Текст книги "Охотники за человеческими органами"

Автор книги: Гордон Томас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 29 страниц)

Глава 10

Хотя было всего около десяти вечера, ресторан оказался в их полном распоряжении – Мадам уже забыла, как рано шведы ужинают. Секунду назад пара, сидевшая на другом конце зала, тихо, как молящиеся в церкви, поднялась из-за своего освещенного свечами столика.

– Мне нужно больше чем полчаса с доктором Крамером, – сказала она, вытирая рот салфеткой.

– Это просто невозможно, Мадам, – вздохнул граф Олаф Линдман. – Даже будучи директором Нобелевского фонда, я все равно связан расписанием. Без него церемонии присуждения премий превратятся в хаос. И так уже с каждым годом ими все труднее управлять.

Он видел, как метрдотель, выглядывающий из-за двери в служебное помещение, улыбается бесстрастной ресторанной улыбкой: ему уже скормили хорошие чаевые за лучшую кабинку в лучшем месте зала. Когда Олаф в первый раз ужинал здесь с Мадам, точно такие же чаевые обеспечили этот же столик.

Он протянул костлявую руку к кофейнику, который оставил официант.

– Еще кофе?

Она покачала головой.

– Но я выкурю сигару.

Он достал из внутреннего кармана маленький серебряный портсигар, вытащил тонкую кубинскую сигару, зажег ее кончик, а потом передал ей, одновременно быстрым движением головы остановив приближающегося официанта – не хотелось отказывать себе в этом удовольствии. Молча он наблюдал, как она курит.

Это был первый из их личных ритуалов, которому она научила его. Другой заключался в том, чтобы обращаться к ней, называя ее только Мадам. Он ухитрялся придавать этому слову особую ласку. Встреча с ней была похожа на чудесную пору бабьего лета – и хотя оно запоздало, в конце концов все же пришло. Тогда ему казалось, что он уже ничего не ждет от жизни, храня верность памяти Илзы. Прошло десять лет со дня смерти его жены, когда он встретил Мадам и сказал себе, что это начало нового рассвета – со своим особым звучанием и цветом чистой радости. Он понимал, что до сих пор был неизлечимым романтиком и даже на шестидесятом году жизни все еще готов ждать, когда Мадам примет его предложение руки и сердца. Он надеялся на это, как надеемся мы все, когда любим. С тех пор от нее не было почти никаких известий; подарки на дни рождения и на Рождество – только и всего. Тем большую радость доставил ее звонок из Малибу, пусть даже ей, как обычно, что-то понадобилось от него. Совсем небольшая плата за вечер, проведенный с нею. Она была явно разочарована, не получив побольше времени для беседы с доктором Крамером.

– Я скучал по вам, – сказал он, закрывая портсигар и кладя его обратно в карман.

– Я тоже скучала. – Она смотрела, как официант улыбается той особой улыбкой, которая, как обычно надеются все слуги, оставит их лица в забывчивой памяти клиентов. Она взглянула прямо ему в глаза. – Скажите мне правду, Олаф, вы в самом деле пытались? Я имею в виду, действительно как следует?

– Даю слово.

– И вы хотите сказать, я никак не смогу подольше поговорить с доктором Крамером?

– Мне очень жаль, но это так, – вздохнул он.

Мадам дернула плечом. Нетерпение? Смирение? Он не смог определить. Слишком многого в ней не знал. И очень многое хотел бы понять.

Мадам продолжала изучающе разглядывать его. Он вел себя как старик, мечтающий о наступлении нового дня, чтобы просто прожить его. От одной мысли о том, чтобы делить с ним постель, ее начинало тошнить. Это изможденное тело с отвислым брюшком и мертвенно-белой кожей вызывало у нее отвращение. А по утрам придется терпеть прикосновение его небритого подбородка, если ему вздумается запечатлеть первый утренний поцелуй на ее губах. Она не только почувствует его колючую щетину, но ощутит его несвежее дыхание, увидит эти глаза в красных прожилках, уставленные на нее, и его волосы, не тщательно причесанные, как сейчас, а серые и всклокоченные. На мгновение ей захотелось закрыть глаза и уши, чтобы не смотреть на него и не слышать этот робкий дрожащий голос. Но она давным-давно научилась скрывать свои чувства.

Мадам коснулась его руки.

– Олаф, дорогой, вы уверены, что никак не можете изменить расписание? Мне так нужно, чтобы вы сделали это для меня! – Ей нелегко было играть роль женщины, которой нужна помощь.

Он снова вздохнул.

– Мне жаль, но не могу.

Ее глаза не отрывались от него. При свете свечи было трудно понять, о чем она думает. Она выглядела точно так же, как в то время, когда он сделал ей предложение. Это произошло после смерти Крэйтона, когда он рассудил, что уже прошло достаточно времени и она справилась со своим горем. И тогда, так же, как сейчас, он молча сидел за столом напротив нее и чувствовал себя неуверенным школьником.

– Разумеется, я разочарована, Олаф, – сказала она после долгой паузы. – И даже удивлена. Мне казалось, я что-нибудь да значу для вас, чтобы сделать для меня хотя бы такую малость. Очевидно, это не так.

– Нет, нет. Вы очень много значите для меня. Очень, очень много. Пожалуйста, поверьте мне!

– Когда вы так говорите, я хочу верить.

– Все, что угодно, Мадам, я сделаю, и сделаю с удовольствием. Но изменить нобелевский график невозможно. Даже Его Величеству это не по силам! – Он слабо улыбнулся. – Даже самому Господу Богу.

Он замолчал, понимая, что она сейчас произнесет свой приговор.

– Прекрасно, Олаф. Не можете, значит, не можете. Решение принимать вам, и вы его приняли. Я разочарована – и в немалой степени – потому что столкнулась с такой вашей чертой, которой совершенно в вас не подозревала. Мне не нравится упрямство в ком бы то ни было, но особенно в мужчине. Это не свидетельствует о широте души. И я этого не люблю.

– Мадам, пожалуйста! – взмолился он. – Вы же знаете, я сделал бы для вас все, что от меня зависит. Но это не в моей власти.

Она выпрямилась и, казалось, выбросила весь разговор из головы. Затушила остаток сигары и оттолкнула пепельницу на край алой скатерти.

– Я надеюсь, вы сумели позаботиться о том, чтобы Нилс сказал ей? Уж это по крайней мере никак не повлияет на ваш график.

– Да-да, конечно! – Он кивнул, желая загладить свою вину. – Я велел ему сделать все точно так, как вы просили. Миссис Крэйтон сейчас уже знает, что у вас будет личная встреча с доктором Крамером.

Он заметил, как что-то промелькнуло в глазах Мадам и тут же исчезло, и прежде чем она заговорила, пожалел, что выбрал такое выражение.

– Я уже говорила вам, Олаф, что не люблю, когда вы так называете ее. – Это было произнесено так, словно он коснулся их общей боли.

– Пожалуйста, простите меня за бестактность. – Он на мгновение просто забыл, как глубоко эти женщины ненавидели друг друга. Присутствие их обеих на нобелевской церемонии потребует чрезвычайной осторожности.

У Мадам была особая холодная улыбка на случай прощения.

– Все в порядке. Доктор Крамер спрашивал, зачем я хочу встретиться с ним?

– Нет. Но он был очень рад возможности повидаться с вами. – Она никак не могла знать, что он даже не поставил доктора Крамера в известность о назначенной встрече, а просто вписал эти полчаса в свой и без того переполненный список.

– Как он себя чувствует? – Она заметила облегчение на его лице. Олаф был истинным шведом, всегда готовым искать безопасную почву в разговоре и разыгрывать покорного слугу.

– Отлично. Он, конечно, с нетерпением предвкушает церемонию.

Теперь она одарила его улыбкой другого сорта.

– Разумеется. Как и я. – Она взглянула на продолговатые часы возле кабинки кассира. – Уже поздно. У меня был трудный день. И мне нужно еще поработать.

– Не знаю, как вам удается работать во время путешествий. Следить за всеми компаниями, благотворительными организациями. Это просто… ну, просто чудесно, как вы справляетесь со всем.

– Такая у меня работа. – Это было все, что она когда-либо говорила ему о том, чем занимается.

К ним приближался метрдотель. Еще кофе? Ликер? Она покачала головой и посмотрела через стол на своего собеседника.

– Спасибо за чудесный ужин, Олаф! – Самая убедительная ложь всегда говорится прямо в глаза. Мадам отодвинула стул и они вышли из ресторана.

На улице ждала его машина с шофером. Она уселась на заднем сиденье поодаль от него и безмятежно смотрела в окно, пока они мчались по пустынным улицам Старого города. Не говоря ни слова, она держала его на расстоянии вытянутой руки. Когда машина остановилась возле ее дома, она целомудренно чмокнула его в щеку, прежде чем быстро захлопнуть за собой дверцу. Он провожал ее взглядом, когда она шла по тротуару. Ее движения были полны животного магнетизма, и он снова ощутил жуткое болезненное одиночество. Он пошел бы на все, чтоб сделать Мадам частью своей жизни.

У дверей дома, принадлежавшего Организации, она обернулась и взглянула на машину – его лицо было плотно прижато к оконному столу. Старый неуклюжий дурак, со всеми своими болячками.

Она махнула рукой и открыла дверь ключом. Пряча его обратно в сумочку, она дотронулась до послания о взрыве бомбы в Вашингтоне. Еще перед ужином она сделала несколько телефонных звонков по этому поводу из маленькой совершенно изолированной комнаты связи в подвале здания. Сейчас пришло время сделать еще один.

Выйдя из боковой двери австралийского посольства, Джозеф Баттерфилд, третий секретарь, резко ускорил шаг, проходя мимо скучающего патрульного, которого полицейский департамент Вашингтона приставил для охраны.

Джо бежал легко, экономно расходуя энергию на каждое движение, едва отрывая ноги от тротуара. На нем были выцветшие шорты, рубашка и пара крепких грубых ботинок, какие нужны в горах. Через несколько дней он вылетит в Сиэтл и на целую неделю забросит всю эту рутину за письменным столом. Раньше он не представлял себе, какой скучной может оказаться младшая дипломатическая должность в американской столице.

Жизнь помимо работы была немногим лучше. Пока все утверждения, которые он слышал о Вашингтоне, оказывались сильно преувеличенными. Никто не обременял его приглашениями на вечеринки. Несколько ленчей и ужинов, которые он устраивал, были чисто деловыми. Женщины, несмотря на все россказни о них, отнюдь не спешили расстилаться перед ним. Инструкторша в «Держим-в-Форме», которой он попытался назначить свидание, ответила, что как-нибудь в другой раз, хотя одобрительно отметила, что он сложен как бегун: сильные мышцы ног и бедер, и вообще ни капли жира.

После истории с бомбой посол запретил посещение клуба всему персоналу, и ему пришлось позвонить и отменить свой сеанс. Вместо того, чтобы сказать инструкторше правду – что посол никак не может забыть о событиях в Бейруте, – он в качестве извинения сослался на свой грядущий отпуск. Она спросила, куда он собирается, и он, стараясь продлить разговор, рассказал о своих намерениях со всеми подробностями, а закончил вопросом, не желает ли она присоединиться к нему. Она рассмеялась и сказала, что, быть может, в следующий раз.

Струйки пота начали стекать по его спине, груди и со лба – прямо в глаза, вызывая жжение. Он стер их тыльной стороной ладони и посмотрел на солнце. Полдень: отличное время для бега. Мало народу на улицах, никто не сбивает с ритма.

Через несколько кварталов стайка ребятишек припустила за ним, высоко задирая колени – явно передразнивая. Он глянул на них через плечо и ухмыльнулся. В одинокой фигуре бегущего всегда есть нечто такое, что провоцирует насмешку. Может быть, оттого, что его ритмичные подпрыгивания наносят рябь на дневной узор жизни тех, мимо кого он пробегает? Или просто любой бегун напрашивается на вызов? Может быть, в один прекрасный день эти ребятишки поймут, что каждый бегун самоутверждается каждым своим шагом. Я бегу – вот что отличает меня от всех вас.

Ритм бега становится устойчивее по мере того, как его мышцы, заскучавшие от утренних часов, проведенных за столом, начинают поглощать кислород из усилившегося потока крови в теле. Он слегка прибавил скорость, слыша, как пыхтение ребятишек позади слабеет. Почти не замедляя бега, он пересек перекресток, с привычной легкостью лавируя среди потока машин. После таких упражнений горы станут истинным наслаждением.

Дело чести для каждого нового госсекретаря в Госдепартаменте Соединенных Штатов выбрать местечко на глобусе, где он сможет оставить свою персональную отметину в американской иностранной политике. Для Генри Киссинджера это был Китай. Александр Хэйг выбрал Ближний Восток, Каспер Уайнбергер – Европу. Новоназначенный Уоллес Армстронг остановился на Центральной Америке.

Отчасти причина заключалась в том, что его отец, будучи госсекретарем, пытался распространить американское влияние в этом регионе и потерпел неудачу. Пришедшие ему на смену недалеко продвинулись. Неудача каждого из них была сопряжена с Никарагуа – как тогда, так и теперь самой слаборазвитой республикой в Центральной Америке: стержневое расположение на перешейке и при этом центр политической нестабильности в регионе.

Госсекретарь Армстронг верил, что знает решение этой проблемы, и был готов предъявить его. Он взглянул через стол на своего помощника, которого вызвал, просидев целое утро в сосредоточенных размышлениях. Тот сидел наготове с открытым блокнотом. Госсекретарь прочистил горло и заговорил:

– Записка президенту. Копии – министру обороны, председателю Объединенного комитета начальников штабов, директору ЦРУ. Распространить обычным Списком приверженцев.

Он сделал паузу. Раньше, до вселения в этот кабинет, он и не подозревал о существования такого списка, теперь же использовал его самый закрытый и секретный статус как способ связаться с ключевыми фигурами в администрации, зная наверняка, что его сообщение дойдет без каких-либо искажений.

– Никарагуа остается нашей самой серьезной проблемой в регионе. Последствия войны контрас, которая превратилась в фатальную навязчивую идею при президенте Рейгане, ощущаются до сих пор. Нам не доверяют, уже не говоря о том, что не любят, поскольку администрация Рейгана поддерживала не ту сторону – контрас. В Никарагуа существуют опасения, что мы повторим ту же ошибку в следующий раз. Исходя из этого, я предлагаю радикально иной подход. Мы продемонстрируем политику полного невмешательства в дела Никарагуа – на виду у всех. Внешнее наблюдение за этой страной, как наземное, так и со спутников, свертывается немедленно. ЦРУ сокращает свое присутствие в Никарагуа до абсолютного минимума, никакие новые операции там не проводятся, а все текущие – сворачиваются.

Он попросил помощника прочесть вслух то, что надиктовал, а потом продолжил:

– В то же время под государственным управлением Казначейство начнет готовить финансовую программу, которая обеспечит Никарагуа достаточными средствами, чтобы страна стала абсолютно независимой. За короткий период мы сделаем все возможное, чтобы Никарагуа и наша страна оказались в одной упряжке. Я совершенно убежден, что в результате мы увидим изменение всего состояния данного региона.

Темнота спустилась как обычно быстро, а доктор Ромер все еще сидел перед монитором связи в финском коттедже. При свете экрана было видно, что комната красиво обставлена; книги в кожаных переплетах на стеллажах вдоль стен и письменный стол восемнадцатого века в центре красноречиво говорили об убежище одинокого человека. Ни одна деталь в ней не содержала ни малейшего намека на прошлое доктора Ромера.

Когда Мадам сделала паузу, чтобы отпить глоток воды из стакана, он посмотрел в окно на огни клиники. Стеклянные крыши операционных мерцали зеленоватым светом: хирурги опять работали допоздна. Секунду назад включился аварийный генератор, чтобы поддержать энергоснабжение с материка. Тихое гудение генератора было почти не слышно на фоне обычных ночных звуков, нескончаемого хора цикад от сумерек до рассвета.

Он снова повернулся к экрану. Изображение Мадам передавалось через спутник, находящийся над севером Атлантики. Это был один из трех спутников, принадлежащих Организации и обеспечивающих абсолютно надежную сеть связи по всему земному шару. Он только что в полном молчании выслушал перечень событий, происшедших в Вашингтоне.

Поставив стакан на место, она вернулась к этому вопросу.

– Действительно, самое неудачное – то, что ваши люди выбрали донора, который работал на службу Хаммер, Густав. Был ли это единственный случайный прокол, или ваши люди становятся небрежными?

Он не спрашивал, каким образом она получила эту информацию. Такие вопросы никогда не обсуждались.

– Не было никакой возможности выяснить заранее, кто он, Мадам.

– Нам необходимо учесть это. В дальнейшем инструкторы должны доставать больше сведений для отбора. Скажите им, что именно мелочи всегда имеют решающее значение. Нужно знать не только кто на кого работает, но и куда они отправляются отдыхать. С кем общаются? Посещают ли церковь? Католическую или протестантскую? По таким вещам можно судить о многом. Большая ли семья? Сколько машин? Ходят ли дети в школу? Они должны задавать столько вопросов, сколько потребуется. Я ни в коем случае не хочу, чтобы такое повторилось снова, Густав.

В ее словах не было явной угрозы, речь была спокойной, но доктор Ромер напрягся – отчасти потому, что никак не мог привыкнуть к ее фамильярности: с тех пор как умерла его мать, никто не называл его Густавом, – но еще и по какой-то другой причине. Она подошла слишком близко к тому, чтобы вторгнуться в сферу его личной ответственности.

– Полагаю, вы чересчур озабочены, Мадам. – В его ответе не было и намека на извинение.

– Мы оба должны быть озабочены любым обстоятельством – каким бы крошечным, отдаленным или заурядным оно ни казалось, – если в нем таится угроза Организации. Убитый сотрудник службы Хаммер по всем статьям подходит к этой категории, Густав. – Ее тон по-прежнему оставался ровным.

– Я полностью согласен, Мадам, – произнес доктор Ромер голосом, в котором раздражение теперь было смешано с нотками оправдания. Он подождал, но она ничего не ответила.

В подвальном помещении комнаты связи в Стокгольме Мадам пристально уставилась в его лицо на мониторе. Она знала, когда остановила свой выбор на нем, что он из тех, кто продает свой талант по самой высокой цене. Но до сих пор он оставался полностью преданным и лояльным. Помогало то, что у него не было ни моральных, ни политических принципов. Человек вроде Густава был бесценен, но он также мог быть и наивным. С самого начала она предупреждала, что будут попытки проникновения в Организацию, и велела ему принять все возможные меры, чтобы такого не случилось. И теперь – вот это.

– Я хочу еще немного поговорить о Мортоне, – в конце концов сказала она.

Он кивнул.

– Нет доказательств, Мадам.

– Но давайте предположим, что это был он. Известно, зачем он в Вашингтоне?

– Нет. Но мы это выясним.

– Хорошо. Нам также нужно выяснить, сколько времени он там пробыл.

– Конечно.

Он увидел на экране, как она выпрямилась.

– Прежде чем вы сможете быть так уверены, нам совершенно необходимо знать, что его посещение нашего здания не связано со смертью его сотрудника.

– Стамп никогда не посещал вашингтонское отделение, Мадам. Только те, что в Чикаго, Лос-Анджелесе и Хьюстоне. Сигналов о каких-либо расспросах не поступало. Вполне вероятно, что Мортон занимается другим делом – возможно, связанным с этой бомбой. За прошедшие месяцы произошло несколько таких инцидентов.

– Я повторяю, Густав, что бы ни привело его в наше здание, это угроза всей Организации в целом! Я не хочу преувеличивать, но совершенно ясно, что после всего случившегося вы не можете утверждать, что наша система охраны непогрешима. Если Мортон подойдет близко, у вас будут проблемы. Вы должны понимать это лучше, чем кто бы то ни было. В конце концов, я столько сделала, чтобы организовать вашу смерть, именно ради того, чтобы гарантировать нас от этого.

Впервые в ее голосе проскользнула нотка раздражения. Глаза доктора Ромера инстинктивно метнулись к экранам слежения за охраной. Изображения на них успокоили его. Он заговорил спокойным тоном, подпустив в него лишь столько раздражения, сколько требовалось, чтобы показать, что он не нуждается в напоминаниях.

– К нынешнему дню мы собрали почти тысячу органов и пока не вызвали никаких подозрений, направленных на нас, несмотря на все расследования полицейских. Даже если в это дело вовлекли Мортона, с чего он начнет свои поиски? Мы собираем урожай на таком огромном поле, что его задача будет просто за пределами его возможностей.

У себя в спальне Мадам снова все обдумала и взвесила. И Элмер предупреждал, что не стоит раньше времени пугаться привидений. В самом деле, все, что она узнала из других источников, подтверждало сказанное Густавом Ромером. Скорее всего, визит Мортона в здание был простым совпадением – если это вообще был Мортон. Но она должна быть до конца уверена.

– Кого вы послали в Вашингтон для расследования?

– Клингера.

– Хорошо. – Клингер был рожден, чтобы вселять ужас. Он выяснит все, что нужно. – Пока Клингер не доложит о результатах, думаю, вы должны приостановить дальнейшую добычу органов.

Доктору Ромеру потребовалась время, чтобы поверить своим ушам.

– Это невозможно!

– Почему? – Она удивленно улыбнулась.

– Почему? Сейчас я вам точно скажу почему, Мадам! – Он подался вперед, и свет экрана придал его лицу какой-то призрачный оттенок. – Нам нужно выполнять контракты. Уже получены авансы от пациентов, которые по медицинским показаниям не могут ждать. А наш банк органов нуждается в срочном пополнении. Если мы этого не сделаем, придется отменять операции и возвращать авансы. Финансовая сторона, конечно, не очень заденет нас, но урон нашей репутации и надежности просто невозможно подсчитать. Мы добились блестящего положения на рынке предоставлением гарантированных услуг без всяких отсрочек, и поэтому получили право неуклонно повышать цены. Недавно я накинул еще пятнадцать процентов. Для всего этого совершенно необходимо постоянно иметь в наличии органы. Ни Мортону, ни вообще кому бы то ни было нельзя позволить вмешиваться.

Он замолчал и в наступившей тишине отвернулся к окну. Над горой Масая вставала луна. Все следы дневного ливня исчезли, и тело вновь начало мучить его.

– Вы говорите очень убедительно, Густав, – мягко произнесла Мадам. Один из первых уроков Элмера учил ее всегда быть готовой признать свою ошибку. – Скажите, сколько у вас осталось сердец?

– Одно.

Она взглянула прямо в экран.

– Что ж, тогда вы вправе беспокоиться. – Она помолчала, прежде чем задать следующий вопрос. – У вас есть клиент для этого сердца?

– Да. Вышинский.

Она кивнула. Игорь Вышинский был главным московским дельцом наркобизнеса. Если он умрет, всегда найдется кто-нибудь, кто заменит его и будет продолжать выплачивать часть своих доходов Организации.

– Верните ему аванс, – приказала она.

Доктор Ромер уставился на экран.

– У вас есть другой клиент? – спросил он.

– Когда появится, вы первый узнаете о нем. – Пока не было необходимости рассказывать ему о Дитере Фогеле. – Ну что же, Густав, хорошо. Продолжайте добычу. Но вы не должны спускать глаз с Мортона. Что бы ни потребовалось, я даю вам санкцию на это. До свидания.

Когда экран опустел, доктор Ромер подкатил кресло к окну, выглянул в ночь и увидел, как всходит луна. Она была полной, оранжевого цвета и глядела злобно. Луна охотников.