Текст книги "Норвежский детектив"

Автор книги: Герт Нюгордсхауг

Соавторы: Идар Линд,Андре Бьерке
сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 34 страниц)

21

– Это ты заходил в коровник? – жестко спросил старший следователь Морюд.

Я с трудом кивнул.

– И что ты там делал?

Мне показалось, что я ответил, но я не услышал своих собственных слов.

Морюд повторил вопрос еще более жестким тоном:

– Что ты там делал?

– Ничего.

– Ничего?

Наверно, он думал, что это важно.

Для меня ничего важного в данный момент не было.

Я думал о Марселе Фьелль, урожденной Донаско, которую я никогда не встречал.

Лицо Морюда оказалось на уровне моего. Наверно, он присел на корточки. Я почувствовал на плече руку. Незнакомую руку. Но я ее не сбросил. Это был жест доброты.

– Что ты там делал? – спросил Морюд. На этот раз мягче. – Что ты делал там и здесь до нашего приезда?

Под его напором я стал оседать назад. Возможно, я всплеснул руками. Морюд встал.

– Искал телефон, – объяснил я. – Этот псих вырвал все телефонные провода из розеток.

– А потом прогулялся?

– Да.

– По дому и в коровнике?

– Да.

– Зачем?

– Не знаю.

– Что-нибудь нашел?

– Нет.

– Что же ты искал, раз ничего не нашел?

– Не знаю.

– Но ты что-то искал?

– Ничего определенного.

Морюд смотрел на меня. Долго. Четверо или пятеро его коллег осматривали развороченный дом.

Человек, проникший сюда, поработал основательно.

– Зачем вы с Марио Донаско отправились сегодня сюда? – спросил Морюд.

– Из любопытства.

– Потому что ты считаешь, будто между самоубийством Бьёрна Уле Ларсена и убийством Кольбейна Фьелля есть какая-то связь?

– Да.

– Ты нашел что-нибудь, что может подкрепить эту версию?

– Нет, – настойчиво отвечал я. Возможно, слишком настойчиво. По лицу Морю да я видел, что он мне не верит.

– Зачем ты пошел в коровник?

В голосе его опять прозвучали жесткие нотки.

– Там стоит пустой сейф, – объяснил я. – В закуте для телят. Пустой сейф, которым до недавнего времени пользовались. Я хотел посмотреть, не осталось ли следов того, что там хранилось.

– Нашел?

– Нет.

– А что в этом сейфе такого интересного?

– Не знаю. То, что он именно там стоит. Под кучей старого хлама. С открытой дверцей. А внутри пыли нет. И Леонарда о нем не знала.

– Понятно.

Может быть, он и вправду это понял.

– Подожди здесь, – сказал старший следователь Морюд.

Он вышел из комнаты. Я услышал, как он поднимается по лестнице. Я знал, что он там увидит. Полнейший разгром. И разбитый вдребезги персональный компьютер «Эрикссон».

Кто-то забрался в дом, взломав входную дверь. Внутри этот человек не только пошарил по всем шкафам и ящикам, но и разбил и разорил все, что только можно было разбить и разорить.

Марио, к несчастью, столкнулся с ним в дверях, когда тот уже убегал.

Я представил себе Марселу, которую видел только на фотографиях. Вспомнил ее глаза. Черные, на улыбающемся лице. Я вспомнил искусной работы кулон – золотого дракона на тонкой цепочке вкруг стройной шеи.

Морюд возвратился назад.

– Пожалуй, тебе придется поехать со мной в Управление, – сказал он.

– Это вежливое приглашение или намек на то, что меня могут арестовать? – спросил я.

– Понимай как знаешь.

Без дальнейших рассуждений я последовал за ним к выходу.

С наружной стороны крыльца был натянут брезент, в продолжение крыши, чтобы снег не запорошил оставшиеся, возможно, следы. В лучах сильного прожектора большое красное строение казалось ягодкой клубники на кремовой верхушке пирожного.

Тело они уже унесли, только глубокая вмятина осталась в сугробе. Тяжелый топор лежал на том же самом месте, где я впервые увидел его.

Я снова почувствовал приступ тошноты.

Но я выплюнул из себя все, что мог.

На дороге, припаркованные к той же обочине, что и «Гольф», стояли пять полицейских автомашин и один обычный «вольво». Я обернулся. Сквозь метель освещенный прожектором жилой дом казался белым прямоугольником на фоне черного неба.

– Залезай, – сказал Морюд, стоявший у дверцы «вольво».

– Если ты ничего не имеешь против, – попросил я, – я хотел бы поехать на своей. Мне ее дали на время.

– Как будет угодно.

Очнулся я, когда мы уже были в Темпе, и все не мог вспомнить, как я сел в машину, как включил зажигание, как развернулся, как ехал. Но сейчас я был на правой стороне улицы Хольтерманна, и в нескольких метрах впереди маячили задние огни «вольво».

На ногах у меня были туфли без шнурков.

22

– Марио Донаско умер, – сказал я.

– Черт побери! – воскликнул Аксель Брехейм.

Он сидел в холле гостиницы и дожидался меня. Я пришел на работу прямо из кабинета Морюда. Вид у Брехейма был не свежий.

Возможно, потому, что за вечер он уговорил целый кофейник.

– Какой-то псих погладил его топором по голове, но сделал это неосторожно, – объяснил я. – Судя по всему, убил его случайный грабитель. Марио, видимо, застал его врасплох, когда тот разорял пустующий дом. Он убежал на лыжах. В сторону Сельбю.

Я коротко набросал картину пережитого мной в этот вечер. Брехейм сидел с таким видом, будто думал о чем-то совсем ином. Если вообще о чем-нибудь думал.

– И ты сказал правду? – спросил он, когда я закончил рассказ.

– Сказал правду?

– Морюду. Насчет того, что ничего не нашел.

– Если там и можно было что-то найти, это сделал он, тот, кто опередил меня.

– Думаешь, он искал что-то связанное с этими убийствами? – спросил полицейский.

– А что ему еще делать в доме?

– Искать ценные вещи. Или лекарства для кайфа.

– Третье убийство за три недели. Еще одно случайное совпадение – ты это имеешь в виду? Я в сказки не верю. А домушники-наркоманы вряд ли убегают с места преступления на лыжах через поле.

– У тебя пиво есть в холодильнике? – поинтересовался Аксель Брехейм.

Я достал две бутылки. Одну для него, другую – для себя.

– Я давным-давно нарушил устав, – мрачно сказал Брехейм. – Приехал сюда под предлогом, что мне необходимо провести обычные допросы в связи с убийством Кольбейна Фьелля. Я, правда, думаю, они просто были рады сплавить меня сюда. Но мне уж точно придется несладко, если я впутаюсь в дело, к которому не имею никакого отношения.

Он прикончил пятую бутылку, опередив меня на полторы.

– Это одно и то же дело, – заявил я, начиная закипать.

– Расскажи это моему начальству, – парировал Брехейм и отпил пива из шестой бутылки.

– Да ведь речь только о допросах тех, что ездили с Кольбейном Фьеллем в Манилу, – сказал я. – Нам с Туре все пути перекрыли. После того, как Мюрму забил тревогу.

– У тебя нет доказательств, что это Мюрму предупредил клиентов о тебе и твоем приятеле, – возразил Брехейм. – Люди моей профессии быстро привыкают утверждать только то, в чем они уверены.

– Кто же это сделал, если не Мюрму? – спросил я. – Вопрос лишь в том, зачем ему это понадобилось…

– И думать не думай, что я стану заниматься всеми этими друзьями по переписке, – сказал полицейский. – Черт меня побери совсем, если я хоть пальцем пошевелю, чтобы расследовать твои дурацкие версии.

– Если нет, зачем же ты тогда приехал в Тронхейм?

– Стейнар Бьёрнстад, – сказал я.

Брехейм изучал свое удостоверение. Он только что увеличил свое преимущество до четырех бутылок. Потом поднял свои карие глаза и попытался удержать на мне взгляд.

– Пьянь, – заявил он. – Вот кто я есть.

Я ткнул указательным пальцем в крышку стола перед ним.

– Так каково же на самом деле семейное положение Стейнара Бьёрнстада? – спросил я. – Женат он или нет? И где искать его жену, которую он привез с Филиппин? На дне морском или в манильских трущобах? Или она сидит себе где-нибудь на Дальнем Востоке и координирует доставку наркотиков в Тронхейм?

– Двадцать восемь лет в полиции – это не так уж плохо для пьяницы, – пробормотал Брехейм. Он начал боком заваливаться на диван.

Я приложился к полупустой бутылке.

– Я сам видел, как Мюрму шел к Стейнару Бьёрнстаду. Таких случайностей не бывает.

Полицейский заснул.

Я продолжал анализировать ситуацию.

Вегард положил мне руку на плечо.

Часы за стойкой показывали без десяти семь. Я поглядел на батарею бутылок на столе и снизу улыбнулся Вегарду:

– Я выиграл. На одну бутылку.

Он помог мне подняться на ноги.

– Ну и дегенерат же я, – сказал я. – Пьяница и дегенерат. Красивая пара, верно?

Мне пришлось обеими руками вцепиться в стойку.

– У тебя есть свободный номер для меня? – спросил я.

Я доехал до дому на такси, не раздеваясь, залез под душ и открутил кран с холодной водой. А потом проспал десять часов подряд.

Было уже начало седьмого, когда, сидя за обедом, я раскрыл «Адрессеависен».

Марио удостоился пяти колонок.

Зазвонил телефон. Это оказался Педер.

– Наконец-то, – сказал он. – Я пытался дозвониться до тебя целый день. Трижды мы к тебе заезжали, звонили в дверь. Вегард сказал, что ты утром взял такси и поехал домой.

– Правильно, – подтвердил я.

– Ты читал газеты?

– «Адрессу» только что взял. Но еще не знаю, что они написали.

– В «ВГ» твоя фотография, – предупредил Педер.

– Бедная Марсела, – сказала Леонарда.

Шесть или семь газет валялись перед нами на столе. За неимением портрета Марио, большинство дали фотографию его сестры.

Теперь уже не я один верил в связь между этими убийствами.

– Надо ее навестить, – предложил Педер. – Ей нужны люди, чтобы поговорить, может быть, утешить. Ведь родственники как никогда далеко.

Возможно, он обращался ко мне. В таком случае я этого не понял. Я изучал узор на паркете.

Включился холодильник. Глубоко вздохнув перед этим.

По асфальту прошлепали кроссовки любителя бега трусцой.

На верхнем этаже ребенок не хотел ложиться спать.

Я поднял глаза.

Оба они смотрели на меня с таким выражением, что мне не хотелось его комментировать.

Я поднялся. И врубился в стену. Проделал это несколько раз. Со всей силы.

Наконец я остановился, прислонившись лбом к стене.

– Не смотрите так на меня, – сказал я.

Педер что-то пробормотал, вроде того, что никто меня в случившемся не упрекает.

Я медленно отвернулся от стены.

– Я себя упрекаю, – возразил я. – Вы можете навестить Марселу. А у меня духу не хватит.

Пришел Туре Квернму. Лицо у него было бледное, бледнее белых волос.

– «Гольф» стоит у гостиницы, – сказал я. – Снова неправильно припаркован. Сожалею.

– Черт с ней, с машиной, – ответил он. – Что произошло?

Пятый или шестой раз за эти сутки я стал рассказывать о том, что случилось. Туре выкурил три сигареты, пока я говорил. Раньше я не замечал, что он курит. Теперь он предложил нам сигареты из золоченого портсигара. Откликнулся на его предложение только Педер.

– Стейнар Бьёрнстад, – заявил Туре. – Готов поспорить, он в этом деле замешан. Он и Мюрму.

– Но каким образом?

– Спекуляция, – сказал Педер. – Это дело полиции.

– А что полиция предпринимает? – спросил я не без раздражения и взял одну из газет. – «Полиция рассматривает все возможные версии. До сих пор отсутствуют какие-либо доказательства, что это дело прямо связано с убийством Кольбейна Фьелля в усадьбе Фьёсеид три недели назад. Поэтому пока нет речи об освобождении Марселы Фьелль, сестры убитого Марио Донаско». Вот что предпринимает полиция. И ты хочешь, чтобы я всю задницу отсидел, а Марселу тем временем упекут за убийство, которого она не совершала?

Педер слегка покачал головой.

– Нет, – возразил он. – Я просто хочу, чтобы мой шафер был в живых завтра в четверть третьего. Да и потом, ему не худо было бы оставаться в добром здравии.

– В «ВГ» твоя фотография, – сообщил Туре.

Мы забежали к «Эриксену» перед самым закрытием. В баре сидела группа мужчин в костюмах – вот и вся публика, кроме нас, разумеется.

– Я видел, – ответил я. Она была сделана два года назад. Хотелось бы мне знать, как это им удалось так быстро докопаться, что именно я был в усадьбе у Йонсватнета вчера вечером.

Буфетчица убирала бутерброды с витрины.

– Не очень-то красиво с их стороны так писать, – сказал Туре. – «Труп обнаружен темнокожим норвежцем. Известно, что в свое время полиция проявляла к нему интерес».

Владелец заведения направлялся к нашему столику. В руках у него был поднос с пятью «датскими» бутербродами.

– Сейчас нас вышвырнут, – предположил я.

Но нас не вышвырнули. Напротив, нам на двоих досталось пять огромных бутербродов со всякой всячиной. Бесплатно.

– Да, вот уж чего в этих местах нельзя ожидать, так это доброго отношения, – изумился я.

– Я вот думаю, – сказал Туре, прожевав очередной кусок, – а не навестить ли нам еще раз нашего друга Стейнара Бьёрнстада?

Было половина десятого, когда мы позвонили в квартиру в Хавстаде. В этот вечер Стейнар Бьёрнстад был одет как и подобает экономисту. Странно, но в этом виде он не производил приятного впечатления.

Гостей он явно не ждал, даже не пустил бы нас в дом, если бы Туре не поставил ногу между дверью и порогом.

В квартире было прибрано и пахло чистотой. Наверно, по четвергам у него прибиралась прислуга.

– Даю вам пятнадцать секунд, – сказал Бьёрнстад. – И потом звоню в полицию.

Он положил руку на трубку.

– Мы хотим задать тебе несколько вопросов, – объяснил Туре. – И боюсь, за пятнадцать секунд не управимся.

– Речь идет о филиппинке, на которой ты женился, – сказал я. – Кстати, ради Бога, звони в полицию.

Бьёрнстад убрал руку с трубки.

– Вы не имеете права вмешиваться в мою личную жизнь. Дверь в той стороне!

Вид у него был холодный и деловой. Но на лицо его набежала тень.

– Как ее зовут? – спросил я.

– Обратись в Департамент регистрации граждан, – посоветовал Бьёрнстад.

– Когда вы поженились?

– Тебе до этого нет дела.

– Они поженились на Филиппинах полтора года назад, – сообщил Туре. – Он вместе с ней летел обратно.

– Ты все еще женат на ней?

Я даже не спрашивал, просто констатировал факт. И увидел, что Бьёрнстад забеспокоился.

– Нет, – ответил он. – То есть да. В общем. Но она уехала домой на Филиппины.

– Когда это случилось?

– Пошел к черту!

– Почему она уехала?

– Проваливай!

– Ты на сто процентов уверен, что она уехала домой?

– Что ты имеешь в виду?

– А может, ее труп следует искать на дне Тронхеймского фьорда?

Глаза у него забегали.

– Вон! – крикнул он с силой.

Но в теле его силы не чувствовалось.

И все-таки мы ушли.

23

– Садись, – сказал старший следователь Морюд. Весьма прохладным тоном. Другого я, впрочем, и не ожидал.

– Мне вчера вечером записку передали, когда я пришел на работу, – начал я как только мог непринужденно. – Ты хотел поговорить со мной. О чем?

Он положил руки на письменный стол и наклонился вперед:

– А ты сам как думаешь?

Почему-то я догадался, что мне не следовало ему перечить. Я и не стал упорствовать. Морюд пододвинул ко мне стопку листков. На верхнем я прочитал: INTERACTIVE Process Termination[21]21
  Завершение интерактивного процесса (англ.).


[Закрыть].

– Ты знаешь, что это такое? – язвительно спросил полицейский.

– Да, – ответил я.

– Ну и что же это такое?

– Это распечатка данных университетского электронно-вычислительного центра. Насколько я вижу, здесь указано, в какое время тот, кто пользовался компьютером Бьёрна Уле Ларсена, подключился к системе и отключился от нее шестого января.

– А другие листы? Что они означают, тебе тоже известно?

Я полистал и ответил утвердительно.

– Значит, ты все это видел раньше?

– Распечатку не видел, только на экране.

– В таком случае ты понимаешь, что означают эти данные?

– Да.

Морюд поднялся, уперся руками в край стола и еще больше наклонился вперед.

– Ты знал это, – сказал он, – целых три дня. И не сообщил в полицию. Ты понимаешь, что сокрытие улик преследуется по закону? Ты отдаешь себе отчет, что я имею полное право прямо сейчас арестовать тебя и предъявить обвинение в том, что ты своими дилетантскими действиями создаешь помехи следствию? Ведь мы располагаем специалистами, знающими, как организовать расследование таких дел. Ты понимаешь, что если бы ты со всем этим сразу пришел к нам во вторник, Марио Донаско, возможно, был бы в живых сегодня?

Лишь с пятой попытки мне удалось принять отработанный, вежливо-бесстрастный тон гостиничного портье. И тем не менее что-то тяжелое продолжало, давить на диафрагму.

– Да, – признал я, – мне известно, что сокрытие улик преследуется по закону. Но ты не можешь меня арестовать. Я ведь сообщил об этом в полицию. Я сразу же рассказал об этом Акселю Брехейму.

Это уже было совсем глупо. Я пожалел, что сказал эту фразу, еще до того, как закончил ее.

Морюд покраснел, чем и подтвердил, что сожаление не было напрасным.

Видимо, чтобы направить его мысли в другую сторону, я спросил:

– Тебе известен человек по имени Стейнар Бьёрнстад?

* * *

В Нарвесеновском киоске на новой автобусной станции я купил все имевшиеся в продаже норвежские газеты, пересек Репслагервейта и вошел в «Три зала».

Я уже был на пути к столику с кофе и шоколадным пирожным, когда в дверях показалась запыхавшаяся Тереза Рённинг.

– Я видела, как ты сюда вошел, – сказала она.

Улыбка у нее получилась дружелюбная, но печальная.

– Поеду следующим автобусом, – объяснила она.

Мы сели за столик у камина. О Марио мы сказали всего лишь несколько слов. Но и тех было достаточно, чтобы понять, что ей почти все известно. Достаточно, чтобы понять, что она меня не упрекала.

Но недостаточно, чтобы рассосалась тяжесть в животе.

Тереза вытащила «Адрессеависен» из кипы газет.

– Ты читал?

– Еще не успел.

Она нашла нужную страницу, где на фотографии была она сама и еще четверо: ее муж, какой-то филиппинец и супружеская пара – норвежец и филиппинка. Заголовок гласил: «Низкопробные методы рекламы женщин из азиатских стран».

– Они обратились к нам, потому что Ларе перед Рождеством разговаривал с одним знакомым журналистом, – объяснила Тереза. – Разговор был сугубо личный, но журналисту показалось интересным выступить с критикой «Филконтакта» именно сейчас, в связи с убийством.

Речь в статье шла о тех рекламных проспектах, копии которых она мне передавала. Упоминались формулировки типа «крупнейший поставщик прекрасных дам», «дивный цветок южных широт» и «благовоспитанные, высокоморальные девушки». Суть интервью сводилась к тому, что такого рода реклама взывает к предрассудкам и ложным представлениям и тем самым позволяет ее авторам выдавать этих женщин за легко доступный на рынке товар.

«Такая реклама явно дискриминационного характера меня как филиппинского гражданина приводит просто в отчаяние, – заявлял филиппинец. – У норвежских читателей может создаться впечатление, что меня едва можно оценить в стоимость авиабилета до Манилы».

– Мы согласились на интервью, – сказала Тереза, – но только с условием, что наше выступление никак не будет увязано с репортажами об убийствах.

«Тот факт, что филиппинцы католики, в рекламных материалах «Филконтакта» подается как своего рода знак качества, – говорилось дальше в интервью. – Напротив, этот момент как раз и может быть источником конфликтных ситуаций. С одной стороны, это проблемы, возникающие зачастую на почве разного вероисповедания супругов. Но самое ужасное в том, что разведенную женщину отвергают и церковь, и семья, когда она возвращается на родину, где католическая община всегда отрицательно относилась и относится к разводу. Это приводит к тому, что многие филиппинки вынуждены играть роль терпеливой жены, даже если совместная жизнь и не ставит перед ними таких проблем. Но муж тем самым приобретает дополнительные преимущества в качестве главы семейства. И это делу не помогает. Нам известно немало примеров, когда мужья обращаются со своими женами как с вещью. Многие женщины к тому же не имеют представления, какими правами они обладают, находясь в Норвегии».

В конце статьи пятеро авторов специально оговаривали, что они никоим образом не хотят оскорбить тех, кто познакомился друг с другом с помощью подобных клубов. Большинство браков оказались удачными. Они пытались лишь обратить внимание на дискриминационные методы рекламы.

Я отложил газету.

– Тебе вряд ли удастся сделать так, чтобы ваше выступление не связывали с убийствами, – сказал я. – В отличие от «Адрессы» многие газеты не станут держаться в рамках приличия.

– И все же сейчас самое время об этом сказать, – возразила Тереза. – Об этом надо говорить, пока трагедий еще не так много.

– Ты знаешь что-нибудь о Стейнаре Бьёрнстаде? – спросил я.

Она покачала головой.

– Он экономист, – пояснил я. – Полтора года назад женился на филиппинке. Не знаю ее имени. Она, по-видимому, уехала домой, на Филиппины. Но они так и не развелись.

Тереза склонила голову набок, словно дрозд, прислушивающийся к тому, как червяк ползет по земле. Немного погодя она сказала:

– Роза. Это, наверно, она. Я с ней один раз встречалась с год назад. Они с Брендой были немного знакомы. Бренда – это вторая женщина на фотографии в газете. Да, наверно, это Роза. Она исчезла из города где-то осенью. Совершенно неожиданно. А муж ее работает в банке.

– Было бы интересно узнать, что заставило ее уехать. Если она действительно уехала.

Бренда Сёренсен работала лаборанткой в «Региональной больнице». Когда я пришел, она на десять минут оторвалась от анализов мочи. В конце коридора стояли два стула. Два стула и стол с пепельницей. Бренда курила нещадно.

Она владела норвежским не так свободно, как Тереза, хотя переехала в Норвегию еще до того, как были введены ограничения на въезд для иммигрантов. Тем не менее мы понимали друг друга, не переходя на английский.

– Роза была счастлива, – говорила Бренда. – Но не в семье. В семье у нее все было нормально, но не более того. Бьёрнстад не добрый человек. Плохой муж. Но Роза была счастлива потому, что вырвалась из трущоб. Нет, Норвегия ей не нравилась. Она говорила, что норвежцы такие же холодные, как и климат в их стране. Норвежцы не любят людей не с таким цветом кожи, как у них. Так говорила Роза. Но она была счастлива.

– Почему же она уехала, раз ей было неплохо в Норвегии?

– Возможно, она уехала не по своей воле, – ответила Бренда. – Возможно, муж ее заставил.

– Но ведь они до сих пор женаты. Ее не могут отсюда выслать против ее воли, пока она замужем за норвежцем.

– Может быть, она этого не знала.

– Но ведь у нее был ребенок.

– Да, но, возможно, именно по этой причине Бьёрнстад и не хотел ее больше держать у себя в доме.

– Ты в этом уверена?

– Я так думаю. Она как-то говорила, что Бьёрнстад совсем не рад малышу.

– Ты знаешь, когда она уехала из Норвегии?

– Где-то осенью. Мы с ней не часто встречались. Так, иногда. Совершенно случайно. А потом вдруг я перестала ее встречать.

– Ты уверена, что она уехала обратно на Филиппины?

– А где же ей еще быть?

– Женил своего приятеля? – спросил Аксель Брехейм.

Я кивнул:

– Все прошло как по маслу. Я и не думал, что создать семью так легко.

Он взял бутылку пива, которую я поставил на стойку.

– Я сегодня говорил с тремя из ездивших тогда в Манилу, – сказал он. – Одна приятная пожилая пара, у них дочь миссионерствует где-то в тамошних трущобах. И с моряком, как выяснилось, твоим старым знакомцем.

– Узнал что-нибудь интересное? – спросил я без воодушевления.

– Морюд у них побывал.

– Этого следовало ожидать.

Брехейм остановился перед окном на улицу Шультца:

– Я слышал, здесь не будут возводить этот храм культуры.

– Верно, – ответил я. – Городской совет принял такое решение вчера поздно вечером.

– Значит, на месте «Отеля Торденшолд» не будет автостоянки?

– Роза Бьёрнстад, – сказал я.

– Это шеф отдела культуры?

– Тебе надо выяснить, уехала ли Роза Бьёрнстад осенью из Норвегии. И еще нам надо попытаться разыскать ее. Если она в живых.

– А почему бы шефу отдела культуры не быть в живых? – поинтересовался Аксель Брехейм.