Текст книги "Норвежский детектив"
Автор книги: Герт Нюгордсхауг
Соавторы: Идар Линд,Андре Бьерке
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 34 страниц)
Гости взяли рюмки и расположились в креслах. Хозяин погасил свет – теперь гостиную озаряло только пламя камина. Весело потрескивали толстые поленья. Странд глотнул коньяку и блаженно откинулся на мягкую спинку кресла.
– Теперь мы устроились замечательно, – сказал он. – Давай, нагоняй на нас страх.
Нордберг выпустил в статуэтку струю дыма.
– История эта давняя, случилась она в некой усадьбе под названием Видванг, там жил камергер Хамел и его юная супруга Дафна. В лето 1802, глухой декабрьской ночью… – Нордберг вдруг замолчал и потянулся к книжному шкафу. – Впрочем, первую часть этой истории я вам, пожалуй, лучше прочту. – Он открыл нижнюю дверцу шкафа и достал рукопись. – Здесь все выстроено в нужном порядке. – Он положил рукопись на колени. – Я записал эту историю несколько лет назад в качестве заготовки, к которой собирался вернуться в будущем.
И он начал читать затаившим дыхание слушателям.
История писателя
Книга черной магии и игра в прятки
В усадьбе был устроен пышный бал. В темноту ночи летели звуки спинета, флейты и виолончели, в каждом окне сияли огни веселого праздника. В ту же самую ночь и природа давала свой грандиозный зимний бал: мириады крошечных танцовщиц в белых накидках выводили менуэт на оконных стеклах. И парк, и густой еловый лес вокруг усадьбы превратились в великолепный зал, где исполнял свой танец мороз, где каждое дерево, каждый куст, одетые в хрустящие кружева, были в числе приглашенных. Несколько часов назад, миновав службы, к господскому дому подъехало множество саней, гости поднялись по парадной лестнице и прошли в широкие двери в стиле барокко. Теперь же следы от саней и ног вокруг дома исчезли, исчезла и сама дорога, ведущая к дому, – земля превратилась в белый пол бального зала.
Но в самом доме в сиянии люстр царило веселье. Ежегодный зимний бал в имении камергера Хамела был для всей округи знаменательным событием. Гости съезжались со всех концов уезда, получить приглашение на этот бал мечтали все, стремящиеся в высшее общество. Приглашение на декабрьский бал в Видванг считалось лучшей рекомендацией в дома местной аристократии. В этом глухом уголке земли праздник сверкал и переливался всеми цветами радуги, в тот вечер Видванг был средоточием всего самого элегантного и изысканного, чем мог похвастать уезд Смолёнене. В зале на втором этаже сверкали хрустальные подвески люстр, танцевали дамы и кавалеры, одетые по моде периода Директории. Советница Блок плыла в паре с генерал-интендантом Адлером: она – в платье с высокой талией и кашемировой шали, ее прическу украшало страусовое перо, он – во французском фраке с высоким воротником, из-под которого виднелся галстук и накрахмаленный стоячий воротник рубашки, в черном как смоль жилете и узких панталонах.
Только что отгремела стремительная мазурка, и можно было передохнуть. Гости разбрелись по залам и покоям; разбившись на небольшие группы, они оживленно беседовали. Одну группу взял под свою опеку сам хозяин, он решил исполнить ритуал, который неизменно каждый год повторялся во время бала в Видванге, – продемонстрировать гостям библиотеку – святая святых дома. В библиотеке вдоль всех стен, от пола до потолка, высились книжные шкафы. Камергер Хамел был известен своей страстью к книгам. Он обладал одним из самых крупных в стране собранием редких книг и манускриптов.
Пожилая дама с любопытством разглядывала сквозь стекла книжного шкафа корешки книг Щурясь в лорнет, она прочитала название, написанное золотыми тиснеными буквами:
– De Revolutionibus Orbium Coelestium. Anno Domini 1543[27]27
«Об обращениях небесных сфер». 1543 от Рождества Христова (лат.).
[Закрыть]. Кто автор? Ax, Боже мой! – Она с почтением посмотрела на камергера Хамела. – Неужели это сам великий Коперник?
– Вы угадали, сударыня. Это первое издание. То самое, которое стараниями его друга Рэтика было напечатано в Нюрнберге и попало в руки автора, когда тот уже лежал на смертном одре.
Хамелу было около шестидесяти, голову его успела посеребрить седина. Но когда он рассказывал о своих находках, он становился похож на юношу.
– Хотите взглянуть? – с готовностью спросил он. – А могу показать вам подлинную инкунабулу, отпечатанную самим Иоганном Гутенбергом.
– Лучше покажи гостям свои новые приобретения, Томас.
Это произнес молодой женский голос с легким иностранным акцентом. Облик фру Дафны также свидетельствовал о том, что родилась она не здесь, а в далеких теплых краях. Тяжелые, черные как ночь волосы обрамляли маленькое лицо, прекрасное, как у мраморной нимфы на старинном фонтане. Глаза у фру Дафны были темные и блестящие, а проворные движения отличались легкостью и грацией, невиданными в уезде Смоленене даже на изысканных балах в доме камергера Хамела. Ее лоб венчала диадема из бриллиантов, поверх белого платья с высокой талией была надета золотистая туника – не только красота, но и наряд говорили о том, что она царица бала.
Фру Дафна была очень молода, почти на сорок лет моложе своего мужа. Легкой рукой в бальной перчатке она тронула камергера Хамела за плечо и сказала:
– Покажи нашим гостям Киприануса.
Камергер Хамел радостно кивнул. Он подошел к книжному шкафу, отворил стеклянную дверцу и достал старинный, весьма потрепанный фолиант в кожаном переплете на застежке. Положив книгу на стол, он осторожно и торжественно открыл титульный лист.
ЮЛИУС КИПРИАНУС
Искусство черной магии
писано в Виттенбергской академии в год 1569
– Это первый датский перевод знаменитой, или, лучше сказать, нашумевшей книги, – объяснил камергер Хамел. – Смею признаться, эта книга – предмет моей гордости.
Он перевернул страницу. Дама с лорнетом склонилась над книгой и прочитала:
«Клянусь Господом Богом и Святым Духом, просветившим меня, что вручаю себя Владыке Мира, бессмертному Люциферу, за что он будет служить мне и исполнять мои желания. Что и скрепляю подписью, сделанной моей кровью».
– Спаси Бог! – дама отпрянула от книги и дальше читать не пожелала.
Над книгой склонился молодой человек. Он перевернул несколько страниц и начал читать нарочито глухим голосом:
Как сделать, чтобы человек уснул на девять дней.
Разотрите заячью печень, размешайте ее в водке с пивным уксусом и дайте выпить тому, кого хотите усыпить. Потом положите ему под голову заячье легкое, и он будет спать до тех пор, пока вы не вольете ему в рот пивного уксуса.
– Чудное средство против бессонницы! – произнесла молодая дама и прикрыла улыбку веером, на котором были нарисованы бабочки.
Общество развеселилось. Только камергер Хамея сохранял серьезность, ему не нравилось, что из его сокровища устроили развлечение. Но, как радушный хозяин, он воздержался от замечания насчет неуместного смеха гостей.
Получив одобрение, молодой человек вошел во вкус:
Как стать неуязвимым для стали и железа.
Возьмите камень из головы ласточки, белую кладбищенскую землю и ложку ртути. Все это положите под мышку, и целые сутки вам будут не страшны ни сталь, ни железо.
Терпению хозяина пришел конец. Он поднял руку, словно хотел прекратить веселые насмешки великосветских дам.
– Нам посчастливилось жить в самое просвещенное из всех времен, – начал он. – Но разве это дает нам право смеяться над предрассудками прошлого? Ведь мы ни разу не пробовали воспользоваться старинными рекомендациями.
Стройный и красивый молодой человек стоял прислонившись к книжному шкафу и с безразличным видом поигрывал лорнетом. На шее у него был пышный белый галстук, искусно повязанный a la revolution. Это был молодой Пребен Берле, получивший ученую степень магистра, коммерсант, подающий большие надежды, во всех отношениях человек нового времени, одинаковый поклонник и английских мануфактуристов, и корсиканского узурпатора Бонапарта. Он вмешался в беседу с бесцеремонностью, присущей новому веку:
– Не чувствую ни малейшего уважения к средневековой магии. Нашему времени принадлежат чудеса куда более значительные. Что такое ведьма на помеле по сравнению с маховым колесом паровой машины!
– Зато напиток ведьмы гораздо приятнее паровой машины, хотя наверное не так полезен, – сказала молодая дама с веером.
– Фрекен, вероятно, случалось пробовать этот напиток? – осведомился камергер Хамел.
Пребен Берле подошел к раскрытой книге.
– Я полагаю, чары нашей прекрасной хозяйки сильнее любой черной магии, – заметил он и галантно поклонился фру Дафне.
В ответ на комплимент фру Дафна присела в низком реверансе. Камергер Хамел кашлянул и направился к двери. Он был не прочь положить конец этому обмену любезностями.
Но на этот раз свою находку в книге Киприануса сделал Пребен Берле. Он указал лорнетом на пожелтевшую страницу:
– Кстати, любопытный рецепт: Как стать невидимым.
– Неужели это возможно, господин Берле? – изумилась дама с веером.
Пребен Берле поднял лорнет, словно волшебную палочку, и прочитал голосом, каким читают заклинания:
Паутину и зуб покойника сварите в смеси вина и уксуса. Влейте туда кровь черного теленка и выпейте в полночь. После этого вы станете невидимы.
Молодая дама пришла в восторг.
– Полночь уже близко! – воскликнула она. – Вот если бы у нас было все, что необходимо!
– А все есть. – Фру Дафна показала рукой вниз, внизу на первом этаже находилась кухня. – Только вчера у нас зарезали черного теленка, его кровь до сих пор хранится на кухне.
– А зуб покойника? – не без страха спросила пожилая дама с лорнетом.
– Зуб тоже найдется, – ответила фру Дафна уклончиво и развернула свой веер. На веере был изображен фавн, играющий на флейте.
– А паутина?
– Паутины в Видванге предостаточно. – В этих словах фру Дафны прозвучал затаенный намек.
Пребен Берле прервал неловкую паузу.
– Тогда у меня есть предложение. Воспользовавшись этим рецептом, мы сможем сыграть в прятки, но на новый лад, гораздо интереснее…
– Великолепно! – Молодой человек, тот, что первый читал магические рецепты, тут же уловил суть. – Мы сможем прятаться гораздо надежнее, чем раньше.
– Если, конечно, наша любезная хозяйка распорядится приготовить напиток, – заметил Пребен Берле.
Фру Дафна с улыбкой перебила его:
– Лучше я приготовлю его сама, иначе наутро мы недосчитаемся кого-нибудь из прислуги.
При этом намеке на суеверность простолюдинов гости рассмеялись. Однако дама с веером отнеслась к предстоящей затее очень серьезно.
– Когда же мы начнем игру? – спросила она с нетерпением.
– Каждый получит бокал с вином, – сказал Пребен Берле и, держа лорнет, как бутылку, сделал вид, что разливает вино по бокалам. – Но в одном из бокалов будет колдовское зелье, по цвету точно такое же, как вино. Каждый спрячется и в своем убежище выпьет вино. Абраксас![28]28
Мифологическое существо, изображаемое с головой петуха, телом человека и змеями вместо ног, выражало идею единства добрых и злых сил человеческой души.
[Закрыть]И если кого-то из нас так и не найдут, я готов склонить голову перед мрачным средневековьем, которое так мило сердцу господина камергера.
Гости восхищенно зааплодировали, идея привела их в восторг. Только камергер выслушал этот план даже не улыбнувшись. Игры, в которых принимало участие все общество, были неотъемлемой частью балов в Видванге, однако новая затея пришлась явно не по душе хозяину дома. Он поспешил спрятать книгу Киприануса на место. Казалось, он хочет защитить то, что ему дорого, от насмешек этих молодых профанов.
– Кто будет водить? – спросил один из гостей.
Пребен Берле поклонился в сторону камергера Хамела:
– Надеюсь, господин камергер не откажет нам в этой любезности? Было бы весьма прискорбно, если бы при таком стечении гостей исчез сам хозяин.
Камергер Хамел запер книжный шкаф и стоял с ключом в руке.
– Не проще ли, чтобы напиток выпил сразу господин Берле? Через несколько дней он покидает наши края, и мы в любом случае вряд ли его когда-нибудь увидим.
– Иными словами, господин камергер хочет сказать: не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня. – Тон у Пробега Берле был по-прежнему любезный, но далеко не кроткий.
Гости засмеялись чуть громче, чем требовалось, словно старались показать, что воспринимают эту словесную дуэль как шутку. Чувствовалось, что господину камергеру и Пребену Берле общество друг друга не доставляло ни малейшего удовольствия.
Камергер Хамел повесил ключ на гвоздь, движения его были торопливы, и ключ звякнул о стену.
– Я готов водить, но заранее прошу уволить меня от ответственности, что бы ни произошло, – предупредил он.
Его жена, которая собиралась было покинуть библиотеку, обернулась.
– Неужели, Томас, ты и в самом деле веришь…
– Ну, разумеется, верит, дорогая! – перебила ее дама с веером.
Фру Дафна улыбнулась, вновь повернулась к двери, но опять остановилась.
– Что там сказано в рецепте?
Помещик, который уже успел основательно приложиться к чаше с пуншем, встал со стула и пробормотал:
– Паутина… шкура теленка… черный зуб…
– Позвольте, лучше я! – Пребен Берле подошел к хозяйке и увел ее в синий кабинет, который находился рядом с библиотекой. Там он остановился и перечислил, загибая пальцы – Паутина и зуб покойника варятся в вине и уксусе, туда же вливается кровь черного теленка. Вот и все, что нам необходимо. Только где же взять зуб?
– Предоставьте это мне, – ответила фру Дафна и загадочно улыбнулась.
– Может быть, фру Дафне потребуется моя помощь?
Но фру Дафна покачала головой и быстро удалилась по коридору Пребен Берле поклонился ей вслед и вышел в другую дверь.
* * *
Тем временем в синем кабинете на кушетке-рекамье сидели и беседовали две дамы. Когда пара вошла в кабинет, они умолкли и стали пристально разглядывать хозяйку и гостя. Такой зоркий взгляд бывает только у дам, для которых молодость осталась в далеком прошлом.
– Как хороша сегодня фру Дафна, – заметила жена судьи.
– Пребен Берле тоже красив, такой стройный и такой молодой. – Жена уездного предводителя бросила мечтательный взгляд на фигурки пастуха и пастушки саксонского фарфора, которые стояли на бюро.
– Как печально, что он уезжает в Датскую Вест-Индию. – Жена судьи вздохнула. – Но ведь ему, кажется, надо заняться отцовской сахарной плантацией?
– Это верно. —Предводительша тоже вздохнула. – Его шхуна стоит в Христиании, она уже готова к отплытию… Ах, Эллен Агнета, ты видела, как они танцевали фанданго?
– Да, Хенриетта Мария, видела. – Жена судьи склонилась над своей сумочкой-помпадур, словно хотела поверить ей свою печаль. – Грустно, очень грустно, что он уезжает.
– Да, грустно… Фру Дафна так прекрасна.
И они обменялись взглядами, вмещавшими в себя весь женский опыт и всю женскую мудрость.
* * *
Молодая хозяйка легко пробежала по темному коридору в своих мягких сандалиях. Длинные бальные перчатки она успела снять, одной рукой она поддерживала шлейф, в другой несла фарфоровую чашу. На плечи она накинула толстую шаль, чтобы Не испачкать золотистую тунику. Однако все эти помехи не мешали ей двигаться бесшумно и легко, словно она едва касалась ногами половиц. Она нырнула в узкий боковой проход так же внезапно, как лесная нимфа ныряет в заросли кустарника. Потом, будто птица из гущи листвы, выпорхнула из темноты. Все время она смотрела на потолок и что-то искала.
И наконец нашла. В углу, под потолком, там, где коридор поворачивал направо. Она поставила в угол стул и встала на него.
– Вот ты где, – прошептала она, обращаясь к кому-то в углу.
Посреди паутины неподвижно висел большой паук, как лесной орех среди листвы. Рядом висел орех поменьше – этот паук был мертвый. Более крупный орех ожил и начал стремительно спускаться – стебель, на котором он рос, удлинялся с невиданной скоростью.
– Кш-кш! – отмахнулась от него молодая хозяйка.
Паук юркнул в широкую щель.
Изящная ручка собирала клейкую паутину, будто это была не паутина, а цветы. Наконец вся паутина была собрана, и чаша наполнилась до краев.
Фру Дафна опять улыбнулась – этой улыбки не видел никто.
* * *
Внизу в кухне на широкой плите стоял котел. В котле начало что-то булькать, и запрыгала крышка. Пятнадцатилетняя Петрина, помощница кухарки, уже давно таращилась на этот котел. Теперь она потянулась, чтобы снять крышку, однако ее остановила великанша повариха. Железная рука схватила Петрину за запястье.
– Сказано тебе, не трожь! Вот неугомонная!
– Но ведь кипит, Марта! – захныкала Петрина.
– Госпожа не велела снимать крышку. Мешай-ка себе шоколад и не суйся, куда не просят.
– А чего хоть там такое?
– А это не твоего ума дело!
– Да ты и сама-то, поди, не знаешь? – Петрина была поражена своей догадкой.
Марта не ответила, она тоже была сбита с толку. Во-первых, госпожа собственноручно занималась стряпней на кухне, а во-вторых, запретила ей, кухарке, заглядывать в котел, – это было похоже на светопреставление.
Марта должна была согреть бутылки с вином, Петрине поручено было помешивать шоколад. Горничная собиралась подать глинтвейн в курительную комнату, где господа играли в карты. Но они позабыли о своих обязанностях, выстроились вокруг плиты и смотрели на загадочный котел, в котором что-то булькало.
В соседней комнате над пустой пивной кружкой клевал носом кучер. Вот он встал и отправился в кухню, чтобы заново наполнить кружку. Но там он вместе со всеми уставился на котел.
– Убежит! – крикнул он.
Марта осторожно сдвинула крышку, чтобы оставить щель для пара. Кучер подошел к самому котлу и попытался заглянуть в него. Марта отпихнула его:
– Ишь, любопытный! Сходил бы лучше в подвал да принес сухих дровишек.
Кучер повиновался. Приказания Марты были для всех законом, даже для кучера, у которого пересохло в горле.
– Петрина, шоколад! – вновь загудел голос Марты. – А ты, лентяйка, бери графины и марш в курительную комнату!
Горничная схватила поднос и, звякнув графинами, исчезла.
Только сейчас Петрина заметила на столе бутылку вина, пузырек с уксусом, чашу с какими-то серыми лохмотьями и сосуд с густой красной жидкостью.
Паутина и., кровь? Петрина задохнулась от своей догадки. Так и есть, телячья кровь, только ее варить не будут, ее нальют после. Петрина прилежно постигала кулинарную премудрость, как того требовали ее долг и совесть. Но стоило ей это больших усилий – приходилось выдерживать нешуточную борьбу с самой собой, со своей второй более легкомысленной натурой.
Многопудовая Марта обычно твердо стояла на земле. Она немного косила. Правый глаз у нее смотрел прямо и видел привычные сковородки, поварешки, перечницы и банки с кардамоном. Зато левый – поглядывал в сторону, будто заглядывался на что-то другое. Марта была родом из Нурланна. А у всех нурланнцев левый глаз такой – видит то, чего другим не видно.
– Что же там такое варится? – не унималась Петрина.
Марта занялась вином, а она все-таки улучила минуту и заглянула в котел.
– Боже правый! Там нитка!
– Нитка? – Марта выпрямилась, это уже было выше ее сил.
Ей, как и Петрине, было трудно победить свою вторую натуру. Она шагнула к плите.
Горничная уже вернулась на кухню, никогда прежде она не подавала глинтвейн так быстро. Теперь она выглядывала из-за широкой спины Марты, трепеща от нетерпения.
– Ну, посмотри, что там! Ну, прошу тебя!
Марта решительно подняла крышку. Поперек котла была положена проволока и к ней посередине привязана шелковая нитка. На нитке висел какой-то светлый желтоватый предмет, который захлестывала кипящая жидкость.
Петрина закусила губу:
– Это же зуб!
– Ой, человеческий! – охнула горничная.
Марта отпрянула от плиты и перекрестилась.
– Что здесь происходит, осмелюсь спросить? – раздался голос из глубины кухни.
Появилась фрекен Матильда, камеристка госпожи, которую наняли несколько недель назад. Она была невысокая, седая, немного сгорбленная, в толстых очках, за которыми щурились маленькие глазки. Больше всего на свете фрекен Матильда боялась уронить свое достоинство. Она держалась как придворная дама, и ее речь отличала чистота и строгость, присущая жителям Христиании.
– Что здесь происходит, осмелюсь спросить? – повторила она.
– Смотрите сами! – Марта указала на котел.
Фрекен Матильда так и сделала. Ей пришлось погрузить голову в облако пара, прежде чем она разглядела предмет, болтавшийся на нитке. Когда до нее дошло, что это такое, она схватилась за горло, потом ее рука поползла вниз, к груди.
– Медальон, – пробормотала она. – Не может быть! Я должна посмотреть у себя в комнате. – И она поспешно покинула кухню.
– Тут дело нечисто! – объявила Марта, вложив весь свой многопудовый вес в эти слова.
Ее левый глаз скосился еще больше. Неожиданно она закрыла глаза и вытянула правую руку, растопырив и обратив вниз указательный и средний палец. Скороговоркой, почти беззвучно, но отчеканивая ритм, она произнесла:
Петрина смотрела на нее, разинув рот.
– Господи, что это ты такое говоришь?
– Не твое дело. – Горничная в страхе загремела рюмками и графинами, ей хотелось услышать какой-нибудь обыденный звук. – Марта всегда так говорит, когда ей что-то не нравится.
– Хорошо, что я здесь не живу и мне не надо ночевать в этом доме, – вырвалось у Петрины. – Бог ее знает, нашу госпожу, кто она на самом деле.
Марта сняла котел с огня и снова накрыла крышкой.
– Хватит ему кипеть. – Она повернулась к служанкам и многозначительно изрекла – Одно вам скажу, она не из знатной семьи. Она иностранка.
– Небось артисткой была, недаром на скрипке играть умеет, – заметила горничная под звяканье графинов. – Только упаси Бог от ее представлений. Бедняга камергер, ему-то от нее уже никуда не деться.
– Может, она цыганка? – предположила Петрина. – У нее все какие-то тайны…
Марта кивнула:
– Камеристка видела у нее в комнате какой-то чудной стеклянный шар… Верно я говорю, фрекен Матильда? – Последние слова были обращены к камеристке, которая как раз появилась на пороге кухни.
Камеристка была бледная как смерть, руки у нее дрожали. Она держала маленький медальон из слоновой кости, оправленный в серебро. Медальон был раскрыт, он был пустой.
– Так я и думала, – сказала она чуть слышно. – Пропал!
– Пропал? – переспросила Марта. Она была готова ко всему.
– Я хранила его в медальоне в память о брате. Мой брат умер еще мальчиком.
– Неужто зуб? – прошептала Петрина и испуганно покосилась на дверь. – Я хочу домой!
– Теперь мне ясно, чем они там занимаются. – Фрекен Матильда взволнованно кивнула головой на бальный зал. – Они затеяли игру с черной магией.
Марта скосила левый глаз на котел.
– Это ж надо, зуб покойника! Тут добра не жди! Бог покарает за такие дела.
И она снова растопырила пальцы, заклиная нечистую силу.
Камеристка сжала медальон.
– Ради пустой забавы украсть мое сокровище!
– Наша госпожа – ведьма! – сказала Марта, отчеканивая каждое слово.
Возле двери, ведущей в подвал, что-то загремело. Служанки как по команде повернули головы. В дверях стоял кучер, глаза у него были испуганные. Его поход за дровами сильно затянулся, видно, он коротал время подле одной из пивных бочек. Но в кухне его блаженное настроение мигом рассеялось. Услышав слова Марты, он выронил охапку дров.
– Ведьма! – повторил он последнее слово, которое еще висело в воздухе.
* * *
Общество собралось в столовой на первом этаже. Две горничные внесли подносы, уставленные бокалами с вином. Они расставили бокалы в три ряда на огромном дубовом столе. Одна из горничных, судя по всему, работала недавно и была еще неопытной, бокалы у нее на подносе звенели, как множество колокольчиков. И руки дрожали так, что она чуть не опрокинула несколько бокалов. Поставив наконец бокалы на стол, она метнулась из столовой, словно перепуганная птица, которая случайно залетела в дом и в конце концов нашла открытое окно.
– До чего неотесанная прислуга, – тихо заметила советница.
Занятая приготовлениями к полуночной игре, фру Дафна долго отсутствовала. Теперь она снова сияла среди гостей, и бриллианты диадемы казались неотъемлемой частью ее собственной красоты. Фру Дафна встала во главе стола. Она указала веером на ровные ряды бокалов с красным вином, выстроенные как солдаты на параде.
– Вино на столе! В одном из бокалов колдовское зелье. Прошу вас, господа!
Пребен Берле обошел столовую и потушил все свечи, оставив гореть только две свечи на столике рококо в дальнем конце комнаты. Слугам велели потушить свет во всем доме, разрешено было оставить лишь несколько свечей в самых больших комнатах, во флигеле для прислуги и на кухне. В глубоком молчании гости по очереди взяли бокалы, они словно исполняли торжественный ритуал.
Камергер Хамел принес маленькие песочные часы и поставил их точно посередине между двумя зажженными свечами. Он стоял возле столика, ожидая начала игры. В руках у него была черная трость с серебряным набалдашником.
Он выглядел величественно – хозяин огромного имения, окруженного кольцом хозяйств, которые сдавались в аренду. Сразу было видно, что это самый богатый человек в уезде. Внизу за лесом, там, где грохотала Гломма, у него была водяная толчея, пять мельниц и двенадцать лесопилен. Он владел также семью грузовыми шхунами, которые возили лес, табачной фабрикой, железоплавильным заводом и фаянсовой фабрикой. Но его интересовали не только богатство и власть. Он любил называть себя Гулливером, так как побывал во многих странах и из последнего путешествия привез свою юную красавицу жену. Не чужды были ему и современные идеи, он знал и Монтескье, и Месмера, и Гальвани. Он овладел опытом и знаниями нового времени, но не мог смириться с его дурными манерами. По своим привычкам и поведению он был господином старой закваски, grand-seigneur[30]30
Знатный человек, вельможа (фр.).
[Закрыть], получивший воспитание еще до Великой французской революции.
В тот вечер он не изменил себе. Хотя ему и не нравилась затеянная игра, он прилежно исполнял возложенную на него роль, повинуясь желанию гостей. Делал он это с величайшей серьезностью. Как справедливо заметил модный философ Руссо: игра – самая серьезная вещь на свете.
Наконец гости разобрали все бокалы. Хозяин дома трижды ударил тростью в пол и провозгласил, как герольд перед городским собором:
– Игра начинается! Сначала все прячутся, потом осушают бокалы! В вашем распоряжении пять минут!
Хозяин перевернул песочные часы, и песчинки тонкой струйкой потекли вниз, а сам он сел у столика спиной к гостям и приставил руки к глазам, как шоры. Гости с бокалами в руках стали разбредаться по темному дому. Лица у всех были мрачные, словно в эту ночь их ожидало какое-то роковое событие.
Минуты шли, по всему дому слышался шорох, похожий на шелест летучих мышей. Скрипели ступени лестниц, взвизгивали дверные петли, кто-то заполз под кровать, кто-то притаился за гардинами. И каждый, спрятавшись, осушил свой бокал. Только что в нем было, вино или колдовское зелье?
Когда на дно песочных часов упала последняя песчинка, камергер открыл маленькую табакерку и взял понюшку табаку. Чихал он нарочито громко. Потом встал, и по дому раскатился его оглушительный голос:
– Время истекло!
С тростью в правой руке и подсвечником в левой он пустился на поиски.
В гобеленовой комнате возле самой печки хакедальских мастеров подозрительно оттопырился один гобелен. Камергер Хамел откинул его и обнаружил фрекен фон Сибберн с пустым бокалом в руке. Камергер легонько ударил ее по плечу серебряным набалдашником своей трости.
– Вы найдены! – объявил он.
– Ой, значит, я не стала невидимой? – И очаровательная фрекен фон Сибберн окинула себя игривым взглядом. Ее прелесть и обаяние по-прежнему радовали глаз.
Из соседней комнаты доносились странные звуки, как будто там работала мельница. Камергер Хамел вошел в комнату, и пламя его свечи осветило стену над диваном. На стене висели две гравюры Уильяма Хогарта, каждая иллюстрировала прискорбный итог пьянства. Что касается третьей иллюстрации, то к Хогарту она не имела ни малейшего отношения, – прискорбный итог пьянства лежал на диване собственной персоной. Это был помещик, любитель пунша. Он храпел, как мельница или лесопильня камергера Хамела.
– Вы найдены! – воскликнул камергер Хамел, на этот раз удар серебряного набалдашника был посильнее.
Помещик забормотал во сне:
– …розги, молодой человек! Пальчики фру… Хамел! – Последнее слово он произнес в момент пробуждения, увидев стоявшего над ним камергера.
Вскоре камергер Хамел уже пробирался через вороха одежды в гардеробной. Он решил заглянуть сюда, заметив перед дверью два пустых бокала, которые стояли словно двое часовых. В глубине гардеробной висело старинное платье-кринолин, эта мода конца прошлого века пала вместе с Бастилией. Притаившись за сей шелковой крепостью, замерла в пылком объятии юная пара.
Серебряный набалдашник был беспощаден:
– Найдены, найдены!
– Пожалуй, это недалеко от истины. – Юная особа посмотрела сияющим взглядом на своего кавалера. Это была та самая дама с веером, разрисованным бабочками. Здесь, в гардеробной, она нашла своего суженого.
Камергер продолжал охоту. В темноте он застал немало нежных сцен, то и дело слышался смех, игра в невидимку имела большой успех. Гости, которые уже были «найдены», собрались внизу в столовой, там они утешались горячим шоколадом с пышками и ждали конца игры. Общее оживление возрастало с появлением каждого нового гостя. Пока что здесь были только те, кто выпил всего-навсего чистое бургундское, без примеси уксуса, паутины или телячьей крови. Кому же досталось колдовское зелье?
Игра длилась долго – дом был велик и гостей съехалось много. И некоторые из них спрятались весьма искусно. Прошел почти целый час, прежде чем все общество вновь собралось в столовой.
Опять зажгли свечи.
– Все на месте? – спросил пьяный помещик, ему казалось, что игра затянулась, его опять мучила жажда.
Камергер Хамел стоял и осматривал своих пленников.
– Все здесь, кроме одной. – Он нахмурился. – Но она знает все углы и закоулки в доме лучше, чем я. – Он распахнул дверь в коридор и крикнул – Дафна, сдаюсь, выходи!
Молчание. Ни ответа, ни звука шагов.
Вскоре голос камергера Хамела был слышен уже по всему дому: то в одном зале, то в другом, то на лестнице, то где-то вдали, то совсем рядом.
– Дафна, выходи! Где ты?
Наконец он вернулся к гостям.
– Ничего не понимаю, – пробормотал он.
– А может быть, ее и нет в доме – ведь она могла спрятаться в сарае или амбаре, – предположил кто-то из гостей.
– Выйти она не могла. – Пребен Берле показал в окно на дорогу, которая вела к парадному входу.
На заснеженных ступеньках лестницы не было ни одного следа. А между тем снегопад прекратился не меньше чем полчаса назад.
Проверили все выходы из дома: один был в задней части дома, два другие – во флигелях. Всюду у самого порога лежал нетронутый снег.
– Значит, она в доме, – сказал Пребен Берле. – Только где?
Исчезли его удаль и самоуверенность, он был встревожен. Гости приуныли. Их лица уже не сияли весельем, и только пьяный помещик благополучно утратил способность что-либо понимать. В гнетущем молчании гости растерянно смотрели друг на друга, они не знали, что и думать, лица у них окаменели. Время от времени кто-нибудь подходил к окну и оглядывал заснеженные окрестности.
