Текст книги "Ганнибал. Роман о Карфагене"

Автор книги: Гисперт Хаафс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 32 страниц)

Матос и Гамилькар выстроили свои войска в шесть боевых линий. Ливиец укрепил центр скованными бронзовой цепью этрусками, а пунийский стратег забил глубину строя отборными солдатами тяжелой пехоты, которые и решили исход битвы.

Уцелевшие наемники укрылись на вершине холма и отчаянно отбивались, пуская в надвигавшихся на них грохочущим валом воинов Карт-Хадашта тучи дротиков, стрел и камней. Но никакое ожесточенное сопротивление уже не могло спасти таявшую прямо на глазах горстку мятежников. Пуны вместе со спешившимися нумидийцами неудержимо поднимались все выше и выше, смыкаясь плечами и мгновенно закрывая бреши в своих радах. Оставшись один, Матос с диким хохотом бросился вперед, мощными ударами перерубая древки копий. Он надеялся погибнуть в бою, однако метко брошенный камень сломал ему меч. В тот же миг осторожно подкравшийся сзади Наравас накинул сеть на последнего предводителя мятежников.

Смерть его была ужасной. Баркиды, правда, не сочли нужным присутствовать при этом кошмарном зрелище. Безусловно, Матос оскорбил богов и совершил множество тяжких преступлений, но по справедливости истинные виновники Ливийской войны должны были быть распяты рядом с ним. Они же продолжали упражняться в красноречии на заседаниях Совета.

Матосу долго растягивали в стороны пальцы рук, дробили кости, хлестали бичами так, что кожа ошметками слетала с тела, подносили к ранам раскаленный железный прут и забрасывали камнями, а затем выкололи глаза и залили уши расплавленной медью. Наконец его багровое тело со свисающими клочьями кожи под ликующий рев толпы торжественно распяли на кресте. Антигон предпочел весь этот день провести в банке и ничего не видеть и не слышать. Он, однако, разрешил нескольким служителям сходить на площадь Собраний, и один из них рассказал ему, что с целью продлить мучения ливийца его ноги не стали прибивать железными гвоздями, а просто привязали их к перекладинам кожаными ремнями. Он висел, обратив искаженное страшной мукой лицо к Ганнону Великому и римским послам, и, казалось, не сводил с них пустых окровавленных глазниц, от которых исходил легкий дымок.

На следующее утро произошло событие, которое грек, при всем своем неверии в богов, был склонен считать их местью. Посланцы Рима наглядно показали Совету и людям на площади Собраний, чего стоят их заверения в дружбе и нерушимости мирного договора.

– Сардиния и Кирн, – заявил посол, поводя так хорошо запомнившимся Антигону жирным затылком, – остались без правителей. В эти годы наемники два раза предлагали их Сенату и два раза получали отказ, ибо Рим не принимает подарки от бесчестных людей. Но острова расположены слишком близко от Италии, и передача их снова под власть Карфагена не в наших интересах. Потому Сенат и римский народ решили послать туда войска и со временем сделать острова нашими провинциями. А за намерение послать туда флот Карфаген обязан заплатить Риму штраф в размере одиннадцати тысяч талантов серебром. Иначе война!

Но ослабленный Карт-Хадашт никак не мог позволить себе нового противостояния Риму и потому был вынужден подчиниться силе.

– Уж не знаю, что они там собрались обсуждать. – Бостар посмотрел вслед вестнику, принесшему его другу приглашение посетить вечером дом Гадзрубала, – Неужели Баркиды настолько обезумели, что…

– Да нет, против Рима они ничего предпринимать не будут. – Антигон протер покрасневшие после бессонной ночи глаза, – У Вечного города кораблей в четыре раза больше, чем у нас. За несколько дней они смогут выставить свыше ста тысяч воинов. А у Ганнона и Гамилькара под началом в общей сложности только двадцать пять тысяч человек.

– Но тогда о чем там пойдет разговор? – Бостар задумчиво почесал нос остро заточенной тростинкой и бросил ее в страусиное яйцо, служившее чернильницей.

– Не знаю. Может быть, они решат, что нас постигла справедливая кара за зверскую расправу над Матосом.

– Вполне возможно. А кстати, – вкрадчиво осведомился Бостар, – наверное, нам не стоит прекращать торговлю с римлянами?

– Конечно, нет. Мы ведь пока не воюем с ними.

– И потом, – сквозь зубы процедил Бостар, – не следует ли Баркидам воспользоваться нынешним положением? Позиции Ганнона никогда еще не были такими шаткими. Сам посуди – он наделал в Ливии столько глупостей, не смог справиться с наемниками, призывал к дружбе с Римом…

– Хорошо, я подумаю…

К вечеру в доме Гадзрубала собрались почти все высокопоставленные сторонники Баркидов. К своему удивлению, Антигон застал здесь даже девятилетнего Ганнибала. Мальчик сидел между отцом и Наравасом. На его губах играла легкая усмешка.

– Нельзя терять времени. – Бодбал, один из самых богатых судовладельцев города, вытер лоснящиеся губы. – Боюсь, Совет скоро распустит войска, и тогда мы ничего не сможем сделать.

– Мы просто обязаны заново объединить Ливию и Карт-Хадашт, – раби [118]118
  Раби (или рабби) (букв.: великий) – почетное обращение к старейшинам.


[Закрыть]Адербал даже затряс от возбуждения седой головой, – и создать на этих землях сильное богатое государство. Что ты на это скажешь, нумидиец?

– Это зависит от очень многого. – Наравас вскинул обе руки с растопыренными пальцами. – Мой народ состоит из пастухов и наездников и не может жить в городах. Мы никогда не платили дань Карт-Хадашту. Если вы дадите нам деньги, мы поддержим вас, если нет – останемся в своих лесах и степях.

Стоявший на пороге зала Антигон откашлялся и с притворной робостью произнес:

– Опоздавший метек просит разрешения высказаться.

– Говори, владелец «Песчаного банка», – приветливо улыбнулся Гадзрубал.

– Насколько я понял, вы собираетесь силой взять власть?

– Истинно так, метек. – Адербал рассмеялся сухим смехом, будто защелкал костяшками счетов. – Иначе все останется по-прежнему.

– Мне хотелось бы услышать мнение главы будущего государственного устройства. – Антигон с откровенным вызовом взглянул на Гамилькара.

– Пока меня еще никто не убедил, – неохотно ответил Гамилькар.

– Тогда я вот что скажу, – спокойно и уверенно проговорил Антигон и встал, скрестив руки на груди. – Я, правда, не пун, но я родился здесь и вправе…

– Ладно, Тигго, – нетерпеливо перебил его Гадзрубал. – Мы внимательно слушаем тебя.

– После такой страшной войны ливийцы люто ненавидят Карт-Хадашт. И заставить их объединиться с жителями пунийских городов и поселений сразу не получится. Для этого потребуется время. Что же касается переворота, знайте: вам придется сокрушить всю прежнюю систему правления, упразднить должность суффета и заменить всех верховных жрецов. Эти люди наделали множество ошибок, но ведь их не совершают только боги, в которых я лично не верю. Тем не менее именно благодаря этим людям город за шестьсот лет стал великим и могучим…

Антигон прервался, жадно, со всхлипом втянул в себя воздух и посмотрел в окно.

Во дворе возле круглого крыльца с тонкими решетчатыми стенками, увитыми виноградными лозами, и большого бассейна стояли, сидели и неторопливо расхаживали закованные в броню воины. Грек мрачно усмехнулся и продолжил:

– Время вы выбрали правильно. Но переворот ничего не даст. Лучше запастись терпением и медленно идти к намеченной цели. И потом, один переворот неизбежно влечет за собой другой. Тому пример – история многих греческих городов.

После довольно продолжительной паузы неожиданно для всех прозвучал звонкий, еще не окрепший голос Ганнибала:

– Мой отец три года защищал Карт-Хадашт от наемников. Так неужели он теперь должен захватить его вместе с ними?

– Тигго и мой сын убедили меня, – Гамилькар встал и положил руки им на плечи. – Друзья, мы будем упорно отстаивать свои требования на заседаниях Совета. Ганнон еще никогда не был так уязвим…

– …поэтому он предпочитает сейчас проводить время в храме, – Рот Гадзрубала чуть приоткрылся в злорадной улыбке.

– Что он там замышляет? – встревожился Антигон.

– Как тебе известно, он является верховным жрецом храма Ваала и вот уже два месяца сидит под его каменными сводами, – медленно роняя слова, процедил Гамилькар. – И мы хотим его немного развлечь, правда, сынок?

Ганнибал кивнул. Его усмешка показалась Антигону слишком уж зловещей для девятилетнего мальчика.

– Но об этом позже, – негромко, с достоинством сказал Гамилькар. – У меня повсюду есть лазутчики, и они подчас доставляют весьма любопытные сведения. На их основе я… Короче, если уж мы не можем добиться своего в Ливии, поскольку большинство земель там принадлежит «старикам», нужно поискать другое место. Но оно должно быть достаточно далеко от Рима, иначе Сенат встревожится.

Все присутствующие ошеломленно уставились на него. Первым не выдержал молчания Бодбал:

– Что ты имеешь в виду, Барка?

Гамилькар уперся бесстрастным взглядом в его узкое горбоносое лицо и снисходительно пояснил:

– Завоевание Иберии.

Грек не мог и не хотел их сопровождать. Храм Ваала с его изображенными в позах сфинксов каменными львами, испещренным витиеватыми узорами потолком необычайной высоты и огромной медной статуей обнаженного юноши, которому когда-то приносили в жертву детей, внушал Антигону непреодолимый страх. Кроме того, доступ в главное святилище имели только пуны. По словам Гамилькара, его старший сын должен был торжественно поклясться перед алтарем в том, что даже в дальних краях он сохранит верность Карт-Хадашту и никогда не станет другом Рима.

Тзуниро первой поняла хитрый замысел Гамилькара.

– Но это же так просто. Как только ты сам не распознал его?!

Антигон повернулся на другой бок. Яркий лунный свет, свойственный первым зимним месяцам, проникая сквозь незавешенное окно, приятно охлаждал разгоряченные жаркими объятиями тела.

– Ну так объясни, чернокожая владычица моих страстей. Я, наверное, чересчур устал или не слишком умен.

– Имя Ганнибал означает Милость Ваала, так? – Тзуниро улыбнулась и шаловливо дернула Антигона за нос. – И значит, мальчик может клясться только его именем. Ганнону ничего не останется, кроме как, скрежеща зубами, исполнить свои обязанности. Он ведь верховный жрец храма Ваала. А теперь представь, что друг Рима Ганнон будет вынужден освятить клятвенное обещание сына ненавистного ему Барки никогда не быть другом Рима. И потом, там ведь будет еще кое-кто из «стариков». Им наверняка будет приятно услышать заверение в том, что даже в далекой Иберии юный Ганнибал не сделает ничего во вред городу. Я просто восхищена умом его отца.

И действительно, принесенная в страшном храме Ваала клятва способствовала изменению настроения многих членов Совета. Гадзрубал даже сумел добиться принятия ими решения, равнозначного, по мнению Антигона, государственному перевороту. Отныне избрание верховного военачальника самими воинами, как это произошло год назад, становилось правилом. Гамилькар был немедленно избран ими «стратегом Ливии и Иберии». Создавалось также постоянное войско из двадцати тысяч пехотинцев, пяти тысяч всадников и ста слонов. Численность флота предполагалось сделать лишь вполовину меньшей, чем у римлян, и никогда не снижать эту цифру. В случае войны наварх, которого отныне также следовало избирать, подчинялся непосредственно стратегу.

Весной Гамилькар, взяв с собой сыновей, а также Гадзрубала и Сапанибал, вместе с войском отбыл в Иберию. Через три года за ним последовал Антигон, но до этого ему пришлось стать невольным свидетелем восстания нумидийцев. Спешно вернувшийся из Иберии Гадзрубал вместе с Наравасом подавил его, не прибегая к жестоким мерам. Мятежных вождей просто заставили предоставить заложников, которые вместе со значительной частью ливийской пехоты отправились в Иберию. В свою очередь, прибывших вместе с Гадзрубалом иберийских и балеарских наемников разместили в важнейших городах и крепостях Ливии, а вновь набранных нумидийских конников направили в Карт-Хадашт, где им предоставили убежище в огромных нишах городской стены.

– Хитро, весьма хитро, – откровенно изумился Бостар, выслушав рассказ Антигона. Они сидели в небрежных позах на террасе дома близ Тунетских ворот. В комнатах царила необычная тишина.

– Гадзрубал, конечно, очень хитер, но не забывай про его замечательного учителя. За Гамилькара, – Антигон поднял обтянутую кожей чашу.

– Ливийцы завоевывают Иберию, иберы охраняют порядок в Нумидии, нумидийцев перебрасывают в Карт-Хадашт и Иберию, чтобы они не бесчинствовали в родных краях. Ловко.

Бостар потянулся всем телом, и старое рассохшееся сиденье жалобно скрипнуло.

– Так вот, – осторожно начал Антигон, – этим летом…

– Куда ты опять собрался? – забеспокоился Бостар.

– Сам подумай, безмозглый пун и осквернитель коз, – Антигон успокаивающе похлопал его по костлявому плечу. – Ну, конечно же в Иберию и Британию.

Неожиданно откуда-то выскользнула маленькая стройная фигурка и встала рядом с Антигоном.

– Отец! – Унаследованные от Изиды большие черные глаза умоляюще смотрели на Антигона.

– Ты давно не спишь? – мрачно спросил грек, – Выходит, ты подслушивал?

– Да нет, отец, я как проснулся, сразу вошел сюда и услышал слова «осквернитель коз». – Мемнон заговорщицки взглянул на Бостара.

– Ах ты, маленький негодяй, – Пун весело подмигнул ему.

– И теперь…

– Теперь он хочет поехать со мной. – Антигон пригладил взлохмаченные волосы. – И не думай даже. В двенадцать лет…

– …некоего глупого эллина, чье имя я не хочу называть, отец отправил в Александрию.

Антигон резко выпрямился и негодующе посмотрел на Бостара.

– Ну, от тебя я никак не ожидал такого коварного удара а спину.

– Порой бывает полезно напомнить стареющим друзьям, что они тоже когда-то были детьми, – без тени смущения ответил Бостар.

Антигон задумчиво почесал затылок, махнул рукой и с грустной улыбкой привлек сына к себе.

– Ну хорошо. Но только если Тзуниро не будет возражать. А у тебя, осквернитель коз, сын не будет таким домоседом, как его отец.

Бостар подавился вином, долго кашлял, брызгал слюной и уже почти было выронил чашу, но Антигон успел подхватить ее.

– Что? Ах ты, гнусный, вонючий, необрезанный метек и…

– Тише-тише, – вяло махнул ладонью Антигон, – не порти мне сына. Он уж точно не знает таких страшных выражений.

– Неужели ты не лжешь? – недобро прищурился Бостар.

– Насчет Бомилькара? Нет, конечно. Он не уходит из гавани и готов разобрать на части любое судно, лишь бы оно не ушло без него.

– В кого он такой? – с непривычной покорностью спросил Бостар. – Но вообще нужно поговорить с женой. Может, и впрямь ему полезно будет съездить с тобой и Мемноном…

– Куда это вы собрались? – Тзуниро вышла на террасу, принеся с собой странный запах пота и передержанных на огне благовоний. Короткий белый фартук обнажал длинные сильные ноги, едва прикрытая узкой полоской ткани грудь бурно вздымалась от волнения.

– Попробуй догадаться! – Антигон с размаху хлопнул ладонью по столу, как бы подводя итог разговору. – Ты же очень сообразительная.

Мемнон и Бомилькар быстро подружились и уже через два дня с готовностью исполняли любые приказы капитана. Шестилетний Аристон превратился в настоящего тирана, которому с нескрываемым удовольствием подчинялась вся команда. Антигон уделял мальчику много внимания, рассказывал ему всевозможные увлекательные истории о далеких странах и тайнах морских глубин или подолгу наблюдал вместе с ним за весело резвящимися дельфинами и летучими рыбками. Однажды он решился было немного поплавать вместе с ним, но вовремя заметил мелькнувший неподалеку от корабля блестящий темный плавник акулы. Ночи же Антигон, как обычно, проводил с Тзуниро и как-то даже признался ей, что никогда еще не был так счастлив.

Через несколько дней отправившийся вместе с ними в далекий путь спартанец по имени Созил наконец перестал страдать от морской болезни. Но вначале он то и дело норовил свеситься с борта, рискуя свалиться в прозрачную зеленоватую воду, или, кряхтя и стеная, лежал в трюме на топчане и проклинал день и час своего рождения. В остальном же двадцатидвухлетний юноша выгодно отличался от своих ученых собратьев недюжинной силой. Привыкнув к качке, он сбрил редкую бороду, вызывавшую у многих корабельщиков добродушную ухмылку, и теперь его юное лицо с гладкими, как у девушки, щеками как-то не сочеталось с длинными философскими речами. Но однажды Антигон, Тзуниро и Мастанабал, собравшись на передней палубе, напоили Созила так, что вся ученость выветрилась из его головы и он начал разговаривать как обычный человек.

– Значит, скоро Иберия? – Созил рыгнул и тупо уставился на Тзуниро покрасневшими глазами, – Очень хорошо. Море, признаться, мне изрядно надоело…

Он попытался спеть, но так и не вспомнил ни одной застольной песни и несколько минут только мотал слипшимися от пота кудрями.

– И этот никчемный человек будет преподавать баркидским львятам? – Мастанабал раздраженно дернул себя за бороду, – Да они сбросят его в воду.

– Ему просто немного не повезло, – Антигон долил себе вина и загадочно улыбнулся.

Взгляд Созила неожиданно сделался осмысленным. Он вытер тыльной стороной ладони влажные губы и плаксивым голосом принялся рассказывать:

– Вот именно не повезло! Твои родственники в Коринфе помогли мне уехать. Но дальше начались сплошные несчастья. У стен Микен меня сбросила лошадь, и я ударился головой о дерево. В Аргосе меня избили пьяные купцы. В Спарте родня чуть не отреклась от меня, поскольку я собрался учить пунов. В Гитеоне я так напился, что упал со сходен в вонючую воду. Вместо Кархедона я попал на остров Лопадуза, где напрасно пытался привить тамошним невежам любовь к бессмертным творениям Эсхила и Гомера. И вот теперь я оказался на корабле с красным глазом Мелькарта на парусе, – Он вскинул голову, глаза его снова помутнели. – Сижу вместе с седобородым пуном-пиратом и чернокожей богиней, которой я не могу поклоняться, ибо она слушает только страстный шепот метека из Кархедона… Вот уж действительно не повезло. Скажи, банкир, что для тебя самое страшное?

Речь его опять сделалась бессвязной, он опорожнил кружку и начал неверной рукой отбивать такт по столу.

– Провести два дня в обществе трезвого Созила из Спарты, – Антигон непроизвольно дернул щекой, – и слушать его чересчур мудреные речи.

– Два дня, говоришь, – с трудом выговорил Созил, и глаза его наполнились слезами. – Целых два дня, повелитель монет? А ведь я еще даже не успел угостить тебя произведениями Платона, этого бездарного автора столь же бездарных сатир. Так обозвал его Горгий, прочтя названный его именем один из «Диалогов». Полагаешь, что сумеешь хотя бы два часа выносить Платона? А я нет.

Он кое-как поднялся, прислонился к борту и несколько минут стоял неподвижно, а потом медленно сполз на палубу, завернулся в покрывало и громко захрапел.

Мастанабал уже долго бессмысленно таращил глаза, силясь понять смысл разглагольствований Созила, и наконец, не выдержав, ткнулся лбом в стол. Он мог позволить себе напиться, так как «Порывы Западного Ветра» стоял на якоре в бухте Табрака.

– Какая чудесная ночь, – пробормотала Тзуниро, когда Антигон откинул занавеску и прислушался к доносившемуся из глубины каюты ровному дыханию Аристона.

Она вплотную подошла к греку, сунула ему руку между ног и хрипло выдохнула:

– Пойдем… Пойдем скорее.

Столбы Мелькарта произвели на Созила неизгладимое впечатление. Он никогда раньше не видел их и потому застыл в изумлении, глядя на огромную, заросшую зелеными растениями скалу с раздвоенной, как змеиный язык, вершиной и отвесными стенами. У Мемнона и Бомилькара Столбы не вызвали никакого интереса. Они мельком посмотрели в сторону показавшихся из-за каменной громады верхушек далеких гор и вновь принялись любоваться грациозными прыжками дельфинов.

Через два дня на рассвете они вошли в бухту Гадира. Первые лучи утреннего солнца озарили паруса корабля и веселыми бликами заиграли на серебряном куполе древнего храма Мелькарта. В гавани у дальнего края мола Антигон увидел судно, сразу же пробудившее в памяти почти забытый образ. Это был один из тех широких двухмачтовых кораблей с высокими бортами, молчаливыми капитанами и сплоченной командой, на которых в Карт-Хадашт доставлялись с севера олово, янтарь и меха, с юга – золото, слоновая кость и резные изделия поразительной красоты, а из далеких западных стран по ту сторону Внешнего моря – редкие травы и пряности. Антигон тяжело вздохнул и тут же услышал рядом не менее тяжелый вздох Созила.

– О Тартесс [119]119
  Тартесс (или Тартиш) – древний торговый город, находившийся на ныне исчезнувшем острове в устье Гвадалквивира.


[Закрыть], словно расплавленное золото переливающийся в лучах заходящего небесного светила! – нараспев воскликнул он. – Кто мог знать, что его постигнет такая жестокая участь.

– Его развалины вовсе не здесь, а между двумя устьями Великой реки, называемой турдетанами Таршишем. До него отсюда примерно день пути.

– Ах, вот как. – Созил наморщил лоб и удивленно посмотрел на Антигона, – Но если ты действительно так много знаешь, чего я, признаться, никак не ожидал, то, может быть, расскажешь темному, невежественному спартанцу о происходивших здесь в древности событиях? Помнится, в трудах историков упоминались мореплаватель Колей с острова Самос, царь Тартесса Аргантон и кое-кто еще.

Сзади подошла Тзуниро и молча положила голову на плечо Антигона.

– Ну, разумеется, я могу это сделать, о несравненный Созил из Спарты. Таршиш был столицей могучего царства, распростершегося от южного побережья Иберии далеко в глубь страны. И древний Гадир, основанный мореплавателями из Тира, был всего лишь крошечным звеном в длинной цепи торговых связей. Много столетий назад, когда Тир еще поражал всех своим богатством и мощью, он всячески способствовал возвышению Гадира и ослаблению Таршиша. Во времена ассирийских владык Тир не только утратил самостоятельность, но и потерял власть над своими исконными западными колониями. Таршиш вновь обрел силу, и его царь Аргантон завязал торговые отношения с греческими городами. Потом Кархедон настолько усилился, что вытеснил греков из западной части Внутреннего моря, занял Гадир и разрушил Таршиш. Все очень просто, мой славный друг Созил. И произошло это два с половиной столетия назад, а может, даже раньше. Развалины царской столицы погребены под слоем ила. Но осталось рыбацкое поселение, носящее славное имя Таршиш. Его жители этим очень гордятся.

Белые дома, светлые внутренние дворы с колодцами, валы и большие судостроильни, хранилища, заполненные всеми богатствами Иберии и многочисленных островов, просторная, отливающая голубизной бухта, зеленые берега – нет, наверное, на западе места прекраснее. Антигон даже слегка разозлился на Созила, вздумавшего многословно рассказывать о событиях далекого прошлого, вместо того чтобы молча наслаждаться новой встречей с Гадиром и вбирать в себя новые впечатления. Тзуниро, почувствовав настроение любимого, дунула ему в затылок и, тихо напевая про себя, провела острым ноготком по спине.

У Гадзрубала был очень усталый вид. Слишком уж тяжелым оказался лежащий на его плечах груз забот. Он был вынужден заниматься и прокладыванием дорог, и строительством небольших крепостей и поселений, и подавлением постоянно вспыхивавших восстаний местных племен. От него все время требовалось находить равновесие между желаемым и возможным, и это не могло не отразиться на внешнем облике зятя Гамилькара. Его крепкие плечи обвисли, под глазами залегли черные круги, чистый высокий лоб прочертила глубокая борозда морщин.

– Ах да, ты еще не знаешь. Пани умерла.

– Такая молодая, – Антигон ласково коснулся чуть подрагивающей руки собеседника. – О Гадзрубал, я ничего не хочу говорить тебе о богах, у которых якобы нужно просить утешения. Ведь мы оба не верим в них. Но если б ты знал, как мне жаль тебя.

– Она выглядела очень крепкой, но на самом деле это было далеко не так. – Гадзрубал нервно хрустнул пальцами, его осунувшееся лицо потемнело. – У нее уже было два выкидыша, Тигго. А третий случился, когда я отправился в Карт-Хадашт. Она истекла кровью. Как же мне ее не хватает!

Сердце Антигона болезненно сжалось при одной только мысли о том, что он никогда больше не увидит красавицу Сапанибал. Свежее иберийское вино вдруг показалось ему чересчур пресным, от обилия благовоний закружилась голова. Антигону и без того было душно в просторном деревянном доме, из которого Гадзрубал пытался управлять завоеванными иберийскими землями. Ко всему прочему, он перенял местный обычай натираться вонючим дельфиньим жиром, считавшимся у иберов целебным.

– Надеюсь, сын Гамилькара, носящий мое имя, скоро прибудет сюда. – Пун в упор посмотрел на Антигона внезапно загоревшимися глазами.

Антигон тут же отвел недовольный взгляд от синих струек дыма, поднимавшихся от тлеющих на жаровне ароматных корешков.

– Гадзрубал? Не может быть!

– Мне очень нужна помощь, Антигон, а Гамилькар в свою очередь хочет научить сыновей всему. Магон живет у него в лагере. Ганнибал полгода провел здесь и очень хорошо показал себя в мое отсутствие. Потом отец послал его и еще несколько человек под видом купцов в глубь страны. Им было приказано пересечь горы, изучить реки и добраться до северного побережья. Ну и, конечно, собрать как можно больше полезных сведений.

– Но это же очень опасно. – Антигон задумчиво посмотрел в окно на покрытую глиной главную улицу города. – Там, на севере, я слышал, даже водятся людоеды.

– Ганнибал на удивление силен и ловок, – довольно улыбнулся Гадзрубал, и морщины на его лице разгладились, а из глаз исчезло тоскливое выражение. – И потом это лишь слухи. А где твоя черная как ночь красавица? Был бы очень рад повидать ее.

– Она осталась в Гадире вместе с детьми. Нежится на солнце.

– Надеюсь, она не испортит себе цвет кожи, – мрачно пошутил Гадзрубал. – Значит, ты скоро опять уедешь?

– Я уже все сделан, – согласно кивнул Антигон. – Товары в Гадире, монеты здесь у тебя, равно как и список пожеланий Совета и учитель для «львят». Теперь мы поплывем на север. Несколько лет назад я заказал в Британии мечи и хочу их забрать. А кстати, где сейчас Гамилькар?

Гадзрубал показал на испещренную белыми пятнами карту южной части Иберии. Она представляла собой несколько прикрепленных к стене кусков папируса. Пун коснулся пальцем линии, обозначавшей реку.

– Кардуба [120]120
  Кардуба – теперь город Кардоба.


[Закрыть], – уточнил он. – Наш главный лагерь. Прошлым летом там было ожесточеннейшее сражение. Исход его решили всадники племянника Нараваса Юбы. Сам он погиб, и Гамилькар решил назвать местность в его честь Карт-Юбой. Сам понимаешь, по-иберийски оно звучит несколько иначе.

Гадзрубал весело сверкнул белыми зубами и добавил:

– Видел бы ты наше новое войско!

– А почему новое? Совет прислал вам денег?

– Нет, но мы добываем из рудников больше серебра, чем посылаем Совету, – хитро подмигнул Гадзрубал. – Мы даже начали чеканить собственную монету. Исполнилась давняя мечта Гамилькара. У него под началом служат воины из самых разных, далеко не всегда воинственных племен и народов, но боевая выучка у них теперь одинаковая, и на битву их зовут одни и те же звуки. Сейчас он проводит упражнения с иберийскими катафрактами.

– Надеюсь, в следующий раз я увижу их.

Непонятно почему у Антигона вдруг стало тревожно на душе и захотелось немедленно вернуться в Гадир. Дорога заняла пятнадцать дней, и, как выяснилось, прибыл он слишком поздно.

Мемнон и Бомилькар стояли с понурым видом на корме корабля. Антигон вздрогнул в предчувствии недоброго и одним прыжком взлетел по узкому трапу.

– Что случилось? Где остальные?

Бросившийся было ему навстречу Мемнон резко остановился и отвернул голову, стараясь не смотреть отцу в глаза. Затем он схватил его за руку и повлек за собой, сбивчиво повторяя:

– Пойдем… Ну пойдем же… Мне так жаль, отец… Пойдем, пойдем.

Антигон вдруг почувствовал в душе полнейшую пустоту. Все чувства: страх, беспокойство, гнев – куда-то исчезли. В каюте он опустился на сиденье и увидел, что вещи Тзуниро исчезли.

– Через два дня после твоего отъезда, – срывающимся голосом произнес Мемнон, – в бухту вошел двухмачтовый корабль. Капитаном на нем был пун, а кормчим… кормчим чернокожий с такими же знаками на лице, как у ма… как у Тзуниро. Она долго говорила с ним… здесь, на корме. А потом велела нам погулять… и когда я незаметно подкрался к каюте, то услышал, как она рыдает. О отец..

Антигон молча смотрел воспаленными глазами на своего уже, оказывается, почти совсем взрослого сына.

– А потом… потом судно ушло. Вместе с ней. Она забрала с собой Аристона. А нас обняла на прощание и попросила передать тебе это.

Он вытащил из-под плоского камня лист папируса с неровными краями, и Антигон, запинаясь, прочел написанные по-гречески строки: «Мое сердце разрывается. Я люблю тебя. Будь счастлив».

Антигон всхлипнул и ткнулся лбом в дощатую стенку.

Антигон, сын Аристида, борт корабля «Порывы Западного Ветра», остров Вектис – Гамилькару Барке, стратегу Ливии и Иберии, Карт-Юба, передано через купцов в Массалии, Заканте, Мастии.

Прими привет и заверения в почтении и верной дружбе, Слуга Мелькарта и Защитник слабых! Купцы из Массалии, завтра утром покидающие этот британский остров, возьмут с собой это послание вместе с завернутыми в кожу свитками. Они отправятся на юг по суше, а наше судно, увы, сильно пострадало во время плавания, и потому зиму мы опять проведем здесь.

Правда, поначалу все складывалось хорошо. Лето выдалось спокойным, а осень – теплой. Мы плыли вдоль восточных берегов Британии, забираясь все дальше на север. Мы видели скалы и бухты, заходили в гавани и наконец оказались возле нескольких островов, где громоздятся неприступные горы, скрывающие, по словам местных жителей, вход в подземное царство. Они также кое-как объяснили нам, что во времена, когда еще никто из их предков не появился на свет, туда безвозвратно спустился некий чужеземец по имени Оддис.

Затем мы вышли в открытое море, стараясь плыть путем, описанным известным тебе Пифеем [121]121
  Пифий – греческий географ и мореплаватель времен Александра Македонского, исследовавший северную и северо-западную части Европейского континента и якобы обнаружившего там таинственную страну Туле (видимо, он считал ею один из островов Шотландии, Норвегию или Исландию).


[Закрыть]из Массалии, на внучатой племяннице которого был женат брат моего отца. На четвертый день мы достигли острова, известного из сочинения Пифея как остров Беррика. В последующие дни мы обнаружили еще несколько пустынных или малонаселенных островов.

Скажу сразу, что места здесь дикие и торговать ни с кем толком невозможно. Сожалея о потерянном времени, мы подняли якорь, и теплое течение отнесло нас в итоге к острову Вектис. Весной мы поплывем опять же на юг вдоль западного побережья Галлии.

А теперь о главном. Если все сложится удачно, я привезу необыкновенные подарки для твоих «львят», Барка. Таких мечей еще ни у кого не было, Гамилькар. Стоило бабочке присесть на одно из лезвий, как она туг же упала на землю, рассеченная надвое. Прикажи своим оружейникам завести гусей, ибо благодаря им кузнец Илан еще более закалил и заострил клинки. Он вновь разбил их на крошечные осколки, накормил ими гусей и потом выудил их из кучи дерьма. Это он проделал три раза, объяснив, что в желудках гусей железо обретает необыкновенную крепость и острогу. Но вообще-то я очень не люблю этих птиц, ибо они не в добрый час разбудили римлян [122]122
  По преданию, после захвата галлами в конце IV в. до н. э. Рима защитники осажденного Капитолийского холма лишь потому смогли отбить ночью неожиданное нападение противника, что были разбужены громким гоготом гусей. Отсюда выражение: «гуси спасли Рим».


[Закрыть]. Наконец Илан заново слил и сковал эти кусочки, и я уверен, Гамилькар, что твои сыновья придут от радости в полное неистовство.

Даже если твои лазутчики узнали в Ливии какие-либо интересные новости – пожалуйста, ничего не сообщай мне. Разорванное в гавани Гадира сердце нужно еще очень долго лечить. Пока, во всяком случае, оно не выносит новых сведений. Желаю побед, богатства и удачи во всех твоих начинаниях.

Тигго.