355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Гордон Томас » Охотники за человеческими органами » Текст книги (страница 3)
Охотники за человеческими органами
  • Текст добавлен: 8 октября 2016, 13:18

Текст книги "Охотники за человеческими органами"


Автор книги: Гордон Томас


Жанр:

   

Триллеры


сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 29 страниц)

Глава 4

На балконе, выходящем на пляж в Малибу, пианист исполнял свой обычный репертуар. Он всегда играл мелодии в том порядке, которого требовала Мадам. Направляясь на балкон, он слышал, как гости гадали, откуда она прибыла на этот раз, сколько пробудет здесь и куда отправится потом.

И, разумеется, обсуждали ее дела.

– Мой брокер говорит, что она затеяла крутую операцию с золотом.

– Я заметил, ее новая товарная компания рванула вверх на десять пунктов по сегодняшнему индексу Доу.

– Она решила убраться с лондонского рынка – так говорит мой адвокат. Боится подползающего социализма.

– Я слышал, она велела своим морячкам лезть обратно в танкеры – ООП и Израиль теперь улеглись в одну постель.

– Вы слышали, она только что купила в Маниле еще пару банков?

И, конечно, о ее мальчике.

– Он англичанин. Обычная дешевка, хотя теперь она его так приодела, что этого уже не скажешь. Мой брокер в Лондоне говорит, что он самый похотливый цыпленок в городе.

– Откуда вашему брокеру это знать?

– Вы не знаете моего брокера.

Общий смех.

И, разумеется, о ее последнем сюрпризе.

– Кто-нибудь знает, зачем она передала Санта-Кьяру этому дурацкому благотворительному обществу, как там оно называется?

– Реабилитация наркоманов.

– Ага, точно. Что-то в этом роде. Но для чего отдавать им Санта-Кьяру? Это может отразиться на цене на землю.

– Вряд ли. Ей здесь принадлежит вся земля. И скажите, ради Бога, сколько ей нужно особняков?

– Ладно. Но зачем ей понадобилось набивать Санта-Кьяру иностранными доходягами?

– Это же Мадам!

Все закивали – словно это, уж конечно, было самым разумным объяснением.

Секунду назад пианист заметил ее в окне спальни. Слухам о том, что происходило там, не было числа. Если хотя бы половина из них соответствует истине, то она – настоящая шлюха. Правда, по виду никогда не скажешь: рядом с ней и монахиня выглядела бы вульгарной девкой.

Вокруг бассейна работали три бара, но пока лишь проголодавшиеся начинали стекаться к столикам. Все гости принадлежали к элите южной Калифорнии: политики, адвокаты, киноактеры, бизнесмены самого разного пошиба. В основном нувориши, еще не привыкшие к деньгам. Но даже самые неотесанные из них никогда не осмелились бы заикнуться при хозяйке об источниках ее собственного, несопоставимо большего богатства. Это было равносильно общественному смертному приговору – напомнить о другой женщине, с которой жил покойный Элмер Крэйтон.

Пианист слышал, как они судачили о Крэйтоне своими хорошо поставленными голосами.

– Я полагаю, это Элмер научил Мадам всему, что она знает, так что теперь он имеет право быть увековеченным.

– Вы так думаете? А я считаю, она в любом случае сделала бы это. Посмотрите, как она выжила жену Элмера. Вот только что она была и – испарилась.

– Дело в том, что они обе были нужны Элмеру, каждая на своем месте.

– Точно. Жена – чтобы готовить и собирать предметы искусства, Мадам – чтобы трахать его и подводить баланс счетов.

– Ему повезло.

– Им всем повезло. Для них обеих в конце концов все сложилось удачно.

– Особенно для Мадам. Я слышал, она вложила полмиллиона в платину. Мой бухгалтер считает, я должен влезть туда сейчас, пока цены еще не поднялись…

Пианист знал, что в ожидании Мадам они будут продолжать гадать о том, что она делает со своими деньгами. Сколько ей нужно личных самолетов? По последним подсчетам, у нее было три, включая усовершенствованный «Боинг-747», на котором она летала в Калифорнию. Или яхт – она уже владела бо́льшим количеством яхт, чем было кораблей во флоте некоторых государств. Но все равно оставались миллиарды. Что же она делала с ними? Но Мадам держала все в полной тайне.

Он принялся за последнюю мелодию из ее списка – знак гостям, что она вот-вот появится. Закончив, он встал, чтобы принять вежливые аплодисменты, а потом, как и все остальные, повернулся к белой мраморной лестнице, спускавшейся от дома к бассейну.

Французские двери на верхней веранде распахнулись, и появилась Мадам. Подошла к верхней ступеньке и остановилась. Новые аплодисменты, громче и дружнее, чем предназначенные пианисту, прокатились внизу, возле бассейна. Пианист, тоже аплодируя, цинично улыбнулся: никто лучше этих ребят не умел вилять хвостом.

Мадам стояла молча и неподвижно – ее обычная манера встречи их обычного приветствия. Шею ее скрывал шифоновый шарф; умело нанесенная косметика делала лицо гладким, без единой морщинки. Блуза с длинными рукавами и брюки, заправленные в высокие сапожки, ловко скрывали фигуру. Она выглядела такой же начисто лишенной возраста, как и все женщины, впившиеся в нее глазами, в которых она легко читала зависть, а в мужских – восхищение. Ее же глаза скрывали темные очки.

Двери веранды закрылись, и Пьер, которого она выбрала на вечер в качестве сопровождающего, вышел и встал не совсем рядом с ней, а на полшага позади. Так она напоминала ему о его положении, а себе – о том, что никто и никогда не сможет заменить ее потери.

– Ты видишь его? – спросила она, не поворачивая головы; ее глаза продолжали изучать лица. В сумерках трудно было разглядеть, кто стоял по другую сторону бассейна.

– Не уверен. Но тот мужчина возле буфетных столиков похож на немецкого банкира, – быстро отреагировал Пьер.

Она вздохнула.

– Это губернатор штата. И он весьма далек от французских виноделов.

Она вовсе не упрекала Пьера, нет. Дитера Фогеля лишь недавно сделали новым президентом немецкого Бундесбанка – это был первый восточный немец, занявший самый важный пост в финансовом мире. Его назначение рассматривалось как настойчивое стремление объединенной Германии покончить с недавним прошлым, а заодно использовать опыт Фогеля, чтобы стать наиболее значительным кредитором перестройки старой советской империи. Она знала, что многих из ее гостей это беспокоило. Ее – нет. В назначении Фогеля она видела еще одну блестящую возможность, которая, несомненно потребует осторожного подхода, но в конечном счете принесет огромную выгоду Организации. Когда она услышала, что банкир направляет послание ежегодному симпозиуму Всемирного Банка в Лос-Анджелесе о том, как следует реструктурировать коммунистический долг, она немедленно прилетела сюда и пригласила его в качестве почетного гостя на прием. Пьер лично отвез приглашение в номер отеля, где остановился Фогель.

– Точно ли помощник сказал, что у Фогеля нет более ранних приглашений, от которых нельзя отказаться? – спросила Мадам.

– Точно.

– Тогда узнай, где он, – приказала она таким резким тоном, какого он никогда раньше не слышал. Спиной она чувствовала, что Пьер колеблется. – Чего ты ждешь?

– Вам понадобится сопровождающий – чтобы там, внизу, отсекать всяких зануд.

– Пусть Дирк придет сюда. Срочно узнай, где Фогель.

Он сказал, что узнает, и бросил на нее взгляд, в котором сквозила легкая обида таким обращением.

Пианист засек понимающие взгляды, которыми обменялись все еще аплодировавшие гости. О ссорах Мадам со своими мальчиками ходили легенды. Секундой позже место позади нее занял другой красивый молодой человек. Дирк был точной копией Пьера – вплоть до золотой ленты вместо хлястика на смокинге.

– Тебе известно, что ты должен делать, Дирк? – спросила она. Это был его первый выход.

– Абсолютно.

– Постарайся не употреблять этого слова, иначе будешь слишком похож на англичанина для некоторых моих гостей.

– Простите, Мадам.

Глядя на балкон, она начала спускаться по лестнице в сопровождении Дирка. Пианист упоенно заиграл оживленную версию неаполитанской любовной песенки, закончив ее мощным аккордом в тот самый момент, когда Мадам ступила на площадку перед бассейном. Больше он не станет играть, пока она не подаст знак, что уходит.

Она позволила Дирку вести себя от одной группы гостей к другой. После повторных представлений она внимательно прислушивалась к разговорам, порой улыбаясь и потягивая минеральную воду, которую только и пила на приемах. Один раз, когда Дирк потянулся ко второму коктейлю на подносе проходящего мимо официанта, ей стоило бросить лишь мимолетный взгляд на него, чтобы он передумал.

Мадам находила словечко для каждого.

– Марсель, у Кристи выставляют несколько неплохих вещей на следующей неделе. – Это коротенькому человеку с желтоватой болезненной кожей. Тот осклабился улыбкой хищного зверя.

– Не думаю, что вам стоит воспитывать Жиля в Англии, Эмма. Система образования там трещит по всем швам. – Это женщине средних лет, упакованной в драгоценности, но все равно умудрявшейся выглядеть безвкусной неряхой. Та благодарно кивнула.

– Благодарю за подсказку насчет ирландской воды в бутылках, Джон. Она определенно лучше французской, та просто как из болота. – Это высокому узкогрудому мужчине с конским хвостиком, как у режиссера-киношника. Он улыбнулся, довольный, что сумел оказать услугу.

Она говорила о погоде в Европе, о спаде на рынке тунца в Тихом океане, признаках подъема в Японии, новом сорте спиртного на рынке Бейджинга. И, конечно, о засухе, банкротствах, перспективах Дублинской выставки лошадей в будущем году и о совершенно восхитительном конкурсе красоты в Стране Басков. Она говорила обо всем. За исключением себя самой.

Стало уже темно, когда она добралась до дальнего конца площадки у бассейна. Вдалеке мелькали огоньки Санта-Моники и пляжа Манхэттен. Ночной ветерок с моря ослабевал. Она оглянулась на гостей – знала, что они почувствовали ее настроение, хотя о причине даже не подозревали. Она рассчитывала, что появление Дитера Фогеля станет сюрпризом, как уже не раз случалось в прошлом, когда она поражала их Рональдом Рейганом, одним из членов английской королевской семьи или тем памятным случаем, когда сюда приехал Горбачев. Ведь кто-нибудь должен был сказать Фогелю, что он рискует бо́льшим, чем потеря репутации в общественном мнении, если станет пренебрегать ею? Что ее связи поистине легендарны? Что никто не умеет лучше управлять перестановками и встрясками в финансовом и политическом мирах?

Ее взгляд обратился к дому. Именно для этого и было устроено столь уютное местечко, похожее на виллу дожа – чтобы здесь могли вершиться дела без всяких помех. В окнах первого этажа виднелись широкие арки, разделявшие комнаты, и висевшие на противоположной абсолютно белой стене гобелены.

– Черт бы его побрал, – злобно выдохнула она.

Дирк отреагировал единственным способом, известным людям его профессии:

– Мужик просто говнюк.

– До чего же ты наблюдателен.

В комнате она видела Пьера, говорившего по телефону и оживленно жестикулирующего. В этом он был хорош: сказывался латиноамериканский темперамент, как и в постели. Но она не раз демонстрировала, что и там ему не уступит, вообще никому не уступит в собственном стойле. Она нахмурилась. Пьер неожиданно положил трубку и выбежал из комнаты. Мгновение спустя он появился на верхней веранде, в несколько прыжков одолел лестницу и теперь проталкивался к ней через толпу гостей.

С балкона за ним наблюдал пианист. Похоже, разворачивается неожиданная драма. Он уселся за инструмент. Пьер с раскрасневшимся от бега лицом наконец добрался до Мадам.

– Никогда больше так не делай, – каменным голосом произнесла она. – Моим гостям не нравится смотреть на беготню слуг, это наводит на мысль, что что-то вышло из-под контроля. – Она стояла, прижав локоть к груди, словно приготовилась отразить удар.

– Простите. Но я хотел, чтобы вы узнали как можно быстрее. Фогеля хватил удар.

– Что с ним? – Она выдавила свою самую ледяную улыбку – можно подумать, ей предложили вложить деньги в мексиканскую экономику.

– Сердечный приступ. Ничего особо серьезного…

Улыбка превратилась в максимально покровительственную: Мексика получала отказ…

– Ты сам поставил диагноз? – Ее голова по-прежнему была наклонена так, словно она наблюдала за гостями вокруг бассейна.

– Это все, что я сумел выудить у его помощника, – неловко пробормотал Пьер. Что-то отвратительное проступило на долю секунды в ее лице, будто с него слетела маска.

– Он врач?

– Нет.

– Понятно. У тебя есть заключение врача?

– Нет.

– Где сейчас Фогель?

– Он настоял на том, чтобы немедленно лететь домой. Немецкий банк нанял медицинский самолет. Тот самый, на котором они перевозили президента в Вашингтон, когда ему стало плохо во время прошлогодней поездки в Россию.

Она кивнула, по-прежнему не отрывая взгляда от гостей. Учитывая то, чего стремился достичь Фогель, он постарается находиться как можно ближе к банку; во Франкфурте его больничная палата превратится в кабинет.

– Помощник сказал, как это случилось? – спросила она.

– Фогель уже одевался, чтобы идти сюда, и неожиданно почувствовал приступ боли в груди и плече. Он сумел позвать на помощь.

– Значит, сознания не потерял? – Все больше гостей стало смотреть в ее сторону, догадываясь, что случилось нечто непредвиденное. Она улыбнулась им, а потом повернулась к Пьеру. – Позвони моему пилоту. Скажи, что я хочу вылететь немедленно.

– Сказать ему, чтобы регистрировал полет во Франкфурт?

– В Стокгольм, – резко сказала она. – Ты что, забыл? Нобелевская премия.

Снова Пьер увидел промельк того гадкого выражения на нее лице.

– Воспользуйся мобильным. – Она кивнула на его оттопырившийся от радиотелефона пиджак. – Вот милый мальчик.

Пьер отошел в угол площадки у бассейна, чтобы позвонить, а Мадам быстро прошла к лестнице, бормоча на ходу прощания и прося всех продолжать веселиться. Сзади шел Дирк, вежливо оттирая каждого гостя, пытавшегося вовлечь ее в разговоры. У подножия лестницы она кивнула пианисту – тот начал играть.

Поднимаясь по лестнице, она продолжала думать, как учил ее Элмер. Всегда бей по самому больному, подружка, говаривал он, сражаясь за вложенные инвестиции. Чем сложнее дело, тем проще будет решение, если доберешься до самой сути.

Сердечный приступ Фогеля был не настолько серьезен, чтобы удержать его от перелета домой. И в пути к его услугам будут лучшие врачи и медицинское оборудование. Тем не менее, если он умрет, это наверняка нарушит все планы, которые она так четко рассчитала. С тем, кто его заменит, сладить, конечно, будет уже не так легко. Люди с прошлым Фогеля – и с его слабостями – встречаются очень редко. Ее службы изучили его с обычной тщательностью и затратили значительные суммы на добычу улик. Теперь негативы находились в ее спальне, в сейфе. Фогель еще жив, а у нее был весь необходимый материал, чтобы держать его под контролем. Такова была ее самая суть.

Она подошла к дверям на веранду и повернулась к Дирку.

– Возвращайся и развлекай гостей. В этой поездке ты мне не понадобишься.

Пианист видел, как двери за ней резко захлопнулись, а свергнутый с трона юнец повернулся и стал медленно спускаться по лестнице.

В гостиной Мадам подошла к телефонному аппарату, стоявшему на тумбочке эпохи Возрождения, и набрала номер. Когда Стокгольм ответил, она торопливо произнесла:

– Я хочу, чтобы вы устроили мне встречу с Иосифом Крамером, – и повесила трубку.

В качестве нобелевского лауреата нейрохирурга причислят к медицинской элите. Он будет знать то, что ей нужно, и никогда не заподозрит причину ее любопытства. Получив ответы, она сумеет предпринять следующий шаг, время пока еще есть. Густав говорил, что критический период после любого сердечного приступа – следующие двенадцать часов. Если Фогель справится, то начнет строить планы на будущее – такова его натура. И тогда настанет подходящее время предложить ему новое сердце. Помня о том, как близко подошел к роковой черте, он будет только благодарен. Всегда помни про самую суть. Ты только не забывай об этом, подружка, и у тебя не будет никаких проблем.

Она подошла к Рубенсу – единственному украшению на противоположной окнам простой белой стене, сдвинула картину и открыла сейф в стене. Вытащила конверт с негативами и пачку отпечатанных с них фотографий. Она уже много раз видела их, но отвращение, которое они вызывали, каждый раз было ей внове. Как мог кто-то получать удовольствие, делая такое с ребенком?

К моменту смерти Элмера она была на втором месяце беременности – его ребенок. Шок от его смерти повлек за собой выкидыш. Она сунула фотографии обратно в конверт и положила в свой чемодан. Едва она успела сделать это, как зазвонил телефон.

– Ваша встреча с доктором Крамером обговорена. Она состоится сразу же после церемонии вручения Нобелевской премии, Мадам, – сказал граф Олаф Линдман, директор Нобелевского фонда в Стокгольме.

Глава 5

За несколько кварталов от мигалок полицейских машин Мортон увидел фургон, припаркованный там, где он и должен был быть – возле здания, в котором размещался оздоровительный клуб «Держим-в-Форме» на Дюпон Серкл. Оградительная лента перекрывала все дороги на подъезде к перекрестку, легавые заворачивали поток машин с Массачусетсского шоссе. Из полицейской рации под приборным щитком правительственной машины без опознавательных знаков доносились непрекращающиеся переговоры, подтверждавшие, что угроза взрыва бомбы, о которой он запрашивал полицию, уже создала здесь хаос.

– Если это когда-нибудь всплывет, я потеряю больше, чем пенсию, – прорычал Гейтс, показав свое удостоверение очередному дорожному полицейскому. – Хорошо, если вообще не засадят за решетку.

Мортон выдавил любезную улыбку. У Билла прорезалась тяга к сильным выражениям со времени их последней встречи.

– Это был единственный способ, чтобы все выглядело естественно. Никакое другое чрезвычайное происшествие не дало бы нам подходящего повода. Никто не поверит, что ЦРУ интересуется пожаром или прорывом водопровода. А так наше участие выглядит абсолютно нормальным.

Гейтс что-то проворчал себе под нос.

– Кто-нибудь задавал лишние вопросы?

– Кое-кто, – пожал плечами Гейтс. – Ты же знаешь, как это бывает.

Мортон знал. В оперативных делах всегда есть кто-то, кому надо знать больше, чем полагается.

– Похоже, они неплохо провернули все это с фургоном.

– Еще бы. Это недешево стоит, – ответил Гейтс тоном, дающим понять, что на самом деле его не очень волнует, сколько это стоит.

Они продолжали наблюдать за тем, что происходило за оцеплением.

Команда технической службы Управления сняла с фургона все до последней детали, что могло выдать его принадлежность, и установила фальшивые калифорнийские номера. Тридцать минут назад один из агентов Гейтса пригнал фургон на Дюпон и припарковал его. Еще через пятнадцать минут другой оперативник позвонил из платного телефона-автомата в главном зале вокзала в полицейский участок. Он разговаривал с настоящим ирландским акцентом и назвал правильный пароль.

Результат не заставил себя долго ждать: полицейские и пожарные заполонили все вокруг. Команда снайперского спецподразделения расположилась на крышах и просматривала всю улицу. На краю площади стояли два белых фургона с надписями по бокам: «БОМБОВОЕ ПОДРАЗДЕЛЕНИЕ». Какие-то типы в серых костюмах болтались внутри оцепления с выражением на лицах «вышли-перекусить» – явные фэбээровцы. Да, все было очень достоверно.

– В прежние денечки мы воспользовались бы грабителями, – вздохнул Гейтс, паркуя машину между полицейскими патрульными автомобилями.

– И посмотри, к чему это привело – к Уотергейту.

Гейтс неожиданно ухмыльнулся.

– Но это были не наши грабители. Совсем другой отдел.

Команда из Бомбового подразделения в белых халатах вытаскивала из фургона ползунка – радиоуправляемого робота. Его специально оборудованная механическая рука будет использована, чтобы произвести управляемый взрыв. Другой человек в халате приник к видоискателю инфракрасного сенсора в поисках взрывателей. Его коллега делал то же самое с другой стороны фургона. Мортон видел их напряженные лица, когда они тихо говорили в свои микрофончики возле самых губ. Он почувствовал что-то вроде угрызений совести и быстро провел тыльной стороной ладони по подбородку.

– Давай посидим еще чуть-чуть, Билл, – пробормотал он, когда Гейтс собрался распахнуть дверцу машины.

Билл резко откинулся на спинку сиденья. Последние двадцать четыре часа они с Мортоном проработали в соседних кабинетах в Лэнгли. Он не знал никого, кто успел бы сделать так много в столь короткий срок. Сначала Дэвид установил радиосвязь с «Конкордом», стоявшим в уголке международного аэропорта Даллес. Таким образом, центр управления полетами был связан со штабом службы Хаммер и исправно передавал и получал информацию. С помощью этой связи Мортон организовывал совещания, отдавал потоки приказов и получал доклады, вызывавшие все новые и новые приказы.

Наблюдая, Мортон продолжал мысленно перелистывать свой список. В Женеве Дэнни, Шанталь, Лестер и Проф все вместе очень напряженно работали. Томми вылетел во Флориду, чтобы отследить все мыслимые передвижения Стампа во время его отпуска. Анна была в Лондоне – изучала все ступени карьеры ученого. Программисты Лестера просеивали имена. Вскрытие доктора Стернуэя не выявило ничего нового, представляющего какую-то ценность, и тело Стампа было положено в гроб и отправлено в Англию для захоронения.

Гейтс нетерпеливо взглянул на часы.

– Нам лучше двигаться: парни из технической службы установили кратковременный запал на своей шутихе на тот случай, если кому-нибудь вздумается подойти слишком близко.

Мортон продолжал наблюдать за командой Бомбового подразделения.

– А как насчет этих сенсоров?

– Все, что они определят, это ее размер. А на большом расстоянии она выглядит совершенно обычно, они с такими знакомы.

Мортон потянулся на заднее сиденье за металлическим никелированным чемоданом, который он велел привезти с «Конкорда».

– Они засекли источник, – тихо произнес Гейтс.

Оперативник у дальней стороны фургона что-то торопливо говорил в рацию. Его коллега передвинулся чуть в сторону и направил свой сенсор на «пикап».

– Техническая служба установила ее под карданом, в аккурат там, куда ее засунул бы какой-нибудь пэдди.[2]2
  Paddy (англ.) – шутл. прозвище ирландца.


[Закрыть]
 – пробормотал Гейтс.

Мортон заметил, что их приезд вызвал неожиданный всплеск интереса у агентов ФБР.

– У нас есть десять минут, – сказал Гейтс.

Подхватив чемодан, Мортон вылез вслед за Гейтсом из машины, и тут же один из агентов ФБР вынырнул из-за оцепления. Мортон прикрыл наплечную кобуру, висевшую высоко под левой мышкой.

– Харрис. Ответственный агент, – с этими словами агент ткнул свое удостоверение Гейтсу под нос. – Почему в Лэнгли заинтересовались этим?

Гейтс не обратил никакого внимания на удостоверение и пожал плечами.

– Потому же, почему и вы, я полагаю. Или вы полностью застолбили все связанное с терроризмом?

Харрис сунул удостоверение в карман пиджака и глянул на Мортона.

– Кто вы такой? – спросил он все тем же напряженным тоном.

– Он со мной, Харрис, – спокойно произнес Гейтс. – Единственное, что вам еще следует знать, – по чину он выше нас обоих. Запомните это, а не то снова займетесь мексиканскими таблетками.

Мортон продолжал наблюдать за агентом. Изо рта у Харриса несло чесноком и водкой. Его имя вполне подходило ему, если судить по нетерпеливости.[3]3
  Игра слов: hurry (англ.) – спешить, торопиться.


[Закрыть]
Однажды он совершил ошибку, пристрелив связного от DEA.[4]4
  Drug Enforcement Administration – Администрация по контролю применения законов о наркотиках.


[Закрыть]
Харрису тогда дали всего час, чтобы убраться из Мехико.

– Я слышал, они там очень злопамятны, – любезно произнес Мортон, покачивая головой, словно для него тут крылась какая-то загадка.

Харрис поиграл желваками, потом развернулся и снова нырнул за линию оцепления.

– Кое-кому не мешает порой прополоскать рот, – достаточно громко, чтобы Харрис услышал, сказал Гейтс.

Мортон наблюдал за так хорошо ему знакомыми действиями полицейских: подъезжали одна за другой полицейские машины, фургоны и кареты «скорой помощи». Двое из Бомбового подразделения настраивали ползунка. Люди с сенсорами убрались от фургона.

– Напоминает Белфаст, – буркнул Гейтс.

– За исключением солнца. И здесь никто не убит. – Мортон всегда небрежно выкладывал свои лучшие карты.

– Насчет солнца ты прав. Как-то я провел целый месяц в Армахе. Каждый день шел дождь. Начинаешь удивляться: и чего британцы забыли в таком месте?

Если Мортон и знал, то ничего не ответил.

Высокий широкогрудый полицейский в форме капитана приказал в мегафон людям, столпившимся возле оцепления, отойти назад. Кто из них работал в «Держим-в-Форме»? Вдвоем с Гейтсом одинаково точными и скупыми движениями они нырнули за оцепление и подошли к Бомбовому подразделению. Мортон обратил внимание на их руки: пальцы длинные, почти женские, они нужны, чтобы отыскать на ощупь контактные проволочки. Сам он научился этому в Армахе.

Гейтс показал свое удостоверение командиру подразделения.

– Нам нужно попасть в здание, шеф. Тот, кто оставил это, мог оставить и какой-то ключ внутри. Дайте нам полновесных десять минут.

– Без проблем. Но я не могу ручаться за то, что лежит в фургоне. Оно может взорваться в любую минуту. Или установлено так, чтобы грохнуть в вечерние часы пик. Тут никак не угадаешь. – Тон шефа был серьезным и сдержанным, а манеры чем-то напоминали иммигранта в первом поколении. Поляк, венгр – точно не определишь. Только вежливость явно среднеевропейская.

– Понятно, – сказал Мортон. Он не любил морочить голову хорошим людям.

Кинув еще один взгляд на «пикап», стоявший на другой стороне улицы, он пропустил Гейтса первым в здание.

Клуб «Держим-в-Форме» располагался на втором этаже. На вертящихся дверях из непрозрачного стекла было выведено название клуба и его фирменный знак: Аполлон в гирлянде из листьев. Чуть ниже красовался написанный такой же золотой вязью лозунг: «Мы Обязуемся Держать Вас в Форме».

Маленькая приемная с плюшевой мебелью. Мягкий красный ковер вел к антикварному столу, на котором стоял телефон и лежал журнал с графиком посетителей в кожаном переплете в стиле рококо. Чернильница и ручка довершали впечатление элегантности и богатства.

Мортон поднял крышку чернильницы – пустая. Он потер пальцем ручку – позолоченная.

– Одна показуха, ничего стоящего, – буркнул Гейтс, указывая на дипломы, развешенные на стене. – Как из кампусов в колледжах, там обыкновенной физзарядке всегда дают разные дурацкие названия.

Мортон пролистал журнал. Клуб был забит до отказа семь дней в неделю, с раннего утра и до позднего вечера. Многие посещали его регулярно. Он взглянул на ценник, укромно примостившийся в рамке на стене, за золоченым креслом приемщицы. При таких ценах клиенты «Держим-в-Форме» явно вообще когда-либо беспокоились о деньгах.

– Узнаешь кого-нибудь, Билл? – спросил он, подталкивая журнал к Гейтсу.

Гейтс провел пальцем по списку имен и покачал головой.

Слева от стола была стеклянная непрозрачная дверь с надписью золотыми буквами: «Центр подготовки». Справа – точно такая же дверь, таким же золотом оповещавшая: «Медицинский отдел и администрация».

– Пойду взгляну. – Гейтс кивнул на дверь слева. – Может, угляжу что-нибудь подходящее для нового оздоровительного комплекса – наш уважаемый Директор решил установить у нас такой: маловато практики, видите ли, по подготовке ныряний в матушку Россию и обратно.

Мортон знал, что настрой «можешь – делай» в Управлении сошел почти на нет после окончания миссии противостоять коммунизму. Люди вроде Билла были последними великими бродягами в Лэнгли, всегда готовыми встретить лицом к лицу события, в результате которых они смогут очутиться на самом гребне бурного потока, да еще и без весел. Билла не заботило, чем он занимался, пока работа продвигалась.

Гейтс пошел в «Центр подготовки», а Мортон распахнул другую дверь, которая вела в коротенький коридор с несколькими дверями без табличек. За первой оказался великолепно оснащенный смотровой кабинет. На полу рядом с парой мужских туфель лежал рабочий халат; пиджак и галстук все еще висели на вешалке. Мортон подошел к столу у одной из стен. Медсестра – или кто-то еще – работала над медицинской картой клиента, когда прозвучал сигнал тревоги. Он заглянул в бумаги.

Судя по записи, Джозеф Баттерфилд был уроженцем Сиднея и работал третьим секретарем посольства Австралии в Вашингтоне. Семейное положение – холост. В следующий день рождения ему должно исполниться двадцать девять.

Баттерфилду задавали вопросы такого рода, на какие обычно отвечаешь при заполнении страхового листа. Дипломат, похоже, находился в прекрасной физической форме, как и подобает некурящему, умеренно пьющему и утверждающему, что каждое утро он пробегает милю рысцой. В графе, названной «Причина посещения», было сказано: «Клиент недавно прибыл в город, а в прошлом открыл для себя, что оздоровительный клуб предлагает хорошие возможности социального общения».

Мортон перевернул бланк. На обратной стороне был изображен контур мужского тела и квадратики, под каждым из них были отпечатаны названия того или иного внутреннего органа. Все квадратики были пусты. Положив медицинскую карту точно на то место, где она лежала, он вышел из кабинета.

Следующее помещение оказалось секретарской подсобкой с полками, уставленными канцелярскими принадлежностями. Мортон распахнул другую дверь. Склад. Воздух тут был пропитан запахом технического спирта и разных мазей. На полу стояли какие-то рулоны, вдоль стен – стойки с полотенцами и выстиранными халатами. В конце коридора обнаружилась дверь с табличкой «Директор». Он открыл ее.

Занавески были задернуты, чтобы дневной свет не резал глаза. В углу кабинета – вешалка-стойка для верхней одежды. Остальное пространство в основном занимал огромный стол, на котором стоял монитор от блока визуальной индикации с мерцающим пустым экраном, и бар у стены. За столом стояло дорогое кожаное кресло с высокой спинкой – мягкое. Судя по вмятинам, его владелец был довольно тучной персоной. Стены кабинета отделаны панелями светлого дерева без всяких украшений. На низеньком столике шипела кофеварка на электрической подставке. Бразильская. Самой лучшей марки.

Возле стола стоял стеллаж с распахнутыми дверцами, словно кто-то или доставал, или хотел положить на место стопку компьютерных дискет, когда угроза взрыва бомбы прервала его занятия.

Мортон поставил свой чемодан возле монитора. Из кармана он вытащил металлический прут и вставил его в одно из двух отверстий, расположенных с каждой стороны ручки. Два раза повернул прут вправо, после каждого поворота дожидаясь металлического щелчка, а потом три раза влево. То же самое он повторил со вторым отверстием. Из чемодана послышался слабый шипящий звук – это отключился пневматический замок. Он поднял крышку.

В чемодане находился диск-передатчик, разработанный исследовательским отделом службы Хаммер. Дюжина специалистов по электронике весь прошлый год занималась исключительно этим. И, конечно, прибор влетел в копеечку.

Мортон вытащил короткую антенну из черной бакелитовой крышки, потом набрал несколько цифр на клавиатуре передатчика, следя за тем, как они появляются на приставном экране. Через мгновение на экране высветилось подтверждение того, что передатчик теперь напрямую связан с приемником на «Конкорде». Техник на борту должен был автоматически установить такую же связь с компьютерным залом Лестера в Женеве.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю