Текст книги "Норвежский детектив"

Автор книги: Герт Нюгордсхауг

Соавторы: Идар Линд,Андре Бьерке
сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 34 страниц)

Здесь было сыро, пахло подземельем. Вряд ли Элисабет зашла сюда, оставаться здесь было неприятно. Я уже хотел уйти, как вдруг услышал какой-то звук. Словно кто-то шаркнул ногой по каменному полу.

Звук донесся откуда-то сбоку. Я осветил стены и свод бокового прохода. И тут мой взгляд упал на приоткрытую дверь.

Я тут же рванул эту дверь. В углу темной комнаты стояла женщина в светлом платье.

– Слава Богу! – Я поставил лампу на выступ в стене. – Наконец-то ты нашлась.

На ней был тот же наряд. На лбу в лучах керосиновой лампы сверкала диадема. Среди темных каменных стен ее платье казалось особенно белым. Одной рукой она поддерживала шлейф. В другой держала пустой бокал.

Не передать словами, какое я испытал облегчение, увидев ее. Но радость моя была недолгой.

Казалось, Элисабет чего-то ждала и вот дождалась. Она не смотрела мне в глаза, она смотрела на мои волосы и бакенбарды. Я не в состоянии описать выражение ее лица.

От страха у меня зашевелились волосы от лба до затылка. Передо мной стояла не Элисабет. Это была совсем другая женщина.

Я подошел к ней – нужно было что-то сделать. Она уронила бокал, и он разлетелся вдребезги. Ее глаза почернели от ужаса. Она прошептала с незнакомым мне акцентом:

– Не надо! Не делай этого!

Я погладил ее руку, коснулся шеи. Кожа была ледяная, как стена у нее за спиной.

– Ты больна? – спросил я и не узнал собственного голоса.

– Это неправда! – хрипло простонала она, словно ей сдавили горло. – Между мною и Пребеном Берле ничего нет!

– Элисабет! – Я в отчаянии потряс ее за плечи. – Да очнись ты, Элисабет!

Но ее лицо потемнело. На лбу вздулась жила. Слова звучали отрывисто:

– Ты… ты заблуждаешься, Томас! Я его просто… просто не выношу! Умоляю, поверь мне!

Ошеломленный, я отпустил ее. Она судорожно хваталась за горло, словно пыталась от чего-то освободиться. Лицо почернело еще больше, глаза вылезли из орбит. Потом ее тело свело судорогой, и она упала.

Я оцепенел. Когда я наклонился к ней, она дышала. В отчаянии я огляделся – надо было немедленно привести ее в чувство. В нише я увидел окно, заметенное снегом. Сугробы возле дома закрывали подвальные окна.

Нужно открыть окно, и я рванул створку. Набрав пригоршню снега, я насыпал его ей на лицо. Стал тереть снегом виски и лоб.

Она открыла глаза. Я обнял ее и помог сесть.

Она смотрела на меня спокойно, казалось, она только что крепко спала и еще не совсем проснулась.

– Алф?

– Да, да, это я, Алф!

Я ощутил на шее тепло женских рук. Она была живая, это была Элисабет.

Взгляд ее упал на окно, на ямку, которую я оставил в снегу. Она вдруг сосредоточилась, словно хотела припомнить сон. Потом произнесла тихо и отчетливо:

– Так вот как это было.

– Что было?

Она показала наверх.

– Он нашел ее здесь и задушил. Потом вон там, в снегу, вырыл яму, спрятал в нее труп, а сверху снова завалил снегом.

Она ненадолго замолчала. Я посмотрел на окно и подумал: она права. Только так и можно было исчезнуть, не оставив следов на снегу. Под снегом.

А Элисабет продолжала все тем же ровным голосом:

– Под снегом она могла незаметно для всех пролежать очень долго. В одну из ночей, когда поиски уже прекратились, труп можно было втащить обратно и спрятать в другом месте…

Элисабет глубоко вздохнула и всхлипнула из сострадания к своей несчастной сестре.

– Бедняжка Дафна! Дорого ей обошлась игра в прятки с собственным мужем. Лучшего места не найти.

Позади нас скрипнула дверь. На пороге стоял Герт, бледный и запыхавшийся.

– Господи боже мой! Чуть не умер, пока вас нашел! – Он еще не верил, что это действительно мы. – Почему вы сидите на полу? В подвале, да еще в этих костюмах?

– Больше они нам не понадобятся. – Я встал и помог подняться Элисабет. – Репетиции окончены. К сожалению, моя пьеса не состоится.

– В чем дело? – спросил Герт.

Я смахнул с туники фру Дафны пыль и осколки стекла.

– Дело в том, что Элисабет раскрыла тайну давнего убийства.

История о том, как единорог настиг автора пьесы, была закончена. Нордберг рассказал ее весьма живо, особенно достоверным выглядел эпизод в подвале. Его голос, жесты были до того убедительны, что даже доктор Карс чуть было не попался на эту удочку. Несколько раз он особенно крепко прижал очки к переносице. Но испытание окончилось благополучно, и доктор Карс вышел из него с честью.

Нордберг устало полулежал в глубоком кресле. Слушатели сидели молча, словно хотели получше осмыслить историю. Первый заговорил Странд:

– Что ж, мне это чем-то напоминает заявленный малый шлем. Посмотрим, удастся ли тебе взять все взятки.

– Доктор Карс, ваш ход, – объявил директор Бёмер.

Доктор Карс задумчиво потирал подбородок, разглядывая отсветы пламени, плясавшие на потолке. Складка на переносице свидетельствовала о том, что рассказанная история не оставила его равнодушным. Однако улыбка у него была саркастическая.

– Значит, ваша актриса была медиумом, – начал он насмешливо. – Н-да, вся эта история очень похожа на сказки о том, как нашли воду с помощью ивового прута.

Последовала артистическая пауза. Доктор Карс тоже был не чужд театральных эффектов.

– Что вы имеете в виду? – не понял Нордберг.

Доктор Карс достал из коробка спичку, надломил ее посередине и взял за концы, будто держал крошечный ивовый прут, которыми в старину искали воду. Водя спичкой над поверхностью стола, он продолжал развивать свою мысль:

– Успех таких поисков объясняется вовсе не волшебными свойствами ивового прута, а тем, что ищущий неосознанно использует свои наблюдения над местностью. Он подмечает и топографические особенности, и растительность. У вас тот же самый случай: ваша актриса нашла разгадку, иными словами, указала место, где надо копать. Но и она подсознательно руководствовалась своими наблюдениями – точно так же, как тот, кто ищет воду с помощью прута.

Однако Нордберга не так-то легко было сбить с толку:

– Что же в данном случае выполняло роль «местности» и «топографических особенностей»?

– Да хотя бы сугробы, завалившие окна подвала. – Доктор Карс внимательно посмотрел на своего противника. – Понимаете?

– Не совсем, – Нордберг и не собирался понимать психиатра.

– В таком случае, я вам объясню, – терпеливо и вкрадчиво сказал доктор Карс, словно втолковывал азбучные истины упрямому ребенку. – Вы неподражаемо описали восприимчивость актрисы, ее повышенную чувствительность к окружающей обстановке. Она не только подсознательно отмечала все явления, но так же мгновенно улавливала между ними связь и делала выводы, короче говоря, она обладала даром, который называется интуиция. И эта ее способность немедленно активизировалась, как только она переступила порог Видванга и увидела… Что она, собственно, увидела в первую очередь, еще не входя в дом? Высокие сугробы, наметенные вокруг дома.

– С чего вы взяли, что ее внимание привлек именно снег? – спросил Странд.

– Но это же ясно! Как она на чердаке реагирует на снежный пейзаж? «Там что-то есть!»– говорит она. В работу включилась ее интуиция. А на следующий день во время репетиции актриса просто боится посмотреть в окно. Подсознательно она уже сделала определенные выводы. Ее уже что-то тревожит, но она еще не понимает истинной причины своей тревоги. Отсюда страх.

– Вы говорите, что она интуитивно улавливала связь между явлениями? – Директор Бёмер потер себе лоб. – Но каким образом? Каким образом интуиция подсказала ей, что тут произошло убийство? Ведь она догадалась не просто об убийстве, но и о его мотивах, о способе осуществления.

Доктор Карс разломал спичку на четыре части.

– Во-первых, в тех записях, которые прочитал нам господин Нордберг и с которыми, судя по всему, он знакомил свою актрису, четко прослеживается тема ревности. Вот вам мотив преступления.

Доктор Карс положил на стол один обломок спички.

– Во-вторых, обилие снега, который помог проникнуть в тайну исчезновения фру Дафны. Вот вам способ осуществления этого убийства.

Рядом с первым обломком спички лег второй.

– Кроме того, актрисе стало известно, что определенные предметы после исчезновения фру Дафны были удалены из дома. Например, книга черной магии. Что это могло означать? А то, что камергер Хамел не желал иметь перед глазами напоминание о роковой игре, во время которой он стал убийцей.

Третий обломок спички лег на стол рядом с двумя другими.

– При этом исчезли также два произведения живописи. Портрет из семейной галереи, – вероятно, хозяин не хотел, чтобы с полотна на него взирали глаза жертвы. И икона из спальни фру Дафны, – по-видимому, камергер Хамел не желал иметь предмет религиозного культа, который принадлежал его жене, а потому напоминал бы ему о высшем суде.

Четыре обломка спички образовали квадрат.

– Вполне вероятно, что камергер Хамел испытывал глубокое раскаяние, недаром он вскоре умер от «черной меланхолии». Всего перечисленного больше чем достаточно, чтобы заработала женская интуиция.

– Нет, погодите, – вмешался Нордберг. – Откуда Элисабет могла знать, что на стене висела икона? Ведь, как выяснилось, в бумаги мои она не заглядывала.

– Ну, а если все-таки заглянула, когда вы забыли их на обеденном столе? – Доктор Карс ласково улыбнулся. – Ведь вы сами подчеркивали, что она невероятно любопытна.

– Однако… – Нордберга раздражала эта возня с обломками спички. – Как вы объясните то, что случилось в подвале?

Доктор Карс подышал на очки и протер их кусочком замши, видно, ему все время хотелось сделать стекла еще чище и прозрачнее.

– Предположим, вашей актрисе удалось разгадать тайну Видванга, – начал он. – Предположим также, что эта разгадка пришла к ней подсознательно. Такие озарения подсознания иногда заменяют мыслительный процесс, я часто наблюдал этот феномен у пациентов, страдающих острой формой истерии. Поэтому нетрудно понять, чем было вызвано ее упрямство во время репетиций вашей пьесы, господин Нордберг. Она была вынуждена подчиняться другому сюжету и другому режиссеру, который руководил ею из недр ее подсознания.

Последняя пылинка была удалена с очков доктора Карса. Взгляд его под отполированными стеклами был ясный и пронзительный.

– Она вложила свое содержание в тот образ, с которым себя идентифицировала, в образ фру Дафны. И это подспудное содержание продиктовало ей роль с известной вам кульминацией – приступом удушья.

Странд подхватил нить анализа, производимого доктором Карсом:

– Итак, она пришла в себя, увидела подвальное окно и…?

– …И то, что находилось за семью печатями подсознания, стало вполне осознанной мыслью. В тот же миг ее приступ истерии как рукой сняло.

Доктор Карс откинулся на спинку кресла и сложил руки на животе. Он все разложил по полочкам, свел все концы с концами, все загадочное и иррациональное встало на твердую основу здравого смысла. История с привидениями превратилась в элементарный случай из медицинской практики.

Нордберг упрямо скрипнул креслом.

– Все понятно – «истерия». Снова магия слова! На тайну навешен ярлык – научный термин, и считается, что всем сразу все должно стать ясно!

– Истерия – одно из наиболее изученных явлений в психиатрии, – любезно пояснил ему доктор Карс. – Еще в восьмидесятые годы прошлого века ученый Шарко раскрыл механизм и описал основные признаки этого душевного расстройства. Мы знаем, что истерики – это подлинные актеры – «глина в руках хорошего режиссера». Организм истерика может имитировать рак, аппендицит, следы от гвоздей, которыми распяли Христа. И мы знаем, как это объяснить: он или она фактически играет роль, идентифицирует себя с той или иной личностью. А в качестве режиссера выступает подсознание.

Странд продолжил свое интервью:

– Ну а профессиональный актер может настолько войти в образ, чтобы это повлекло за собой истерические симптомы?

– В некоторых случаях – несомненно. – Доктор Карс потеребил свою острую бородку. – Однажды меня вызвали в театр, где только что кончилось представление. Играли пьесу, в которой несчастная героиня в последнем действии принимает яд и погибает. И вдруг актриса, исполнявшая эту роль, почувствовала все симптомы отравления мышьяком… Но в данном случае потребовалась помощь психиатра, а не терапевта.

Красивая женская рука взяла со стола бутылку коньяка и наполнила рюмку доктора Карса.

– Моя интуиция подсказывает мне, что вам хочется выпить, доктор Карс. Надеюсь, это не проявление истерии?

Элисабет Нордберг довольно долго слушала эту беседу, стоя в темном углу гостиной. Ее никто не заметил. Шаги у нее были неслышные, к тому же все были поглощены рассказом Нордберга и последовавшим за ним разговором.

– Уж эти мне картежники! – Элисабет с притворной обидой покачала головой. – Оставили меня возиться на кухне, а сами рассказывают тут интересные истории, да к тому же еще и про меня! Теперь-то я уже больше не уйду.

И она уселась на диван.

Доктор Карс был новым человеком в доме и, судя по всему, плохо знал представителей театрального мира. Он вдруг густо покраснел и, приоткрыв рот, уставился на хозяйку.

– Прошу прощения… Так это были вы?

– А вы не догадались? – Элисабет наградила своего супруга нежной улыбкой. – Нет, мужчины определенно лишены интуиции.

– При чем тут мужчины! Скажи лучше – ученые, – поправил ее Нордберг.

– В ту же ночь Алф сделал мне предложение, – сказала Элисабет, и глаза у нее просияли. – Вы правы, доктор Карс, мой приступ истерии доконал его.

– Но это уже не относится к мистической части моей повести, – сказал побежденный женоненавистник.

Он встал и подошел к камину, где огонь уже еле теплился. Пошевелил угли, подбросил новые поленья.

– Огонь горит, пора рассказывать очередную историю, – сказал Нордберг – Кто следующий?

– Может быть, предоставим решить это единорогу? – предложил Странд и кивнул на статуэтку на каминной полке. – На кого из нас он смотрит?

– По-моему, на Бёмера, – сказала Элисабет.

Доктор Карс оправился от удивления.

– Я согласен, что господин Нордберг рассказал нам весьма страшную историю, хотя она и имеет вполне реальную основу. Но я убежден, что подобные переживания – удел исключительно художников.

– Ничего подобного! – невольно вырвалось у директора Бёмера. – Я, например, не художник, а предприниматель, занимаюсь производством картона. И тем не менее… – Он запнулся и продолжал уже менее уверенно – Вернее, скажем так, речь пойдет не обо мне, а… о моем близком друге. Он тоже не художник, а самый заурядный обыватель.

– Стало быть, мы не услышим про черную магию и музыкальные шкатулки в стиле рококо? – спросил Странд.

– Нет, моя история случилась в обстановке гораздо более банальной, так сказать, в гуще норвежских будней. Тем не менее она достаточно загадочная. И в ней тоже речь пойдет о проделках сверхъестественных сил.

Он закрыл глаза, выстраивая свои воспоминания в нужном порядке. В камине потрескивал огонь. Все ждали затаив дыхание.

Наконец он начал:

– Вы, конечно, знаете, что некоторые дети придумывают себе невидимых друзей? Они беседуют с ними, играют…

– Это известный психологический феномен, – пояснил доктор Карс. – Обычно это случается с детьми, которые испытывают трудности в общении со своими сверстниками.

– Трудности в общении? – Директор Бёмер как будто пробовал на вкус это профессиональное выражение. – Что ж, вполне возможно. Я расскажу вам о таком ребенке, который завел себе подобного друга. Впрочем, друг был даже видимый, только не говорящий. Это была кукла. Однако кукла со своими причудами.

– О, эта история мне уже нравится, хотя я ее еще не слышала! – воскликнула Элисабет и уселась поудобнее, подобрав под себя ноги.

– Кроме того, речь пойдет о родителях, у которых были определенные… Как это вы выразились? – Директор Бёмер с улыбкой поклонился доктору Карсу. – Трудности в общении друг с другом.

История директора Бёмера
Кукла из Царства Эльфов

В предлагаемом изложении эта история несколько отличается от той, которую рассказал директор Бёмер. Она приводится в том веще, как он записал ее по просьбе Нордберга. События, разумеется, полностью совпадают с тем, как они были изложены в его устном рассказе, но здесь добавлены кое-какие детали, опущенные им у Нордберга.

Там присутствовала дама, а как истинный дамский угодник, директор Бёмер не мог позволить себе вольность в ее присутствии.

Супруги Грам некогда обещали до последнего вздоха делить друг с другом и радость и горе. 25 сентября, день, когда началась эта история, радостью не отличался.

Молчание за завтраком не предвещало ничего хорошего. Супруги сидели на противоположных концах стола: он – укрывшись за газетой, она – сосредоточив внимание на яйце всмятку. При этом она внимательно наблюдала за воздвигнутой перед ней газетной стеной. За стеной находилась осажденная ею крепость, и она выжидала удобный для нападения момент.

Ригмур Грам было тридцать с небольшим. У нее были темные, пышные, но какие-то тусклые волосы. Красивое лицо портило горькое и скорбное выражение. Фигура сохранилась неплохо, но пышные формы грозили заплыть жиром. Брак не приносил ей удовлетворения, а тяжесть, лежащая на душе, нередко является причиной ожирения.

Ригмур угнетали не материальные трудности. Они с мужем жили в собственном доме в лучшем районе Осло, и их большая гостиная свидетельствовала о прочном достатке. Единственная причина горечи, разъедавшей душу Ригмур, пряталась в настоящую минуту за газетой «Афтенпостен», и это был ее муж, Гуннар Грам, директор акционерного общества «Крафт-картон».

Внешность Грама тоже могла бы считаться довольно привлекательной. У него был высокий интеллигентный лоб, и несправедливо было бы объяснять это только начинающимся облысением. Граму шел сорок третий год.

У него были умные глаза, чувственные, мужественные губы и властный, красиво вылепленный подбородок. Однако на лице Грама как будто застыло выражение вечной брюзгливости. Из-за сообщений об убийствах, грабежах и футбольных победах выглянула крайне кислая физиономия.

– Где Мирт? – спросил он.

– В постели, – сухо ответила Ригмур. – У нее болит горло, она не пойдет сегодня в школу.

На столе стояло три прибора, один из них не был тронут. Гуннар кивнул на него.

– А наша гостья? Куда она подевалась?

– Бибби еще спит. Она вчера поздно вернулась из гостей. Что это ты стал вдруг так интересоваться нашей жизнью? – неожиданно резко спросила Ригмур.

Гуннар мгновенно вспыхнул.

– Воспитанный человек в гостях всегда вовремя выходит к столу! – язвительно ответил он. – Сколько еще твоя кузина намерена прожить у нас?

– Примерно месяц. И ты это знаешь. До своего отъезда в Лондон, где она получила место манекенщицы.

Он начал считать, загибая пальцы:

– Июль, август, сентябрь – прошло уже три месяца, как она приехала из Саннефьорда и поселилась у нас. Вот наказание! Какого черта ты ее к нам пригласила? – Он не скрывал своего отвращения к отсутствующей кузине.

Ригмур с интересом разглядывала шторы у него за спиной.

– Наверно, для того, чтобы она скрасила мое одиночество. Тебя я дома не вижу… Между прочим, ты недоволен, что Бибби поздно возвращается домой, а сам вернулся вчера в четыре часа утра! Где, интересно, ты был?

Вечный вопрос, который жена задает мужу и на который она никогда не получает ответа. Гуннар склонился над чашкой с кофе и буркнул:

– Деловая встреча… Мое присутствие было необходимо…

О деловых встречах Ригмур слышала часто. И теперь не сдержалась:

– Тебя никогда нет дома! Живешь, будто в пансионе! Мне надоело вечно сидеть одной!

Кофе явно подкрепил силы Гуннара.

– Проблема свободного времени? – ядовито спросил он.

– А почему бы и нет? Я могла бы стать архитектором по интерьеру, но ты заставил меня все бросить. Жена директора не должна работать! «Мое присутствие было необходимо»!.. – передразнила она его.

Гуннар красноречиво закатил глаза к потолку:

– О Господи! Опять ты завела этот разговор!

– А где сегодня необходимо твое присутствие? Думаешь, приятно быть женой человека, который вечно пропадает на луне… Вернее, на обратной стороне луны…

– Хотел бы я сейчас там очутиться! – воскликнул Гуннар.

Достойный ответ! Гуннар ценил остроту ума и игру слов, он гордился, если ему удавалось показать, что он владеет этим искусством. Он уже собирался швырнуть газету на стол и с достоинством удалиться, но ему было не суждено эффектно покинуть сцену.

Из соседней комнаты послышался звонкий детский голос:

– Нет, не надо говорить маме, что делает папа! Ты вообще слишком строг к нему…

Гуннар отложил газету.

– С кем она там разговаривает?

– Ни с кем. – Ригмур пожала плечами.

– То есть?.. Значит, она бредит? У нее высокая температура?

– Нет, это кукла.

– Опять! – пробормотал он.

Они встали и на цыпочках подкрались к двери детской. Ригмур осторожно приоткрыла ее. Их дочь сидела в кровати спиной к двери, тонкие косички торчали в разные стороны, шея была обмотана шерстяным шарфом. Перед ней лежал альбом для рисования и цветные карандаши, она рисовала.

На спинке кровати рядом с ее головой сидела маленькая тряпичная кукла, это был ниссе[31]31
  В норвежском фольклоре ниссе – гном-домовой.


[Закрыть] в желтом колпачке. Лопоухий, с длинным острым носом и круглыми глазками, сделанными из черных бусинок. На нем был голубой пиджачок не первой свежести, светло-коричневый жилет и белые штаны. Их вид свидетельствовал о солидном возрасте ниссе – к ним явно прикасалось не одно поколение грязных детских рук. Наверно, они дергали его и за бороду – от нее осталось лишь несколько жалких седых клочков. У ниссе были несоразмерно большие ноги в матерчатых туфлях, напоминавших поплавки на гидропланах.

Мирт рисовала и разговаривала с ниссе, который, по-видимому, давал ей советы.

– Тебе кажется, что рот надо сделать краснее? – Мирт достала из коробки красный карандаш. – Да, ты, конечно, прав. Фрекен Хермансен очень ярко красит губы.

Гуннар быстро прошел в комнату. Ригмур – за ним. На рисунке была изображена дама, раскрашенная всеми цветами радуги.

– Ты разговариваешь вслух сама с собой, это нехорошо, – сказал он. – Ведь у тебя болит горло.

Девочка доверчиво посмотрела на отца, глаза у нее были небесно-голубые.

– Но я разговариваю не с собой, а с Пэком. Должна же я ответить ему, если он ко мне обращается…

Пэк – откуда она взяла это имя? Неужели они в первом классе уже читали «Сон в летнюю ночь» Шекспира?

– Пожалуйста, больше не разговаривай! – строго, как и подобает заботливому отцу, сказал Гуннар. – А то мы с мамой испугались, что у тебя поднялась температура и ты бредишь. Ложись и спи!

Он хотел забрать у Мирт альбом для рисования, но Ригмур отстранила его.

– Можешь доверить мне заботу о ее здоровье, – резко сказала она. – Иди в свою контору.

Он оскорбленно хмыкнул и вышел из детской.

В холле перед большим зеркалом накладывала утренний грим четвертая обитательница этого дома. Кузине Ригмур, Бибби Хермансен, было двадцать два года, и она была манекенщицей. О ее прошлом в Саннефьорде было мало что известно, но сейчас она наслаждалась жизнью в Осло, и ее ждало блестящее будущее в Лондоне и Париже.

Бибби обернулась к Гуннару. У нее было бледное, немного широкоскулое, очень красивое лицо с чистой и нежной, как у ребенка, кожей. Большие голубые глаза светились невозмутимой кротостью, маленький прямой носик подчеркивал благородную невинность лица, и если бы нежно улыбающиеся губы не были такими пунцовыми, они тоже вполне могли бы принадлежать святой. Форма подбородка была неповторима целомудренна. Это было лицо мадонны с византийской мозаики.

– Доброе утро, Бибби, доброе утро! Ты, кажется, вчера поздно вернулась? – Гуннар говорил несколько громче, чем требовалось…

– Да, представь себе, я легла в четыре утра! Мое ремесло требует много времени и сил. – Это тоже было сказано так громко, чтобы услышали в соседней комнате, но потом Бибби понизила голос – Как мило ты меня бранил, Гуннар! Мне за стеной все было слышно. Ах ты, хитрец!

Она подошла к нему, и свет от люстры упал на то, что было ниже подбородка.

Фигура у Бибби была идеальная, но она поразительно контрастировала с лицом. Груди, притаившиеся под платьем словно две звериные мордочки, не вызывали никаких мыслей о целомудрии. Изгиб бедер не имел ничего общего с полукружием окон в готических храмах, а совершенные как колонны ноги не настраивали на благоговейный лад. Ступни и лодыжки Бибби тоже были созданы не для тропинок монастырских садов.

Такое тело порадовало бы Фидия, но принесло бы много огорчений Святому Антонию. Директор Грам чувствовал себя скорее Антонием, чем Фидием, падшим Антонием, имя которого вычеркнули из святцев.

Бибби обняла его за шею.

– Значит, я плохо воспитана, если поздно выхожу к столу? – Она вдруг заговорила голосом Ригмур – «Ты не имеешь права делать замечания Бибби за то, что ее не бывает дома! Ведь она отсутствует вместе с тобой!»

– Тс-с! – Он нервно показал рукой на детскую и прошептал – Ригмур! – Во время оккупации так произносили «гестапо!».

Она потянулась и лизнула ему ухо.

– Встретимся как обычно? Да?

Он быстро надел плащ, шляпу и открыл дверь.

– В час, в кафе!

И выбежал из дому. Времени оставалось в обрез.

– Привет, Мирт! Как твое горлышко? – Бибби зашла в детскую. Она приветливо улыбнулась больной племяннице – деланная улыбка доброй тети.

– Спасибо, хорошо, фрекен Хермансен, – вежливо, но сдержанно ответила Мирт.

Бибби взглянула на рисунок.

– Как ты хорошо рисуешь!

Уперев язык в щеку, Мирт разглядывала свой рисунок. Потом критически покачала головой:

– Нет, вообще-то у меня не получилось…

– Это ты меня нарисовала? – Добрая тетя подняла брови. – Но ведь я совсем не похожа.

– Да, Пэку тоже не нравится, – призналась Мирт. – Он говорит, что ногти у вас гораздо длиннее. – Она нашла красный карандаш и пририсовала к среднему пальцу длинный изогнутый коготь.

– Значит, Пэку не нравится? – Деланная улыбка утратила свою приветливость, но она словно прилипла к губам. – Пэк много знает, да?

Мирт серьезно кивнула:

– Пэк знает все, фрекен Хермансен.

– Не надо называть меня фрекен Хермансен! – Бибби умоляюще вытянула губы трубочкой. – Зови меня просто тетя. Ты ведь знаешь, как меня зовут?

Две пары небесно-голубых глаз внимательно изучали друг друга. Женщина – женщину. Наконец младшая изрекла:

– Вас зовут тетя Бибби, фрекен Хермансен.

И продолжала рисовать. Бибби сделала нетерпеливое движение. Она протянула руку и хотела снять Пэка с изголовья.

– Ой! – вдруг вскрикнула она и выронила куклу.

Ригмур вбежала в детскую:

– Что случилось, Бибби?

Бибби с возмущением показала на Пэка. Он лежал на шине, ноги-поплавки были задраны в воздух, блестящие черные бусинки смотрели в потолок.

– Он… Он меня уколол! – Она показала кончик пальца, на котором выступила большая красная капля. – Видишь!

Бибби слизнула каплю, но кровь выступила опять. Испуганная, сердитая, не вынимая пальца изо рта, она покинула детскую. Визит вежливости был окончен.

Ригмур осторожно подняла куклу и осмотрела ее.

– Гляди, Мирт! – Она вынула булавку, воткнутую в ветхую одежду Пэка. – Нельзя пользоваться Пэком как подушечкой для иголок. Это опасно, видишь, что получилось!

В голосе Мирт тоже звучал упрек:

– Но у него пиджачок разорвался по шву, и ты до сих пор его не зашила! – Она взяла Пэка из рук матери. – Вы все его не любите! Вы очень плохо с ним обращаетесь!

– Не только пиджачок, скоро сам Пэк разорвется по швам. – Ригмур смутилась от справедливого упрека дочери, она быстро убрала с постели альбом и карандаши. Строго, как и подобает заботливой матери, она сказала:

– Ляг и поспи, скорей поправишься!

Мирт послушно легла, положив рядом с собой Пэка. Ригмур задернула занавески.

В гостиной стояла Бибби, она все еще сосала уколотый палец. В глазах у нее не было обычной кротости.

– Может, мне подарить ей новую куклу, Ригмур? Как ты думаешь?

* * *

Гуннар Грам сидел в кафе и размышлял о переходном периоде, который переживал уже второй раз в жизни. Каждому мужчине после сорока приходится пережить такой период, и чувствует он себя в это время так, словно его на Страшном Суде объявили вором. На этот раз Гуннара не донимали угри, но неприятностей и огорчений у него было в избытке.

Труднейший период. По сравнению с ним детство – веселая игра, половое созревание – безобидный зуд, а старость – блаженный покой.

Гуннар взглянул на часы – опаздывает, как обычно. Бибби всегда опаздывала на свидание не меньше чем на пятнадцать минут. Ну что ж, у него есть несколько минут, чтобы разобраться в своей душе. Сейчас она переживала смутное время.

Много лет Гуннар вел тихий и пристойный образ жизни, и вот на него обрушилась лавина. Нельзя сказать, что все произошло так уж неожиданно. Духовная связь с Ригмур постепенно исчезла, и супружеская близость между ними давно прекратилась. И все-таки он сохранял верность, потому что был романтиком. Он не хотел распыляться на случайные связи и ждал великой любви. Год за годом он жил как адвентист, ожидающий пришествия Христа. Одна за другой в нем зажигались свечи в преддверии торжественного мига. Но ждал он пришествия не Христа, а Люцифера. Вот именно – Люцифера. Тут-то и явилась Бибби.

Их еще не успели представить друг другу, но он уже знал: вот та, которую я жду! И ее взгляд ответил ему: я тебя хочу! На другой день она поселилась у них в доме и стала его любовницей.

В юности Гуннар смертельно боялся женщин, но его мечты о женщине не знали никаких запретов. И вот наконец они осуществились. Он, всегда такой неловкий, стал пылким любовником, потенция его была неисчерпаема. Он встретил свой идеал – самую красивую, чувственную и темпераментную женщину, о какой мужчина может только мечтать. Ему бы жить да радоваться, но он почему-то пребывал в глубокой депрессии.

Это длилось уже три месяца. Если так будет продолжаться и впредь, он либо отправится на тот свет от инфаркта, либо у них с Бибби появится общее супружеское ложе. И он не знал, какая из перспектив представлялась ему более мрачной.

Но разве Бибби не была бы ему хорошей женой? Ведь она, именно она, открыла ему, что такое настоящий секс. Они пережили вместе неповторимые мгновения, они дарили друг другу высшее блаженство. Это ли не лучшая основа для прочного брака? Гуннар где-то читал, что это так.

Однако все упиралось в то, что нельзя бесконечно заниматься любовью. Иногда следует делать и кое-что другое – например, задуматься над тем, что представляет собой близкий тебе человек, что представляешь собой ты сам и в чем смысл жизни. Гуннар пытался между объятиями беседовать с Бибби о том, что его занимало, о чем он размышлял, о прочитанных книгах. Но с таким же успехом он мог беседовать об этом с золотой рыбкой, плавающей в аквариуме.

Нет, Бибби была далеко не глупа. У нее был достаточно острый ум, но занимало ее только то, что имело к ней непосредственное отношение. Ее ум не выходил за рамки ее горизонта. А горизонт этот был не шире объема ее бедер.