Текст книги "Звездный путь (сборник). Том 2"
Автор книги: Гордон Руперт Диксон
Соавторы: Джеймс Бенджамин Блиш,Генри Бим Пайпер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 41 страниц)
Взводный, имя которого, очевидно, было Акке, выглядел неуверенно. Лицо его было бледно, затем он повернулся, чтобы бросить взгляд на радиостанцию, лежавшую в ячейке подле него. Другой взводный заметил направление его взгляда, и игловинтовка, лежавшая у него на коленях, как бы сама собой случайно выстрелила. Послышался удар и звон внутри радиостанции, и я смог увидеть, что огонек готовности на инструментальной панели погас.
– Я приказываю вам, – произнес форс-лидер. Но в этот момент ужасные челюсти боли снова сомкнулись на моем колене и я почти потерял сознание. Когда я очнулся, то увидел, что Дэйв разорвал брюки на моей левой ноге поверх колена и только что закончил наложение аккуратной давящей повязки вокруг колена.
– Все в порядке, Тэм, – говорил он мне. – Игла из игловинтовки прошла насквозь. Так что все в порядке.
Я осмотрелся вокруг. Форс-лидер по-прежнему сидел рядом со мной, с наполовину вытащенным из кобуры пистолетом. Теперь у него была еще одна рана от иглоружья, на этот раз на голове, и он был мертв. Не было и взводных.
– Они ушли, Тэм, – произнес Дэйв. – И нам тоже надо отсюда убираться. Он показал на подножие холма. Пехота Содружества решила, что мы не стоим их усилий. Они отошли. Но приближается их бронетехника – а ты не можешь достаточно быстро двигаться с таким коленом. А теперь попытайся встать.
Я попытался. Это было так, словно одно мое колено находилось на кончике копья и несло на себе половину веса моего тела. Но я стоял. Дэйв помог мне выбраться из ячейки. И мы начали наше хромающее отступление вниз по другом склону холма, чтобы уйти с пути бронетехники.
Когда-то в детстве я представлял себе лес – пристанище Робин Гуда. Его открытость, полумрак и цвет, вызвали во мне восхищение. Но теперь, когда я пробирался сквозь него, с каждым шагом или, точнее, прыжком чувствуя, как раскаленный гвоздь боли ввинчивается в мое колено, этот лес представлялся мне чудовищем, темным, зловещим ненавистным и полным жестокости. Мы оказались в его ловушке, где нас в любое время могла обнаружить бронетехника Содружества и уничтожить либо тепловыми лучами, либо просто обрушив деревья на наши головы, прежде чем у нас могла бы появиться возможность объяснить им, кто мы.
Я отчаянно надеялся, что мы сможем выбраться на открытую местность. Потому что надвигавшиеся позади нас бронемашины охотились в лесу, а не на открытом пространстве. В особенности в траве, хотя бы и до колен, было бы трудно водителю бронемашины не заметить мою накидку, прежде чем открыть огонь.
Но, очевидно, это была местность, где деревьев было гораздо больше, чем открытых мест. К тому же, как назло, все направления среди этих деревьев были похожи друг на друга. Мы не были уверены в том, что не ходим кругами по этому злосчастному лесу, и поэтому единственным правильным решением было уйти с этого места назад, по направлению, которое показывал мой наручный указатель. Но это означало, что путь наш лежал через лесные массивы, которые нам однажды уже пришлось преодолеть и которые вывели нас к тому самому холму, что так отчаянно и безнадежно защищал кассидианский патруль.
Тем временем мы двигались столь медленно из-за моего колена, что даже относительно медленно двигавшаяся бронетехника скоро могла настичь нас. Кроме того, я по-прежнему плохо чувствовал себя после разрыва акустического снаряда. А сейчас постоянные приступы сумасшедшей боли в моем колене привели меня в состояние лихорадочной спешки. Это походило на какую-то разновидность предпочитаемой пытки – и оказывается, я не такой уж и стоик в том, что касается боли.
Но я не был трусом, хотя и не считал, что было бы честно назвать меня храбрецом. Просто так уж я создан, что на определенном уровне моя реакция на боль выливается в ярость. И чем больше эта боль – тем больше моя ярость. Наверное, какая-то доля древней крови берсеркеров все же разбавляла ирландскую в моих венах, если вам нравится романтический аспект. Но так уж это и было – таков факт. И теперь, когда мы ковыляли через вечный сумрак среди этих золотисто-серебряных, облезлых стволов, я просто взорвался изнутри.
В своем гневе я не испытывал никакого страха перед бронетехникой войск Содружества. Я был уверен, что они смогут увидеть мой красно-белый плащ вовремя, прежде чем откроют огонь. Кроме того, я был уверен, что если они и откроют огонь, ни их луч, ни падающие деревья или их ветви не попадут в меня. Короче – я был уверен в своей собственной неуязвимости и единственное, что меня беспокоило, это то, что рядом был Дэйв, и что если с ним что-нибудь случится, то Эйлин не сможет пережить этого.
Я орал на него, я его проклинал. Я приказывал ему оставить меня и идти самому вперед и спасать собственную жизнь. Я доказывал ему, что мне не угрожает опасность.
Его единственным ответом было то, что я не оставил его тогда, когда мы попали под обстрел акустических орудий. И он не оставит меня. Ни при каких обстоятельствах он меня не оставит. Я был братом Эйлин, и его обязанностью было заботиться обо мне. Все было так, как она писала в своем письме: он был верным спутником. Он был чертовски, излишне верным, он был излишне верным дураком – и я так ему это и сказал, ругаясь весьма неприлично и довольно долго. Я пытался оттолкнуть его от себя. Но, прыгая на одной ноге, точнее, ковыляя на одной ноге, сделать это было невозможно. Я без сил опустился на землю и отказался идти дальше. Но он просто взвалил меня на свою маленькую спину, пытаясь таким образом тащить меня.
Это было еще хуже. Я пообещал ему идти с ним дальше, если он меня опустит на землю. Он уже сам шатался от усталости, когда опустил меня. К этому времени, наполовину обезумев от боли и ярости, я был готов сделать все, что угодно, чтобы спасти его от самого себя. Я начал как можно громче звать на помощь, несмотря на все его попытки заставить меня замолчать.
Это сработало. Менее чем через пять минут после того, как он наконец заставил меня замолчать, мы оказались под прицелами игловинтовок двух молодых разведчиков войск Содружества, привлеченных моими криками.
Глава 12
Я ожидал, что в ответ на мои крики они появятся еще быстрее, поскольку разведчики войск Содружества находились вокруг нас почти с того момента, когда мы покинули холм, оставив его мертвым, под командой мертвого форс-лидера. Эти двое могли быть среди тех самых разведчиков, которые и обнаружили окопавшийся на холме патруль еще в самом начале. Но, обнаружив его, они продолжили разведку.
Потому что их задачей было обнаружение очагов кассидианского сопротивления, с тем, чтобы, вызвав подкрепление, ликвидировать их. Они должны были иметь акустические пеленгаторы, являющиеся частью их снаряжения, и если бы эти устройства засекли двух спорящих людей, то они могли бы не обратить на них внимания. Два человека были слишком мелкой дичью, чтобы ими заинтересоваться.
Но один из них, намеренно взывающий о помощи – это было само по себе весьма необычно, поэтому они и решили проверить, что там происходит. Солдат Господа не должен был быть настолько слаб, чтобы звать на помощь подобным образом, независимо от того, нуждался он в ней или нет. А мог ли взывать о помощи кассидианин здесь, в месте, где не было пока никаких боевых действий? И кто другой, кроме Солдат Господа или их вооруженных врагов, мог находиться в этом районе?
Теперь они знали, кто мог быть здесь: журналист и его помощник; оба – гражданские, об этом я немедленно сообщил им. Тем не менее, игловинтовки по-прежнему были нацелены на нас.
– Протрите ваши глаза! – заорал я на них. – Разве вы не видите, что мне нужна медицинская помощь? Немедленно доставьте меня в один из ваших полевых госпиталей!
Они посмотрели на меня своими поразительно невинными глазами, сиявшими на их гладких молодых лицах. Тот, что стоял справа, имел на воротнике одну-единственную нашивку старшего рядового, второй же был обычным младшим солдатом. Обоим не было еще и двадцати.
– У нас не было приказа поворачивать назад, – произнес старший солдат, говоря за них обоих, как старший по рангу. – Я только могу препроводить вас на сборный пункт для пленных, где, без сомнения, о вас побеспокоятся.
Он отступил, по-прежнему держа нас под прицелом.
– Помоги ему поддержать этого человека, Гретен, – произнес он, переходя на молитвенную речь и обращаясь к своему спутнику. – Поддержи его с другой стороны, а я последую за вами и понесу винтовки.
Второй солдат передал ему игловинтовку, и, поддерживаемый им и Дэйвом, я начал продвигаться несколько более комфортабельно, хотя гнев по-прежнему кипел и бурлил во мне. Наконец они привели нас на поляну, но не настоящую поляну, открытую лучам солнца, а на место, где одно из огромных деревьев упало и приоткрыло что-то вроде небольшого просвета среди других гигантов. Здесь находилось около двадцати уныло выглядевших кассидиан, обезоруженных и охраняемых четырьмя молодыми солдатами Содружества, во всем подобными тем, что только что захватили нас.
Дэйв и молодой солдат Содружества осторожно посадили меня, прислонив спиной к стволу огромного упавшего дерева. Затем Дэйв был препровожден к остальным кассидианам в форме, которые сгрудились около длинного ствола упавшего дерева, где четверо охранников не спускали с них глаз. Я заорал, что Дэйв должен оставаться со мной, поскольку он не военный, указав при этом на белую нарукавную повязку и отсутствие знаков различия. Однако солдаты в черной форме проигнорировали меня.
– Кто здесь старший по званию? – спросил старший рядовой четырех стражников.
– Я старший, – ответил один из них, – но мой ранг ниже твоего.
И действительно, он был обычным рядовым. Тем не менее, ему уже было больше двадцати, и в нем чувствовался опытный и осторожный солдат.
– Этот человек – журналист, – произнес старший рядовой, указав на меня, – и утверждает, что другой находится под его защитой. Определенно, журналист нуждается в медицинской помощи. И хотя никто из нас не может доставить его в ближайший полевой госпиталь, может быть, ты смог бы доложить об этом по команде, используя коммуникатор?
– У нас его нет, – ответил более старший по возрасту солдат. – Центр связи находится в двухстах метрах отсюда.
– Я и Гретен останемся здесь, чтобы помогать твоим стражам, пока один из вас сходит к вашему центру связи.
– В приказе ничего об этом не сказано, – старший по возрасту солдат выглядел упрямым, – никому из нас нельзя отлучаться даже в этой ситуации.
– Но это же особая ситуация?
– Не было такого положения.
– Но…
– Я тебе говорю, не было такого положения, даже для такой ситуации! – закричал на него солдат. – Мы ничего не можем сделать, пока не появится офицер или сержант!
– А как скоро он появится? – Старший солдат был потрясен страстностью возражений более старшего по возрасту человека. Он с беспокойством посмотрел на меня. И я подумал, что он, наверное, уже начал думать, что сделал ошибку, даже упомянув о медицинской помощи для меня. Но я его недооценил. Он побледнел, но снова достаточно спокойно заговорил со страшим по возрасту солдатом.
– Я не знаю, – ответил тот.
– Тогда я сам направлюсь к вашему центру связи. Подожди здесь, Гретен.
Он закинул за плечо свою игловинтовку и ушел. Мы его больше никогда не видели.
Тем временем, ярость и адреналин в крови, помогавшие мне бороться с болью, пронизывающей колено, плоть, нервы и кости вне его, начали уходить. Я уже не чувствовал постоянных ужасных приступов боли, когда пытался шевелить ногой, но постоянная накапливающаяся тупая боль начала посылать свои волны вверх по ноге, к бедру – или так мне казалось, – и это заставляло кружиться мою голову. Я уже начал сомневаться, смогу ли выдержать это; и с этим ощущением собственной глупости, которое захватывает вас, когда неожиданно доходит, что то, что вы так долго искали, все это время было перед вашим взором, я вспомнил о своем поясе.
На нем, как и на поясах всех солдат, был медпакет для полевых условий. Едва не рассмеявшись, несмотря на боль, я дотянулся до него, повозился с ним, пока не раскрыл, и выудил две из восьми угольных таблеток, что обнаружил там. Начинало темнеть. Под деревьями, где мы находились, я не мог разглядеть их красного цвета, но их очертания вполне угадывались. Они были специально изготовлены в расчете на подобные ситуации.
Я разжевал и проглотил их, не запивая. Мне показалось, что издалека я расслышал почему-то кричащий голос Дэйва. Но быстрый, как цианистый калий на языке, транквилизирующий, седативный эффект болеутоляющих таблеток уже уносил меня. А вместе с ним уносилась прочь боль, снова сделав меня целым, чистым и новым – и не обеспокоенным ничем, кроме комфорта и спокойствия тела.
Я еще раз услышал, как кричал Дэйв. На этот раз я его понял, но его послание не имело никакой силы, которая могла бы меня потревожить. Он кричал, что уже дважды давал мне болеутоляющие таблетки из своего пакета, когда я терял сознание от боли. Он кричал мне, что я теперь принял сверхдозу, что кто-то должен мне помочь. И постепенно наша поляна потемнела, а затем над головой я услышал звук, подобный раскатам грома, и далекие зачаровывающие звуки симфонии – шуршание миллионов дождевых капель по миллионам листьев высоко надо мной.
И с этим звуком я провалился в комфортное ничто.
Когда я снова пришел в себя, то некоторое время очень мало внимания обращал на то, что было вокруг меня, потому что меня знобило и тошнило от чрезмерно большой дозы лекарства. Мое колено больше не болело, если я им не двигал, но оно опухло и застыло, словно стальной стержень. И малейшее движение вызывало прилив такой боли, которая словно ударами сотрясала мое тело.
Меня стошнило, и я почувствовал себя лучше. Я снова стал разбираться в том, что происходило вокруг меня. Я промок до нитки, потому что дождь, на некоторое время сдерживаемый листьями, все же добрался и до нас. Невдалеке от меня пленники и их стражи представляли собой промокшую группку. Но среди них был незнакомец в черной форме Содружества. Это был сержант. Он был среднего возраста, лицо его казалось худым и покрытым морщинами. Он отвел солдата по имени Гретен в сторону, чуть ближе ко мне, очевидно, хотел кое о чем поговорить с ним.
Над нами, в небольших просветах в ветвях деревьев, которые были оставлены упавшим деревом-гигантом, небо после грозы посветлело, но хотя оно теперь было безоблачным, оно было освещено красным светом заходящего солнца. Для моего искаженного лекарством зрения красный цвет спускался вниз, до земли, и окрашивал очертания мокрых черных фигур пленников в серой форме, и сверкал на промокших черных униформах.
Красные и черные, черные и красные, они походили на фигуры, на которые смотришь как бы сквозь непрозрачное стекло, под огромными, подавляющими очертаниями туманно-темных гигантов, какими казались деревья. Я сидел, дрожа от холода из-за промокшей и ставшей тяжелой одежды, уставясь на споривших сержанта и солдата. И хотя их слова были негромкими и не долетали до пленников, я слышал их отчетливо и их смысл начал постепенно доходить до меня.
– Ты еще просто ребенок! – рычал сержант. Он слегка приподнял голову в порыве переполнявших его эмоций. И заходящее солнце протянуло лучи, чтобы залить его лицо красным светом, так, что я в первый раз смог ясно рассмотреть его – и увидел его истощенные и словно высеченные из камня черты с тем же совершенно грубым фанатизмом, который был и в сержанте, встреченном мною в штабе сил Содружества, который сорвал возможность получения пропуска для Дэйва.
– Ты просто ребенок! – повторил он. – Молод ты! Что ты знаешь о борьбе за существование, продолжающейся поколение за поколением на наших жестоких и каменных мирах, из того, что знаю я? Что ты знаешь о целях тех, кто послал нас в эту битву, чтобы наши люди могли жить и процветать, когда все другие люди хотели бы с радостью видеть мертвыми нас и нашу веру?
– Я кое-что знаю, – возразил молодой солдат, хотя в его голосе явственно звучала его молодость и его била дрожь. – Я знаю, что мы несем обязанность биться за правое дело, и мы принесли присягу Кодексу Наемников…
– Заткни свой необсохший ротик, дитя! – прошипел сержант. – Что значат другие Кодексы перед Кодексом Всемогущего? Что значат другие клятвы перед нашей клятвой Господу всех Битв? Ибо Старейший нашего Совета Старейшин, тот, чье имя Брайт, сказал нам, что сей день особенно важен для будущего нашего народа и что победе в сегодняшней битве необходимо отдать, все силы. И тогда мы победим! И никак иначе!
– Но все же говорю тебе…
– Ты мне ничего не скажешь! Я старше тебя по званию! Я говорю тебе. Дан приказ – перегруппироваться для другой атаки на врага. Ты и эти четверо немедленно должны направиться к своему центру связи. И неважно, что ты не из этого подразделения. Тебе было приказано, и ты – повинуешься!
– Тогда мы должны взять военнопленных с собой в…
– Ты должен выполнять приказ! – Сержант, держа свою игловинтовку в руке, развернул ее так, что дуло смотрело на солдата. Пальцем сержант сдвинул контрольный механизм винтовки на автоматический огонь. Я увидел, как Гретен на секунду закрыл глаза, затем сглотнул, но когда он заговорил вновь, голос его был по-прежнему спокоен.
– Всю мою жизнь я шел в тени Господа, иже есть правда и вера… – донесся до меня его голос, и винтовка поднялась до уровня его груди. И тогда я заорал сержанту.
– Ты! Эй, ты – сержант!
Он резко повернулся, словно матерый волк при звуке хрустнувшей ветки под ногой охотника, и мне в лицо глянуло игольное отверстие дула установленной на автоматический огонь игловинтовки. Затем он приблизился ко мне, по-прежнему нацелив ее на меня, и его взгляд, острый, как лезвие топора, уперся в меня поверх прицела.
– Так значит, ты пришел в чувство? – спросил он, усмехаясь.
Его лицо выражало презрение ко всякому, оказавшемуся достаточно слабым, и воспользовавшемуся болеутоляющим для облегчения физического дискомфорта.
– Достаточно, чтобы кое-что сказать тебе, – выдавил я. Горло мое пересохло, и нога снова стала болеть, но он оказался для меня хорошим лекарством, пробудил мою злобу так, что вновь возникшаяся боль лишь усиливала подымавшуюся во мне ярость.
– Послушай меня. Я – журналист. Ты уже достаточно долго находишься здесь и знаешь, что никто не имеет права носить ни этот берет, ни эту накидку, если они ему не положены. Но чтобы ты все же удостоверился, – я залез в карман своей куртки, – вот мои документы. Посмотри.
Он молча взял их.
– Убедился? – спросил я, едва он просмотрел последнюю бумагу. – Я – журналист, а ты – сержант. И я ни о чем не прошу тебя – я приказываю тебе! Необходимо немедленно вызвать транспорт и доставить меня в госпиталь, кроме того, я требую, чтобы мой помощник, – я указал на Дэйва, – оказался рядом со мной, немедленно! Не через десять минут или две минуты. А сейчас же! Эти солдаты, что охраняют пленных, не имеют права покидать это место, чтобы вывезти отсюда меня и моего помощника, но я уверен, что у тебя есть такое право. И требую, чтобы ты им воспользовался!
Он перевел взгляд с документов на меня, и его лицо приняло странное угрюмое выражение убежденности, подобное тому, которое появляется на лице человека тогда, когда он словно бы вырывается от конвоя, сопровождающего его к виселице, и сам устремляется к месту своей гибели, как будто это отвечает его собственному желанию.
– Да, журналист, – вздыхая, произнес он. – Да, ты еси племени анархистского, которое ложью и сплетнями распространяет ненависть к нашему народу и нашей вере по всем мирам человека. Я хорошо знаю тебя, журналист… – Он уставился на меня своими черными, запавшими глазами, – и твои документы для меня – всего лишь мусор. Но я развлеку тебя и покажу, как мало ты значишь со всеми твоими грязными репортажами. Я дам тебе возможность написать рассказ, и ты напишешь его, и сам увидишь, как мало он значит – меньше, чем сухая листва, шелестящая под ногами марширующих Посвященных Господа.
– Доставь меня в госпиталь, – сказал я.
– Обождешь, – произнес он. – Кроме того, – он помахал документами перед моим лицом, – я вижу здесь только твой пропуск, но пропуска, подписанного кем-либо из нашего командования, предоставляющего право свободного передвижения тому, кого ты называешь своим помощником – нет. И поэтому он останется с остальными пленниками, чтобы встретить то, что Господь послал им.
Он швырнул документы мне в руки, повернулся и побрел назад к пленникам. Я заорал ему вслед, приказывая вернуться. Но он не обратил на это никакого внимания.
Но Гретен подбежал к нему и, схватив его за руку, что-то прошептал на ухо, одновременно указывая на группу пленных. Сержант рукой оттолкнул его так, что Гретен споткнулся.
– Они из Избранных? – заорал сержант. – Они из Избранных Господа?
Он яростно развернулся, и на этот раз его игловинтовка была нацелена не только на Гретена, но и на остальных солдат.
– Стройся! – заорал он.
Одни медленно, другие быстрее оставили свой пост и выстроились в шеренгу, лицом к сержанту.
– Вы все направитесь к вашему центру связи – немедленно! – отрывисто приказал сержант. – Направо! – Они повернулись. – Шагом марш!
И, выполняя приказ, они нас покинули, исчезнув вскоре в тени деревьев.
Секунду или две сержант наблюдал за ними, а затем снова обратил внимание и игловинтовку на кассидиан. Они попятились. И я увидел, как побледневшее лицо Дэйва на мгновение повернулось в мою сторону.
– А теперь ваши стражи ушли, – медленно и угрюмо проговорил сержант. – Ибо начинается наступление, которое уничтожит ваши силы. И в этой атаке необходим каждый солдат Господа, ибо таков зов, брошенный нам Старейшиной Совета. Я тоже должен идти, но я не могу оставить врагов вроде вас без охраны в нашем тылу, чтобы не нанести урон нашей победе. И таким образом, я отправляю вас в то место, откуда вы уже не сможете повредить Посвященным Господа.
И в этот момент, именно в этот момент, в первый раз, я понял, что он имел в виду. Я открыл рот, чтобы закричать, но ни одного слова не вылетело из него. Я попытался встать, но моя застывшая нога не позволила мне этого. И я застыл на месте, с раскрытым ртом, успев чуть приподняться.
Он дал очередь по беззащитным людям, стоявшим перед ним. Они упали, и среди них Дэйв. Они упали и умерли.
