находится в вашем ведомстве, и я надеюсь, вы сумеете правильно распорядиться отступными.

– Да, Ваше Величество, я постараюсь не обмануть ваших ожиданий.

– Целиком полагаюсь на вас. Есть ли какие известия от Маловера, господин советник?..

– Отец, вы меня совсем не слушаете. Опять размышляете о делах министерства? Вам следует больше отдыхать. Как вам этот цвет?

– Он великолепен, моя принцесса. Но для чего же этот отрез?

– Вы так невнимательны, отец. Это для шатра, подарок Пагура. Правда, мило с его стороны?

– Несомненно, он очень внимателен. Тебе достался лучший жених в Амшере, моя принцесса, но ему досталась лучшая невеста в мире.

– О, отец, вы слишком ко мне добры. Но, знаете, отец, чем ближе свадьба, тем больше мне хочется ее оттянуть.

– Отчего же? Неужели тебе расхотелось выходить замуж за Пагура? Или он посмел чем-то обидеть мою дочь?

– Да нет же, отец, разве осмелится Пагур меня чем-то обидеть? Но стоит мне подумать о том, что вскорости я покину этот дом, и больше некому будет присматривать за вами, как мое сердце обливается кровью. Кто будет отбирать ваши бумаги, приносить вам поднос, собирать вам выходные наряды? Отец, вы ведь у меня такой несамостоятельный, ни за что не вспомните, где хранятся ваши рубашки или сколько раз в день надо принимать пищу.

– Эге, только гляньте на нее: обвиняет отца в несамостоятельности. Может, вы уже и господину Рахману успели составить на меня ябеду?

– Если это поможет вам исправиться, непременно составлю. Вот как только господин Рахман вернется, так сразу и составлю!

– Вернется? Разве ж он не в городе? Я видел его не далее, как сегодня утром.

– Мы встретили его на рынке. Он так спешил, что даже не поздоровался. Я заволновалась было, но потом пришел человек Пагура с подарком, и я совершенно забыла про встречу. Его отъезд так важен для вас, отец?

– Возможно, его просто вызвали по срочным делам. Уверен, все в порядке. Лучше расскажи мне про шатер. Где он будет стоять?..

Амааль нанес визит министру юстиции, но главный слуга, поклонившись, передал, что господина нет на месте, когда вернется – неизвестно. Дарокат тоже был не в курсе исчезновения союзника.

– Думаете, проделки первого советника?

Министр финансов пощекотал пальцем обложку древнего трактата. Тот съежился, кругляши с заглавия перетекли в угол. Дарокат следил за каждым движением гостя ястребиным взором: не дай Ярок останется отпечаток, или отогнется уголок, или, того хуже, министру вздумается почитать.

– Я этого не исключаю. Но дело, похоже, принимает серьезный оборот, раз он даже не удосужился послать нам весточку. Как вы думаете, господин министр, может это быть связано с моей недавней к нему просьбой?

– Рахман узнал что-то важное о подстрекателях, и вместо того, чтобы сказать нам, отправился за ними сам? Едва ли. Кстати, господин Амааль, извольте утолить мое любопытство: кто тот человек, которого вы внедрили к советнику? Должен же я поздравить его с успешным началом.

Амааль усмехнулся:

– Ваша проницательность есть ничто иное, как следствие наблюдательности?

– Они взаимодополняют дополняют друг друга. Вы говорили, у вас есть на примете человек, который мог бы стать для вас шпионом в стане Самааха. Сегодня советник дал вам понять, что он осведомлен о вашем наблюдателе в своей свите. Вполне логично предположить, что его выдал ваш шпион как доказательство своей верности. Более того, я даже могу назвать имя шпиона, но оставлю эту привилегию вам.

– Отчего же? Мне было бы интересно услышать ваше предположение.

– Я полагаю, это бывший министр иностранных дел господин Юн. Я прав?

– Что же заставило вас так думать?

Одну за другой Дарокат перечислил причины, заставившие министра финансов обратиться к Юну. Амааль улыбнулся.

– Признаюсь, я не сомневался, что рано или поздно вы его вычислите. То, что господин Юн в итоге решил дать присягу законному наследнику, много значит для нас. Если бы изначально он выбрал другую сторону, добиться нашей цели было бы намного сложнее. Но уже темнеет, мне пора. Свяжитесь со мной, господин Дарокат, если Рахман вернется.

На аудиенции с королем министр представил Его Величеству план пополнения казны:

– С Пьерной мы теряем металл, но вместо того, чтобы искать нового поставщика железа, почему бы нам самим не добывать его из Скалистых гор? Согласно документам моего предшественника, тридцать восемь лет тому назад на востоке были найдены крупнейшие залежи железа, но война и последовавший затем спад внутренней экономики не позволили заняться рудниками вплотную. Сейчас мы можем вернуться к Скалистым горам за счет Пьерны, разработать прииски, найти мастеров литья и железных изделий, поставить горны и кузницы и творить изделия для внутреннего пользования и наружной торговли. Это бы решило не только проблему потери торгового партнера, но и обеспечило дополнительный приток золота во дворец.

– Господин Амааль, вы много помните о своем детстве?

Министр финансов настороженно куснул воздух, но правитель выглядел мирно, опасностью не пах. Не дожидаясь ответа собеседника, король отрешенно продолжил:

– Из детства у меня остались лишь два воспоминанья. Первое – мне дарят кинжал. Помню его как наяву: короткий, сделанный на заказ, совсем игрушечный. Матушка тогда рассердилась на отца на такой подарок, спрятала кинжал, пока я спал, мне сказала, что кашрики унесли его под воду и вернут, когда сочтут меня достойным, а до того я должен послушанием доказать, что я его стóю. Второе – как хоронили матушку. Господин Амааль, вы помните свою матушку?