Текст книги "Звездный путь (сборник). Том 2"
Автор книги: Гордон Руперт Диксон
Соавторы: Джеймс Бенджамин Блиш,Генри Бим Пайпер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 41 страниц)
Он сделал паузу и почти угрюмо посмотрел на меня.
– Она никогда не будет построена, – проговорил он, – если только не будет найден продолжатель дела Марка. А без этого человек, рожденный на Земле, может сойти на нет и вымереть. И если исчезнет человек Земли, то человеческие штаммы на молодых мирах могут оказаться нежизнеспособными. Но для тебя все это не имеет никакого значения, не так ли? Потому, что именно ты не желаешь иметь ничего общего с нами, а не наоборот.
Он посмотрел на меня через пространство комнаты, и его глаза буквально горели карим пламенем.
– Ты не хочешь иметь с нами дела, – повторил он. – Не так ли, Тэм?
Встряхнув головой, я избавился от давления его взгляда. Но в то же мгновение понял, к чему он меня подводит, и понял, что Падма прав. В этот же момент мне показалось, что я вижу себя сидящим в кресле за пультом и прикованным к нему чувством ответственности на всю оставшуюся жизнь. Нет, я не хотел ни их самих, ни их работы в Энциклопедии или где-нибудь еще. Я не хотел ничего подобного.
Неужели я так яростно и так долго работал, чтобы спастись из под опеки Матиаса, – и только для того, чтобы в один момент все отбросить в сторону и стать рабом несчастных людей – всех тех, в этой огромной массе человеческой расы, которые были слишком слабы, чтобы бороться самостоятельно с молниями? Неужели я должен отдать предвестие своей силы и свободы во имя туманного общения и свободы для НИХ, когда сам мог получить свою? Нет, я не хотел никоим образом иметь ничего общего с ними, с Торри и его Энциклопедией!
– Нет! – хрипло произнес я. И Марк Торри издал глубокий горловой звук, едва слышимый, словно предсмертное эхо стона, который я слышал ранее.
– Нет. Правильно, – кивнул головой Падма. – Видишь ли, как я уже сказал, у тебя отсутствует эмпатия – отсутствует душа.
– Душа? – спросил я. – А что это такое?
– Могу ли я описать цвет золота человеку, слепому от рождения? – Его глаза сверкали. – Ты сам поймешь это, если сможешь найти, – но найдешь только в том случае, если сможешь с боем вырваться из долины, о которой я уже говорил. И если, наконец, ты пройдешь ее, тогда, быть может, и обретешь свою человеческую душу. Ты поймешь, когда найдешь ее.
– Долина, – задумчиво повторил я. – Какая долина?
– Ты сам знаешь, Тэм, – еще тише сказал Падма. – Ты знаешь это лучше чем, я. Это долина разума и духа, где вся уникальная способность к созиданию в тебе ориентирована – скручена и искажена – на уничтожение.
«УНИЧТОЖАЙ!»
Словно прогрохотал голос моего дяди, отдаваясь памятью в моих ушах, цитируя, что всегда делал Матиас, из писаний Уолтера Бланта. И неожиданно, будто оно отпечаталось горящими буквами на внутренней поверхности моего черепа, я увидел силу и возможности этого слова для меня, на том пути, каким я желал идти.
И без всякого предупреждения перед моим мысленным взором как бы ожила та долина, о которой говорил Падма. Высокие черные стены вздымались по обе стороны от меня. Мой путь пролегал прямо вперед, он был узок и вел куда-то вниз. И неожиданно я почувствовал страх: в этой непроглядной тьме, скрывавшей все впереди, в глубочайшей из бездн, шевелилось что-то чернее тьмы. Что-то аморфное. И оно ждало меня там.
Но несмотря на то, что у меня мурашки побежали по коже при мысли об этом, одновременно меня переполняла огромная, темная, но ужасная радость в предвкушении встречи с ним. В это время откуда-то издалека, подобно усталому колоколу, донесся до меня голос Марка Торри, грустно и хрипло говорившего Падме:
– Что ж, значит, у нас нет ни единого шанса? Мы ничего не в состоянии сделать? А что, если он никогда не вернется к нам и к Энциклопедии?
– Вы можете только ждать – и надеяться, что это произойдет, – отвечал голос Падмы. – Если он сможет двигаться дальше, пройдет сквозь все, что сам создал для себя, и выживет, он сможет вернуться. Но выбор – всегда за ним, как и для каждого из нас. Рай или ад. Только у него гораздо больший выбор, чем у нас.
Для меня эти слова звучали как совершенная чепуха, словно порывы холодного ветра над какой-то бесчувственной поверхностью, вроде камня или бетона. И неожиданно я почувствовал огромную необходимость уйти от них всех подальше, чтобы собраться с мыслями. Я тяжело поднялся на ноги.
– Как мне отсюда выйти? – хрипло спросил я.
– Лиза, – грустно произнес Марк Торри. Я увидел, как она поднялась со своего места.
– Сюда, – сказала она мне. Ее лицо, повернувшееся ко мне на мгновение, было бледно, но без всякого выражения. Затем она повернулась и пошла впереди меня.
Она вывела меня из этой комнаты обратно тем же путем, которым мы туда пришли. Через световой лабиринт и комнаты по коридору Проекта Конечной Энциклопедии и, наконец, во внешний приемный зал Анклава, где наша группа впервые встретила ее. За всю дорогу она не произнесла ни единого слова. Но когда я уже собрался покинуть ее, неожиданно она задержала меня, положив руку на мое плечо. Я повернулся и посмотрел на нее сверху вниз.
– Я всегда здесь, – произнесла она. И, к своему удивлению, я увидел, что ее коричневые глаза полны слез. – Даже если здесь никого не будет – я всегда здесь!
Затем она быстро повернулась и убежала. Я тупо смотрел ей вслед, потрясенный происшедшим. Но за последний час со мной случилось столько неожиданного, что у меня не было ни желания, ни времени попытаться узнать или прикинуть, что девушка имела в виду своими странными словами, повторившимися словно эхо произнесенных ранее.
На подземке я вернулся назад в Сент-Луис, вовремя успев на челнок обратно в Афины, одновременно думая о многом. Я был настолько поглощен своими мыслями, что, когда вошел в дом моего дяди и прошел прямо в библиотеку, то не сразу обнаружил, что там кто-то был.
За старинным дубовым столом в своем высоком, обрамленном крыльями кресле сидел мой дядя. На коленях его лежала раскрытая книга в кожаном переплете, но он, казалось, не обращал на нее ни малейшего внимания.
Примерно в десяти шагах от него, чуть в стороне, стояла моя сестра, которая, очевидно, уже давно вернулась из Сент-Луиса.
В комнате также находился худощавый, темнокожий молодой человек несколькими дюймами ниже меня ростом. Печать его берберских предков была явственно видна каждому, кто, вроде меня, должен был в университете изучать этнические различия. Он был одет во все черное, его черные волосы были коротко подстрижены и открывали высокий лоб. И стоял он, словно прямой клинок находящегося в ножнах меча.
Он и был тем незнакомцем, с которым разговаривала Эйлин, когда я их видел в Анклаве. И темная радость ожидания встречи в глубине долины снова подпрыгнула во мне. Потому что здесь, без необходимости вызова, меня ожидала первая возможность использовать ту самую силу, о существовании которой я ранее не подозревал.
Глава 4
Это было место конфликта.
И поэтому открытие, сделанное мной на уровне подсознания во время беспрестанного единоборства света и тьмы, сразу же начало работать в моем сознании. Но почти немедленно эта моя новая любопытная черта самосознания была оттеснена пониманием моей собственной личной вовлеченности в ситуацию.
Когда Эйлин увидела меня, она лишь кинула единственный напряженный взгляд в мою сторону, но затем посмотрела на Матиаса, который сидел совершенно спокойно и ничуть не волнуясь. Его невыразительное, похожее на карту «пик» лицо с густыми бровями и густыми волосами, по-прежнему в массе своей черными, несмотря на то, что ему было уже под шестьдесят, было холодным и отстраненным, как обычно. Он так же, как и Эйлин, поглядел на меня, но только мельком, прежде чем снова повернулся навстречу эмоциональному взгляду Эйлин.
– Я просто скажу, – заговорил он с ней, – что не вижу, почему тебе надо беспокоиться и спрашивать меня об этом. Я никогда ни в чем не ограничивал ни тебя, ни Тэма. Поступай так, как считаешь нужным. И его пальцы сомкнулись на книге, лежавшей раскрытыми страницами вниз на его коленях, словно он собрался взять ее и продолжить чтение.
– СКАЖИ МНЕ, ЧТО ДЕЛАТЬ! – вскричала Эйлин. Она была на грани срыва руки ее были прижаты к бокам, а ладони сжаты в кулачки.
– Нет никакого смысла в моем совете, – отстранение произнес Матиас. – Что бы ты ни сделала – не имеет никакой разницы ни для тебя, ни для меня. Или даже для этого молодого человека. – Он замолчал и повернулся ко мне. – О, кстати, Тэм, Эйлин забыла тебя представить. Наш посетитель – мистер Джэймтон Блэк с Гармонии.
– Форс-лидер Блэк, – молодой человек повернул ко мне свое бесстрастное, с тонкими чертами лицо. – Здесь, на Земле, я – военный атташе.
При этих словах я идентифицировал его происхождение. Он был с одного из миров, которые с кислым юмором люди других миров называли Содружеством. Он должен был быть одним из религиозных, воспитанных в спартанском духе фанатиков, составляющих население этих миров. Было очень странно, очень, как тогда казалось мне, что из сотен типов человеческих сообществ, из семени, рассеянного на молодых мирах, проросло сообщество религиозных фанатиков, наряду с воинским типа Дорсая, философским – типа Экзотики, углубленных в науки обитателей Венеры и Ньютона, чтобы стать одной из своеобразных и больших осколочных культур.
Да, они были своеобразной осколочной культурой. Но не как о солдатах прослышали о них все остальные двенадцать миров, Дорсайцы были воинами – люди войны до мозга костей. Жители Содружества были людьми Верности – угрюмой и несколько мазохистской верности, – они продавали себя из-за того, что их бедные природными ресурсами миры немногое могли предложить для поддержки баланса контрактов, который позволял бы им нанимать профессионалов с других планет.
Для евангелистов рынок был весьма невелик – это был единственный урожай, который естественно взрастал на тонкой, каменистой почве Содружества. Но они могли стрелять и повиноваться приказам – до самой смерти. И они были дешевы. Старейшина Брайт, Первый в Совете Церквей, управлявший Гармонией и Ассоциацией, мог сбить цену любому из правительств при поставке наемников. С одним условием – без аффектации военного мастерства этих наемников.
Ибо настоящими людьми войны были дорсайцы. Они напоминали отлично выдрессированных псов, и оружие подходило их рукам, как перчатки. Обычный же солдат Содружества брал винтовку так же, как он мог бы взять и мотыгу, – как орудие, необходимое для использования во имя его народа и церкви.
Так что те, кто разбирались в деле, говорили, что именно дорсайцы поставляли воинов всем четырнадцати мирам. Содружество поставляло пушечное мясо.
Тем не менее, я не стал тогда об этом раздумывать. В тот момент моя реакция на появление Джэймтона Блэка была лишь реакцией узнавания. Неподвижностью своих черт, невозмутимостью, отстраненностью и какой-то НЕПРОНИЦАЕМОСТЬЮ он походил на Падму.
Даже без представления моим дядей, в нем без труда можно было узнать одного из представителей этих суперплемен молодых миров, с которыми, как всегда доказывал нам Матиас, Земле просто невозможно было соперничать. Однако сознание собственной значимости, обретенное мною в Проекте Энциклопедия, снова было со мной. И мне пришла в голову мысль, сопровождаемая той же темной внутренней радостью, что существуют иные способы соперничества.
– …Форс-лидер Блэк, – говорил Матиас, – посещал вечерний курс Земной истории, тот же, что посещала и Эйлин, – в Женевском университете. Он познакомился с Эйлин примерно месяц назад. А теперь твоя сестра подумывает о том, чтобы выйти за него замуж и вместе с ним отправиться на Гармонию, куда он возвращается в конце этой недели.
Матиас внимательно посмотрел на Эйлин.
– Конечно же, я ей сказал, что решение – в ее руках, – закончил он.
– Но я хочу, чтобы кто-нибудь помог мне – помог решить, как поступить правильно! – жалобно воскликнула Эйлин.
Матиас медленно покачал головой.
– Я уже говорил тебе, – произнес он со своей обычной, бесцветной холодностью в голосе, – что решать здесь нечего.
В конце концов, это ни для кого не имеет значения – ни для тебя, ни для кого другого. Ты можешь продолжать придерживаться абсурдного мнения, что в зависимости от того, что ты решишь, курс событий изменится. Я так не думаю – и поскольку я предоставил тебе полную свободу делать все, что ты хочешь, и принимать какие тебе заблагорассудится решения, то, в свою очередь, я настаиваю на том, чтобы ты освободила меня от участия в этом фарсе и предоставила возможность заниматься тем, чем я желаю.
С этими словами он поднял с колен книгу, словно приготовившись начать читать ее.
По щекам Эйлин потекли слезы.
– Но я не знаю – я не знаю, что мне делать! – всхлипывала она.
– Так не делай ничего, – произнес наш дядя, переворачивая страницу своей книги. – Так или иначе – это единственно цивилизованный образ действий.
Эйлин стояла, молча плача. И Джэймтон Блэк обратился к ней.
– Эйлин, – сказал он, и она повернулась к нему. Он говорил тихим, спокойным голосом, всего лишь с намеком на акцент. – Ты не хочешь выйти за меня замуж и сделать мой дом твоим, на Гармонии?
– О да, Джэми, хочу! – воскликнула она. – Да!
Он снова подождал, но она не приблизилась к нему. Она снова заплакала.
– Я просто не уверена, что поступаю правильно! – воскликнула она. – Разве ты не понимаешь, Джэми, я хочу быть уверена, что поступаю правильно. А я не знаю – я не ЗНАЮ!
Она резко повернулась ко мне.
– Тэм! – сказала она. – Что я должна сделать? Должна ли я уехать?
Ее неожиданное обращение ко мне прозвучало как эхо тех голосов, что обрушились на меня в Индекс-зале. И немедленно библиотека, в которой я стоял, и сцена внутри нее, как мне показалось, странно увеличилась и осветилась. Высокие стены книжных полок, моя сестра с заплаканным лицом, обращающаяся ко мне, молчаливый молодой человек в черном – и мой дядя, тихо читающий свою книгу, словно озаренный мягким светом от полок позади него, – все это, казалось, неожиданно предстало в каком-то сверхизмерении. Я словно видел их и смотрел сквозь них одновременно. И неожиданно я понял своего дядю, как не понимал его никогда прежде, понял, что, несмотря на то, что он притворялся читающим, он уже решил для себя, каким образом я должен был ответить на вопрос Эйлин.
Он знал, что, скажи он моей сестре: «Останься», я бы постарался выпроводить ее из этого дома, применив грубую силу, если бы понадобилось. Он хорошо знал о моем инстинкте противодействия ему во всем. И таким образом, ничего не предпринимая, он ничего не оставил мне, с чем я мог бы сразиться. Он просто отступил в дьявольский (или богоподобный) нейтралитет, оставив меня по-человечески уязвимым, предоставив решать мне. И конечно же, он верил, что я поддержу решение Эйлин уехать с Джэймтоном Блэком.
Но на этот раз он ошибся. Он не заметил перемен во мне, моего нового знания, указывавшего мне путь. Для него «УНИЧТОЖАЙ!» было лишь пустой оболочкой, в которую он мог отступить. Но я сейчас, в своей лихорадочной просветленности, увидел все это как нечто большее – как оружие, которое можно было обратить даже против этих превосходящих демонов с молодых миров.
И теперь, когда я посмотрел на Джэймтона Блэка, меня уже не ужасал он сам, как перестал меня ужасать и Падма. Вместо этого мне не терпелось испытать мою силу против него.
– Нет, – спокойно ответил я Эйлин. – Я не думаю, что ты должна уехать.
Она уставилась на меня, и подсознательно я понял, что она рассуждала так же, как и мой дядя, надеясь, что в конце концов я скажу ей то, чего ждало ее сердце. Но теперь я выбил ее из колеи. И, стараясь как можно надежнее закрепить свое мнение, торопливо продолжил, осторожно выбирая слова.
Они легко приходили мне на ум.
– Гармония – не место для тебя, Эйлин, – мягко произнес я. – Ты же знаешь, насколько они отличаются от нас, землян. Ты не будешь чувствовать себя на своем месте. Ты не сможешь приспособиться к ним и их образу жизни. И кроме того, этот молодой человек – форс-лидер. – Я постарался с как можно большей симпатией посмотреть на Джэймтона Блэка. Его тонкое лицо повернулось ко мне, абсолютно свободное от какого бы то ни было возмущения или мольбы о помощи с моей стороны.
– Ты знаешь, что это означает на Гармонии? – спросил я. – Он офицер их вооруженных сил. В любой момент его контракт может быть продан, и он тебя покинет. Его могут послать туда, куда ты последовать за ним не сможешь. Он может не возвращаться годами. Или даже вообще не вернуться, если его убьют, что весьма вероятно. И ты хочешь подвергнуть себя этому? – И я жестоко добавил. – А достаточно ли ты, Эйлин, сильна, чтобы подвергнуть себя такого рода эмоциональному избиению? Ты не только подведешь себя, ты подведешь и этого человека.
Я остановился. На этот раз мой дядя не оторвал своих глаз от книги и не посмотрел на меня. Но я заметил – и почувствовал при этом скрытое удовлетворение, – что его пальцы, державшие обложку книги, слегка дрожали, выдавая чувства, которые он никогда не признавал в себе.
Что же касается Эйлин, то она с недоверием уставилась на меня, еще когда я только начал говорить, и молчала все это время. А теперь она издала лишь один тяжелый вздох, почти всхлип, и выпрямилась. Она посмотрела на Джэймтона Блэка.
Она ничего не произнесла. Но этого взгляда было достаточно. Я тоже наблюдал за ним в поисках какого-нибудь намека на эмоции. Но его лицо только несколько погрустнело странным, мягким образом. Он сделал два шага к Эйлин и теперь стоял к ней вплотную. Я напрягся, готовый втиснуться меж ними и, если будет необходимо, поддержать свое мнение. Но он лишь тихо заговорил с ней, в странной, церковной манере той речи, которую, как я читал, его народ использовал при общении между собой, но которая никогда еще не достигала моих ушей.
– Так ты не хочешь поехать со мной, Эйлин? – спросил он.
Она покачала головой, подобно нежному растению, потревоженному тяжелой поступью по нетвердой почве, на которой оно росло, и отвела свой взгляд от него.
– Я не могу, Джэми, – прошептала она. – Ты слышал, что сказал Тэм. Это правда. Я тебя подведу.
– Это неправда, – произнес он тем же тихим голосом. – Не говори мне, что ты не можешь. Скажи только, что не хочешь, и я уйду.
Он подождал. Но она лишь продолжала смотреть в сторону, отказываясь встретить его взгляд. И наконец, собравшись с духом, она покачала головой.
При этом он глубоко вздохнул. За все это время он ни разу не взглянул ни на меня, ни на Матиаса. И он не посмотрел ни на кого из нас и сейчас. По-прежнему на его лице не было заметно никакой боли. Он повернулся и тихо вышел из библиотеки, из нашего дома и из поля зрения моей сестры навсегда.
Эйлин повернулась и выбежала из комнаты. Я посмотрел на Матиаса. Тот невозмутимо переворачивал страницы своей книги, тоже не глядя на меня. После этого он больше никогда не вспоминал о Джэймтоне Блэке.
Не вспоминала и Эйлин.
Но менее чем через полгода она без лишнего шума представила свой контракт на продажу на Кассиду и уехала работать в этот мир. А спустя несколько месяцев после отъезда она вышла замуж за молодого человека, уроженца планеты, которого звали Дэвид Лонг Холл. Ни я, ни Матиас ничего об этом не слышали, а узнали только несколько месяцев спустя после свадьбы. Да и то из другого источника. Сама она нам не писала.
Но к тому времени меня так же мало волновали новости об этом, как и Матиаса. Потому что мой успех в тот момент, в библиотеке, с Джэймтоном Блэком и моей сестрой, указал мне путь, которого я и желал себе. Мое новое чувство начало взрослеть во мне. Я начал разрабатывать технику для применения ее к манипуляции людьми, как я сманипулировал Эйлин, чтобы добиться желаемого. И я уже вовсю шагал по дороге к моей личной цели – силе и свободе.
Глава 5
И все же, несмотря ни на что, эта сцена в библиотеке так и застряла у меня в памяти, словно заноза.
За все пять лет, что я поднимался по ступенькам Службы Новостей, как человек, рожденный для успеха, я ни слова не получил от Эйлин. Она по-прежнему не писала ни Матиасу, ни мне. Несколько писем, отосланных ей мною, остались без ответа. Я знал многих людей, но не мог сказать, что у меня были друзья. А Матиас был просто ничем. И наконец каким-то уголком своего сознания, сперва туманно, но затем все более и более отчетливо, я стал медленно осознавать, что в мире я одинок. И что в том лихорадочном проблеске обнаруженной мною способности манипулирования людьми я с таким же успехом мог бы избрать иную мишень, чем ту личность с одного из четырнадцати миров, мишень, у которой вполне могли быть какие-то причины, чтобы любить меня.
Именно это спустя пять лет и привело меня на холм Новой Земли, только что развороченный тяжелой артиллерией. Я спускался вниз с холма, потому что сам холм являлся частью зоны боевых действий противоборствующих сил Северного и Южного Разделов Атланда Новой Земли. Профессиональные военные составляли лишь основу обеих вооруженных сил – как Северных, так и Южных. Мятежники Севера более чем на восемьдесят процентов состояли из подразделений наемников, нанятых на Содружестве. Южные же более чем на шестьдесят пять процентов состояли из рекрутов с Кассиды, нанятых по контракту властями Новой Земли, – и именно последний факт и привел меня к тому, что теперь я пробирался среди развороченной земли и разорванных стволов деревьев по склону холма. Среди рекрутов именно этого подразделения находился молодой сержант по имени Дэйв Холл – человек, за которого вышла замуж моя сестра.
Моим проводником был пехотинец роялистов, то есть Сил Южного Раздела, уроженец Новой Земли. Ему было уже за тридцать, и от природы он был желчным – как я понял из того скрытого удовольствия, которое, казалось, он получал, видя, как мои городские сапоги и плащ журналиста пачкаются землей и мхом. Теперь, спустя шесть лет с того момента в Конечной Энциклопедии, мои личные способности стали настолько естественными для меня, что у меня ушло бы лишь несколько минут на то, чтобы полностью изменить его мнение обо мне. Но в этом не было необходимости.
Наконец он привел меня к маленькому связному пункту у подножия холма и передал меня офицеру с тяжелой, квадратной челюстью, которому уже было под пятьдесят; под глазами его виднелись темные круги. Офицер был уже староват для подобной полевой службы, и возраст явственно давал о себе знать. Более того, угрюмые легионы Содружества недавно совсем неплохо потрепали полуобученных рекрутов Кассиды, противостоявших им. Меня ничуть не удивило, что он посмотрел на меня столь же кисло, как и мой проводник.
Мне было небезразлично его отношение ко мне, поскольку он был полевым командиром, а оно было достаточно прохладным. Я должен был изменить его, если хотел получить то, за чем пришел. И проблема состояла в том, что я пришел, практически не имея никакой информации, касающейся этого человека. Но до меня дошли слухи о новом наступлении Содружества, и у меня было мало времени, так что я примчался сюда под влиянием момента. Я должен был придумать свои аргументы на ходу.
– Комендант Хэл Фрэйн! – представился он, не дожидаясь, когда заговорю я, и резко протянул свою широкую, испачканную ладонь. – Ваши документы!
Я передал их ему. Он просмотрел их, не изменившись в лице.
– О? – произнес он. – Испытательный?
Сам вопрос был по сути равнозначен оскорблению. Его совершенно не касалось, был ли я полномочным членом Гильдии Журналистов или по-прежнему подлежал проверке, как Подмастерье. Упомянув же это, он очевидно пытался намекнуть на то, что у меня еще молоко на губах не обсохло и что, таким образом, я мог представлять потенциальную опасность для него и подчиненных ему людей здесь, у линии фронта.
Тем не менее, сказав это, он даже не подозревал, что этим вопросом не столько атаковал уязвимое место в моей личной защите, сколько приоткрыл уязвимое место в своей.
– Совершенно верно, – холодно согласился я, забирая у него обратно свои документы. И я сымпровизировал на основе того, что он только что выдал о себе. – А теперь о вашем повышении по службе…
– Повышение!
Он уставился на меня. Тон его голоса подтвердил все, что я о нем думал. Как часто обвинения, которые люди выдвигают для нападок на других, выдают их собственные слабые стороны. Человек, который намекает на то, что вы – вор, почти всегда имеет за душой какую-то большую уязвимую область собственной нечестности. И в этом случае попытка Фрэйна подколоть меня моим настоящим статусом, без сомнения, подтвердила, что он был чувствителен к тому же, что и я. Эта попытка оскорбления, вкупе с тем фактом, что он уже по возрасту перерос должность, занимаемую им, указывала на то, что его уже по крайней мере разок обходили с повышением, и на то, что он был уязвим для данного предмета.
Это был всего лишь открывающийся клин – но сейчас это было все, что мне необходимо, спустя пять лет тренировки моих способностей на умах других людей.
– А разве вы не повышаетесь в звании до майора? – спросил я. – Я думал…, – я неожиданно замолчал и усмехнулся ему. – Я полагаю, ошибся. Должно быть, я спутал вас с кем-то другим. – Я попытался изменить тему разговора и осмотрелся по сторонам. – Я вижу, у вас здесь было довольно-таки жарко с утра.
Он накинулся на меня.
– Где вы слышали, что меня повышают в звании? – прорычал он мне. Я понял, что настало время применить кнут.
– Ну, вы знаете, комендант, по-моему, я не запомнил, – ответил я, глядя ему прямо в глаза. Я подождал минутку, прежде, чем это поглубже угнездилось в нем. – Но если бы я и помнил, я думаю, был бы не вправе сообщить вам об этом. У журналистов свои источники, и мне не хотелось бы об этом распространяться. Ведь у военных тоже имеются свои секреты.
Это неожиданно отрезвило его. Он сразу вспомнил, что я не являюсь одним из его пехотинцев, и не в его власти приказать мне сообщить ему то, о чем я не хотел сообщать. Таким образом, в моем случае требовалось применение мягких перчаток, а не железного кулака, если он чего-либо хотел от меня добиться.
– Да, – произнес он, борясь с тем, чтобы переход от гримасы к улыбке выглядел как можно естественнее. – Да, конечно. Вы должны извинить меня. Знаете ли, мы здесь постоянно находимся под сильным огнем…
– Я могу это понять, – произнес я более дружественно. – Конечно же, это не та вещь, что оставляет ваши нервы спокойными и расслабленными.
– Нет. – Он снова попытался улыбнуться. – Вы… значит, не можете мне ничего сказать о повышении, касающемся меня?
– Боюсь, что нет. – Наши глаза встретились снова. И задержались.
– Понятно. – Он снова посмотрел в сторону, несколько угрюмо. – Ладно, так что бы мы могли сделать для вас, журналист?
– Ну, вы бы могли рассказать мне что-нибудь о себе, – ответил я. – Я бы хотел получить о вас какую-нибудь общую информацию.
Неожиданно он снова обернулся ко мне.
– О себе? – спросил он, уставившись на меня.
– Ну да, – подтвердил я. – Всего лишь ваш взгляд на вещи. Всего лишь ваше собственное мнение. Интересный для общественности рассказ – кампания с точки зрения одного из опытных полевых командиров. Ну, вы понимаете.
Он понял. Во всяком случае, я считал, что до него дошло. Я смог разглядеть, как сияние вернулось в его глаза, колесики закрутились где-то там у него в голове. Мы сейчас достигли той стадии, на которой человек с незамутненным сознанием мог бы потребовать еще раз: «Почему я? Я, а не какой-нибудь офицер более высокого ранга или с большим числом наград?»
Но Фрэйн не собирался спрашивать об этом. Ему казалось, что он знал, почему именно о н. Его собственные затаенные надежды привели его к тому, что, сложив два и два, он получил, как он считал, – четыре. Он верил, что действительно приближается к повышению в звании за свои героические действия на поле боя, – и эта вера усиливала в нем сознание его собственной значимости. И его уже ничуть не удивляло мое появление здесь с целью написать о нем статью, интересующую общественность. Не в состоянии трезво оценивать происходящее, он вполне допускал, что, являясь обычным гражданским служащим, я мог и не знать, что он надеется на повышение по службе. А мое невежество заставило меня бездумно раскрыть эту тайну при первой же нашей встрече.
Было немного неприятно осознать, как сразу же изменились его голос и отношение ко мне. Как и некоторые другие личности невысоких способностей, он почти всю свою жизнь провел, запасаясь причинами и извинениями, чтобы доказать, что он действительно обладал экстраординарными качествами, но случайности и предвзятость, слитые воедино, до сих пор преграждали ему путь к заслуженным наградам.
И если бы я действительно интервьюировал его в целях создания репортажа, я бы мог убедить его в малодушии и малозначимости, используя его же собственные слова, по меньшей мере дюжину раз. В каждом его слове чувствовалось хныканье. Настоящие деньги в солдатском ремесле были для наемников. У Фрэйна не было ни храбрости, ни убеждений, чтобы прожить полную лишений жизнь даже отставного офицера Содружества. Его уделом была лишь гарнизонная работа, кадровая служба, но не более… А когда приходила война, таких, как он, отставляли в сторону, освобождая место для наемников либо урожденных, либо обученных и доставленных для настоящей войны.
Надо отметить, что гарнизонная работа оплачивалась куда как скудно, по сравнению с оплатой наемников. Правительства могли подписывать долгосрочные контракты с офицерами типа Фрэйна. Оплата при этом была минимальной, и контракт выполнялся до тех пор, пока не возникала необходимость в наемниках, которые за свою блестящую боевую подготовку требовали куда более высокой оплаты.
Но достаточно о коменданте Фрэйне, который вовсе не был так уж и важен. Это был маленький человек, который убедил себя, что он вот-вот должен быть признан – по крайней мере на уровне Межзвездной Службы Новостей – как потенциально великий человек. Как большинство подобных ему людей, он ошибочно предполагал, что угодливость поможет ему продвинуться по службе. Он рассказал мне о себе все, он показал мне позиции на холме, где окопались его люди. К тому времени, когда я уже собирался покинуть его, он реагировал на каждое мое предложение, как хорошо настроенная машина. И поэтому, когда я понял, что смогу отправиться за линию фронта, я сделал это. Ибо это было то, ради чего я пришел сюда.
– Вы знаете, мне только что в голову пришла идея, – произнес я, поворачиваясь к нему. – Полевой штаб разрешил мне выбрать одного из солдат для ассистирования мне до конца этой кампании. Я собирался выбрать одного из людей при штабе, но, знаете ли, наверное, было бы лучше выбрать одного из людей под вашим командованием.
