Текст книги "Герои космодесанта"

Автор книги: Грэм Макнилл

Соавторы: Аарон Дембски-Боуден,Гэв Торп,Ник Кайм,Стив Паркер,Крис Роберсон,Ричард Форд,Даррен Кокс,Дилан Оуэн,Питер Фехервари
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц)

Группа остановилась перед крепкими дверьми. За ними Сцеволла почти физически ощущал присутствие жертвы. Он незаметно притянул Ларса к себе:

– Лейтенант, что бы ни случилось, не вмешивайся, чтобы меня спасти. Если я паду, это будет волей богов. Доставь мою голову в Себакет и установи череп на вершине алтаря в знак моего поражения.

Ларсус ошеломленно попятился:

– О чем вы, капитан? В этой галактике нет никого, способного одолеть вас.

Сцеволла отвернулся от лейтенанта. Он указал на дверь:

– Оп!

Гигант подбежал к двери и вышиб ее плечом. Из проема плеснул дневной свет. Сцеволла двинулся вперед, его люди – в шаге за ним.

Снаружи оказалась широкая, продуваемая ветром площадь, с которой открывался вид на распростершееся внизу поле боя в завитках тумана. Небо затянули тревожные красные облака. На площади выстроился взвод Имперских Кулаков. Самый высокий из десантников, в развевающейся синей мантии, был увенчан золотым офицерским лавром. Богато украшенный силовой меч потрескивал в его руке.

По плечам Сцеволлы пробежала нервная дрожь. Черты Алефа отчетливо проступали в аристократическом облике Деметра. Вожак пролаял приказ:

– Капитан – мой! Прикончите остальных!

Визг болтеров приветствовал атаку отряда. Черная броня поглотила смертельный град. Сцеволла следил за продвижением своих людей.

– Прощайте, – тоскливо шепнул он, а затем обратился к богам с заранее приготовленными словами: – Пришла пора закончить эту игру. Я больше не положу ни одного черепа на ваш алтарь.

Сцеволла шагнул вперед. Острие его рунного меча указывало на капитана. Пять сотен раз он разыгрывал эту сцену. Пять сотен раз он побеждал своего серебряноглазого противника, наследника Алефа, и уносил его голову как трофей. Его гнев давно был удовлетворен. Он обречен был ощущать боль от убийства товарища снова и снова, но больше не мог этого выдержать.

Сцеволла закружил черным волком, преследующим добычу. Его противник принял дуэльную стойку, выставив силовой меч для блока или удара. Приблизившись, Сцеволла увидел, как серебряные глаза Деметра сузились в смутном узнавании. Этот серебряный взгляд приковал взор Сцеволлы, перенося его в другое время и место…

…Вокруг грохотала какофония битвы: взрывы, стрельба и крики умирающих. Земля дрожала под ногами титана, который гнал перед собой рассеянные отряды Имперских Кулаков.

Над полем боя яростно пылали величественные Врата Вечности. Их створки сотрясали огненные поцелуи тысяч ракет. Летающий корабль провизжал наверху, изрыгнув смерть, и полтора десятка наступающих воинов в светлой броне Сынов Хоруса сгинули в огненном смерче. Разлетающаяся от взрывов грязь окатила бледные доспехи Сцеволлы, но он даже не вздрогнул. Шум боя казался отдаленным рокотом, а сумятица истребления – всего лишь иллюзией, пока он крался в обход своего противника.

– Брат Сцеволла, – серебряноглазый оппонент нарушил молчание. – Я скучал по тебе.

– А я по тебе, брат Алеф, – с горечью улыбнулся Сцеволла. – Опусти свой меч. Ты убил многих соратников Воителя, но я поручусь за тебя. Он простит.

– Почему я должен вручать свое сердце предателю? – сплюнул Алеф, и взгляд его ожесточился. – Безумие Хоруса разрушило все, за что боролся Император. Воитель похитил твой разум, Сцеволла. Ты можешь барахтаться во лжи хоть десять тысяч лет, но недостойные страсти иссушат твое сердце, и от тебя останется лишь пустая оболочка.

Алеф глубоко вздохнул, и лицо его выразило печаль.

– Позволь мне закончить это здесь, мой друг. На острие моего клинка. Я не могу изменить твое прошлое, но могу спасти тебя от будущего.

Они продолжали смотреть в глаза друг другу.

Алеф медленно кивнул:

– Что ж, пусть будет так. Мы сразимся…

…Клинок Деметра возник из ниоткуда, и Сцеволлу отбросило в настоящее. Сцеволла парировал атаку быстрым блоком. Рунный меч рассыпал искры, скользя по силовому оружию противника. Резким движением клинка Деметр попытался обезоружить оппонента, но Сцеволла был слишком ловок и нанес ответный удар. Деметр отклонил голову, и рунный меч лишь слегка оцарапал его щеку.

Отвратительные завывания нарушили сосредоточенность дуэлянтов. Сквозь ворота на площадь хлынула сама ярость, облаченная в скользкую от крови броню. Оды Кровавому богу неслись из-под забрал берсерков, обрушивших цепные топоры на Имперских Кулаков. Один из одержимых зарубил космодесантника, но в следующее мгновение брюхо победителя распорол Сургит, чью жертву тот похитил. Вскоре на площади кипела беспорядочная потасовка: фигуры в черных, желтых и багряных силовых доспехах схватились друг с другом.

Пять берсерков надвинулись на капитана Деметра.

– Нет! – воскликнул Сцеволла, обезглавив одного из них ударом рунного меча.

Безголовый труп взмахнул руками и упал ничком, рядом с пораженным космодесантником. Сцеволла обернулся к двум выжившим берсеркам. Деметру осталось лишь изготовиться к схватке с оставшейся парой. Так, почти что плечом к плечу, они встретили бешеную атаку. Хотя удары сыпались со всех сторон, их защита была непробиваемой. Цепной топор просвистел рядом с головой Деметра. Капитан увернулся и всадил свой меч глубоко в грудь нападавшего. Другой берсерк воодушевленно наседал на Сцеволлу, пока тот не отсек ему ноги. Обрубки дымились там, где рунный меч вспорол плоть.

Цепной топор с хрустом врубился в наплечник Деметра. Космодесантник не обратил внимания на рану, но потерял равновесие и упал навзничь. Взвыв, приверженец Кхорна поднял свое оружие, чтобы нанести смертельный удар, – однако в паре сантиметров от черепа Деметра его топор столкнулся с мечом Сцеволлы. Сцеволла скользнул лезвием по древку топора, рассекая гарду и пальцы, сжимавшие рукоять, прежде чем обезглавить противника круговым ударом. Деметр перекатился на бок и, встав на колени, выпустил кишки последнему нападавшему. Сцеволла повернулся к Имперскому Кулаку, который уже вскочил на ноги. Труп берсерка сполз с клинка космодесантника.

Сцеволла отвесил легкий поклон:

– Совсем как в старые времена.

Деметр нахмурился:

– Я уже видел тебя в бою.

– Мы никогда не встречались, – ухмыльнулся Сцеволла, – но я много раз проливал твою кровь.

Деметр медленно покачал головой:

– Ты сумасшедший.

Воины Сцеволлы образовали защитное кольцо вокруг поединщиков. Тела Имперских Кулаков и берсерков у их ног раскинулись рубиновой звездой.

– Берегите капитана! – проревел Ларс, когда воющий поток берсерков и мутантов заполонил площадь.

– Свежее мясо! – радостно выкрикнул Сургит, раскручивая над головой силовой меч.

Битва превратилась в хаос. Имперские Кулаки и берсерки кромсали друг друга, а затянутые в схватку мутанты разлетались кровавыми ошметками. В центре этой сумятицы воины Сцеволлы убивали каждого, кто пытался нарушить их круг. Во время боя Оп пел, Икарис плакал, Манекс ревел, а Шарн убивал безмолвно.

Никто не посмел вторгнуться на арену поединка Деметра и Сцеволлы.

Деметр нахмурился:

– Ты защищаешь меня от своих же. Никому не хочешь уступить право убить меня? Почему?

– За грехи твоего отца, – ответил Сцеволла. – Однажды он сослужил плохую службу моему сюзерену. Но удача улыбается тебе, Деметр. Ты тот, кто вернет утраченную отцом честь. Давай покончим с этим. Мои люди сильны, но им не выстоять против двух армий.

Сцеволла поднял рунный меч ко лбу и отсалютовал. Деметр не сделал ответного движения. Их клинки превратились в размытые тени, затем оба снова застыли. Ни один не выдал усталости. Финт космодесантника, ответ Сцеволлы, быстрая атака, блок, контратака и снова блок. Сцеволла вывернул клинок, и меч противника, выскользнув из руки, со звоном упал на землю между ними. Рунный меч вспыхнул, словно радуясь предстоящему убийству, – но Сцеволла опустил клинок и перебросил упавший силовой меч Деметру. Тот проворно его поймал.

– Герой не должен оставаться беззащитным, – сказал Сцеволла.

Деметр ответил молниеносным выпадом, Сцеволла парировал. Затем Деметр сделал обманный шаг в сторону, и его меч пробил защиту Сцеволлы.

Мир замер вокруг Сцеволлы, когда клинок завис в миллиметре от его сердца. В этот последний миг он почувствовал себя живым; ужас и восторг смешались в один восхитительный коктейль. Он освободился от клятвы. Наконец-то он сможет уснуть.

Но если бы Сцеволла чуть-чуть сдвинул корпус вправо, клинок скользнул бы по броне, нанеся глубокую, но не смертельную рану.

Сцеволла остался неподвижным.

Реальность обрушилась на него с ревом водоворота, и клинок погрузился в черную силовую броню. Сцеволла улыбнулся. Силовой меч пронзил сердце и вышел из спины, пробив доспех. Когда клинок освободился, Сцеволла все еще стоял.

– Хороший удар, мой друг. Удар, достойный моей смерти…

Сцеволла неожиданно удивился, с чего бы это мертвецу разговаривать. Боли не было. Шум окружавшей битвы не таял.

Деметр попятился в ярости:

– Как это может быть?! Демон!

Сцеволла уставился на разрез в собственной груди. Там, откуда должна была течь кровь, оказалась лишь дыра. В ней, как в разрыве космической ткани, кружились тысячи злорадных звезд. В голове Сцеволлы раскатилось эхо безумного смеха – четыре устрашающих голоса. Человек открыл рот, но слова принадлежали им.

– Ты полагаешь, что простая царапина сможет остановить защитника темных богов? Нужен кто-то покрупнее дворняжки Собачьего Императора, чтобы обрезать нити этой марионетки.

Сцеволла боролся за контроль над собственным языком.

– Ты не сможешь меня убить. Беги, брат. Спасайся!

Деметр презрительно фыркнул:

– Бежать? Я – космодесантник ордена Имперских Кулаков. Бегство не для меня.

Рунный меч Сцеволлы голодно запылал. Человек выкрикнул в небеса:

– Я не буду его убивать! В этой битве нет чести!

Когда Деметр вновь приблизился для удара, Сцеволла попытался подставить шею под клинок – однако рунный меч поборол его волю и со звоном блокировал выпад. Конечности не повиновались хозяину. Сцеволла снова взмахнул мечом, и Деметр неловко качнулся назад. Его горло перечеркнул тонкий разрез с опаленными краями. Космодесантник безмолвно рухнул на колени. Меч с дребезжанием выпал из его руки.

Перекрывая боевые гимны Имперских Кулаков, бешеные песнопения берсерков и вопли подыхающих мутантов, Ларс прокричал своему капитану:

– Дело сделано. Мы должны уходить. Сейчас!

Сцеволла оглянулся на труп Деметра. Надо приказать Шарну сжечь тело, уничтожив прогеноидные железы, и навсегда положить конец этой охоте.

Внезапно на площадь ворвался ком пульсирующих мускулов, выпирающих из черного, сросшегося с плотью панциря. Угреподобный придаток жадно рвал и глотал. Ферокс был удостоен величайшего дара варпа: он превратился в отродье Хаоса. Отныне он будет бездумно убивать на потеху богам.

Приказ Сцеволлы умер, не успев сорваться с губ. Глядя на то, как бывшее Фероксом создание скулит и клекочет во время учиненной им бойни, Сцеволла осознал, что за судьба ожидает его, если он решится преступить клятву. Капитан похолодел. Боги никогда не позволят завершить эту погоню. Он угрюмо поклонился мертвому врагу. Лучше уж быть рабом, чем утратить остатки человечности.

– До следующей встречи, мой друг.

Слова отдавали горечью.

Он отсек мечом голову Деметра и поднял свой трофей за волосы: еще один череп для парящего алтаря.

Ларс проревел приказ:

– Отряд, сомкнуться! Мы возвращаемся на «Коготь»!

Защитное кольцо стянулось в узел вокруг Сцеволлы. Тот включил устройство на поясе. Отряд, замерцав, исчез, и водоворот битвы мгновенно затопил покинутую ими площадку.

Апотекарий метался среди трупов павших соратников. Он собирал драгоценное генное семя, не обращая внимания на неистовство окружающего боя. Медик опустился на колени перед телом капитана Деметра.

– Слезы Императора! – воскликнул он. – Они забрали его голову!

С тяжелым сердцем апотекарий пробормотал моление по умершим и редуктором извлек семенную жидкость из прогеноидной железы на груди трупа:

– Твой род продлится, чтобы отомстить за это злодеяние, мой капитан.

Где-то в небесах раздался смех. Игра продолжалась.

Ник Кайм
ОГНИ ВОЙНЫ

– Ну, порадуй меня, Хеллиман, – проворчал полковник Танхаузе.

Старый вояка говорил только одним углом рта, в другом зажимая дымящуюся сигару. Он инстинктивно пригнулся, когда очередной взрыв сотряс стены заводского строения, заставив пол ходить ходуном, а потолок – просыпаться осколками камнебетона на заваленный оперативными картами верстак.

– В этот раз ближе… – пробурчал под нос Танхаузе и, попыхивая сигарой, в который уже раз смахнул с верстака щебень и крошку.

Всегда тяжело оставлять свой город врагу, но когда этот враг внутренний, это еще более унизительно. Но такова была суровая реальность, и Абелю Танхаузе, полковнику Тринадцатого Стратосского авиакорпуса приходилось с ней считаться. Он и так уже много территорий отдал бесчисленным ордам мятежных культистов, а те наступали и наступали! Скоро они захватят все, и ему вообще ничего не останется! Оборона трех основных городов Стратоса трещала по швам. На двубортной дубленой куртке полковника гордо красовалась потемневшая за время боев, но никогда не снимаемая эмблема – молния, бьющая из темной тучи. Бляха весила столько, что легче было бы таскать в нагрудном кармане наковальню.

Заводское здание, в котором Танхаузе устроил командный пункт, было завалено авиационными деталями и всевозможным оборудованием. Прежде помещение, видимо, служило чем-то вроде цеха по ремонту дирижаблей и других летательных аппаратов, которые были неотъемлемой частью жизни на Стратосе. По всему помещению валялись пустые баки из-под авиагорючего, циферблаты индикаторов давления и мотки рифленых шлангов. Зал, в котором Танхаузе совещался сейчас с сержантом Хеллиманом, а полковой связист Айкер принимал вокс-сообщения, был широким и длинным, с большими готическими арками и высокими опорными колоннами, выполненными из хрома и полированной пластали.

Типичное для стратосского архитектурного стиля, это здание прежде могло показаться даже красивым, но теперь его стены были изрешечены осколками и рытвинами от прямых попаданий и здорово крошились. Взрывчатка, заложенная мятежниками в трактор, уничтожила большую часть южной стены, а вместе с ней и весь костяк полкового штаба. Времени на серьезный ремонт не было, и дыру наспех заделали громадным листом пластека.

Однако, чтобы заглушить спорадическую трескотню очередей, бесконечные разрывы мин-ловушек и грохот гранатометов, захваченных мятежниками на складах, этой заплатки не хватало. Сержанту Хеллиману, чтобы быть услышанным, все время приходилось повышать голос.

– Три летучих города остаются под контролем мятежников, сэр: Кумулон, наш Нимбарос и Циррион. Кроме того, за исключением трех больших небесных мостов, они обрушили все дороги, ведущие в эти области.

– А что же наши сухопутные силы? Есть какие-нибудь успехи? – спросил Танхаузе и, приподняв фуражку, устало провел рукой по редким, зачесанным назад волосам.

По его виду было понятно, как много он отдал бы сейчас за то, чтобы подавление мятежа было делом кого-нибудь другого.

Хеллиман казался сломленным: за прошедшие несколько недель молодой офицер заметно похудел и был бледен, как привидение.

– Упорное сопротивление сводит на нет все наши усилия. Мы не в состоянии прорваться в захваченные города. Мятежники хорошо организованы и успели хорошо там закрепиться. – У Хеллимана пересохло в горле, и он нервно сглотнул. – По меньшей мере девяносто тысяч городского населения оказались подвержены влиянию культа. Они удерживают в своих руках все факторумы, производящие боевое снаряжение, и получили в свое полное распоряжение наши склады. В том числе и наше оружие…

Танхаузе окинул взглядом лежащие на рабочем столе карты города, пытаясь обнаружить там упущенные им из виду коридоры, которые потенциально можно было бы использовать для начала штурма, но видел лишь «каменные мешки» и «убойные зоны», куда его авиакорпус мог бы легко угодить.

Хеллиман с тревогой ожидал ответа Танхаузе, и недолгую паузу в их разговоре заполнял лишь яростный треск, доносящийся из командного вокса. Полковой связист Айкер сидел, склонившись над похожей на ящик переносной станцией в углу цеха, изо всех сил стараясь получить чистый сигнал, но, после разрушения повстанцами передающих башен и антенных полей, эфир будто взбесился, забив треском статики все частоты. Но Танхаузе, чтобы понять, насколько все плохо, совсем и не нужно было знать точное содержание вокс-сообщений.

– Что же мы тогда удерживаем? – спросил он наконец, взглянув в усталые глаза сержанта.

– Вот зоны относительной безопасности…

В стену ударил снаряд, и чудовищной силы взрыв сотряс ремонтный цех, оборвав Хеллимана на полуслове. Прорвавшись сквозь пластек, огонь единым потоком устремился к сержанту. Огненная волна растопила пластек, и, затянутые в огненную воронку, куски расплавленной обшивки обращались в раскаленные брызги вокруг несчастного Хеллимана.

Отброшенный взрывом Танхаузе рухнул на спину и громко выругался от боли. Все же ему хватило духу выхватить табельный пистолет и выстрелом в голову избавить истошно вопящего сержанта от мучений.

В ушах у него еще гудело, когда Танхаузе вдруг увидел, как какая-то незнакомая фигура проворно вылезает из обугленной пробоины в пластеке. Это был человек… Во всяком случае, какое-то очень грубое подобие человека. Одет он был в рваные лохмотья, оставшиеся от формы зенитчика, а через коротко и неровно остриженные волосы проглядывала кожа черепа. Полные ненависти глаза остановились на Танхаузе, когда мерзкий тип оглядывал помещение, но не взгляд заставил верноподданного стратосийца замереть. Рот вторгшегося был зашит толстой черной проволокой, а лицо и шея покрыты сетью вздувшихся багрово-синих жил.

Сначала Танхаузе подумал, что мятежник безоружен, но затем он увидел гранату, которую тот сжимал в правой руке…

– Святой Император!..

Вскинув пистолет, он прострелил культисту голову. Еретик опрокинулся навзничь, и граната выпала у него из руки. Раздался мощный хлопок взрыва, и тело мятежника разлетелось на множество дымящихся кусков мяса.

Стальной верстак уберег Танхаузе от осколков, но времени на то, чтобы вознести Трону благодарность, у полковника не было. Сквозь густой дым и сыпящиеся сверху обломки он разглядел, что в зале появились еще трое мятежников и что рты у них зашиты, как и у первого. Двое из них держали в руках автоматы; у третьего был грубо сработанный тяжелый стаббер.

Выпустив серию неприцельных выстрелов, Танхаузе бросился на пол, благоразумно стараясь держаться за пуленепробиваемым стальным верстаком, – и вовремя, поскольку в следующее мгновение на здание обрушился свинцовый град. Наполнив воздух гневным ревом, обстрел буквально растерзал помещение, разрывая стены, калеча его списанную авиатехнику, а также прошивая шрапнелью полкового связиста Айкера, который так и встретил свою смерть, склонившись над передатчиком.

Встав на четвереньки, Танхаузе еще ближе подполз к спасительному верстаку и, прижавшись к нему спиной, вытащил из пистолета опустошенную обойму. Затем дрожащими пальцами он потянулся за новой.

«Всех все равно не перестрелять», – мелькнула мысль.

Клик-клик… – сквозь непрекращающийся грохот заградительного огня услышал вдруг Танхаузе – будто небольшой металлический предмет звякнул совсем рядом – и, повернувшись, увидел, как по полу, в метре от его ноги, катится граната. Инстинкт самосохранения взял верх, и, метнувшись к ней, полковник отпихнул гранату подальше. Она разорвалась секунду спустя: жар, шум, невыносимое давление ударной волны накрыли Танхаузе, который все же оказался достаточно близко, так что один из осколков шрапнели впился в его вытянутую ногу.

Лишь закусив губу, полковнику удалось удержать крик.

«Не доставлю этой мрази такого удовольствия», – подумал он.

Внезапно над головой у него сверкнул лазерный разряд, и стрельба тут же прекратилась.

– Полковник! – спустя несколько мгновений донесся до него с другой стороны верстака встревоженный голос.

– Я здесь… под столом! – прорычал Танхаузе и, бросив взгляд на торчащий из ноги зазубренный кусок металла, поморщился от боли.

Пятеро бойцов Стратосского авиакорпуса с еще не остывшими лазганами в руках выбежали к нему из-за верстака.

Танхаузе посмотрел на лычки первого подбежавшего к нему бойца:

– Сержант Руха? Вы поспели на удивление вовремя! Но не надлежало ли вам быть сейчас с полковником Йоном и вместе с Восемнадцатым оборонять границы Цирриона?

У второго бойца был с собой переносной вокс. Дробному ритму доносящихся с разных частот сообщений аккомпанировал грохот взрывов и приглушенный треск очередей – музыка, звучавшая сейчас по всему Нимбаросу.

– Полковник Йон убит, сэр! А Восемнадцатый уже оставил Циррион. Город в руках противника. Прежние укрепрайоны больше не гарантируют безопасности! – доложил ему Руха. – Мы пришли, чтобы эвакуировать вас отсюда!

Гримаса боли исказила лицо Танхаузе, когда двое бойцов помогли ему подняться на ноги.

– А что с Кумулоном? Он тоже пал? – спросил полковник, проходя мимо тел трех мертвых культистов и направляясь к задним дверям цеха.

Ответ сержанта прозвучал сухо и исчерпывающе:

– Мы потеряли их всех, сэр. Идет отступление по всем направлениям. Наши войска выходят за черту города и затем по небесному мосту выдвигаются в направлении Пилеона.

Как только они оказались на улицах города, шум развернувшегося здесь артиллерийского сражения многократно усилился. Танхаузе посмотрел наверх, на городской купол, и разглядел сквозь слой сверхпрочного пластека гряду штормовых облаков. Затем клубы быстро поднимающегося дыма заволокли обзор, и вид за пределами купола парящего города скрылся из виду. Поспешно отступая вместе с сержантом и его отрядом, Танхаузе улучил момент и оглянулся. Последствия полномасштабного отступления были очевидны. Ряды мятежников уже показались вдали. Сжимая в руках разнообразное оружие, в том числе и самодельное, они подступали к позициям имперцев. Их боевые кличи были похожи на придушенный вой, поскольку губы кричавших были зашиты проволокой, но эффект был куда более устрашающий, чем если бы они выкрикивали что-то осмысленное. Танхаузе и не надо было их слышать, чтобы понять, что противник предпринимает крупномасштабную атаку.

Проревевший у них над головой реактивный снаряд заставил Танхаузе и остальных бойцов припасть к земле. Снаряд ударил в стену депо маглева, и взрывная волна накрыла укрепленную огневую точку авиакорпуса. Предсмертные крики, которые донеслись из охваченного огнем дота, стали свидетельством гибели артиллерийского расчета из трех человек.

Руха резко изменил курс и, уводя Танхаузе и своих людей от разрушенного депо, устремился к боковой улице.

– Трон! Как это все могло произойти?! – спросил Танхаузе, когда Руха остановился посреди переулка, чтобы удостовериться, что впереди нет опасности. – Мы же отбросили их назад, верно?

– Они застали нас врасплох, – сказал Руха и бросился в глубь переулка, когда взрыв внезапно осветил главную улицу. – Расставили целую сеть мин-ловушек, чем обескровили наши части, а затем начали массированное наземное наступление. Используют передовую военную тактику. Нет никакой возможности вернуть эти города. Сначала нужно провести перегруппировку. Тогда, возможно, удастся отвоевать Нимбарос и Кумулон, но Циррион…

Эта незавершенная фраза сержанта сказала Танхаузе все, что ему было нужно знать о судьбе столицы.

– Что с губернатором Варкоффом?

– Он жив, сидит в своем бункере в Пилеоне. Это ближайший из всех небесных городов, которые находятся под нашим контролем. Туда мы сейчас и направляемся. Он официально ввел в силу протокол бедствия и отправил сообщение по всем астропатическим и общечастотным каналам Империума с экстренным призывом помощи.

– Не согласишься ли ты, солдат, кое-что для меня сделать? – спросил Танхаузе.

Полковник хромал по переулку и вдруг увидел, как очередной взрыв уничтожил статую первого стратосского губернатора, символ имперского правления и порядка. Рухнув на обожженную землю, памятник раскололся.

– Что именно сделать, сэр?

– Встать на колени и помолиться, – сказал Танхаузе. – Помолиться о чуде, будь оно неладно!..

За последние сорок лет его сон ничуть не изменился.

Сначала возникало лишь необъяснимое ощущение жара, а затем… Затем Дак'ир вновь оказывался во тьме раскаленных пещер Игнеи на Ноктюрне. В своем сне он был сначала лишь маленьким мальчиком, и, когда в этом враждебном для себя месте он касался неровной, ребристой стены пещеры, она больно царапала его нежную, совсем еще младенческую кожу. Прожилки минералов блестели в сиянии запруд из горячей лавы, подпитываемых рекой огня, которая была живительной кровью высящегося над ним вулкана. Затем Игнея начала темнеть, вместе с ней затухал свет огненной реки, и в густеющем сумраке перед ним проявлялось уже новое видение…

Обутый в сандалии, Дак'ир стоял на раскинувшемся перед ним плато Синдара, чью бурую, точно покрытую ржавчиной, поверхность ограничивала линия скальных тотемов. Вихри вулканического пепла гуляли внизу, по великой пустыне Погребального Сожжения, скрывая беспрестанно рыщущих среди скал чешуйчатых завротуров, в то время как сверху доносился какой-то гром, – будто гора Смертного Огня вот-вот должна была извергнуть из себя дым и пламя, которые закрыли бы все небо. Однако великая гора Ноктюрна спокойно дремала. Вместо вулканического извержения Дак'ир каждый раз наблюдал огненное извержение совсем иного рода – ослепительные струи маневровых дюз исполинского космического корабля, который медленно опускался на плато.

Когда судно наконец садилось, с его борта тут же откидывался трап и из чрева корабля выступал воин, высокий и сильный, облаченный в зеленые доспехи с изображением саламандры, – эти благородные создания обитали в самом сердце планеты. За воином шли другие. Некоторые из них были знакомы Дак'иру: они работали вместе в каменоломнях и на восстановлении разрушенных городов после Судного дня. Тем не менее при виде этих гигантов его сердце каждый раз сжималось. Потому что он знал: они прилетели за ним…

Затем образы сна вновь сменялись, но на сей раз вместе с ними изменялся и сам Дак'ир. Теперь на нем были доспехи воина и в руках – орудия войны. Его тело было облачено в панцирь, его мощная рука – рука Астартес – сжимала священный болтер, и черный, как гематит, цвет его кожи никому не позволял забыть о том, что он прошел посвящение и уже приобрел иную, сверхчеловеческую природу.

Обелиски из гранита и мрамора, словно серые часовые, возвышались над Дак'иром, а вдоль всех дорог здесь стояли кремационные оссуарии. Холодный запах могилы пропитывал воздух. Это был уже не Ноктюрн, это был Морибар, в самих небесах которого, казалось, витала смерть.

Где-то далеко, на самом горизонте этого серого и унылого мира, Дак'ир всегда слышал чей-то крик, после чего все расплывалось и перед его внутренним взором вставало ужасное, охваченное огнем лицо. Это повторялось много раз: искаженное болью горящее лицо, которое обвиняет его в чем-то, не дает ему ни секунды покоя. Оно горит и горит, и вскоре Дак'ир загорается сам, а крик, который стоит у него в ушах, становится его криком…

– Мы должны были только вернуть их назад!..

Веки Дак'ира раскрылись, едва он вышел из медитации. Остро сознавая, что его дыхание участилось, а кровяное давление повысилось, он быстро прокрутил в голове стандартную процедуру ментальной стабилизации, которой он был обучен, когда вступил в ряды Астартес.

Вместе с душевным спокойствием пришло и осознание настоящего момента. Дак'ир стоял в полумраке своей изолированной камеры, так называемом солиториуме, – одной из многих на борту ударного крейсера «Ярость Вулкана». Своей обстановкой помещение не сильно отличалась от темницы: суровая, аскетичная, окруженная четырьмя холодными черными стенами келья.

Вскоре к Дак'иру пришли и подробные воспоминания.

Несколько недель назад по астропатической связи пришло экстренное сообщение, которое интерпретировал их ротный библиарий Пириил. И вот теперь Саламандры держали курс на имперский мир Стратос…

Богатая рудниками колония, одна из многих в Адронном Поясе в секторе Редуктус Сегментума Темпестус, Стратос представлял для Империума большую ценность не только своими залежами океанических минералов, но также и ресурсом рекрутов для Имперской Гвардии, куда, как того требовал закон, регулярно призывался каждый десятый человек. Таким образом, спасение Стратоса, освобождение местного населения от внутренних врагов, представляло собой задачу первостепенной важности.

За несколько часов до ухода корабля с орбиты капитан Ко'тан Кадай уже отрядил шесть отделений, в том числе и свою собственную Инфернальную Гвардию, посчитав их силой, способной решить такую задачу и, высадившись на Стратос, избавить сей мир от захлестнувшей его анархии. Как и предписывал им Культ Прометея, все Саламандры, перед тем как вступить в бой, должны были сначала очиститься огнем и пройти период длительной медитации, концентрируя в своем сознании уверенность в собственных силах и внутреннюю стойкость.

Все были сейчас заняты приготовлениями. Все, кроме Дак'ира.

Такой факт не мог пройти незамеченным.

– Мой господин! – позвал его чей-то глубокий и звучный голос.

Дак'ир оглянулся и увидел закутанную в плащ фигуру с низко опущенным капюшоном. Его жрец-клеймитель был одет в изумрудно-зеленую сутану, символ ордена – оскаленная пасть саламандры в кольце огня – был вышит на груди тонкой филигранью янтарного цвета. В мерцающем свете факелов под облачением сопровождавших жреца сервов виднелась аугментика.

Камера была мала, но все же в ней хватило места для слуг Астартес.

– Мой господин, вы уже готовы к нанесению памятного шрама? – спросил Цек.

Дак'ир кивнул, еще не совсем отойдя ото сна. Затем он увидел, как Цек протягивает ему сияющий прут, раскаленный добела в углях, на которых он сейчас стоял голыми ногами. Воин Астартес едва ощущал боль от горячих углей. Единственная капелька пота, скользнув по гладкому лбу, сбежала вниз по его черному телу – телу, которое, если бы не набедренная повязка, было бы полностью обнаженным.

Этот древний ритуал был неотъемлемой частью Культа Прометея, которого испокон веков стоически придерживались все воины-Саламандры.

Когда Цек приложил раскаленный прут к обнаженной коже Дак'ира, тот безропотно принял телом всю доставленную им боль. Сверкающие глаза, которые и сами были сейчас подобны красным углям, ободряюще посмотрели на служителя. Сначала Цек выжег три вертикальные полоски, а затем перечеркивающий их завиток. Этот знак встал в один ряд со множеством других отметок, которые он и другие жрецы-клеймители уже поставили на теле Дак'ира. Эти шрамы являли собой живую историю бесконечных военных конфликтов, в которых участвовали Саламандры. Каждый обозначал памятное сражение или поверженного противника. Никто из Саламандр никогда не шел на войну без того, чтобы сначала не почтить ее новым шрамом на своем теле, а когда война заканчивалась, еще одним, чтобы увековечить о ней память.