Текст книги "Ганнибал. Роман о Карфагене"

Автор книги: Гисперт Хаафс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 32 страниц)

Глава 8
Барка

Мирные годы позволили жителям Карт-Хадашта преумножить свое богатство. В Ливии и Нумидии воцарилось спокойствие, и это позволило Ганнону постепенно вновь усилить свое влияние. Правда, остальные члены Совета не разделяли его отношения к начатому Гамилькаром завоеванию Иберии как к чрезвычайно губительной для города авантюре, ибо на пятый год после окончания Ливийской войны в Карт-Хадашт помимо меди, дерева, шкур и драгоценных камней с захваченных земель поступило почти шестьсот талантов серебра. Отныне Баркиды могли совершенно самостоятельно содержать там войско и платить должностным лицам, не требуя никаких дополнительных средств у Совета.

Бостар всячески заботился о благосостоянии банка. Антигон много разъезжал в поисках новых товаров и рынков. Именно в этот год он отправился с караваном вдоль Гира и вернулся в Карт-Хадашт с большим количеством слоновой кости, страусиных яиц и пятьюдесятью уже наполовину укрощенными степными слонами. Затем он побывал в Риме, где, к своему глубокому сожалению, узнал, что легионерам удалось отразить вторжение галлов в Этрурию. В Вечном городе его все раздражало, он две ночи беспробудно пьянствовал с прибывшими из Иберии пунийскими купцами, в обязанности которых входил также сбор сведений для Гамилькара, и с тяжелой головой отбыл восвояси.

На двенадцатый год после окончания войны между пунами и римлянами Антигон, двумя годами ранее отправивший пожелавшего стать лекарем Мемнона учиться в Александрию, снарядил новый корабль с прежним названием «Порывы Западного Ветра» и под скрип канатов поднялся ка мостик. Капитан Мастанабал и восемнадцатилетний кормчий Бомилькар получили задание плыть в Мастию. Антигон собрался навестить Гамилькара и его сыновей.

– Вот здесь, между оретанами и веттонами. – Гадзрубал Красивый показал на нарисованную на карте большую точку. – Одни – крайне ненадежные союзники, другие – явные враги. Они отличные наездники и постоянно нападают на селения оретанов. Нужно защитить их, иначе нас будут презирать.

Антигон попытался в очередной раз понять невероятно запуганный ландшафт Иберии. К северу от Кард у бы чуть ли не вдоль всей великой реки Тартесс протянулись Черные горы с лесами и богатыми залежами серебра. Большая часть этой скалистой местности принадлежала оретанам, чьи владения раскинулись до самого побережья. На северо-западе закрепились веттоны, Антигон с трудом представлял себе, как можно воевать в этих густых лесах, широких степях, среди крутых гор и глубоких ущелий.

Он пристально вгляделся в бледное лицо пуна, сидевшего за столом, загроможденным папирусными свитками, и походившего сейчас на стареющего карлика.

– Тебе нужно отдохнуть, – тихо сказал грек.

– Может, ты и прав. – Гадзрубал весело улыбнулся, но его крепкие пальцы, сжимавшие край стола, выдавали скрытое напряжение. – Только вряд ли получится.

– У тебя нет помощников?

– Есть, но мало, – Гадзрубал зевнул и задумчиво пожевал нижнюю губу, – С тех пор как средний сын Гамилькара вернулся к отцу… Словом, мне его очень не хватает. А вообще скажу откровенно: двадцать лет спокойствия, двадцать лет разумного правления – и Иберия превратится в поистине божественное место. Пойдем, я тебе кое-что покажу.

Защитные валы со всех сторон окружали огромный участок земли на северном берегу Тартесса. Год назад отсюда исчезли последние шатры и деревянные дома. Кардуба стала настоящим городом. Мощеные улицы, подобно ровно расчерченным линиям на шахматной доске, тянулись во все стороны света, чуть выше небольшой речной гавани уже вовсю развернулось строительство каменного моста. В вымазанных светлым илом каменных домах жили и трудились почти десять тысяч человек. В казармах вполне могли разместиться двадцать тысяч воинов. Поля и сады в предместьях были взрыты оросительными каналами. Антигона поразило, что на обнаженных, лоснящихся от пота спинах рабов и пленных иберов почти не было видно рубцов от ударов бичом.

– Это мой третий город, – с грустной усмешкой промолвил Гадзрубал, подводя Антигона к казармам.

– Надеюсь, не последний.

– Нам очень нужна здесь защищенная крепкими стенами столица.

Антигон минуту-другую молча наблюдал за пращниками, со ста шагов разбивавшими стоявшие на помосте глиняные горшки.

– И где ты ее хочешь воздвигнуть? – бесстрастно спросил он.

– Если между нами… – вполголоса произнес Гадзрубал и доверительно положил руку на плечо Антигона, – Конечно, лучше Мастии места не найдешь – большая бухта, вокруг плодородные земли, рядом остров, на котором легко построить крепость. Я уже не говорю о жителях твоего «Селения ремесленников», Тигго. Но… увы, пока еще рано. И ты сам понимаешь почему.

– Да, конечно. Нет никакого смысла создавать столицу на восточном побережье, когда освоены только западные земли, а дальше к востоку сплошь враждебные племена.

Они вошли внутрь невысокого трехэтажного дома на окраине лагеря, прошли через весь первый этаж, заполненный усердно трудившимися писцами, и поднялись по широкой каменной лестнице. Перед окованной железом дверью Гадзрубал остановился и три раза хлопнул по ней рукой.

Им открыл рослый пун, не снимавший ладони с рукояти короткого меча. Гадзрубал небрежно кивнул ему и провел Антигона в глухую комнату без окон, отделенную от остальных помещений прочной деревянной дверью. Здесь были повсюду беспорядочно разбросаны папирусные свитки и стояли квадратные медные доски, расчерченные на линии, обозначавшие сухопутные и морские границы различных государств. Гадзрубал вынул из маленького шкафчика два кувшина и простые кружки.

– Здесь я храню самые важные сведения. – Он сел на кожаное ложе и разлил вино. – А вообще я уже говорил, что не бывает бесполезных сведений…

– И потому тут у тебя одни пуны? – Кружка в пальцах Антигона предательски дрогнула.

– Да, – Гадзрубал тяжело привалился к стене. – Уж не знаю, сколько среди них людей Ганнона, но лучше пусть за мной следят они, чем… Опять же пойми меня правильно.

– Лучше скажи, как далеко забираются твои лазутчики? И насколько они надежны?

– Как далеко? – Гадзрубал поднял правую бровь, словно удивляясь услышанному. – Достаточно. Я могу, к примеру, сказать тебе, с кем из ливийских вождей и купцов ты беседовал. Или сколько дружественных Риму купцов из Массалии прошлой осенью заключили выгодные сделки в Британии. На каких горных перевалах между Бактрией и Индией господствуют разбойничьи шайки. Сколько в среднем верблюдов в караванах, снующих между Коптосом на Ниле и Береникой на берегу Аравийского моря. И сколько золота ежедневно добывается на тамошних рудниках.

– По-моему, ты что-то утаиваешь. – Мелькнувшая в глазах Гадзрубала тень заставила Антигона насторожиться. – Это имеет отношение ко мне, не так ли?

– Несколько лет назад ты писал Гамилькару, что о каких-то новостях даже знать не желаешь, верно? – пробормотал Гадзрубал. – Он велел мне с пониманием отнестись к твоему пожеланию.

– Теперь я уже так не считаю. – Антигон слегка поморщился, как бы сожалея, что приходится тратить время на пустые объяснения.

– Я знаю, друг мой Тигго. Иначе бы ты не забирался так далеко на юг.

– Что ты знаешь о Тзуниро и Аристоне?

Назвав эти бесконечно дорогие ему имена, он почувствовал, как во рту стало сухо и горько, горло словно перехватила петля, а под лопатку будто кто-то кольнул кинжалом. Антигон сразу постарел, сгорбился и стал похож на большую птицу с подрезанными крыльями. Он не просто безумно любил эту женщину, опалявшую его огненной страстью, он в каком-то смысле просто боготворил ее. К младшему сыну он также привязался всем сердцем, прощал ему все проказы и сейчас ощутил, что эти раны отнюдь не зажили и что никакие путешествия в самые дальние края не способны заставить его забыть о них. Антигон поднял глаза на Гадзрубала, и пун, как бы повинуясь умоляющему взгляду, медленно встал и начал перебирать свитки, поочередно разворачивая их и тут же откладывая в сторону. Наконец он сел, и Антигону показалось, что сердце его каплей полетело куда-то вниз. Голову забил пронзительный звон, резко перехватило дыхание.

– Так вот, – голос пуна звучал нарочито бесстрастно. – Они покинули Гадир на корабле «Побережье Золотой Эллады». У Счастливых островов они пересели на небольшое купеческое судно и доплыли на нем до устья Гира. «Женщина, – говорится в донесении, – явно была душевнобольной. Она никому ничего не рассказывала о себе, но в часы просветления судорожно искала родственников, пока наконец не начала называть дядей чернокожего купца. Смерть постигла ее в тот день, когда караван ее предполагаемого родственника уже собирался отправиться в путь. Мальчика они взяли с собой». Согласно другому донесению, где-то через год один из вождей племени, обитавшего в лесах Ливии, объявил своим наследником мальчика по имени Аристон, в котором он признал сына своей давно пропавшей дочери.

Антигон еще плотнее сжал губы и отвернул побелевшее лицо. Гадзрубал тщательно свернул свиток.

– С тех пор ничего не изменилось, – Гадзрубал положил руки на плечи грека. – Тзуниро умерла от разрыва сердца. Вы оба стали как бы единой душой и плотью и смогли доставить друг другу наивысшее наслаждение. Оно по-прежнему дурманит и туманит ум, Тигго. Но ты должен взять себя в руки, метек.

Гадзрубал с силой привлек Антигона к себе, затем отпустил его и вернулся на ложе.

– И еще кое-что, – горько улыбнулся он, – Если тебя интересует имущество Тзуниро, обратись к раби Ваалиатону.

– К верховному жрецу храма Решефа? – Антигона не покидало ощущение, что уши его забиты чем-то мягким и собственный голос доносится откуда-то издалека.

– Да. Ты, вероятно, опросил всех банкиров и караванщиков, а об Ваалиатоне наверняка даже не вспомнил. А он, между прочим, обладает купеческой хваткой. Его храм получает из южных земель дурманящие травы, пряности, слоновую кость и ароматическое масло. Теперь скажи мне… Аристон… Может, нам похитить его?

Голос Гадзрубала чуть не сорвался от еле сдерживаемого волнения. Антигон рухнул на низенькую скамейку, охватил ладонями кружку и даже не заметил, что Гадзрубал тут же щедро наполнил ее неразбавленным вином.

– Нет. Ему тогда было так мало лет… Он, наверное, совсем забыл меня. Какое я имею теперь право лишать его привычного окружения?

Антигон закрыл глаза и одним махом осушил кружку. Он слышат шуршание пера по папирусу, мерные шаги Гадзрубала и доносившиеся из-за тонких стен гортанные крики птиц, порой заглушаемые ревом одного из начальников отрядов, обучавшего новобранцев владению мечом. Из оцепенения его вывел громкий скрип сиденья.

– Как далеко отсюда Гамилькар? – Он разлепил тяжелые веки и нервно щелкнул пальцами.

– Десять – двенадцать дней пути, – Гадзрубал задумчиво почесал тростинкой нос. – Когда ты хочешь выехать?

– Завтра утром. Дорога очень опасная?

– В общем да, – ответил Гадзрубал. – А знаешь… Поедем вместе. Только послезавтра. Так и так мне нужно кое-что обсудить со стратегом. Здесь же все настолько запутано, что я могу отсутствовать хоть месяц – хуже не будет.

– Полагаю, наиболее ценные сведения лазутчики сообщат только тебе и Гамилькару, – Антигон встал и выдавил на лице улыбку, – а не твоим писцам-пунам.

– Мы же не хотим вредить здоровью Ганнона Великого, – Гадзрубал говорил мягко и доверительно, тщательно подыскивая нужные слова. – Вдруг он узнал слишком много и будет плохо спать. Ну зачем, к примеру, ставить его в известность о том, что мы сняли списки с его посланий римским сенаторам и купцам? Или о том, что именно происходит в различных частях Иберии. Ну ладно, хватит об этом. Что ты намерен делать до отъезда?

– Я бы с удовольствием посмотрел на ваше новое войско, – не сказал, а скорее выдохнул Антигон.

– Давай я пошлю к тебе молодого старшину конницы Магарбала, – что-то прикидывая в уме, предложил Гадзрубал, – Этот юноша очень дружен с Ганнибалом. Он тебе все покажет.

Стройному поджарому пуну на вид было не больше двадцати лет, однако он уже командовал тысячным отрядом катафрактов, набранных в окрестностях Кардубы. Магарбал был четвертым сыном небогатого судовладельца и очень гордился тем, что отец, несмотря на отсутствие средств, смог дать ему хорошее образование.

– Иберийские кони ниже нумидийских скакунов, – увлеченно объяснял он, – но зато гораздо выносливее. На них можно навьючить тяжелый груз, можно даже посадить еще и пехотинца – они и это выдержат.

Антигон согласно кивнул. Достаточно было взглянуть на щипавших траву на лугу за конюшнями лошадей, чтобы беспрекословно поверить Магарбалу. Если нумидийские кони отличались длинными стройными ногами, то иберийские – приземистым широким крупом.

– Ты видел, как сражаются нумидийцы?

Антигон еще раз наклонил голову и подумал, что вряд ли из его памяти когда-либо выветрятся стремительно летящие в атаку всадники Нараваса.

– В отличие от них иберы – гоплиты конницы, – Магарбал ловко поддел ногой широкую седельную луку из обшитого кожей дерева, – Наездники могут держаться за нее руками или даже упереться коленями. Поэтому они могут не только метать дротики, как нумидийцы, но и колоть длинными пиками. Ведь лука подкладывается под попону и закрепляется на брюхе коня.

– А где вы берете людей?

– Иберы – прекрасные наездники. Возьми кого хочешь – веттонов, вакеев, оретанов, карпезинов, лузитанов [123]123
  Лузитаны – племена, населявшие в древности Португалию.


[Закрыть], ареваков. О Гамилькаре знают даже там, куда мы еще не дошли. Очень многих манит хорошее жалованье.

Увиденное в лагере необычайно поразило Антигона. Гамилькар во многом усовершенствовал системы военного обучения, описанные в трудах греческих стратегов. Глядя, как по сигналу трубы легковооруженные иберийские пехотинцы, ливийские гоплиты, балеарские пращники, лузитанские метатели дротиков, гетулийские и каппадокийские лучники из разнородного многоголосого скопища людей в течение нескольких минут превращаются в грозные боевые колонны, грек подумал, что им теперь не страшны овеянные славой римские легионы. Под звуки флейт и барабанов воины Гамилькара быстро перестроились в веерообразные линии, расступившиеся перед ринувшимися на них небольшими лесными слонами. Точно так же они поступили и с огромными слонами из ливийских степей. На спинах каждого из слонов помимо погонщика сидели еще четыре лучника. Следом, казалось бы, несокрушимой лавиной пошли в атаку катафракты в железных или бронзовых панцирях. Но эта бесконечная стена всадников почти сразу же натолкнулась на ощетинившиеся копьями и мечами шеренги.

Магарбал весело сверкнул глазами и повел Антигона дальше. В загонах погонщики ловко спускались по веревкам, свисавшим с двух вбитых наискось в землю столбов, на спины слонов, приучая их к своему присутствию. Неподалеку новобранцы отрабатывали удары мечами и броски дротиков на подвешенных к перекладинам чучелам, а за оградой был выстроен еще один лагерь, окруженный валом и рвом. Здесь обучали штурмовать вражеские города, и воины спешно направились к воротам, волоча таран с медной бараньей головой на конце. Сверху их прикрывала «черепаха» – обтянутый сырыми шкурами быков навес из досок. Он должен был защитить штурмующих от льющейся сверху расплавленной смолы и горящих стрел. Чуть поодаль несколько человек устанавливали катапульту, а рядом лежали кучи каменных ядер.

Вечером, сидя у костра, на котором жарилось полтуши быка, Антигон испытующе взглянул на Магарбала и усталым, бесцветным голосом по-иберийски сказал:

– Здесь у вас как-то все по-новому.

– Верно, – один из иберов растянул в улыбке губы. – Когда хорошо платят – и копья острее.

– Так-то оно так. – Антигон обвел взглядом озаренные пламенем лица. Шипели упавшее в огонь капли жира, громко стрекотали вылетевшие из кустов и камышей цикады, тихо журчал ручей. Грек посмотрел на бледный полумесяц и нерешительно закончил: – Но не только…

– Так скажи.

– Многие из воинов сегодня недовольно ворчали, но я нигде не заметил признаков подлинного недовольства. На новобранцев орут, ко их не бьют палками и бичами. Пуны-военачальники держатся довольно просто, и каждый воин четко знает свое место.

– Ты прав, Антигон, – задорно рассмеялся Магарбал. Здесь достаточно испытанных в боях воинов, принимавших участие как в Ливийской, так и в Сицилийской войнах. Они многому научили нас.

– Все очень просто, – вступил в разговор один из пунов. – Мы – оружие, выкованное Гамилькаром.

– И против кого оно будет направлено?

– Сначала против веттонов, – Магарбал покрутил в пальцах грубую иберийскую чашу, украшенную разноцветными линиями. – А ты о чем подумал?

– О том, как тщательно вы обучали слонов. Для борьбы с веттонами они не нужны.

– Ну как сказать.

Последнюю ночь они ни разу не устраивали привал. На рассвете далеко впереди показались окутанные розовой дымкой горы.

Лагерь Гамилькара находился в долине, разделенной узкой рекой. Когда Гадзрубал и Антигон обогнули скалу, их радостно приветствовали совсем недавно сменившиеся часовые. Среди них был и Ганнибал. Подобно простым воинам, он также спал на голой земле, завернувшись в свой красно-серый плащ. Он выхватил из рук Антигона привезенный из Британии меч и, весело сверкнув белыми зубами, воскликнул:

– Будите Старика! Увидимся позже!

Полог стоявшего посреди лагеря шатра был широко распахнут. Гамилькар в наброшенной на плечи шкуре ламы стоял на пороге и приветственно махал рукой.

– Где твои остальные сыновья, слуга Мелькарта?

– В походе только воины, Тигго, – Гамилькар укоризненно взглянул на грека. – Маган у ливийских пехотинцев, Гадзрубал со слонами где-то в получасе ходьбы отсюда. А Ганнибал, как вы видели, должен позаботиться о вашем караване.

После завтрака Гадзрубал сразу же сообщил о римских купцах, которых видели на землях между великой рекой Ибером и Пиренеями. Гамилькар равнодушно пожал плечами.

– Страна может принадлежать только ее жителям. Пусть римляне торгуют. Лишь бы не посылали сюда свои легионы…

Антигон быстро устал от непонятных разговоров и отправился бродить по лагерю. У ворот он встретил Ганнибала. Восемнадцатилетний юноша, казалось, знал в лицо чуть ли не каждого воина. Он отдавал внятные указания, которые немедленно и беспрекословно исполнялись. В каждом движении его крепкого тела чувствовалась скрытая сила и уверенность в себе.

На другом берегу реки, в степи между шатрами, горели костры. Вокруг них расположились прибывшие из Кардубы. Пламя с треском пожирало охапки сухой ломкой травы. Гоплит-ливиец сидел на земле и пытался зацепить ногтями занозу, чуть торчавшую из распухшей, почерневшей правой ноги.

– Ну и глупец же ты, старик Фофос. – Ганнибал произнес эти слова по-ливийски. – Неужели ты так и не понял, что у пехотинца главное – ноги.

Он легко, без видимых усилий поднял ливийца и не терпящим возражений тоном приказал:

– Эй, Гулза, Махарон, ну-ка отведите его к лекарю.

Двое пехотинцев тут же подхватили Фофоса под руки и повели в глубь лагеря;.

Ганнибал все больше и больше поражал Антигона. Он свободно говорил на греческом, нумидийском, кельтском и лигурийском языках.

Суровые лица уставших от долгих переходов пехотинцев оживились при виде сына стратега. Ганнибал всегда умел находить нужное слово, и стоило ему лишь немного повысить голос, как все вокруг начинали лихорадочно суетиться. Антигон, не привыкший подчиняться кому бы то ни было, вдруг почувствовал непреодолимое желание склониться перед ним. Он даже решил на досуге попробовать найти причину, делавшую Пирра, Александра, Гамилькара и его восемнадцатилетнего сына вершителями людских судеб. В полдень один из солдат пригласил Антигона на обед в шатер стратега. Напоследок грек оглянулся и увидел, что Ганнибал ел вместе с группой лазутчиков вымоченное в воде зерно и о чем-то расспрашивал их.

Перед шатром на ковре были расставлены тарелки с бобами, хлебом и вяленым мясом и стояли кувшины с вином и водой.

Гамилькар показал вилкой с двумя зубцами на низенькую скамейку:

– Садись, поешь с нами. Сегодня мы выступаем.

– Но ты не волнуйся, Тигго. – Гадзрубал выплюнул хрящик и брезгливо поморщился, – Мы с тобой можем немного отдохнуть.

– Вы подойдете позже, – сурово промолвил Гамилькар, – С собой я возьму только отборных, отдохнувших воинов.

Он пояснил, что, согласно донесениям лазутчиков, пятнадцать тысяч веттонов собрались в менее чем одном дневном переходе отсюда севернее реки Тагго. Гамилькар намеревался еще до рассвета дойти до брода и постараться укрепить его на случай отступления. С этим вполне могли справиться двести человек.

– С остальными я рано утром неожиданно атакую веттонов.

Его план предусматривал также использование сорока слонов против конных кочевников и ввод в битву закованных в броню и построенных четырехугольниками солдат тяжелой пехоты.

– К сожалению, у нас слишком мало катафрактов, – ровным, бесстрастным голосом сказал Гамилькар, когда они, насытившись, внимательно изучали карту в его шатре. – Я хочу разбить врага еще до подхода союзника. Оретанам потребуется несколько дней, чтобы присоединиться к нам. Я хочу показать, что вполне могу обойтись без них. Тут мне и пригодится приведенная вами тысяча воинов. Необходимо как можно скорее навести здесь порядок и заняться более важными делами.

– Я понимаю, что ты имеешь в виду, – медленно проговорил Гадзрубал. – Строительство дорог, хранилищ и городов.

Когда над землей начали сгущаться сумерки и покрасневшее солнце, медленно остывая, стало опускаться за холмы, Гамилькар отдал приказ покинуть лагерь. С собой он взял две тысячи легко– и четыре тысячи тяжеловооруженных пехотинцев, тысячу лучников и пращников, а также пятьсот нумидийских всадников. Сзади тяжело топали слоны, на загривках которых сидели погонщики с остроконечными железными палками в руках. Следом за восемьюстами катафрактами выступил Ганнибал. Ему было поручено идти на север и на приграничных с владениями оретанов землях занять вторую переправу на реке Тагго. Наконец в полночь в поход двинулись последние три тысячи воинов.

Они шли походным порядком по густо заросшей травой степи. Впереди ехали дозорные из легкой конницы. За ними тяжело топали пехотинцы. Многие сняли шлемы или сдвинули их на затылок, подставки огрубелые лица ласковому весеннему ветру. Покачивались над головами копья, бряцали, стучали и лязгали мечи, секиры и щиты. Мирную тишину нарушал только щебет птиц, и Антигон даже позволил себе задремать в седле. Переход в гористую местность произошел почти незаметно. Холмы начат вздыматься круче, превращаясь в небольшие, изборожденные трещинами скалы. Здесь после четырех часов пути Гадзрубал разрешил сделать короткую остановку. Антигон спешился и жадно отхлебнул из кожаной фляги. Солнце уже поднялось из-за гребней гор, наполняя воздух жемчужным блеском нового дня, и в его лучах грек отчетливо разглядел троих стремительно приближающихся всадников. Он заложил два пальца в рот и громко свистнул. Наездники тут же бросились к своим коням, а пехотинцы, гремя оружием, начали выстраиваться в ряды.

Всадники оказались катафрактами Ганнибала. Подскакавший первым соскочил с коня и обеспокоенно опустился на землю.

– Оретаны! – его голос сорвался на крик, – Они выступили против нас вместе с веттонами! Среди лазутчиков оказались изменники!

Из сбивчивого рассказа выяснилось, что всадники Ганнибала случайно обнаружили основные силы оретанов, собирающихся атаковать оба крыла войска Гамилькара. Гадзрубал, задавая короткие наводящие вопросы, почти сразу же понял, что уже бесполезно посылать гонцов к стратегу. Они почти наверняка будут захвачены оретанами.

– Ганнибал попытается пробиться к переправе, – катафракт закончил рассказ и выжидательно посмотрел на Гадзрубала.

– Немедленно отправляйтесь в сторону Тагго, – приказал пун окружавшим его начальникам отрядов. – Здесь оставьте только служителей обоза и охрану. Мы движемся за вами.

Он махнул рукой, отпуская их, и повернулся к катафрактам:

– Немедленно скачите к Магарбалу. Он на северном склоне Черной горы. Пусть тут же снимается и идет к нам на помощь. Лошадей смените в промежуточном лагере.

Как выяснилось позднее, предупрежденные лазутчиками-предателями веттоны успели хорошо подготовиться к нападению. Черные дымы костров уже медленно поднимались в бледно-голубое небо. Брошенные в атаку слоны замерли в испуге. Кочевники пытались прижечь им хоботы пучками горящей травы. Гигантские животные, наверное, повернули бы назад и разметали ряды воинов Гамилькара, если бы «индийцы» не заставили их разбежаться по степи. Затем на пехотинцев волной накатились конные веттоны. Прикрывая свой пеший строй, навстречу им выбежали лучники.

– Стреляйте в коней! – крикнул им Гамилькар.

Воздух наполнился звоном тетивы и шелестом пускаемых стрел. Многие кони оретанов зашлись в предсмертном визге. К лучникам присоединились пращники, бросавшие камни с такой силой, что они пробивали панцири. Но веттоны быстро воспрянули духом и рассыпались по степи, потом снова собрались в кучу и смяли немногочисленную легкую пехоту стратега. Теперь перед его тяжеловооруженными воинами встала сплошная стена оскаленных лошадиных морд, сверкающих фалькат, маленьких, переплетенных сухожилиями щитов и свирепых лиц под шапками длинных спутанных волос. Веттоны обрушили на пехотинцев поток дротиков и затем, размахивая фалькатами, врубились в их ряды. Многие прямо из седел прыгали на вражеских воинов, валя их на землю. Тяжеловооруженная пехота медленно отходила, оставляя груды трупов. Благодаря умелым и решительным действиям Гамилькара отступление не превратилось в паническое бегство. Сам стратег кружился на темно-буром иберийском жеребце в самой гуще кровавой сечи, ловко отбиваясь мечом от наседавших веттонов. Он уже сбил с коней несколько всадников. Рядом молниеносно вертел мечом такой же рослый и широкоплечий, как отец, Магон. Прошедший отличную военную выучку, он ухитрялся одновременно прикрывать щитом то голову, то грудь, то бок Гамилькара. Но кочевники, обладая превосходством в силе, напирали все сильнее, постепенно оттесняя противника к береговому обрыву.

На южном берегу Тагго был раньше построен настоящий лагерь. Но добраться до него можно было, только переправившись через не слишком широкую, но именно возле брода довольно бурную реку. Все ее русло было усыпано огромными валунами, а чуть ниже переправы образовался каменный клык порога, о который с ревом разбивались и пенились тугие струи воды.

Бледный, с черными кругами под глазами Гадзрубал, с трудом сдерживая плясавшего под ним вороного коня, непрерывно отдавал приказания. Следуя им, солдаты отважно бросались в воду или переходили на другой берег, прыгая по скользким камням порога. Некоторые падали с них и гибли, уносимые быстрым течением мутной темной реки. Другие добирались до северного берега и, встав плечом к плечу, бросались на веттонов. Рядом с Гамилькаром и его младшим сыном появился огромный, обнаженный до пояса воин с необычайно широкими плечами. При каждом взмахе его длинного меча на груди и руках перекатывались тяжелые бугры мускулов. Удар за ударом обрушивал он на оретанов, которые уже через несколько минут бросились от него в разные стороны, как от разъяренного льва.

Антигон застыл в оцепенении, воспринимая все происходящее как дурной сон, и очнулся, лишь когда вернувшийся от Гамилькара катафракт оттолкнул его.

– Через полчаса… – гонец жадно, со всхлипом втянул в себя воздух, – Ганнибал клином разбросает веттонов. Но оретаны уже близко.

Гадзрубал ничего не ответил. Антигона поразило бесстрастное, даже равнодушное выражение его лица, за которым, как догадался грек, скрывалась полнейшая растерянность. И тогда, осененный сверкнувшей в голове как молния мыслью, он закричал:

– Дай мне слонов!

Гадзрубал кивнул, и Антигон, запрыгнув на коня, послал его вниз по течению туда, где шестнадцатилетнему среднему сыну стратега удалось сделать почти невозможное. Он сумел собрать разбежавшихся слонов и переправить их через реку. Сумрачный, с посеревшим от усталости лицом, он сидел на большом камне и, завидев Антигона, не сумел даже приветственно поднять руку.

– Тигго? Ты здесь?

– Годятся еще слоны для боя? – что-то прикидывая в уме, срывающимся голосом спросил Антигон. – Если да, то обойди с ними лагерь – и вперед, на другой берег. Ганнибал скоро будет здесь, а потом оретаны. Попробуйте их задержать.

– Попробую, – вяло ответил Гадзрубал Барка и уже хотел было летать, но Антигон жестом остановил его.

– Подожди. Оставь мне пятерых. Я кое-что придумал.

Он напрягся и вдруг по-мальчишески подмигнул юноше.

По приказу Антигона несколько балеарцев перевязали прибрежные валуны веревками, и слоны, повинуясь крикам и легким покалываниям, поволокли огромные глыбы в реку. Тагго в этом месте довольно быстро обмелела, хотя вода просачивалась сквозь щели и дыры в запруде. Антигон велел ни в коем случае не убирать веревок и послал коня назад.

Вскоре первые воины Гамилькара, поддерживая раненых, начали переходить реку вброд, прикрываемые ливнем стрел, дротиков, свинцовых и глиняных шаров. В этот миг на северном берегу дротик пронзил бок коня стратега. Гамилькар полетел на землю, но стоящий рядом с ним воин не позволил оретанам даже на шаг подойти к нему. Его меч с грохотом крушил и разносил их панцири, щиты, головы и ребра. Гамилькар вскочил, отбил клинком чиркнувший по панцирю дротик и радостно улыбнулся, услышав прокатившийся над степью железный гром. Двумя клиньями тяжелая конница его старшего сына завязала упорный бой на правом крыле веттонов.

Однако кочевники оказались стойкими бойцами, и едва катафракты вместе со слонами и нумидийцами отошли, чтобы встретить приближающихся оретанов, как веттоны ринулись на последних оставшихся на северном берегу солдат Гамилькара. К этому времени стратег Ливии и Иберии уже вскарабкался на один из валунов посредине реки и отдавал указания взмахами меча. Панцирь на нем был весь изрублен, в нем застряли два дротика, но Гамилькар, похоже, даже не был ранен. Из рассеченной медной обшивки воротника торчала серая шкура ламы.

Веттоны облепили северный берег как стая саранчи. Но ни один из брошенных ими множества дротиков не задел Гамилькара. Казалось, чья-то невидимая рука отводит их от него.

Чуть выше переправы в воду, поднимая каскады брызг, вошли первые конные разъезды оретанов. Антигон наклонился, поднял валявшийся рядом с убитым ливийским пехотинцем щит и несколько раз взмахнул им. В ту же минуту застывшие в ожидании на загривках слонов погонщики дружно ударили гигантских животных железными палками, вынуждая их тащить за собой камни запруды. На оторопевших кочевников немедленно хлынул мощный поток. Вода, урча, прибывала, и вскоре поперек Тагго уже ворочалась живая плотина, выкидывая вверх то конские копыта, то лохматые головы.