Текст книги "Небесные (СИ)"

Автор книги: Гульназ Сафиуллина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

Гроты тоже не были похожи один на другой. Карим уже исследовал белые, зеленые, коричневые; поблуждал в туманном – там каримов фонарь погас для перезарядки; едва не утонул в мерцающем; пополнил запасы в слизнячном. В одном из боковых тоннелей, словно специально выточенным под ночевку, произошла интересная встреча. Стоило Кариму закрыть глаза, как один из круглых камней под боком неожиданно зашевелился. Куском скалы вполне успешно притворялось существо с большими печальными глазами. Однако сколько бы грусти не плескалось на дне черных зрачков, у Карима ее было больше, а мясо печального камушка прекрасно усвоилось и сырым.

По подсчетам Карима, на подземный спуск ушло едва ли не больше времени, чем на весь наземный. Он стал отлично ориентироваться в темноте, которая на поверку темнотой и не являлась: всегда что-нибудь обязательно поблескивало, подсвечивалось, отражалось.

Скучное пещерное однообразие немного сбавил нестандартный ход: дав несколько тупиковых ответвлений, он резко нырнул вертикально вниз. Не обнаружив в лазе даже намека на дно, Карим несколько раз обошел его кругом, постукал стены грота, поискал еще коридоры, однако другого выхода не нашел.

Диаметр колодца оказался подходящим для того, чтобы упираться в стенки с одной стороны спиной, с другой – ступнями. Так, набирая синяки и перебирая ногами, Карим начал погружение. Самым неприятным оказался непостоянный рельеф стенок, но и с этим он справился. Когда напряженное тело уже всерьез готовилось расслабиться и упасть, Карим заметил еще один проход и попытался в него залезть, но в узкий вход удалось протиснуться только наполовину. Полчаса, убитые на попытку расширить расщелину, желаемых результатов не дали, и с глубоким разочарованием Карим продолжил спуск.

Дно выявилось неожиданно. Только что он парил в пустоте, а уже в следующее мгновенье потирал ушибленный зад. Грот оказался не больше остальных, но здесь Кариму довелось сделать первое открытие. Белеющее неподалеку пятно превратилось в череп, насаженный на рассыпающийся в труху скелет в лохмотьях. Кроме костей ничего не нашел: ни оружия, ни сумы. Останки первого человека, встреченного не в Бараде, Карим закопал в наспех вырытой яме. Еще двоих он встретил на следующий день, у развилки. Руки впереди лежащего оказались связаны за спиной полуистлевшей грубой веревкой, второй вытянулся будто в прыжке. Как бы Кариму не хотелось пройти мимо, он опустился на колени и принялся рыть еще две могилы: что-то подсказывало ему, что хоронить этих двоих вместе будет неправильно. От усталости у Карима плыло перед глазами, ему мерещились серые круги, отплясывающие на костях умерших.

Через день он наткнулся на завал. Из-под крупного обломка торчала человеческая кисть. На поиски обходного пути ушло немало времени, пришлось еще раз спускаться с колодца, более короткого, чем первый, зато приземление вышло мягким: на груду вещей, сложенных ровно под круглым зевом лаза на потолке. Среди пыли и трухи Карим выловил несколько монет, три покрытых ржавчиной кинжала, пару склянок с чем-то засохшим, плотно сшитые вместе пригодные еще куски кожи, полотно из свитых металлических колечек и – Карим не поверил своим глазам – в тесном мешочке он нашел туго свернутый пергамент, в котором пришельцы линиями и зигзагами отмечали свой путь наверх. Однако изучить карту более подробно Карим не успел – стоило ей соприкоснуться с воздухом, как скребленая сыромять раскрошилась прямо в руках, оставив о себе лишь гнилую память.

За границей Грота Исторических Находок Карим вновь наткнулся на Дарительницу. Она гневно бурчала на преграды, заигрывала с колоннами, игриво прыгала по лестницам, стыдливо пряталась по щелям и с триумфом вырывалась обратно. Видимо, "кумушка" успела рассказать бабке про благоприятное соседство, потому что однажды на негодующих волнах приплыл куль. Карим едва успел его выловить. Внутри он нашел обернутые в крышечный лист куски вяленой рыбы, горсть орехов и трубочки живожева.

Этот подарок помог ему дожить до того момента, как по ногам пробежал сквозняк. Следуя за ним, Карим резко вынырнул из колючих зарослей в весну.

Великая Гингская Пещера осталась позади, так же как и вечная зима. Задрав голову, Карим увидел лишь голые скалы, еще выше – субстанции белого – то ли снега, то ли облаков. Ночь он провел под открытым небом, дыша свежим воздухом.

После тяжелого испытания Гинг как будто решил его вознаградить. Угрожающе близкий Край Мира отступил, резкие скалистые равнины сменились пестрыми цветочными долами, на которых росли плодовые кустарники да грелись на солнце драконовы ящерицы и ленивые змеи. Меню существенно пополнилось: грызуны, птичьи яйца, ягоды, тонкие грибы.

Теперь, когда прямая угроза жизни отступила, Карим все чаще и чаще начал задумываться о Большой Земле, ее жителях, нравах и обычаях, ее владыке и его приспешниках. Говорят ли на том же языке, много ли различий с Барадом, что рассказывать о себе, о чем можно говорить, какие задавать вопросы. Вот будет смешно, если у них за это время и впрямь выросла вторая голова. Тогда одноглавого Карима никакие легенды не спасут. А если внизу его встретит сам царь? Что делать тогда? Раньше всех барадцев учили отвешивать царские поклоны, как правильно пасть на колени, насколько сильно склонять головы, как класть при том руки. Большинство нюансов Карим благополучно забыл: до царя ли, когда в соседском огороде зреет виноград?

На пересеченной местности, сплошь перченой холмами и грядами, Карим остановился на ночлег. Местечко для сна он выбрал себе самое аппетитное: на дне небольшой котловины, поросшей редкой растительностью. Подложил под голову котомку, раскинул руки и закрыл глаза. А когда открыл, обнаружил себя в яме между тремя скалами, которые он преодолел еще два солнца назад. На рысях добрался до котловины меньше, чем за сутки, взмыленный, развалился там же. А на рассвете проснулся уже в Великой Гингской Пещере. Выдрался наружу, покатился обратно до Нехорошей Котловины, смежил веки, но засыпать не стал, ждал. Когда замолкли сверчки, что-то легонько дернуло тело. Карим распахнул глаза, но различить смог лишь яркие расплывчатые нитевидные линии, а когда круговорот успокоился, он оказался лежащим у первого колодца. Шесть дней ушли на то, чтобы наверстать дорогу. Поляну с магической котловиной Карим обошел стороной, и все время, пока он ее преодолевал, ему слышался тихий смешок за спиной. Больше, чем потерянного времени, Кариму было жалко "кумушку", затерявшуюся после третьей телепортации.

На пути Кариму встретился сухой район. Дарительница пропала из виду, и на несколько километров вперед раскинулась жухлая мертвая долина. Насколько хватало глаз, справа и слева на ветру колыхались желтые, песочные, светло-коричневые отростки, колючки цеплялись за одежду, умоляя увести подальше от гибельного места, чесалась искусанная мелкими злыми муравьями кожа, умолкла песня жизни. У сухого ствола Карим остановился: осевший уже земляной гребень ютил в себе еще одного странника. Вмиг перед могилой что-то метнулось, волосы на голове Карима стали дыбом, но тотчас все стало тихо и мирно. Вымерший простор отнял три дня, на четвертый вокруг опять пестрели колокольчики, молодняк коготника делал робкие попытки впиться в ноги, а побеги лозы во время десятиминутного перевала успевали обвиться кольцами вокруг щиколоток на манер кандалов.

Холмы, равнины, озера, утесы, скалы, ручьи, реки, плато, снова холмы. Спуск с Гинга давно перестал сопрягаться с риском для жизни, Край Мира плавно перевалил в пологий сход на Большую Землю, а последняя становилась все ближе и ближе, так, что с розового утеса Карим различил первое поселение к северу от Гинга: крохотная деревушка на берегу притока, насчитывающая не больше десятка построек. На северо-западе – змеиное тело Дарительницы с несколькими расползающимися в разные стороны хвостами, на северо-востоке – долгое приволье леса, над которым постоянно висел желтоватый болезненный туман.

Один день врезался в память Карима особенно четко. Когда беспорядочное разнообразие зелени сменилось ровными ухоженными полями, он встретил первых живых людей. Дело происходило вечером, когда солнце уже село для всего остального мира, но еще только продолжало прощаться с горой. Карим спрыгнул с последнего отвеса, размеренным шагом врезался в поля, выискивая место для сна. Прошел несколько метров и остановился у кромки возделанных земель, изумленно оглядывая богатые культуры, рожденные Гингом. Высокие ячменевые посевы не имели ничего общего с горсткой низкорослых посадок, бившихся за жизнь в Бараде: пышные золотые колоски мерно покачивались на длинных стеблях-ножках, подрагивая при слабых порывах, составляя море, в котором недолго и утонуть. Карим шел по дорожке с двумя накатанными колеями, то и дело останавливаясь, чтобы еще раз оглядеться.

В дальнем конце поля пошли другие посевы: из земли торчали сочная ботва моркови, чеснока, репчатого лука. В хлеву смирно стояли большеголовые косматые яки, клевали что-то с земли упитанные куры да отъевшиеся гуси.

Во дворе были люди. Двое ребятишек, несших в бадьях воду для скота, женщина, толокшая что-то в ступе, старушка, перебирающая ягоды. Один за другим при виде Карима они все замирали и смотрели на него. Карим лучезарно улыбнулся, вскочил на крыльцо, низко поклонился старухе:

– Да благословят небеса ваши посевы, бабушка, и да не тронет их беда. Я проделал долгий путь и смиренно прошу вас принять в своем доме одинокого странника на одну только ночь.

Из низкой притолоки в крыльцо ступил коренастый мужчина, замер, подобно остальным, вперился взглядом в Карима. На всякий случай Карим добавил:

– Могу вас заверить, что злых намерений не таю, обращаюсь к вам с чистым сердцем и искренней душою. Я шел оттуда, видел ваши всходы, таким добрым урожаем небеса могли наградить только хороших людей. Которые не откажут случайному путнику в гостеприимстве. В котором тот нуждается.

Залаяла собака, и это привело странных людей в чувство. Мужчина засуетился, взмахнул рукой, приглашая войти. Засияв, Карим принял приглашение.

В широких сенях охапки свалявшегося сена – постель для тех, кому не хватило места в доме. В самом доме – утоптанный земляной пол, посыпанный соломой, в каждом уголке – пучки трав, отпугивать злых духов, обмазанный глиной потолок, светлые же беленые без потеков стены, полки с посудой, лавки вдоль стен. Печи нет, но во дворе Карим видел очаг – еду, стало быть, готовят прямо на улице. Убранство простое, проще даже, чем у деда с бабкой, но все чисто, прибрано, уютно.

Усадили за стол, принялись спешно выставлять угощения, смотрели как на божество. Карим не заставил себя ждать, ел с удовольствием. Когда трапеза закончилась, старуха спросила:

– Откуда ж ты идешь, странник? Уж не с Небесной ли тропы?

– Про какую такую тропу, бабушка, вы говорите? Небесная? Не доводилось о такой слышать. С севера иду, матушка моя приболела, а травы нужные только на Гинге и водятся, весь северный склон лычанкой синеет. Подняться-то поднялся, а спуститься с такой крутизны страх берет, вот и пошел в обход.

То ли Карим разучился завирать, то ли местные попались проницательные, но рассказу не поверили. Карим добавил пару драматичных деталей для надежности, но привычного барадского выражения доверия на чужих лицах не уловил, однако и негодования не встретил. А хозяйство у полубольших работников оказалось немаленькое. Помимо ячменевых участков, сеяли и пшеницу – рядом с домом Карим заприметил и гумно, и овин, – на изумрудных лугах паслись полторы сотни овец, амбары были битком набиты мешками с зерном, наливались соком спеющие плоды на фруктовых деревьях, сладко пахло яблоками.

– Большую часть свозим на продажу, – сказал хозяин, – оставляем себе только на засев да немного на прокорм. Что-то обмениваем у кузнецов – они там, вниз по Бурной – на лемехи, на подковы, на инструменты. Шерсть сбываем ткачам, они нам потом – полотно. На жизнь не жалуемся, самим хватает, детям останется, живем честно, в помощи никому не отказываем. Мы чтим небеса.

Карим кивал, а потом до самой ночи шатался по саду вместе с лупоглазыми розовощекими детишками, набивал с хозяйского позволения живот да карманы. Спать напросился в сени: в доме духота стояла знатная, непонятно, чем вообще дышали, но и из сеней вскоре перебрался под открытое небо.

Спозаранку собрался было распрощаться, но старушка с покрытой головой предложила:

– Оставайся. Через четыре солнца он, – кивнула на хозяина, – свезет товар в долину, вместе и тронетесь. Чай, верхом сподручнее, чем на своих двоих.

Хозяин цыкнул на старуху, – та стояла как ни в чем не бывало, – но Карим, подумав, согласился. Хлеба здесь вдосталь, работа необременительная, а по дороге можно будет расспросить хозяина, на чем весь мир держится. Четыре дня Карим отрабатывал свое проживание, поспевал везде, перезнакомился со всеми обитателями, нарастил немного мяса на кости, научил мелких новым трюкам и поучился у них сам. Относились к нему очень приветливо, взрослые придерживались почтительной дистанции, наблюдали, дети мгновенно приняли как своего, показывали норы да места, где водится юркие ящерки.

На рассвете четвертого дня всем семейством загрузили телегу мешками, запрягли яка и распрощались с Каримом.

– Да благословят вас небеса! – крикнул он на прощанье и помахал рукой.

Лягушонок-мальчуган догнал телегу, стесняясь, сунул роска, тут же умчался. Пестрый шестиног отчаянно извивался в руках, пускал в ход острые зубки и надувал капюшон, поэтому когда тесовая кровля дома скрылась из виду, Карим закинул хищную тварь подальше в заросли.

От дома хозяев к низовьям шла настоящая укатанная дорога, по обеим сторонам от которой волновался зеленый океан. Як тащился медленно, низко склонив тяжелую пятнистую голову, неторопливо переставляя короткие ноги под юбкой. Карим спрыгнул с телеги, пошел рядом, то и дело отлучаясь, чтобы взглянуть на неизвестное растение или взобраться на холм. Один раз он, словно опомнившись, обернулся и взглянул на Гинг: гора предстала перед ним во всей красе, необъятная, неприступная, такая высокая, что захватывало дух. Мысленно он сообщил бабке, что жив-здоров, почти у цели, и велел им с дедом себя беречь.

Днем они сделали привал, дали отдохнуть и напиться яку, подкрепились сами. Когда сворачивались, хозяин вдруг сказал:

– Не серчайте на матушку, – и умолк.

Когда внизу показалась кузница, Карим простился с хозяином и выбрал другую дорогу, ведущую в обход.

Местность вновь одичала. Где-то пришлось выбираться из частокола зарослей, где-то прыгать козликом по скалам, где-то блуждать по скользким переходам между нескончаемыми озерами. Выпал дождь – легкий, теплый, ласковый – совсем не тот ливень, к которым Карим привык в Бараде. После него воздух наполнился одуряющим запахом цветов, от которого кружилась голова. Гора вновь оборвалась скалами, из которых занозами торчали деревья. В миле от склона находилась горная деревушка, от которой вниз вела ровная удобная дорога, и Карим намылил свои стопы туда, но стоило ему миновать чащу, как деревушка исчезла. Равнина стояла на месте, два кривых одиноких дерева стояли, сплетясь, на месте, а деревушка словно растворилась. Вкупе с дорогой, между прочим.

К Кариму присоединилась укрощенная Дарительница. Вместе с остепенившейся союзницей он стоптал сапоги в ущелье, нудно огибал вершины на кряже, катился по равнинам. Когда заметил, что река чересчур уж разленилась, осознал, что уже несколько дней шагает по Большой Земле.

ГЛАВА 5

– Ваше Высочество, поешьте.

– Благодарю.

Они расположились на привал в шестидесяти милях от Шерова моста. Расседлали лошадей, раскинулись лагерем, собрались у костров, каждый – у своего. Солдаты, вооруженные министрами, держались обособленно, открытого неприятия к чужим не проявляли, но не казали и дружелюбия. Промеж них, вливаясь помалу то в одну, то в другую группу, затесались королевские – здоровые, крепкие, прошедшие начальную подготовку в Академии.

Не успел Хард раздать указания, как перед ним вытянулся рыжий воин.

– Молодой господин Рагон приглашает Его Высочество и господина Харда отужинать в его палате. Прошу следовать за мной.

Не дожидаясь ответа, рыжий развернулся и ушел. Хард, борясь с желанием обнажить меч и проучить нахала, поклонился наследнику, пропустил того вперед, двинулся следом.

Переправа через Шеров мост прошла почти без проблем. Молоденькая кобылка под принцем, шарахающаяся от собственной тени, едва не понесла, когда в Нохе плеснула рыба, но Хард успел вовремя схватить ее под уздцы, едва не вывернув себе при этом руку. Войска Рахмана и Ана присоединились чуть позже, уже за мостом, первые вышли вслед из Амшера, вторые появились с юга. Ановских встретили смешком: все тощие, как на подбор, в болтающихся кольчугах, надетых поверх крестьянского тряпья, на худых же клячах. Один воин советника по обхвату был равен двум ановским. Среди всех этих изможденных фермеров возвышался один – рослый здоровяк с мрачным лицом, с мощными плечами и угрожающе крепкими мышцами на руках. При нем – ни оружия, ни доспехов, ни лошади.

– Как твое имя? – рявкнул Хард.

Здоровяк качнулся, бросил на Харда взгляд исподлобья.

– Ох.

– Почему без вооружения?

– Нет.

– Я вижу, что нет, спрашиваю еще раз – где вооружение?

– Молодой господин, вы уж простите его, – заблеял патлатый, – кузница у него на днях сгорела, остался без кола, без двора, где уж тут взяться вооружению-то?

– Кто тебя спрашивал? Я задал вопрос ему. Почему не отвечаешь? Язык отсох?

– Молодой господин, горе у него, в том огне жена его с дочерью погибли, один остался.

– Пусть свои беды и горести оставит позади, здесь он – воин, и должен отвечать, когда его спрашивает командир. Как ты собрался воевать с голыми руками? Камнями врага забрасывать будешь?

Ох молчал, лишь тяжелым взглядом сверлил закипающего Харда. Вмешался наследник:

– Оставьте его.

– Ваше Высочество?

– Найдем и доспехи, и коня. Не стоит так на него сердиться.

А Хард сердился. И на быкоподобного солдата, и на принца, встрявшего между воином и его командиром на глазах всего войска. Хард видел, как блеснули глаза Рагона, слышал, как вокруг затаили дыхание, ожидая исхода. Если сейчас спустить солдату непокорность с рук, репутации Харда придет конец, а там можно будет и забыть поручения отца: безмозглый наследник утопит себя сам. Если сейчас же не вытащить их обоих...

– Поблагодари Его Высочество за оказанные тебе великодушие и щедрость.

Принц открыл было рот, собираясь протестовать, но мальчишка-слуга вовремя дернул сзади за рукав. Хард ждал. Если солдат промолчит вновь, остается лишь убить того за непослушание на месте. Харду не впервые проливать кровь, жалеть не станет, но поддержать принца будет тогда ой как непросто.

Ох разомкнул губы, хрипло выдавил:

– Спасибо. Ваше Высочество.

Стоило им возникнуть на пороге, сын советника разогнал своих людей, поклонился наследнику, хлопнул Харда по плечу:

– Ваше Высочество, Хард, я рад, что вы приняли мое приглашение. Добро пожаловать. Я прикажу подавать на стол. Ваше Высочество, садитесь, вы, должно быть, устали с дороги, ведь это ваш первый поход?

– Да, путь был утомительный, – принц слабо улыбнулся, – но, должен признать, все, что я делал – это просто восседал на лошади да смотрел по сторонам. Боюсь, от меня мало проку.

Рагон бросил быстрый насмешливый взгляд на окаменевшего Харда.

– Ну что вы, Ваше Высочество, как вы можете так говорить? Вы несете на себе величайший груз ответственности за все королевство, за все земли и богатства от Краскиных до Симовых гор. Это тяжелейший труд, с которым не сравнится никакой другой, и мы все это прекрасно понимаем, поэтому, прошу вас, даже не думайте о себе в таком русле и позвольте нам с Хардом позаботиться обо всем остальном.

Поправь корону и не мешайся.

– Прощу вас, угощайтесь. Я слышал, вы не любите мясо, поэтому из окрестностей были доставлены свежайшие фрукты.

– Вы очень любезны.

Принц ел изящно. Разрезал каждый кусочек ножичком, насаживал на вилку, аккуратно отправлял в свой небольшой мягкий рот, тщательно пережевывал. Рагон радушным хозяином пододвигал все новые и новые блюда, подливал вина. Харду кусок не лез в горло. У входа в палатку вытянулся рыжий, и Хард готов был поклясться, что завтра весь лагерь будет знать, как доблестно наследник разобрался с грушей.

– Если Ваше Высочество не возражает, я бы хотел обсудить план нашего маршрута, чтобы уже сейчас разослать охотников для поиска пропитания.

Принесли карту. Принц склонился над бумагой, прочертил пальцем линию:

– Можно пройти между Сорочьим лесом и солончаками, так будет прямее, чем идти в обход. Переправимся через Карук, далее по Желтым степям, через Груб, обойдем Вредин хребет с востока и окажемся у Дымрока.

Хард собрался возразить – не смог, не успел придумать, как сделать это вежливо.

– Блестящий план! – восхитился Рагон. – Гор, охотников ко мне!..

Войско устроилось на ночлег. Тихо фыркали кони, похрапывали мужики, зевали часовые. Тишари устроили настоящий концерт: болтались в воздухе, извиваясь своими длинными плоскими телами, сумасшедше терлись, сплетались в клубки. Налетевшие совы быстро разогнали веселье, хватали светляков горстями, бесшумно уносились прочь, кормить потомство. Когда воздушный поток от крыльев хлестнул Харда по щекам, он подал голос.

– Ваше Высочество, впредь я прошу вас остерегаться общества Рагона и не произносить подобных речей. И простите за откровенность, но не вмешивайтесь, когда командир отдает приказы.

– Прошу прощения, я не знал, что так не положено, но мне показалось, вы были с ним чересчур резки.

"Я уверен, что советник готовит восстание".

– Встревая между командиром и воином, вы подрываете авторитет командира.

"Будь у него дочь, он приложил бы все усилия, чтобы она стала супругой будущего короля, а сам он затем дергал бы за ниточки в тени позади престола".

– Что же мне тогда делать? Я не знаю военного дела, я не умею вести осады, я не могу сражаться.

"Но у него есть сын".

– Я подскажу вам, что делать.

"А чтобы Рагон сел на трон, необходим переворот".

Втайне от остальных Хард тренировал принца. Учил простейшим приемам: как отражать атаки, как наносить удары. Рассказывал, как поступал в таком или ином случае Раймонд. Велел следить за словами, не компрометировать себя неподходящими признаниями. Чертил на песке виды построений. Показывал, как можно прорвать оборону врага. Делился секретами осады. Учитель из Харда вышел плохой: прямолинейный, нетерпеливый, косноязычный, он только путал наследника, и дело не сдвигалось с мертвой точки. Оба друг друга видеть уже не могли, но если младший принц от Харда скрывался, то Хард с бараньим упрямством продолжил бессмысленные занятия.

Между тем семь с половиной тысяч человек вошли в узкий проход между Оровыми солончаками и Сорочьим лесом. Беспечно – собственные земли – растянулись на несколько миль. Впереди во главе с Рагоном шли солдаты советника: бывалые, крепкие, уверенные. Сразу за ними – вышколенные королевские с командиром Кругом. Кругу Хард симпатизировал, вместе подставляли спины под маловерские мечи, вместе несли наказания, вместе совершали вылазки. Вслед за железно-синими двигались рахмановские: с глуповатыми, но сытыми лицами. Их командиром был незнакомый Харду тысячник Милох. На некотором расстоянии от них плелись люди Ана. Рагоновские охотники достали пешим лошадей, но одного взгляда было достаточно, чтобы понять: большинство сидят верхом впервые.

Хард отправил сообщение отцу: "Войском Ана только ворон пугать. Позвольте отправить их домой".

Министр финансов не позволил: "Отвратим от себя Ана, союзников терять нельзя".

И Хард плелся позади – командование над крестьянами отошло ему, – следил, чтоб не свернули, не растянули строй, не скрылись в лесах. Вечером командиры всех тысяч ужинали в палатке Рагона. В воздухе витало сдерживаемое недовольство: слишком большое расстояние от головы до хвоста, будь на вражеской земле, давно бы уже напали с боков и уничтожили всю армию. Вот если бы обошли солончаки с востока, со стороны Сонной... Но маршрут был проложен без из участия, их мнения никто не спросил. Хард корил себя за это – не досмотрел.

– Идея принца? – спросил после трапезы Круг.

– Его, – сознался Хард, – но в том и моя вина: рядом стоял, слова не сказал, а Рагон одобрил тут же.

– Ему теперь все выгодно, что против наследника. А наследник словно нарочно...

Не сговариваясь, взглянули туда, где стояла королевская палатка. Края тента качнулись, и обоим на миг показалось, что сейчас выйдет Раймонд, окинет стан быстрым оценивающим взглядом, заметит товарищей, улыбнется. Но из палатки с ведрами деловито метнулся мальчишка-прислужник, побежал к родникам, набирать воды для вечернего благословенного омовения.

На ночь выставили дозорных вдвое. Местные давно покинули свои деревеньки: выгнали лесные треяки да солюки, копошащиеся в трещинах Ора. Своим солдатам Хард дал твердый наказ – из лагеря не отлучаться, за границы света от костров не выходить, при малейших подозрительных звуках бить тревогу. Однако к утру не досчитались двоих: цепочки следов вели к сыто блестящей накипи, там обрывались. В остальных частях обошлось без потерь, и оттого, что отличились только вверенные ему ановские, Хард багровел от злости. В наказание он заставил каждого съесть по горсти той соли.

– Это – последствия вашего непослушания, – выкрикивал Хард, – выполни вы мой приказ, они остались бы живы! Я предупреждал вас об опасности, таящейся в этих землях, я отдал вам приказ, которого вы ослушались! Ты! Почему, увидев, что они его нарушают, ты их не остановил? Почему не сообщил мне? Почему пренебрег своим долгом?

Часовой затрясся:

– Так Якель животом маялся, вот и отошел, а Гораз за ним – искать... Не останавливать же...

– По твоей милости мы лишились двоих! Ты за них в ответе! Ты их отпустил, тебе их и обратно вести!

Мужик рухнул на колени, простер руки:

– Пощадите... дома жена с детьми... кто о них позаботится? Не губите...

Хард выхватил меч, занес над тощей шеей:

– Я приказываю тебе отправиться за потерянными тобой людьми и без них не возвращаться.

Наступила жуткая тишина, прерываемая лишь скулежом часового. Тот умоляюще глядел на товарищей, искал что-то в их лицах, но окружающие отводили глаза.

– Да пропадите вы пропадом! – вдруг тонким голосом вскрикнул он. – Всех погубят! Вот увидите, никто домой живым не вернется! Все там поляжете, а дома ваши семьи загнутся от голода, а детей, слышите, детей ваших всех на рудники продадут, чтоб работали на благо толстобрюхова урода, и проклятого короля, и принца, который жрет яблоки, отнятые у сваво...

Хард взмахнул мечом. Мужик схватился за горло, из-под пальцев брызнула кровь, неожиданно чистая для черни, задергались конечности. Когда конвульсии стихли, Хард приказал:

– Бросьте тело подальше и сворачивайтесь.

Путь продолжили. Все той же длинной цепочкой шли по каналу, на привале по несколько часов дожидались, когда подтянутся обозы с продовольствием. Все тише и тише становилось в Сорочьем лесу: заслышав звуки, он проснулся, затаился, ждал, нависал застывшими исполинскими деревьями над станом, окутывал тенью неосторожных, боясь огня, не позволял разгораться кострам и оглушительно, до звона в ушах, – молчал. На собрании командиров было решено собрать войска как можно плотнее, по краям пустить обозы с припасами и оборудованием. Хард держался наследника, расположил его в центре, окружил доверенными людьми из числа собственных солдат, на всякий случай вооружил мальчишку-прислужника кинжалом, показал, как пользоваться. К огромному удивлению Харда, тот схватил все на лету, держал рукоятку твердо.

– Чувствуешь? – Круг поотстал, дождался Харда, кивнул на лес. – Готовится что-то.

В этот момент у одного их оградительных обозов треснуло колесо. Раздавшийся насмешливый звук эхом разлетелся по темным прогалинам, оттолкнувшись от черных стволов, придавил напуганных людей. Подвода закачалась, встала. Милох криком подогнал своих разгрузить-распределить ящики. Движение восстановилось.

– Лес можно сжечь или срубить, почему от него не избавятся?

– Чтобы не пустить Ор дальше на запад. Четыре лета назад он был не больше болота. Теперь ширится.

Следующий день прошел в напряжении. Лопнули еще три обоза, тяжело осели под тяжестью новоприобретенного груза другие телеги. Лошади упрямились, ржали, испуганно пряли ушами. Одна сумела вырваться, кинулась на молочную землю, копыта утонули в соли, она тут же метнулась в лес – и исчезла. Ни топота копыт, ни звука продирающегося сквозь чащу крупного зверя. Словно затаилась и добавила свои глаза к уже следящим.

Торопились. Солдат не приходилось подгонять, неслись едва не во всю прыть, почти наступая друг другу на пятки, дыша друг другу в затылки. Мелькнуло бледное лицо принца. Когда впереди появился зазор, вздохнули с облегчением, но до него еще далеко, дойдут только завтра.

– Нужно определиться с привалом, – сказал Рагон. – Кто за то, чтобы остановиться?

– Солдаты устали, – ответил Милох, – ехать же ночью опаснее, чем просто раскинуться станом. Я – за отдых.

– Чем быстрее отсюда выберемся, тем лучше, – возразил Круг, – там, за деревьями, что-то творится, и творится по нашу честь. Солдаты не умрут, если проведут в седле больше времени, а если будут стоять на месте...

Хард согласно кивнул. За себя не боялся, но жизненно важно было сберечь наследника.

– Ваше Высочество?

Принц поднял глаза.

– Что думаете вы? Остаемся на ночь или продолжаем путь?

Наследник молчал долго.

– Один раз я уже принял неправильное решение, проложил неугодный маршрут, который привел к гибели людей. Я не знаю, что правильно. Что, если я скажу, что лучше тронуться, а в дороге на нас нападут? Или наоборот? И опять на мне будет смерть безвинных людей. Господин Рагон, вы в этом деле более опытны, почему бы вам самим не принять решение?

Коротко поклонившись, Хард покинул палатку. Круг нашел его после, тихо сообщил:

– Решено остановиться.

– Привал! – крикнул Хард. Эхом отозвались приказы Милоха и Рагона. Раздались дополнительные указания, по периметру через каждые пять метров выставили спиной к костру вооруженных солдат, определили смену. Хард тяжело следил за исполнением: собственное его войско действовало слаженно, пахари овцами облепили давешнего кузнеца, Оха, приказы до них доходили со второго раза, со страху не знали, что делать.

– Эта битва... – медленно начал Хард, – она уже заранее была обречена на провал.