Текст книги "Охотники за человеческими органами"

Автор книги: Гордон Томас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 29 страниц)

Глава 11

Через полтора часа после того, как Мортон отошел от постели Кроуза, он катил на север, вдоль Женевского озера. Последние лучи солнца догорали на заснеженных верхушках Альп. Даже для этого времени года снега наверху было необычно много. Он вел машину с осторожностью, и не только из-за обледенелой дороги – просто он все делал осторожно, словно в прежней своей жизни только тем и занимался, что бросал вызов всем правилам. Рядом, на пассажирском сиденье, лежала папка, которую он забрал из кабинета Транга.

Еще во время полета из Франкфурта он позвонил человеку, известному в службе Хаммер под кличкой Шалтай-Болтай – из-за его фигуры, и дал ему приблизительную имитацию звуков умирающего Кроуза. Он попросил Шалтая-Болтая попытаться расшифровать их, а потом сбросил одежду священника и уснул крепким сном на одной из коек для команды позади рубки управления.

Какая-то машина обогнала его, когда он свернул с дороги вдоль озера на шоссе, которое через полмили заканчивалось перед высокими массивными железными воротами. С обеих сторон к ним примыкала и уходила в гущу деревьев высокая каменная стена со стальной проволокой наверху. За стеной ничего не было видно из-за густой листвы. От елей шел запах смолы.

Мортон нажал кнопку на приборной доске, и ворота бесшумно открылись внутрь. Он проехал немного вперед, остановился, подождал, пока они закроются за ним, и поехал дальше. На маленьком мониторе под приборной доской горел постоянный сигнал. Инфракрасные камеры, спрятанные среди деревьев, засекли машину. Если бы в салоне или под кузовом находилась бомба, они засекли бы и ее.

За поворотом расположилась школа, где раз в неделю, откладывая все другие дела, он читал лекции. Его предметом была изменяющаяся роль терроризма – нескончаемая тема. Те, кто приглашались на лекции, уже успели отличиться в СВДС,[8]8
  Специальная воздушно-десантная служба (Великобритания).


[Закрыть] частях «Дельты» или в одном из европейских подразделений быстрого реагирования. Но все равно лишь немногим удавалось получить здесь диплом. Для этого требовалось кое-что, о чем судил лишь он один, каждый раз задавая себе один и тот же вопрос: доверит ли он независимо от обстоятельств данному человеку свою собственную жизнь? Этот тест никогда не подводил.

Показалось здание главного штаба. У облицованного камнем и неприступного как крепость бывшего хранилища золота были узкие окна и внушительный вход под аркой, к которому вела широкая эспланада каменных ступенек. Мортон никогда не сомневался в том, что швейцарцы отлично знали, как понадежнее сохранить свой золотой запас. Припарковав машину, он взял папку и ступил на гравийную дорожку.

Из-за боковой части здания, в которой размещался отдел связи, появился Дэнни Нэгьер. Когда-то он потерял один глаз при установке подслушивающего устройства, но это ничуть не отразилось на его мастерстве. Он служил с Мортоном дольше, чем кто бы то ни было в службе Хаммер, побывал с ним во всех местах, где улицы не имеют названий, а смерть приходит в самых разнообразных формах. Дэнни тащил металлический ящик из-под инструментов и потирал пальцами повязку на глазу, как делал всегда, когда был чем-то доволен.

– В следующий раз, – заговорил он без всякого вступления, еще в нескольких ярдах от Мортона, – у нас будет парочка новых примочек.

– Стало быть, ты устранил дефекты? – Дэнни говорил, что на это может уйти несколько недель.

Дэнни улыбнулся.

– Двойные нагрузки всегда подстегивают мозги. Теперь у нас есть карманный сканер, который устраняет все помехи. Град, песчаные бури, десятибалльный шторм – все равно он выдаст тебе чистый звук с расстояния больше чем в полмили. А за сотню ярдов уловит вздох во время грозы, даю полную гарантию. Еще у нас будет летающая камера, не больше попугайчика. Вся штуковина покрыта защитной краской и ее трудно засечь даже с нескольких футов. Самое сложное было связать изображение со сканером. Зато теперь мы сможем видеть и слышать на операциях так, как раньше и не мечтали.

Мысли Мортона уже работали в практическом направлении.

– Пока я не представляю, где мы сможем это использовать.

– Я слышал, во Франкфурте пусто-пусто, – прищурившись, сказал Дэнни.

Мортон рассказал ему, что случилось с Кроузом, потом раскрыл папку и показал бланки из «Держим-в-Форме» и надписи, замазанные корректорской жидкостью.

– Давай я отнесу это Чепмену, – сказал Дэнни. – Если кто-то и сумеет снять эту штуку, то только он.

Джон Чепмен был экспертом школы по растворителям и подделке документов. Беря папку, Дэнни глянул в сторону школы.

– Один из русских вчера болтал про таких, как Кроуз. Он ручается, что через пять лет все они вымрут, как динозавры, и их заменят короли уголовного мира из Москвы.

– Как вообще дела у наших русских? – спросил Мортон.

Это был вполне очевидный поворот в сотрудничестве между Россией и Западом по вопросам безопасности. Русских готовили на инструкторов для их новой службы безопасности, заменившей КГБ.

– Довольно сносно. Но пока не владеют всеми техническими навыками. Это займет еще годик-другой. – Дэнни покрепче ухватил свой ящик. – Сегодня утром заходил Уолтер, говорил с инструкторами. Он, кажется, все носится со своей идеей, что если они слегка занизят стандарты, у нас увеличится пропускная способность. – Дэнни произнес это тем особым тоном, каким военные докладывают о поведении штатских.

– В тот день, когда мы начнем урезать хоть что-то, им придется принять мою отставку. – Холодность тона Мортона внушала большую угрозу, чем если бы он вспылил. – Где Уолтер?

– Поехал в Брюссель на семинар по компьютерам, который устраивает Европейское сообщество. Он, как и все новообращенные, стал чем-то вроде апостола Ай-Би-Эм и Макинтошей. Но собирается прикатить в Стокгольм, когда Иосиф будет получать своего Нобеля. Уолтер не упустит случая покрасоваться в лучах чьей-то славы!

– Я поговорю там с ним, – буркнул Мортон. – Ты же пока напомни всем в школе, что если им даже придется до минимума сократить прием, это все равно лучше, чем если кто-нибудь провалится на задании.

Мортон прошел в главный корпус. За дверью открывался холл с мраморным полом размером с небольшой бальный зал, ведущий к великолепной лестнице с балюстрадами из красного дерева. Это все, что Мортон оставил от прежнего убранства. Когда он прикрыл за собой дверь, группа стрелков в черных комбинезонах, черных беретах и высоких сапогах с резиновыми подошвами вынырнула из подвала, огромный холл наполнился эхом их шагов. С ними шли Шон Карбери и Джонни Куирк. На обоих были хлопчатобумажные куртки, какие любили носить все начальники отделов. Оба ирландца были коренастыми, мускулистыми парнями в расцвете лет.

Карбери раньше представлял свою страну в Организации Объединенных Наций; тогда немногие знали, что его искусство дипломата не уступает умению обращаться с оружием. Куирк был одним из лучших признанных умов в Дублинской Заставе, пока не ушел в преждевременную отставку, чтобы посвятить жизнь своей первой любви: изобретательству. Мортон наткнулся на него на торговой ярмарке, где тот искал спонсоров. Проведя полдня за разговором о серьезных деньгах, Куирк согласился, что работа в технической службе – единственный способ для него удовлетворить свою страсть. В тот день, когда Карбери стал руководить тайными операциями, Куирк взял на себя контроль за группой собранных с бору по сосенке ученых.

– Ты очень вовремя, Дэвид, – окликнул его через весь холл Карбери. – Мы как раз идем поглядеть, разобрались пьянчужки Джонни с тем оружием, которым был убит Стамп, или нет.

Куирк в одной руке нес парусиновую сумку, а в другой – жестяную коробку. Он ухмыльнулся Мортону.

– Пошли посмотрим. Даже если нет, это поможет тебе убедить Битбурга на следующем обсуждении бюджета, что мы вовсе не швыряем деньги на ветер.

Карбери закатил глаза.

– Он уже приставал ко мне раньше – хотел урезать рацион пайков жизнеобеспечения до учебных норм во время практических занятий. Я сказал ему, что не цветы на лужайке выращиваю.

Тон их разговора был обычным для профессионалов, обменивающихся своими профессиональными жалобами. Уолтер всегда пристает с такими вещами, когда наступает время утверждения бюджета.

Все вместе они спустились по каменным ступенькам в подвальные помещения и прошли мимо камер с табличками «Архив» и «Личные дела». За ними находилась бывшая плавильня, которую из арены кошачьих драк превратили в полигон для испытания рекрутов. Короткий коридор вел к двери, на которой красовалась корявая надпись: «Место Майка». Битбург протестовал против убого оформленной таблички. Мортон напоминал ему, что Майка нанимали не за его способности в чистописании.

Пещера, где дерзали новобранцы, была размером с футбольное поле, ее обустраивали лучшие голливудские дизайнеры. Они считали, что их нанял европейский продюсер – Дэнни прекрасно справился с этой ролью. По их макетам и рисункам, которые он привез из Лос-Анджелеса, и было воссоздано уникальное пространство: улица городского квартала с церквушкой, магазинчиками и школой; городские трущобы; кусочек джунглей. У одной из стен высилась вполне реалистичная скала с понатыканными крюками и альпинистскими веревками. На противоположной стене был изображен фасад здания с обгоревшими окнами. С панели в контрольной кабине можно было воспроизвести точное подобие песчаной бури, метели, наводнения, шума водопада или уличной пробки. Раз в полгода весь оперативный состав спускался сюда оттачивать свое мастерство под зорким наблюдением Майка.

Из контрольной кабины вынырнула фигура в защитном комбинезоне – это и был Майк.

– Привет, босс, не ждал вас здесь. У вас же еще месяц до тренировки.

Мортон приветственно махнул рукой.

– Я проездом, Майк.

Он разыскал Майка в самом конце войны в Заливе. Когда республиканские гвардейцы Саддама окружили Майка, тот положил целый их взвод, прежде чем смыться на их же танке. Группа состояла отнюдь не из коротышек, но Майк все равно возвышался над всеми, кроме Мортона.

Майк повернулся к Карбери.

– Так что вам нужно? – спросил он.

– Поработать, – жизнерадостно ответил Карбери.

Майк сморщил нос, но вид у него был довольный.

– Нам нужно проверить это в самых крутых условиях, – добавил Куирк, доставая из своей сумки разнообразное оружие: пистолеты, духовые трубки, дротиковые ружья. Он повернулся к Мортону. – Стамп мог быть убит из любого из них.

Раздав оружие кое-кому из своих стрелков, Куирк открыл жестяную коробку, вытащил какой-то предмет размером с дробинку и, зажав его двумя пальцами, показал Мортону:

– Мы сделали капсулки из смеси смолы и масла, которая растворяется с той же скоростью, что настоящая. Работать без настоящей капсулы было потруднее, чем обычно.

– Что-то не припомню, чтобы тебя это раньше смущало, Джонни, – улыбаясь, вставил Карбери.

– Ты сейчас смотри хорошенько, Шон. В один прекрасный день мы соорудим такое, что оставит тебя без работы!

– Джентльмены, если вы готовы, давайте начинайте свою пьесу, – сказал Майк. Колкие шутки были не по его части.

Куирк быстро раздал дробинки и объяснил стрелкам, как пользоваться оружием:

– Помните, все стволы работают на сжатом воздухе. Прежде чем стрелять, нужно подойти на близкое расстояние.

Мортон повернулся к парню с пистолетом-трубкой.

– Я бы хотел попробовать этот.

Стрелок вручил ему ствол и присоединился к тем, кто изображал из себя мишени.

– Правила обычные, – обратился к ним Майк. – Одно попадание – и вы выбываете. Возвращаетесь сразу сюда. – Когда они направились к разным декорациям, Майк повернулся к Мортону: – Чему отдадите предпочтение, босс?

– Я возьму джунгли, – сказал Мортон.

Майк кивнул и пошел назад к контрольной кабине в сопровождении Куирка и Карбери, а Мортон двинулся с остальными стрелками к декорациям.

Войдя в джунгли, Мортон сразу почувствовал, как тяжелая влажность начала пропитывать все вокруг. Давным-давно он выучил законы подобных мест. Они были просты – нужно полностью полагаться на собственные силы, потому что здесь выявляется самая суть того, что ты собой представляешь. В одной руке он держал трубку, в другой – дробинку. Ноги легко двигались по земле. Время от времени он останавливался и прислушивался к шорохам. Они с Майком провели много часов, выбирая подходящие звуковые пленки для проигрывания через скрытые динамики. Теперь же, углубившись в сырые и мрачные декорации, он забыл, что звуки шли из динамиков, а запах гнили распространялся с помощью аэрозоля. Он забыл обо всем.

Парень, служивший его мишенью, работал отлично, он не выдал себя ни одним неосторожным шагом. Сверху донесся крик обезьян. Мортон посмотрел туда – листья не шевелились. Уголком глаза он заметил впереди и чуть справа какое-то движение.

Согнувшись пополам, Мортон поразительно быстро и бесшумно побежал к тому месту, где видел мишень, но человек пропал. Он двинулся дальше, время от времени останавливаясь и прислушиваясь. Почва здесь была влажной. Он остановился. Никаких следов ног. Мортон отступил назад, и тут увидел его, на этот раз слева. Человек исчезал в одном из кроличьих садков, каких было полно в джунглях, двигаясь быстро, как заяц. Мортон ринулся вперед, чтобы перехватить его, когда он вынырнет с другой стороны. Присев на корточки, он укрылся за пнем, прижав трубку к губам, готовый вставить дробинку. Мишени нигде не было – должно быть, он улизнул по какому-нибудь боковому проходу в садке. Мортон поднялся на ноги и снова принялся за поиски.

Вдруг он заметил мишень – человек стоял лицом к нему, всего в нескольких ярдах. Быстрым движением Мортон приставил трубку к губам, вставил дробинку и дунул. Дробинка разорвалась у шеи мужчины.

– Не повезло, сэр, – раздался голос за его спиной.

Мортон круто развернулся и понял, что выстрелил в одно из хитро установленных Майком зеркал.

Вдвоем они вышли из декорации.

Следующий час Мортон провел в полной изоляции в сферической камере, которая была устроена в комнате, примыкавшей к «Месту Майка». Сделанная из стали, она напоминала гигантский мяч для гольфа. Ее форма была тщательно разработана японскими изобретателями: они хотели напомнить своим покупателям – птицам самого высокого полета в мире бизнеса, – что в шаре восстанавливаются и физические, и духовные силы. Поначалу Мортон скептически относился к подобным обещаниям, но после первых же испытаний понял все преимущества шара.

Раздевшись догола в раздевалке, примыкающей к шару, он принял душ и все еще мокрый вошел в тамбур перед круглой дверцей. Закрыв за собой дверцу, он улегся на кровать, натянул на себя прикрепленные к ней ремни, надел шлем с наушниками и немедленно погрузился в полную тьму и тишину. Он почувствовал, как кровать мягко вздрагивает, погружаясь в бак с водой. Температура воды тщательно контролировалась, чтобы оставаться все время приятной, в нее добавили не менее дюжины разных солей для плавучести.

Подвешенный на ремнях, он дрейфовал где-то между забвением и вечностью. Постепенно мозг опустошался, пока не достиг той стадии, когда он ощутил, что неспособен ни на одну серьезную мысль. Потом так же постепенно он вновь начал думать. И пока он плавал, разные возможности стали намного яснее, и он примирился с мыслью, что к вещам, которые не должны происходить на самом деле, нужно относиться как к реальным. А потом снова принялся думать о Густаве Ромере.

Глава 12

Когда доктор Маркус Грубер, главный врач частной клиники, постучался и вошел в палату Дитера Фогеля, банкир опустил диктофон, даже не подумав скрыть раздражение. Покрывало кровати было завалено использованной бумагой для факса, а телевизионный экран в углу настроен на закрытый внутренний канал Бундесбанка. Рядом с медицинским оборудованием на каталке возле кровати стояли факс и многоканальный телефон.

– Я вижу, вы не отрываетесь от дел, герр Фогель.

Доктор Грубер был плотным мужчиной средних лет, хотя определить его возраст было трудно, поскольку все связанное с ним носило характер хорошо скрываемого секрета. Даже когда он говорил, ни одно слово не выделялось ударением.

– Единственное, чего вам не хватает, это вашей секретарши, – добавил он.

– Она приходит два раза в день, чтобы забрать пленки, – бодро произнес Фогель. – И, я надеюсь, вы пришли сообщить, когда я смогу уйти отсюда.

Доктор Грубер не обратил на завуалированную просьбу никакого внимания.

– Как вы себя чувствуете?

– Отлично. Отдых пошел мне на пользу. Но я уверен, приступ был вовсе не таким серьезным, как мы все полагали.

– Как сердечный приступ – да.

– Так когда же я выписываюсь? Здесь я нахожусь в некоторой изоляции, между тем многое из происходящего требует моего личного участия.

Фрау Зауэрман говорила, что никаких звонков по его личной электронной почте не поступало, это внушало беспокойство. Кранский обещал доложить к этому времени, хотя, может быть, он ждет, когда Фогель выйдет из больницы?

– Разумеется, скорее всего, так и есть, – пробормотал доктор Грубер и взглянул на монитор, следящий за сердцем, как бы предлагая подумать о другом. – Я вижу, газеты гадают о ваших следующих действиях на финансовых рынках.

Фогель сумел взять верный беззаботный тон:

– Вы слышали историю про безногого, который пытался учить других бегать? – спросил он – Бедняга знал теорию, но не мог применить ее на практике. Вот так и со средствами информации – одни разговоры и никаких фактов. Всезнайки на костылях.

– Всезнайки и костыли. Мне это нравится! – Доктор Грубер прислонился к стене и скрестил руки на груди. – Всезнайки и костыли. Мне это очень нравится.

– А вам нравится то, что вы видите на мониторе? – спросил Фогель, стараясь, чтобы вопрос прозвучал небрежно.

Доктор Грубер позволил своим темным глазам остановиться на пациенте. Голос канцлера был настойчив: Скажите ему правду. Он решит, что нужно делать – для себя и для страны. Политический подход. Но подтекст совершенно ясен; стоит лишь прочесть финансовые странички газет, чтобы понять это. Валютная стабильность Германии – теперь, когда страна наконец выскочила из спада – осторожно подходит к тому, чтобы снова стать финансовой мощью не только Западной Европы, но и Восточной и даже за ее пределами. И очень многое будет зависеть от решений, принятых его нетерпеливым и важным пациентом. Лучшего времени и впрямь не найти.

– Что сказал вам американский кардиолог на самолете? – спросил доктор Грубер, подходя к постели пациента.

Фогель нахмурился.

– Кажется, он больше привык иметь дело с детьми. Вы же знаете этих американцев.

Грубер не стал ни подтверждать, ни отрицать, что знает.

– Он что-нибудь говорил вам относительно продолжительности вашей жизни?

Фогель нахмурился еще сильнее.

– Он сказал, что мне не о чем беспокоиться. А насчет продолжительности моей жизни… Нет, об этом ничего не говорил. Почему вы спрашиваете?

В каждом подобном случае настает момент, когда нужно произнести главную речь. И доктор Грубер всегда умел сделать так, чтобы одна и та же речь каждый раз казалась экспромтом.

– Все мы смертны, герр Фогель. Но некоторые из нас ближе к смерти, чем остальные. Обычно мы до самого последнего момента не знаем этого. А порой не знаем даже в последний момент. И, ничего не подозревая, умираем во сне. Те, кому повезет больше, умирают в страстных объятиях. Самым везучим дается предостережение. Вы, герр Фогель, один из самых везучих.

– К чему это вы клоните? – спросил Фогель с напускной дерзостью.

Доктор Грубер ответил ему улыбкой, ясно говорящей, что он не видит необходимости в таком вопросе.

– Вам нужно новое сердце, герр Фогель.

Главные слова произнесены, теперь режиссер призывает оратора к молчанию. Он наблюдал, как Фогель уходит в себя, глаза его мутнеют и теряют всякое выражение.

Фогель закрыл глаза и снова очутился в той комнате на Вильгельмштрассе в Восточном Берлине, в сером безликом здании, где располагался отдел внутренней безопасности Штази. Было уже далеко за полдень, когда его провели в кабинет шефа. Он был раздосадован тем, что его вызвали сюда, вынудив отменить встречу с поляками, и так прямо это и высказал. Шеф успокоил его, заверив, что дело не займет много времени – нужно только просмотреть один фильм. Служащий задернул занавески и включил видео.

Мгновение спустя, когда до него дошло, что́ он смотрит, он уже сидел, закрыв лицо ладонями, и что-то бормотал сквозь пальцы, пытаясь как-то оправдаться. Шеф наклонился к нему и, положив руку на плечо, заставил замолчать.

– Просто смотрите на экран, Фогель.

И он так и сделал, смотря кадр за кадром, где растущее беспокойство в глазах маленькой девочки превращалось в панический ужас, когда он выходил из-за камеры и сначала насиловал ее, а потом небрежно тянулся за подушкой и душил до смерти.

Когда фильм кончился, шеф торопливо и равнодушно пожал плечами.

– Как я понимаю, она была цыганкой. Болгарка. Еще были русские, чешки, хорватки, польки – да-да, даже русский ребенок. Бог знает, как вам удалось привезти ее из Москвы. У нас есть все видеозаписи. Можете просмотреть их, если хотите, но они почти одинаковые. Хотя, я уверен, вы и сами это знаете.

– Чего вы хотите?

– Давайте постараемся взглянуть на это более разумно. Мы вовсе не желаем только получать и ничего не давать вам взамен. Давайте рассматривать это как партнерство… – И шеф хищно улыбнулся.

По указке шефа он дистанцировался от официальной политики Министерства финансов, чтобы стать таким банкиром, которому доверяли бы и на западе, и в Москве. Многое из того, что он узнал, удивило его; обо всем он докладывал шефу. Взамен тот снабжал Фогеля детьми.

Фогель раскрыл глаза, чувствуя охватывающий его панический страх, совсем как в последние месяцы режима, перед тем как во всем признаться Кранскому. Русский обещал навести справки, и когда они встретились в следующий раз, успокоил его: Штази уничтожила пленки. Каким же ослом он был, поверив в это! Кто-то из прошлого собирался шантажировать его, угрожая разрушить все, чего он достиг в своей новой жизни. Это не мог быть шеф Штази. Он был мертв. Но кто?

Не знать, сумел ли Кранский выяснить это – и чего они потребуют за возврат пленок – было почти так же страшно, как не понимать, к чему клонит Грубер.

– Что вы хотите этим сказать – новое сердце? – в конце концов спросил Фогель.

– Я говорю о пересадке, – мягко ответил доктор Грубер.

Фогель уставился на него с отвисшей челюстью, совершенно сбитый с толку. Он что, оглох? Спятил? О чем это болтает Грубер? Пересадка? Сколько времени нужно новому сердцу, чтобы прижиться? Он может застрять на несколько недель. Может быть, даже месяцев! И что тогда делать с Кранским? Что будет с негативами? Со всем его будущим?

– Вы уверены, что это необходимо? – спросил он.

Доктор Грубер взял с постели один из факсов и посмотрел на колонки цифр. Пересчет миллиардов немецких марок в десятки миллиардов русских рублей.

– Могу я начертить здесь? – Голос его звучал примирительно. Сначала плохие новости, потом – хорошие.

– Да. – У Финкеля есть копия счета перевода в Москву.

Положив листок на историю болезни, доктор Грубер принялся набрасывать рисунок. Закончив, он объяснил некоторые детали небрежного наброска сердца.

– Главные артерии, ведущие к вашему сердцу, забились осадками кровяного потока. Сигаретным дымом, алкоголем, всей той жирной пищей, которую вы так любите…

– Американец уже говорил мне все это! – грубо оборвал Фогель.

Доктор Грубер сделал вид, что не расслышал.

– Приток крови к вашему сердцу очень слаб. Но дело не только в артериях. Сама сердечная мышца уже изношена. Ваш случай просто классический для трансплантации.

– Я хотел бы выслушать не только ваше мнение, – сказал Фогель.

Доктор Грубер и глазом не моргнул.

– У меня уже есть два других. Профессора Лэтхема в Лондоне и доктора Морелла в Нью-Йорке. В нашей области они – лучшие. Я отправил им по факсу компьютерное изображение вашего сердца. Они согласны с моим диагнозом.

– И ваш прогноз?

Доктор Грубер окинул своего пациента профессиональным взглядом. Фогель выглядел как книжный червь, заботящийся о своем теле.

– Вы еще молоды и, если не считать сердца, в хорошем физическом состоянии. Обычно я даю года четыре, может быть, пять, но в вашем случае могу быть более оптимистичным. Думаю, с новым сердцем вы вполне можете рассчитывать по крайней мере лет на десять, а может, и больше.

С глаз Фогеля спала пелена.

– Очень хорошо. Как скоро вы можете сделать эту пересадку?

Доктор взглянул на Фогеля: да, этот сделан из стали. Никакого страха, никаких эмоций, сразу принял решение.

– В идеале прямо сейчас. Но нам, вероятно, потребуется месяц, чтобы найти сердце для замены. И в лучшие времена доноров всегда не хватает. Никто точно не знает причины, но за последний год это стало обычным делом в Европе. Количество обладателей донорской карточки сократилось. А родственники не желают давать разрешение на удаление органов у усопших близких. Старые предрассудки живучи.

– Посвятите меня в детали, доктор. Где я могу достать сердце? Деньги – не проблема. Банк заплатит.

Врач мрачно кивнул.

– Меня уже поставили в известность. Но вопрос не в деньгах – дело лишь в подходящем сердце. Я уже дал знать всем донорским организациям в Европе и Британии.

– А как насчет других мест?

– Мы ищем и там тоже. Но нехватка ощущается везде. Постарайтесь набраться терпения. У нас мало времени.

Фогель издал слабый безрадостный смешок.

– И вы хотите, чтобы я провел его здесь? Валяясь в постели, пока вы с вашей командой будете ждать телефонного звонка? Так?

Прежде чем ответить, доктор Грубер смял листок со своим наброском и положил на место историю болезни.

– В идеале, конечно, будет лучше, если вы останетесь здесь, герр Фогель. Но, как мне уже сказал канцлер и как вы сами продемонстрировали, вы – не обычный пациент.

– Ну и? – Фогель смотрел на него, как хищник, готовый к атаке.

– В вашем случае я бы сделал такое клиническое заключение: риск будет одинаков и в том случае, если останетесь здесь, и если вы будете продолжать вести свой обычный образ жизни, ожидая нового сердца. Я считаю, что вы один из тех редких людей, которым последний вариант на самом деле идет на пользу.

Хищный огонек потух в глазах Фогеля. Уголки губ доктора Грубера тронула тень улыбки.

– Я предлагаю следующее. Мы прилагаем все усилия к тому, чтобы найти для вас сердце. Вы тем временем можете выписаться и приступить к своим обязанностям. Естественно, я буду постоянно держать вас в курсе наших поисков.

Фогель потянулся к листку бумаги для факса, быстро написал на нем что-то и протянул Груберу.

– Вот номер телефона, по которому вы всегда можете связаться со мной в любое время суток.

Доктор Грубер сунул листок в карман длинного белого халата.

– Когда я могу уехать? – требовательно спросил Фогель.

– Ваш шофер ждет вас внизу, – произнес Грубер все таким же ровным голосом.

Он вышел из комнаты, чтобы сделать первый из двух важных телефонных звонков. После хороших новостей для Дитера Фогеля опять наступит черед плохих. Но в конце концов он ведь всего лишь обычный смертный – ничего больше.