Текст книги "Ганнибал. Роман о Карфагене"

Автор книги: Гисперт Хаафс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 32 страниц)

– Может, продать тебе еще одно поселение, пун? Ты ведь, кажется, любишь выкладывать деньги за никчемные вещи? Или лучше бросить на твой дворец пятьдесят боевых слонов?

Баркиды весело заулыбались, кое-кто из «стариков» прикрыл рот рукой, Ганнон не сводил с Антигона своих широко раскрытых змеиных глаз, но так и не смог заставить грека опустить взгляд.

– Подумай, пун, с кем ты разговариваешь, а уж потом открывай рот, – с показной заботой произнес Антигон. – И вообще, не совершай ошибок, умаляющих твое величие. О нем, правда, сейчас говорит весь город. – Он поднял лист папируса. – Вот лишь несколько строк о тебе, Ганнон, написанных лучшим поэтом города. Слушай:

 
Тень кипарисов упала, скрыв облик жрецов,
так велика она в роще священной Танит.
Еще более Западный вал величав:
воинов всех он закрывает тенью своей.
Но до Ганнона ему далеко: его
мрачная тень полностью Ливию всю покрывает.
 

– Сколько еще ты будешь предписывать жрецам храма Танит, где именно они могут восхвалять богиню, а где – нет? – воскликнул Антигон, стремясь заглушить многочисленные выкрики. – Сколько еще, о высокочтимые члены Совета, этот хитрый и жестокий человек будет определять количество воинов в казармах Большой стены?

Он дождался, когда стихнут смех и громкие возгласы, и снова поднял свиток.

– Поэт также воспел в стихах великолепие. Судите сами, насколько ему это удалось.

 
Великолепен мясник, перерезающий ловко
горло быку.
Великолепен и Рим, всех италийцев
лишивший мужского достоинства.
Великолепнее всех высокочтимый Ганнон,
умело народ свой острой тростинкой кастрирующий.
 

Ганнон тяжело вздохнул и опустил глаза. Большинство его сторонников откровенно давилось от смеха. Многие от восторга хлопали себя по ляжкам. У одного из суффетов даже слезы выступили на глазах, второй безуспешно шарил вокруг себя в поисках бронзовой палочки. Внезапно он не выдержал и захохотал на весь зал.

«Более десяти лет у Ганнона не было в Совете более-менее достойного противника, – размышлял Антигон. – Еще два-три таких заседания, и ему придется признать свое поражение. Но ничего подобного больше не произойдет. Гадзрубал далеко, а меня во второй раз уже не пригласят выступить в Совете».

Пун, казалось, почувствовал на себе взгляд Антигона. Он сверкнул глазами, и грек вдруг понял, что Ганнон с каким-то даже уважением смотрит на него. Он подумал, что было бы замечательно, если бы его заклятый враг перешел на сторону Гадзрубала и употребил свой ум и способности на упрочение могущества Кархедона. Но нет, об этом не стоило даже мечтать.

Постепенно под несмолкаемые звуки гонга в зале воцарилось спокойствие. Сидевший неподалеку от Антигона Бошмун медленно встал и тяжело повернул голову в его сторону:

– Давай ближе к делу, метек. Ты хорошо потешил нас чужими плохими стихами, а теперь скажи, чего ты на самом деле хочешь?

– Ничего особенного. Сохранения войска и флота в прежнем составе и отказа от создания какого-либо надзорного ведомства. Надеюсь, вы поняли, что имел в виду поэт? Слишком уж вы потакаете Ганнону в написании беззаконных указов. Вы же себе этим только руки пачкаете.

– Ты знаешь, как распределяются голоса. Что будет, если результаты голосования тебя не устроят?

– Я к этому готов. – Антигон согласно кивнул и, дождавшись, когда смолкнет шум возмущенных голосов «стариков», продолжил – Значит, Ганнон еще более усилит свое влияние. В прошлом году мои дела шли прекрасно. Общий оборот всех моих товаров, прошедших через пунийские гавани и сторожевые посты в Ливии, составил приблизительно двадцать девять тысяч талантов серебром. Соответственно велика была и сумма таможенных сборов, поступивших в казну Карг-Хадашта. Я ничего не имею против проверки моей торговой и банковской деятельности, но пусть этим займутся честные, непредвзято настроенные люди. Но если Ганнон осуществит свой план и его люди будут повсюду совать свой нос, я переберусь куда-нибудь в другое место. Скажем, в иберийский Карт-Хадашт.

Он сделал намеренно долгую паузу, во время которой никто не только не произнес ни слова, но даже ни разу не кашлянул.

– Вы хорошо меня знаете. А если кто думает, что я шучу, пусть поговорит с Ганноном, – в голосе Антигона зазвучала неприкрытая угроза. – Далее Гадзрубал просил передать, что в его обязанности как стратега Ливии и Иберии не входит превращение Ганнона в некоронованного царя Карт-Хадашта. И если это произойдет, поступления серебра немедленно прекратятся, а все иберийские гавани будут закрыты для пунийских кораблей. Решайте сами.

Антигон прищурился, громко щелкнул пальцами и осторожно закрыл за собой двери из желтого кедра.

Военные рожки зазвучали, когда солнце взошло уже над горной грядой, протянувшейся к юго-западу от бухты. Антигон осторожно взял женщину под руку и с удивлением ощутил, что под шелковистой мягкой кожей у нее перекатываются крепкие мускулы.

– Никак не могу сразу привыкнуть к твоему имени, хотя мою сестру тоже зовут Аргиопой.

Она по-прежнему сидела неподвижно на гребне стены. Хитон чуть задрался, обнажив несколько коротковатые загорелые ноги. У тридцатишестилетней Аргиопы было поразительно сильное тело. Грек случайно познакомился с ней в лавке своего нового изготовителя благовоний Неарха. Жительница далекого Дамаска торговала пряностями, целебными растениями и прохладительными напитками. Она приплыла на собственном корабле, чтобы полюбоваться иберийским Кархедоном, а заодно заключить несколько выгодных торговых сделок. Они вместе поужинали и увлеклись разговором настолько, что не заметили, как летит время. Тогда они покинули «Селение ремесленников» на западе бухты и отправились сперва на древние земли контестанов, а затем в новую гавань, откуда рыбак перевез их на хорошо укрепленный Гадзрубалом остров. С северного края крепости открывался изумительный вид на роскошные розарии, поразительной красоты игру красок в воде и загоны с различными животными. В середине острова, на котором жили и трудились двадцать тысяч человек, раскинулся огромный парк.

– Если уж ты не смог запомнить мое имя за десять часов… – Она улыбнулась, приятные круглые ямочки на щеках углубились, зубы поражали своей белизной – Сколько же тебе нужно времени?

– А сколько ты мне дашь?

– Пока только этот вечер. – Она прикрыла глаза рукой, словно защищаясь от яркого света.

– Сегодня ничего не получится, царица пряностей. – Он снова взял ее под локоть. – Меня ждут в крепости.

– Как важного гостя на пиру?

– Уж не знаю, кому я этим обязан, – он весело подмигнул ей, – С другой стороны, очень жаль, конечно.

– Можешь обнять меня за талию. – Аргиопа еще теснее прижалась к нему.

– Не хочу привлекать к нам излишнего внимания.. – Антигон провел языком по пересохшим губам.

– Внимания кого? Пунов? Или римлян?

– Последних.

Она воспринимала его просто как купца из Кархедона. Ему очень не хотелось, чтобы она слишком рано опознала в нем того самого Антигона.

– Мое судно стоит на якоре вон там, – она показала на восточную часть Мастии. – Оно называется «Дуновение Ветерка». Ночью и утром ты можешь там меня найти.

– Я непременно это сделаю, Аргиопа.

В пиршественный зал Антигон вошел под третий звук рожка. Вдоль стен стояли статуи и бюсты из белого, красного и зеленоватого мрамора. Лестницы были устланы египетскими, персидскими и индийскими коврами. К столам из черного дерева с инкрустациями из золота и слоновой кости были придвинуты удобные ложа и сиденья.

Гадзрубал по столь торжественному поводу надел длинную белую тунику и украсил голову лавровым венком. Завидев его, Антигон едва не подавился и с трудом сохранил невозмутимое выражение лица. Ганнибала также было нелегко узнать в чернобородом, черноволосом пунийском Аполлоне в белом хитоне с золотой тесьмой. Остальных – Антигон обнаружил здесь Муттина, Гадзрубала Барку, Магарбала и еще нескольких высокопоставленных пунов – вполне можно было спутать с придворными какого-нибудь царя из династии Селевкидов. Магарбал даже накрасил веки и устремил на Антигона томный взор.

Гадзрубал воистину предложил все, что могли предоставить иберийский Карт-Хадашт и дальние земли. В перерыве между отдельными блюдами на возвышении играли музыканты, обнаженные танцовщицы откровенно соблазняли гостей, уделяя особое внимание сидевшим в конце левого ряда с каменными лицами римлянам в пурпурных тогах. Антигон искоса наблюдал за ними, время от времени поглядывая на попеременно сменявших друг друга фокусников, пожирателей змей и укротителей животных.

Эго были те же самые послы, что несколько месяцев тому назад посетили ливийский Карт-Хадашт. Но вместо того чтобы направиться оттуда прямо в Иберию, они предпочли заехать в Рим с целью обсудить последние события. На севере Италии галльские племена, которые Рим намеревался в ближайшее время покорить, вторглись на земли его союзников и подвергли их страшному опустошению. Однако, согласно поступившим недавно сообщениям, в рядах галлов произошел раскол, они разделились на две армии, и теперь Рим уже не видел оснований для серьезного беспокойства.

Римских послов угощали изысканными винами, слегка разбавленными чуть кисловатой, щиплющей язык родниковой водой из иберийских гор и фруктовыми соками. Громоздившиеся на огромных бронзовых блюдах хлебцы, жареное мясо и рыбу гости могли брать двузубыми золотыми вилками и резать необычайно острыми бронзовыми ножами с ручками из рогов антилопы. Жирные руки следовало макать в бронзовые чаши с розовой водой и вытирать кусками льняной ткани. Затем целая дюжина рабов принесла блюда с печеньем в форме девичьих голов, египетских пирамид, извивающихся змей и слонов с бивнями из сладких корешков.

Пир закончился около полуночи. Почетная стража из ливийских гоплитов во главе с четырьмя пунами торжественно проводила гостей в отведенные им покои. Гадзрубал был, как обычно, бодр, ибо количество съеденного и выпитого никогда не отражалось на его состоянии. Он кивком подозвал Антигона к себе.

– С таким же успехом я мог угостить их вымоченным в воде зерном, – нерешительно произнес стратег, – Они лишь отщипнули по кусочку и отпили по глотку.

– Это лишь начало, стратег, – по липу Антигона скользнула чуть заметная улыбка. – Когда начнутся переговоры?

– В полдень, – Гадзрубал слегка зевнул и прикрыл рот рукой – До этого мы устроим для них в бухте небольшое представление с участием нескольких триер и пентер. Тебя же я хочу привлечь к участию в переговорах под именем Бомилькара. Возможно, мне понадобятся твой острый ум и хитрость.

– Слушаю и повинуюсь, мой господин. Могу ли я сейчас удалиться?

– Я заметил, что сегодня ты, как и римляне, очень мало ел и пил, – Гадзрубал недовольно поморщился. – На радость рабам, осталось очень много еды и вина. Они вполне могут сегодня пировать до утра. А что с тобой? Что-нибудь случилось?

– У меня ночью очень важная встреча. – Антигон положил руки ка плечи Гадзрубала.

– Понятно, – Гадзрубал понимающе усмехнулся, – Влечение плоти. Угадал?

По темным узким улочкам Антигон спустился к гавани и за тяжелыми, окованными железом воротами увидел слабое мерцание факелов и услышал приглушенные голоса.

Его корабль стоял возле мола. Антигон поговорил с собравшимся бодрствовать всю ночь Мастанабалом, переоделся в кормовой каюте и приказал отвезти его на лодке на другую сторону бухты.

Аргиопа уже ждала его.

– Вы знаете, что следует расторгнуть старые договора и заключить новый? – Гадзрубал говорил по-гречески.

– Знаем, – густым басом ответил глава римского посольства Квинт Фабий Максим и медленно положил руки на стол. – Об этом нас известили в Карфагене.

Антигон, представленный римлянам как глава налогового ведомства и хранитель архива Нового Карфагена, сидел рядом с Ганнибалом. Двадцатидвухлетний юноша во время переговоров упорно молчал. Несколько раз он легонько гладил пальцами пряжку своего легкого светлого хитона. В отличие от него римляне были одеты в тоги из плотной материи и сильно потели в этот жаркий день. Гадзрубал Барка, ставший уже одним из ближайших помощников стратега, также предпочитал ни во что не вмешиваться. Довольно сдержанно вел себя и Бодбал, представлявший здесь старейшин. Лишь в конце переговоров он заявил, что Карт-Хадашт готов безоговорочно признать ряд положений нового договора, поскольку они никоим образом не противоречат интересам пунов.

Острый ум и хитрость Антигона оказались невостребованными. Стратег Ливии и Иберии, утвердившийся на завоеванных землях не столько мечом, сколько путем заключения союзов с населявшими их племенами, сумел очаровать также и римлян. Под конец тон их речей смягчился, в них даже зазвучали дружеские нотки. Тем не менее держались они по-прежнему непреклонно.

Требования Рима сводились к пересмотру прежнего договора о разделе сфер влияния. Несколько десятилетий тому назад граница между ними проходила по предгорью неподалеку от Мастии. Севернее нее римляне и жители западных греческих колоний – прежде всего массалиоты – имели право создавать колонии и строить гавани, южнее – тем же самым могли заниматься пуны. Гадзрубал открыто заявил, что в новых условиях этот договор неприемлем.

– Вплоть до сегодняшнего дня мы неукоснительно соблюдали его, – твердо сказал он. – Разумеется, мы не варвары и не клятвопреступники. Но вспомните, что в те времена Массалия еще стремилась к расширению своих пределов, Рим был довольно небольшой державой, а Кархедон обладал лишь несколькими колониями на южном побережье и западе Иберии. За прошедшие годы территория Массалии значительно уменьшилась, и она стала союзником Рима, мы заняли почти все внутренние земли Иберии, а Рим сделался могучей морской державой, которую, конечно, никак не могут удовлетворить положения прежнего договора. Они же резко ограничивают ее действия.

Сенаторы принадлежали к двум основным правящим группировкам, по-разному видевшим будущее Рима. Фабий и еще трое послов были выходцами из среды ставших патрициями крестьян, боялись моря и предпочитали вести разговор о пограничных укреплениях и численности войска. Еще двое сенаторов не имели определенных позиций, остальные четверо были так называемыми «новыми», увлекавшимися греческой философией и искусством и желавшими торговать с заморскими, но только предварительно покоренными землями.

Гадзрубал, построивший, как вскоре понял Антигон, свою тактику ведения переговоров на прекрасном знании этих противоречий, стремился еще более усилить их. Грек также задавал себе два вопроса: случайно ли вторжение галлов в Северную Италию совпало по времени с проявлением римлянами интереса к Иберии? И почему Гадзрубал вновь заговорил о Сардинии, которую Карт-Хадашт был вынужден отдать Риму под очень сильным его нажимом?

– Разумеется, и здесь, и в Ливии есть много пунов, не забывших об этом разбое. – Гадзрубал насупился и сильно потер лоб, – Как тут не вспомнить о мирном договоре, заключенном между Лутацием и Гамилькаром. Одно из его положений гласит: «В этих условиях да будет дружба между Римом и Карт-Хадаштом…»

– Дружба, Гадзрубал, – хитро улыбнулся Фабий, – это всего лишь отсутствие военных действий. Не стоит путать ее с сердечной близостью.

Гадзрубал равнодушно рассматривал инкрустированную столешницу. Даже не верилось, что в зале, где проходили переговоры, накануне вечером был устроен роскошный пир.

– Бесспорно, ты прав, римлянин. Если уж захват вами Сардинии не заставил Карт-Хадашт прекратить дружбу с вами, то, может быть, мы даже достигнем с Римом сердечной близости, если воспользуемся его слабостью и, скажем так, вернем Сардинию… в ее прежнее состояние.

– Вряд ли это можно расценить как дружеский поступок, – после длинной паузы сухо ответил Фабий, и на его скулах заиграли тугие желваки.

– А я и не говорю, что мы намереваемся это сделать, – Гадзрубал благостно вздохнул. – Я лишь хочу сказать, что в не столь уж далекие времена вы поступили не очень порядочно в отношении Карт-Хадашта, которому угрожали восставшие наемники. Теперь Рим сам оказался в довольно шатком положении…

Больше он не стал рассуждать на эту тему, а завел речь о торговле, предоставлении римским судам права входить в новые иберийские гавани, размерах таможенных сборов, о превосходных душевных свойствах вождей иберийских племен, необычайно плодородной здешней почве и так долго повествовал об искусных в любви иберийских женщинах, что даже суровые римляне не выдержали и начали ерзать на мягких сиденьях. Затем он принялся расхваливать благоразумие правителей Египта из рода Птолемеев и воздвигнутый ими близ Александрии маяк.

Антигон давно уже потерял нить разговора и очень хотел появления здесь какой-нибудь новой Ариадны [125]125
  Ариадна – в греческой мифологии дочь критского царя Миноса, которая передала афинскому герою Тесею клубок ниток и тем самым помогла ему выйти из лабиринта.


[Закрыть]. Ганнибал хитро подмигнул ему. Юный Баркид, казалось, прекрасно понимал хитроумный замысел Гадзрубала.

Внезапно римляне попросили сделать перерыв, и при взгляде на их уже несколько ошеломленные лица Антигон понял, какое чудо совершил стратег. Сенаторы не знали, что делать. Они были вынуждены признать, что передача Риму Сардинии не имела под собой никаких законных оснований и Карт-Хадашт вправе вновь занять остров, жители которого то и дело выражали открытое недовольство слишком жесткими методами римского правления. Не поставить заслон на пути продвижения пунов в Иберии, а добиться от них обещания не воспользоваться нынешним тяжелым положением Рима – вот какая задача была на самом деле поставлена перед послами. Гадзрубал это очень быстро понял. Разговорами о ненавистных Фабию торговых сделках, в которых из остальных послов более-менее разбирались только двое, он окончательно загнал римлян в тупик.

Когда сенаторы удалились, Антигон встал и поцеловал Гадзрубала в лоб.

– Я просто восхищаюсь тобой, – тихо сказал он.

– Сядь, Бомилькар, – устало улыбнулся стратег. – Если римляне это заметят, у нас ничего не получится.

Гадзрубал Барка оперся подбородком о крепко сжатые кулаки и еле слышно пробормотал:

– А я-то думал, что знаю о тебе все…

Ганнибал присел на край стола, покачал ногами и, взглянув на стратега в упор, спросил:

– И где, по твоему мнению, должна проходить граница?

– По Иберу. Пиренеи они нам никогда не отдадут. Но эта река нас вполне устроит.

Из всех вернувшихся римлян больше всего Антигона поразил Фабий. Его помятое лицо кривилось в вымученной улыбке. Он как-то сразу постарел, осунулся и явно намеренно оттягивал продолжение переговоров. Сенатор нарочито медленно садился, долго кашлял и лишь через несколько минут выпрямился, расправил плечи и набрал в грудь побольше воздуха.

Но тут Гадзрубал ехидно улыбнулся и не дал ему возможности начать заранее подготовленную вступительную речь, сказав следующие слова:

– Надеюсь, вы все полностью удовлетворены устроенным вчера в вашу честь торжественным ужином?

– Да, конечно, но… – Фабий недоуменно покачал головой.

Гадзрубал встал, взял у Бодбала папирусный свиток, подошел к римлянам, разложил на столе грязную, плохо выполненную карту и непринужденно оперся на плечо Фабия.

– Вот какие у нас трудности, – нарочито медленно начал он и принялся бесстрастным голосом с поразительной точностью перечислять города, пограничные селения, имена вождей, названия племен, рек и гор. Он несколько раз подчеркивал, что наряду со многими друзьями у них в Иберии есть также и враги.

Потом стратег вновь заговорил о вчерашнем пиршестве:

– Поймите, римляне, мы вкушали плоды мира. Так неужели никто из вас не спросит себя: что лучше – продолжать наслаждаться великолепной едой, превосходными винами и прелестями юных ибериек или гибнуть в кровопролитных битвах на глинистых полях? А теперь скажите, вмешаетесь ли вы, если галлы нападут на ваших союзников – сабинян [126]126
  Сабиняне – италийское племя, проживавшее севернее Рима и после покорения получившее римское гражданство без права голоса.


[Закрыть]или этрусков? Вы ведь поспешите к ним на помощь, не так ли?

Фабий с явной неохотой согласился. И тогда Гадзрубал как бы по наитию заявил:

– Со всех чужеземных купцов мы взимаем таможенный сбор в размере сотой доли стоимости их товаров. В знак дружбы между нашими народами мы готовы разрешить римским купцам торговать здесь без всяких пошлин. Но, разумеется, лишь до тех пор, пока в Иберии царит относительное спокойствие. – Минуту-другую он озабоченно почесывал затылок, заставляя римлян застыть в нетерпеливом ожидании. – И если мы установим на здешних землях постоянную границу, это приведет лишь к множеству кровавых столкновений. Как, например, мы сможем помочь живущим по ту сторону границы нашим союзникам, если они подвергнутся нападению общего врага? И уж в этом случае ни о каком освобождении от тамошних сборов даже речи не пойдет. Мы только сможем посочувствовать вам, если в Риме из-за нашествия галлов или каких-либо еще варваров вдруг будет остро не хватать зерна. Ну хорошо, а теперь скажите откровенно: вас сейчас все устраивает? А то ведь, по словам двух местных красавиц, один из вас прошлой ночью жаловался, что его ложе слишком жесткое для любви и слишком мягкое для сна.

Римляне замерли и обменялись недоверчивыми взглядами. Десять добропорядочных мужей свято соблюдали строгие римские обычаи и никогда бы не подумали изменять своим не менее суровым женам. Разумеется, никто из них никогда бы не впустил в свои покои ибериек, но теперь Гадзрубал заставил их подозревать друг друга в супружеской измене.

– А теперь я попрошу тебя, Фабий, отметить на иберийском побережье римские колонии и земли союзных с вами племен. – Гадзрубал склонился над картой. – Должен признаться, что я располагаю далеко не полными сведениями.

И Фабий скрепя сердце был вынужден признать, что в Иберии у Рима нет ни колоний, ни союзных племен.

– Ах вот как? Ну ничего, ничего, – тоном радушного хозяина произнес Гадзрубал. – А поселение ваших друзей-массалиотов есть здесь… и здесь, севернее Ибера, правда? – Он сам сделал на карте соответствующие пометки.

К вечеру текст договора был полностью готов. Римляне, прибывшие сюда с целью вынудить Гадзрубала ограничить пунийские владения территорией южнее Мастии и объявить всю северо-восточную часть Иберии своей и Массалии сферой влияния, были вынуждены признать власть пунов над всей Иберией за исключением Роде и Эмпория, где находились поселения массалитов. Взамен они получили от Гадзрубала обещание не переходить реку Ибер, не оказывать военной помощи галлам в Италии, что, собственно говоря, и не входило в его намерения, и право на беспошлинную торговлю, в котором они не слишком нуждались.

После того как обе стороны, по традиции, призвали своих богов стать свидетелями святости их намерений, римляне удалились, чтобы успеть переодеться перед пиром, устраиваемым в честь их отъезда. Призванный составить греческую версию договора Созил из Спарты устало посмотрел им вслед и вполголоса промолвил:

– Я всегда считал их глупыми, дерзкими и жестокими людьми. Но я никогда не думал, что их мозги настолько залеплены глиной…

Гадзрубал промолчал. Он сидел неподвижно, скрестив руки на груди. Антигон похлопал его по плечу, пун вскинул голову и подметнул ему. Глаза стратега выражали радость и облегчение.

– Благодаря тебе у нас теперь есть десять спокойных лет. – Ганнибал с пониманием взглянул на него и вдруг расхохотался.

– В лучшем случае пять, – тихо ответил Гадзрубал.

– Как поживает мальчик, доставляющий вам столько хлопот? – Антигон поднял кубок. Корабль чуть заметно покачивало. Дувший с другой стороны бухты ветер все сильнее прижимал «Порывы Западного Ветра» к волнорезу.

Братья сразу поняли, кого он имел в виду. Ганнибал молчал, поглядывая на верхушку мачты. Гадзрубал усмехнулся и потерся спиной о борт. Но его серые глаза, как обычно, сохранили суровое выражение.

– Внешне он все больше становится похожим на отца, – равнодушно заметил он.

– Ему нужно еще многому научиться, – Ганнибал чуть привстал и оперся ладонями о стол. – И он будет это делать. Если нужно, я сам вобью знания в его тупую голову – Он отодвинул скамью и начал расхаживать по верхней палубе.

Антигон еще раз внимательно посмотрел на них. У обоих были стройные, сильные тела, очень похожие овальные лица, полные губы, крючковатые носы и мужественные подбородки. Братья отличались друг от друга лишь цветом глаз. У Ганнибала они были черными, как угольки. Антигон вспомнил рослого широкоплечего Магона, унаследовавшего не только фигуру отца, но и его густые вьющиеся волосы. Он ни минуты не сомневался, что в случае необходимости Ганнибал и Гадзрубал силой укротят своего буйного младшего брата.

– Странно, что вы такие разные. Но ничего не поделаешь. Все равно вы втроем одолеете любое царство.

– Отнесись к Магону с пониманием, Тигго. – Гадзрубал сделал шумный выдох, – В бою он незаменим. Воины слепо повинуются ему, ибо знают, что он найдет выход из самого трудного положения.

– В которое он их сам сперва загонит, – Ганнибал повернулся к ним спиной, чуть наклонился и устремил взор на вошедшую в бухту пентеру.

Грек вздохнул, прислонился к стенке каюты и положил ноги на раздвижной стол.

– Гамилькар любил идти напролом, но при этом умел подчиняться обстоятельствам, – Антигон раздраженно дернул щекой. – Вы оба унаследовали от него эти качества. Магон же только любит идти напролом.

Пентера присоединилась к стоявшим в гавани трем римским триерам. Теперь послы могли отправиться назад под надежной защитой. Из крепости донеслись резкие звуки труб. Худощавый человек с утиным носом спрыгнул с набережной в челн и отвязал причальный канат.

– И что вы теперь намерены предпринять?

– Гадзрубал подарил нам самое главное – время, – Ганнибал повернулся и скривил губы в легкой улыбке. – Через восемьдесят лет Иберия сможет отразить любое нападение. А если нет…

– Несколько лет римляне будут заняты борьбой с галлами. – Антигон в раздумье провел растопыренными пальцами по ухоженной бороде. – А потом… Посмотрим. Если вам действительно удастся утвердиться в Иберии. Иначе… – Он повел плечами, словно освобождаясь от непосильной тяжести. – Иначе они нарушат и этот договор.

– Придется им пока найти другое занятие, – хитро прищурился Ганнибал.

Несколько мгновений Антигон удивленно смотрел на него, а потом звонко рассмеялся:

– Ну да, конечно. Теперь понятно. А я никак не мог взять в толк…

– Вряд ли галлы в Северной Италии вдруг все, как один, дружно поднимутся против Рима, – охотно откликнулся Ганнибал. – К сожалению, они не прислушались к нашим советам, устроили между собой свару и разделили свои силы. Рано или поздно они начнут воевать друг с другом.

– Кто же придумал столь хитрый план?

– Он, – Гадзрубал Барка показал на брага, занятого разглядыванием бухты. – Стратег сперва возражал, но потом согласился. Ганнибал сам съездил в Верхнюю Италию. Вместе с критским купцом.

– И что же ты там делал? – Антигон не сводил глаз со спины Ганнибала.

– Я лишь рассказал им, что Рим намеревается покорить всех галлов, проживающих вдоль реки Пад [127]127
  Река Пад – самая длинная река Италии, ныне носящая название По.


[Закрыть], создать на этих землях свои поселения, военные лагеря и построить дороги. Этого оказалось вполне достаточно.

– Рим вскоре сделает здесь то же самое. Пуны в Иберии ведут себя ничуть не лучше римлян на галльских землях.

Гадзрубал даже поперхнулся воздухом от возмущения. Ганнибал медленно повернулся к греку лицом.

– Ты же знаешь, что это не так, Тигго, – Его сочные чувственные губы дрогнули в тонкой улыбке, голос звучал мягко и доверительно, – Рим везде устанавливает свою власть – мы не вмешиваемся во внутренние дела здешних племен. Рим вынуждает всех говорить по-латыни – мы учим местные языки. Да Рим просто заставил нас устремиться сюда. Должны же мы были хоть как-то возместить свои потери в Сицилийской войне.

– Ты прав, Ганнибал, – Антигон защищающе выставил перед собой ладони, – Я лишь произнес слова, которые здесь скажут римляне. Но разговорами они не ограничатся. И еще не забывай о Ганноне.

Лицо Ганнибала сразу помрачнело.

Но Ганнон вот уже несколько лет интересовался только своими делами и, казалось, забыл не только о стратеге Гадзрубале, но и о войне в Иберии.

Антигон также был очень занят. Его попытка привить жителям Карт-Хадашта любовь к искусству древнего Крита и египетским обычаям обернулась огромными затратами и ни к чему не привела. В остальном же богатство его росло, не в последнюю очередь благодаря умелым действиям в Иберии Гадзрубала и его ближайших соратников. Гадзрубал Барка оказался прекрасным знатоком методов управления, а Ганнибал проявил незаурядные полководческие способности и вскоре был назначен младшим стратегом. Узнав, что он собирается жениться на дочери одного из иберийских царей, взявшей себе имя Имильке, Антигон решил подарить им на свадьбу пятьдесят огромных степных слонов и одного подросшего индийского слоненка.

Перед отъездом в Иберию Антигон отправил длинное письмо Мемнону, которому, похоже, изрядно наскучило лечить больных в столице Птолемеев. После возвращения в Кархедон Антигон застал в родном городе двадцатитрехлетнего сына и съездил вместе с ним в гости к его сводному брату Аристону, туда, где проходила граница между ливийскими степями и густыми, почти непроходимыми лесами.

Еще через год Мемнон последовал приглашению своего старого друга Ганнибала, написавшего, что ему очень не хватает хороших лекарей. В Иберию Мемнона повез «Порывы Западного Ветра», где капитаном стал сменивший умершего Мастанабала сын Бостара Бомилькар. Он сделался превосходным мореплавателем, хотя вполне мог иметь под своим началом банк, торговый дом или даже храм.

Антигон полагал, что человеку не суждено страстно любить больше двух раз. Потому он без колебаний расставался теперь с близкими женщинами, как только чувствовал, что их отношения могут стать слишком серьезными. Изящная стройная пунийка с необычно яркими светло-голубыми глазами целых четыре месяца делила с ним ложе. Она была владелицей небольшой лавки на окраине квартала красильщиков и дубильщиков и торговала преимущественно папирусными свитками с записями песен и стихов. Антигон сразу же вспомнил закутанную в белое фигуру и вложенный ему в руку свиток со стихами, высмеивающими Ганнона. Он, однако, ни словом не обмолвился о своей догадке.

Вскоре он получил от Мемнона письмо с просьбой разрешить ему избавиться от унаследованных от отца дурных привычек и в канун своего двадцатишестилетия жениться на иберийке. Антигон тут же нагрузил корабль всевозможными подарками и отдал приказ к отплытию. Это случилось во второй половине лета, когда прошло уже четыре года со дня подписания договора между Гадзрубалом и Квинтом Фабием Максимом.

Несколько пентер, триер и сторожевых гаул выстроились в ряд у входа в бухту. Видимо, их командам был дан приказ тщательно осматривать все покидавшие гавань корабли. Антигону показалось, что на корме выходившего после досмотра в открытое море купеческого судна «Мечта о Тарасе [128]128
  Тарас – греческое название Тарента – богатого города в Южной Италии, на границе между Калабрией и Апулией.


[Закрыть]» стоит уже знакомый ему человек с утиным носом. Впрочем, их корабли разделяло слишком большое расстояние. Несмотря на яркий солнечный свет, город и бухта были словно погружены во мрак. Во всяком случае, у Антигона создалось именно такое ощущение. «Порывы Западного Ветра» медленно подошел к пристани неподалеку от военной гавани. Ее ворота были широко распахнуты.