355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Гордон Томас » Охотники за человеческими органами » Текст книги (страница 23)
Охотники за человеческими органами
  • Текст добавлен: 8 октября 2016, 13:18

Текст книги "Охотники за человеческими органами"


Автор книги: Гордон Томас


Жанр:

   

Триллеры


сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 29 страниц)

Глава 39

Сидя в кресле второго пилота «Лиры», Мортон вычислил, что огненный шар находился примерно в миле от них со стороны аэропорта, он пролетел в мертвой тишине по ночному небу, а потом рухнул в воду. Пилот связался с башней в Лас-Мерседес – международном аэропорту Манагуа – и доложил о том, что видел; сонный голос ответил, что у них на радаре ничего нет, и добавил, что дает разрешение на посадку. «Лира» была одним из двух реактивных самолетов службы Хаммер на западном побережье. Пилотами служили ветераны ВВС Соединенных Штатов, участвовавшие раньше в полетах над Сараево или в операциях во время войны в Заливе.

– Черт возьми, что это было? – спросил пилот.

– Лава. Давай подлетим поближе.

– Я думал, когда извергается вулкан, бывает такой грохот, словно настает конец света.

– Не всегда. Порой энергия высвобождается так неожиданно, что обычные звуковые эффекты просто не успевают за ней.

– Это еще опаснее?

– Может быть.

– И вы по-прежнему хотите, чтобы мы подобрались поближе?

– Теперь, когда часть энергии высвободилась, у нас не должно возникнуть особых проблем.

– Ладно, поверю вам на слово.

Самолет приблизился к горе Масая с запада. В лунном свете внизу на сколько хватало глаз простирались призрачно-белые джунгли. Не было никаких следов, позволявших определить, откуда вырвался огненный шар.

– Вид такой, словно там внизу шел снег, – сказал пилот.

– Пепел от лавы, – пояснил Мортон. За время полета из Франкфурта Мортон наряду с множеством другой информации познакомился со сведениями о поведении вулканов, которые один из библиотекарей службы Хаммер передал ему на борт «Конкорда».

– Взгляните сюда, – пилот указал на прибор. – За то время, что мы здесь, температура за бортом подскочила на тридцать градусов.

Они смотрели, как стрелка продолжала ползти вверх. Потом, когда вулкан остался позади, показатели прибора вернулись к норме. Пилот покачал головой.

– Там, внизу, сейчас, наверное, как в духовке. Надо бы оповестить население.

– Никакого смысла. Сюда станут стекаться толпы, только и всего. – Вот уж чего ему меньше всего хотелось – нашествия зевак.

Через пять минут самолет приземлился в Лас-Мерседес. Пока пилот совершал все посадочные процедуры, Мортон позволил себе немного расслабиться. Вдалеке слабо мерцали огни здания аэропорта – электричество здесь везде работало в полнакала. По дороге он прочитал все, что было необходимо знать о Никарагуа: место напоминало темную пещеру, где самая мерзкая природа смешалась с кровавыми революциями и всеобщей коррупцией, чтобы ввергнуть людей в неприкрытую нищету и бедствия. Особое внимание он обратил на материал, который специально запросил: о климатических условиях, отмечая, как изо дня в день проливные дожди обрушиваются с вулканических пиков Коста-Рики на озеро Никарагуа. В этих грозах было достаточно электричества, чтобы вывести из строя даже самые изощренные системы электронной защиты.

Когда Лестер обнаружил, что единственная подробная карта Солентинэймского архипелага была сделана священником, который путешествовал с острова на остров и проповедовал свободную религию, пока папа римский в конце концов не заткнул ему рот, он позвонил в Государственный секретариат Ватикана, откуда ему по факсу выслали копию этой карты. Лестер передал ее на «Конкорд». На карте были тридцать семь островов. Священнику запретили посещение тридцать восьмого. На карте он был отмечен как часть zona militaire.

Мортон позвонил Генеральному секретарю ООН в Нью-Йорк. В их коротком разговоре он подошел ближе, чем когда-либо, к утверждению, что он уверен настолько, насколько это вообще возможно. И Генеральный секретарь выразил свое понимание тем, что не задал никаких вопросов. С этого момента и в течение всего полета Мортону сообщалась вся информация о происходящем.

Техники на борту «Конкорда» и на земле, в Лос-Анджелесе, прослушивали «Боинг-747», летевший с Мадам и Фогелем на борту в Калифорнию. С борта самолета она разговаривала с Малибу – с кем-то по имени Пьер: велела ему и еще какому-то «дорогому мальчику» быть готовыми встретить самолет по прибытии.

Программисты Лестера обнаружили, что за последние двенадцать месяцев этот самолет дважды приземлялся на аэродроме при трансплантационном центре «Дар Жизни» и что «Тристары» компании Глобал Транспортер регулярно доставляют туда пациентов и потом забирают их оттуда. Причем каждый раз «Тристары» садятся на дозаправку в Манагуа.

Как только «Лира» свернула с взлетной полосы, пилот запросил у башни инструкции. Все тот же сонный голос объявил, что в этот час они могут парковаться где пожелают. Мортон подивился тому, как безотказно это небрежное равнодушие заставляет всех и каждого здесь, на земле, смотреть в другую сторону, пока выгружаются пациенты. Потом он снова стал перебирать в уме все, что произошло.

Прежде всего Генеральный секретарь позвонил канцлеру Германии и проинформировал его о том, куда и зачем направляется Фогель и что тот обещал Симоне Монтан. По предложению Мортона Генеральный секретарь добавил, что БНД предоставит все необходимые улики, записанные на пленку. Когда канцлер оправился от шока, он отреагировал как проницательный политик: Натюрлих,[11]11
  Естественно (нем.).


[Закрыть]
Германия обеспечит полное содействие. Но – никакой огласки и никаких преследований Фогеля, а также сотрудников Бундесбанка, замешанных в делах с Совокорпом. Подобная огласка могла бы вызвать самые негативные политические последствия. Вслух этого канцлер не сказал, но последствия прежде всего задели бы его лично. Вместо этого Фогель подпишет полное признание, которое станет гарантией его молчания, и уйдет в отставку. Правительственные медики подготовят убедительный предлог для его ухода. Натюрлих, никаких упоминаний о его операции и о том, где она была сделана. Натюрлих.

Потом Генеральный секретарь позвонил остальным лидерам стран Большой Семерки. Поскольку с германским канцлером все уже утряслось, а также была обещана значительная сумма в немецких марках, он прямо объяснил, что ему нужно. Тот факт, что он получил немедленное согласие, явился свидетельством огромного уважения к нему, чего не скажешь о его недавних предшественниках.

Дальше все развивалось быстро. Генеральный секретарь связался с президентами всех бывших советских республик и информировал каждого. Все согласились немедленно приостановить всякую деятельность Совокорпа. Каждый звонок сопровождался одним и тем же обещанием: Большая Семерка не только возместит все убытки от этого акта, но еще и инвестирует крупные суммы в местную экономику.

Такое же обещание финансовой поддержки было дано президенту Коста-Рики, куда прибыл «Боинг-747» службы Хаммер.

Последний его звонок был президенту Соединенных Штатов. Наряду с обеспечением Америкой своей доли требуемого финансирования, президент согласился поручить новому директору ФБР расставить надежных агентов вокруг особняка в Малибу, Наркреаба и трансплантационного центра «Дар Жизни». Они не должны предпринимать никаких действий до сигнала Мортона.

Тем временем госсекретарь Уоллес сначала позвонил вице-консулу Соединенных Штатов в Манагуа и поручил ему обеспечить полное содействие – короткий звонок, – а потом провел гораздо более долгий разговор с президентом Никарагуа. Госсекретарь рассказал ему все, что узнал сам, и объяснил, как нужно разобраться с этим вопросом. Он воспользовался своим лучшим тоном для кризисных ситуаций и выложил президенту два варианта: тот мог или стать Саддамом Хусейном Центральной Америки – парией среди цивилизованных народов, – или получить значительный куш в виде американской финансовой помощи. И, разумеется, любые кредиты за столь мудрое поведение. Он станет лидером, уважаемым далеко за пределами подконтрольных ему средств массовой информации. Кремом на и так уже солидном пироге стало официальное предложение нанести визит в Вашингтон. Когда, спросил президент. Как только с этим будет покончено, пообещал госсекретарь. Президент Никарагуа заявил, что будет рад оказать содействие.

Пилот вернул Мортона в настоящее.

– Еще один звонок вам.

Мортон снова нажал кнопку на шлеме, и в наушниках раздался голос Шона Карбери:

– Томми только что прибыл. Но без Анны. Он ждал ее до последнего момента, а потом еще раз позвонил в клинику. Кто-то сказал, что она получила его сообщение, но все еще находится в операционной. Кажется, они здорово загружают ее работой. Сегодня будет еще один рейс из Лос-Анджелеса. Томми встретит его.

– Есть причины для беспокойства? – спросил Мортон.

– Насколько Томми может судить, нет.

– Отлично. Но я хочу, чтобы он и все остальные утром были на границе. В такую погоду у нас есть «окно» в тридцать минут – не больше.

– Нет проблем, – осторожно ответил Карбери. – Остается достаточно времени, чтобы проверить микролеты.

Когда Мортон прервал связь, гул двигателей стих. Он увидел Дэнни и Гейтса, идущих к самолету. Их сопровождала мрачная фигура в темном костюме. У Тилинга был вид человека, который все еще не может до конца поверить, что оказался замешанным в чем-то подобном.

– Хотите, чтобы я распорядился выгрузить эти ящики?

– Нет. Но позаботьтесь, чтобы все, кто будет спрашивать, узнали, что в них.

Мортон вылез из рубки и пробрался через кабину, заставленную коробками. На каждой стоял отчетливый штамп Геологического общества США и маркировка, утверждавшая, что в них содержится сейсмическое оборудование – «Для научных исследований». Он открыл дверцу пассажирского салона, подождал, пока спустится трап, и вышел на влажный ночной воздух.

После обмена приветствиями Тилинг указал на припаркованную неподалеку машину.

– Мы можем поехать в мой офис. Туда провели линию секретной связи с вашим «Конкордом» и кабинетом госсекретаря в Госдепартаменте с подключением к Белому дому и, разумеется, к офису Генерального секретаря в Нью-Йорке. Все протестировано по классу А-О.К.

На Мортона это произвело впечатление. А-О.К. Он даже не мог припомнить, когда в последний раз слышал это выражение. Направляясь вслед за Тилингом к автомобилю, он повернулся к Дэнни и Гейтсу. Оба были одеты в новенькие, с иголочки, тренировочные костюмы.

– По вашему виду не скажешь, что вы побывали на вулкане.

– Целый час торчали под душем, смывая пепел. А тем временем мистер Тилинг слегка порылся в своем гардеробе, – пояснил Гейтс.

– Костюмчики пришлось чуть-чуть подправить тут и там, – вмешался Дэнни, – но мистер Тилинг прекрасно управляется с иголкой и ниткой.

– Вообще-то со швейной машинкой, – буркнул вице-консул.

– А почему не миссис Тилинг? – вежливо поинтересовался Мортон.

– Никогда и близко к ней не подходит, – ответил вице-консул.

Остальные улыбнулись так, словно прекрасно разбирались в подобных вещах. Наконец они подошли к машине и все трое уселись на заднем сиденье.

В этот час на дорогах встречались лишь грузовики с землей или стройматериалами. Тилинг не смолкая бубнил, как заправский экскурсовод:

– …Большинство зданий в центре города пустует. Тем не менее правительство все еще руководит оттуда. Трущобы наползают на центр, с точки зрения планировки это место – просто кошмар. Собор оставлен в том же состоянии, в каком он был той ночью, когда его разбомбили во время революции. А в Банке Манагуа теперь разместился лагерь беженцев…

Они улыбались, кивали и не обращали на него никакого внимания, тихо переговариваясь о том, что их ждало впереди. Тилинг еще продолжал свои лекции, когда «линкольн» подъехал к территории посольства.

– Я… я всегда говорил, что эта страна выжила просто чудом – и это, кажется, не всегда понимает Вашингтон. В этом смысле она похожа на Бейрут.

– Вы когда-нибудь бывали в Бейруте, мистер Тилинг? – спросил Мортон с едва заметной улыбкой на губах.

– Ну… Вообще-то нет. Но могу представить, что это место очень похоже на него.

Мортон сделал вид, что обдумывает сказанное, прежде чем закрыть церемонию братания, которую Тилинг упорно старался продолжить.

– Вы только проводите нас в ваш кабинет, мистер Тилинг. А потом можете нас оставить. Я позвоню вам, когда нам понадобится вернуться в аэропорт.

Выйдя из машины, Тилинг и Мортон секунду постояли молча, пока остальные рассматривали здание.

– Вы уверены, что я больше ничем не могу вам помочь? – спросил Тилинг.

– Да, вполне. Вы и так уже совершили чудо, мистер Тилинг. Этого более чем достаточно.

– Знаете, я и вправду хотел бы…

Но Мортон предпочел не услышать его и последовал в здание за Гейтсом и Дэнни. Через секунду Тилинг уныло двинулся за ними; момент его триумфа оборвал этот человек, о котором он всего несколько часов и слыхом не слыхивал и чье выражение лица, казалось, невозможно было понять. Мортон. Наверное, это даже не настоящее его имя.

Сквозь застилавший глаза туман Анна сумела различить свет. Он был серый, тусклый и, по-видимому, шел откуда-то очень издалека. Как и звук. Похожий на шум океана. Она попыталась шевельнуться, но что-то сковывало ее. Во рту пересохло. Она снова закрыла глаза, пытаясь сосредоточиться. Шум стал громче. Это был не океан, но все же что-то знакомое. И теперь к нему примешивался еще один звук, похожий на шелест листьев на ветру. Если бы только ей удалось освободиться от того, что сковывает ее. Она открыла рот, но не смогла издать ни звука. Однако вскоре шелест прекратился. Лишь первый шум продолжал наполнять пустоту в голове. Ровная дрожь, идущая, казалось, со всех сторон. Но она ничего не могла разглядеть за ярким светом, бьющим прямо в глаза. Она почувствовала, как чей-то палец поднимает ей одно веко, потом другое. Потом что-то холодное и влажное прижалось к ее губам, и она постаралась не поперхнуться.

– Перестань сопротивляться и пей. – Голос, отдавший приказ, показался знакомым.

Она глотнула и снова закрыла глаза. Черный хаос в мозгу постепенно рассеивался. Но с возвратом сознания боль стала сильнее – как удары острого ножа. Пульсирующий шум усилился. Теперь она узнала его: мощные двигатели большого самолета. Но кто привез ее на борт? Куда она летит? И почему не может двигаться? Она сделала еще одну попытку шевельнуться, но ничего не вышло. Она лишь ощутила дурноту, слабость и резкую вспышку боли.

– Оставьте ее. С ней все будет в порядке, – раздался женский голос, холодный и не допускающий возражений. Незнакомый голос.

– Через час последствия укола исчезнут.

– Позовите меня немедленно, как только это произойдет. Я хочу расспросить ее сама, доктор Литтлджон.

Послышался звук открывшейся и закрывшейся двери. Анна вновь открыла глаза. Повернула голову. Слева было овальное окно. За ним солнечный свет, пробивающийся сквозь тучи. Она снова попыталась пошевелиться, но что-то прочно удерживало ее. Она ухитрилась поднять голову настолько, чтобы увидеть ремни, туго стянувшие ее тело, сковывающие руки и ноги, как у лежащей на койке жертвы аварии. На ней по-прежнему ее рабочий комбинезон, а все тело было горячим и влажным.

Анна заставила себя держать глаза открытыми и попыталась осмотреться. Она находилась в маленькой кабине. Кроме койки – никакой мебели. Дверь в переборке была прямо перед ней. Несмотря на пелену перед глазами, она разглядела дорогую отделку на двери и позолоченную ручку. Такое убранство мог позволить себе лишь тот, для кого деньги не имели значения. Мадам. Это, должно быть, ее самолет. Черный туман в мозгу медленно рассасывался, и на поверхность всплыло еще одно знакомое ощущение: острое желание почистить зубы и избавиться от этого ужасного привкуса во рту, который она тоже помнила из прошлого. В последний раз она чувствовала себя точно так же – абсолютно беззащитной, – когда лежала в операционной палате больницы с перитонитом, за несколько дней до своего девятнадцатилетия. Палата была не больше этой кабины. Врач сделал ей укол. Больше она ничего не помнила, но когда очнулась после операции, во рту был тот же самый привкус – анестезия.

Лассуэл. Последнее ее четкое воспоминание было о нем, он стоял в комнате с личными делами персонала и держал ее под прицелом. Наверное, пистолет с транквилизатором – достаточно мощным, чтобы мгновенно вырубить ее.

Она оглядела кабину в поисках часов. Невозможно было определить, сколько она пролежала без сознания. Хотя нет: когда она спустилась в подвал, было уже темно, а теперь вроде бы полдень. Солнце взошло над тучами, и куда бы ни направлялся самолет, сейчас они летели на юг.

Анна откинулась на кровать, чувствуя, как жуткое истощение – физическое и душевное – охватывает ее и словно упаковывает в плотный конверт. Таково и должно быть состояние после наркоза, и от этой мысли ей стало чуть лучше. Она провела языком по растрескавшимся губам. Отчаянно хотелось пить. Она закрыла глаза, наслаждаясь солнечным теплом, греющим кожу. Она не знала, сколько пролежала так, но вот дверь открылась и вошел доктор Литтлджон. В руке он держал стаканчик, до половины наполненный жидкостью молочного цвета. Он закрыл за собой дверь и подошел к кровати.

– Вот, выпейте это.

Она покачала головой.

– Еще одно средство для отключки, Литтлджон?

– Не нужно бравады, сестра Круиф. Это просто лекарство от вашей головной боли. Оно поможет удалить всю анестезию из вашего организма. Боюсь, доктор Лассуэл слегка переусердствовал с дозой. К счастью, все обошлось.

– Как это предусмотрительно с вашей стороны.

Не обратив внимания на сарказм, он приставил стакан к ее губам. Она стиснула зубы.

– Не нужно ребячества, сестра Круиф. Это всего лишь раствор глюкозы в дистиллированной воде, смешанный с аспирином.

Она попробовала капельку смеси языком и, убедившись, что он говорит правду, быстро проглотила жидкость.

– Могу я выпить что-нибудь еще?

Он покачал головой.

– Нет. Вам от этого станет только хуже. Пусть сначала эта смесь промоет ваш организм. А тем временем кое-кто хочет задать вам несколько вопросов.

– Мадам?

Доктору не удалось скрыть изумления, он пожал плечами и сказал:

– Что ж, по крайней мере вы знаете, как к ней следует обращаться.

– Почему я так связана?

– Ну, прежде всего, вы спали во время взлета. К тому же в сложившихся обстоятельствах мне бы не хотелось, чтобы вы бродили тут повсюду. Вы и так доставили нам немало хлопот.

Анна увидела, что дверь кабины открылась и вошла женщина, одетая во все черное. Глаза ее скрывали темные очки.

– Оставьте нас, доктор Литтлджон.

– Да, конечно, Мадам.

Она сделала шаг в сторону, давая ему пройти, и плотно закрыла за собой дверь. Потом она долго смотрела на Анну, прежде чем подойти к кровати. Проверив один из ремней и убедившись, что все в порядке, она присела на край, не отрывая от Анны глаз. Когда она заговорила, в голосе звучало любопытство.

– На кого вы работаете?

– Вы прекрасно знаете, что я работаю на доктора Литтлджона.

– Я имею в виду, на кого вы работаете по-настоящему?

От Анны не укрылось легкое сомнение в ее тоне. Она не была уверена. Она закидывала удочку. И в подтверждение этого прозвучали следующие ее слова:

– Было очень глупо с вашей стороны говорить с тем репортером. Он все равно ничего не опубликует.

– Поживем – увидим.

Мадам подалась вперед и резко ударила Анну по щеке, как могла бы ударить собственного ребенка, сказавшего дерзость.

– Вы разочаровываете меня, Анна. Это не тот ответ, которого я от вас ожидала.

Анна зажмурила глаза как бы от удара, чтобы скрыть облегчение. Она не знает. Черт возьми, она точно не знает!

– На кого работает этот репортер?

Анна открыла глаза. Ни один блеф не бывает похож на другой, как говорил полковник, но один элемент всегда необходим для успеха – способность лгать с подробностями. И делать это с нужной скоростью.

– Ни на кого. Он свободный художник. И продаст эту историю любому, кто купит. Как только он сделает это, с вами со всеми будет покончено. – Анна заставила себя выдержать взгляд из-за темных очков.

– А в чем именно состоит та выдумка, которую он попытается опубликовать?

– Это не выдумка. Это кошмар.

– Понимаю. – Мадам кивнула так, словно восхищалась Анной. – А как вы сумели прийти к столь безапелляционному суждению, вы ведь совсем недолго в Центре? Или, может быть, кто-то подсказал вам, что нужно искать?

– Да. Тот репортер. – И, словно только что вспомнив, она добавила: – Он устроил так, чтобы я смогла поговорить с несколькими хирургами по трансплантации.

– И кто же они?

– Этого я вам не скажу.

В голосе Мадам зазвучали нотки сожаления.

– Уверена, они гордились бы вашими словами, Анна, если бы слышали вас сейчас. Но даже поверь я хоть чему-нибудь из того, что вы мне наболтали, это все равно не имело бы значения. В любом случае вы могли узнать лишь очень немногое. Ваши обязанности были строго ограничены, за вами все время тщательно наблюдали.

– Но все же недоглядели. И я сумела рассказать репортеру про те личные дела персонала.

Анна увидела, как что-то мелькнуло в глазах Мадам и пропало.

– Понимаю. Это очень интересно. А что именно вы обнаружили? Раз уж вы рассказали об этом репортеру, может быть, захотите поделиться и со мной?

– То, что вы замешаны в очень грязном деле!

Мадам снова напряглась.

– Это сказал ваш дружок-репортер?

– Да. И именно это он собирается опубликовать.

– Как это упрощенно, – вздохнула Мадам. – Впрочем, полагаю, смысл его работы и состоит в том, чтобы никогда не рассматривать ситуацию во всей ее сложности. А если бы вы сделали это, то наверняка взглянули бы на вещи иначе и не стали шпионить для этого репортера.

Анна ощутила громадное облегчение. Мадам поверила в существование репортера. Теперь блеф требовал перейти в нападение.

– Вы хотите сказать, что вам все позволено? Даже играть роль Бога? Решать, кому умирать, чтобы другие смогли жить? Вы ничем не отличаетесь от Менгеля и всех его последователей. Вы же разрушаете основную систему ценностей, которая отличает медицину от всего остального. Благодаря которой все, кто занимается медициной, отличаются от других. Люди верят врачам. А то, что вы делаете, наносит страшный удар по этой вере. Вы же не спрашиваете ничьего согласия. То, что вы делаете, враждебно любым человеческим представлениям об этике, вообще любой морали. Вы все здесь замазаны грязью.

Мадам рассмеялась – не совсем естественно, так во всяком случае показалось Анне.

– Как плохо вы ухватываете суть, Анна. Тут следует вести речь не об этике, а о трагедии. А трагедия – это неспособность общества обеспечить достаточным количеством подходящих органов тех, кто – да-да – действительно заслуживает их. А вместо этого сохраняется жизнь множеству таких, кто не приносит никакой пользы.

– Значит, вы так расцениваете всех тех людей, которых искромсали ваши мясники ради их органов? Как совершенно бесполезных? Но ведь многие были молоды, у них впереди была вся жизнь!

Сохраняя полное самообладание, Мадам ответила:

– Но вы опять-таки не обдумали все как следует. Те люди могли принести пользу обществу на более поздней стадии своих жизней, а могли и не принести. С другой стороны, те, кто получил их органы, уже проявили себя и доказали свою полезность. Дать им право на продление жизни – значит, подтвердить, что они будут продолжать приносить пользу.

– Кто же эти люди?

Мадам покачала головой.

– Боюсь, вам они пришлись бы не по душе, Анна. Но такие вещи всегда относительны.

– Я не стану спорить с вами об этике.

Мадам снова вздохнула.

– Жаль. Было бы интересно узнать ваши взгляды, какими бы инфантильными они ни оказались. Нет сомнений, они похожи на ту чушь, которую собирается написать этот репортер.

Анна умудрилась усилить ярость в своем голосе.

– Мы обе знаем: вы делаете это только ради денег. И только за одно это заслуживаете презрения!

Мадам посмотрела в иллюминатор. Таким же ярким солнечным утром много лет назад она вернулась из Индии, чтобы похоронить Элмера. Что знает это дитя о любви и страсти? Что она вообще может знать? Или тот репортер? Они – сторожевые псы общества, которое никогда не понимало, где его истинные приоритеты. Мадам вновь повернулась к Анне.

– Деньги, – сказала она своим мягким голосом, – составляют лишь малую часть причины.

– Вы же не просите меня поверить в то, что причина в основном бескорыстная? – недоверчиво протянула Анна.

– Я не прошу тебя ни во что верить, глупая девчонка! – Голос Мадам неожиданно стал резким. – Я надеялась, что смышленость, позволившая тебе обнаружить немногое из того, что мы делаем, по крайней мере заставит тебя понять, что тебе выпал редкий шанс заглянуть в новый мир. Тот мир, в котором все прошлые открытия в медицине померкнут. Ибо с тем, чего достигли мои врачи, мы скоро будем в состоянии брать под контроль любую разрушительную болезнь, даже рак, просто-напросто удаляя пораженный орган. Я уверена: настанет день, когда мы сможем дать достойным реципиентам не только новое сердце, глаза, печень или пару легких, но и мозг!

– Мозг? Это же невозможно!..

– Сейчас – да. Но лет через двадцать – кто знает? Современная наука блестяще доказывает, что нет ничего невозможного. Вся беда в том, что люди вроде тебя и твоего сующего нос не в свое дело репортера никогда не видят будущего. Он наверняка преследовал бы разрывателей могил, а между тем без них мы бы никогда не узнали те тайны, которые открыло анатомирование трупов. Так всегда бывало с первооткрывателями, особенно в сфере медицины. Итак, отвечаю на твой вопрос: да, в один прекрасный день пересадка мозга станет возможной.

Мадам говорила, и ее голос становился все громче.

– Вы сумасшедшая, просто сумасшедшая, – произнесла Анна как можно спокойнее.

Мадам снова ударила ее, на этот раз сильнее.

– Никогда не говори мне такого, глупая девчонка. Никогда.

Анна вызывающе уставилась на Мадам.

– Доктор Литтлджон говорил мне, – продолжала та, – что вы необычайно умны, правда, я пока что не вижу тому доказательств. Но именно это прежде всего вызывало у него подозрения. Было не так уж много претенденток с подобным умственным развитием на место младшей медсестры. Потому-то, разумеется, он и выбрал вас… Мы выбрали.

В кабине наступила тишина.

– Выбрали? Для чего? – в конце концов спросила Анна.

Мадам встала.

– Вы удивляете меня. Мне казалось, с вашим умом вы уже должны были догадаться. Возникла ситуация, в которой нам нужен живой донор. Доктор Литтлджон считает, что вы подходящий объект для обеспечения нового сердца. Естественно, это закончит вашу нынешнюю жизнь. Несмотря на некоторые ваши крайне глупые замечания, я уверена, вы по характеру принадлежите к индивидуалистам. Поэтому я очень рада сообщить, что ваше сердце продолжит свою жизнь в теле великого и всеми уважаемого индивидуалиста. В этом смысле и вы сами, конечно, тоже продолжите вашу жизнь.

Она помолчала, не отрывая взгляда от Анны. Нужно было обладать огромной силой воли, чтобы на ее месте сохранять самообладание. При других обстоятельствах Анна могла бы принести громадную пользу Организации.

– Этот человек… кто он? – прошептала Анна.

– Герр Фогель, глава Бундесбанка. Он сейчас в соседней кабине, отдыхает и проходит подготовку к операции, иначе я бы представила вас ему. Я хотела, чтобы вы знали все, Анна, ибо надеялась, что вы начнете понимать, чего мы пытаемся достичь.

Мадам издала еще один слабый и неестественный смешок, потом повернулась и вышла из кабины.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю