Текст книги "Норвежский детектив"

Автор книги: Герт Нюгордсхауг

Соавторы: Идар Линд,Андре Бьерке
сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 34 страниц)

26

– Это черт знает что, – сказал Педер. – Жаль, ты не видел. Весь репортаж смонтировали так, чтобы показать, будто речь идет о склоке между двумя группами филиппинско-норвежских семей. Дискуссию о методах рекламы «Филконтакта» вырезали почти полностью. Зато включили интервью с одной филиппинкой, которая со слезами на глазах говорила, как это ужасно, когда тебя публично обвиняют, что в прошлом ты якобы была проституткой. Пребен Ског нес всю эту чепуху насчет заговора леворадикалов. А Мюрму со своей гаденькой улыбочкой изобразил себя чистейшим идеалистом, исключительно заботящимся о нуждах общества. Выступление Терезы урезали до минимума. Зато уйму времени уделили перепалке в коридоре. Противно до тошноты. Их обоих кастрировать надо, и Мюрму, и парня из «Дагсревюэн».

– Думаешь, это поможет? – серьезно спросил я.

Он взял себя в руки. И уже более мирно сказал:

– Просто средствам массовой информации легче легкого отвлечь внимание от сути проблемы.

– И в чем же суть?

– В том, что Мюрму пользуется негодными средствами рекламы в своем бизнесе.

– Ты уверен?

– А в чем же еще?

Педер посмотрел на меня с удивлением.

– Ты уверен, что ничего не имеешь против такой формы установления знакомств в общем и целом?

Судя по его лицу, раньше он об этом не задумывался.

– Может быть, и верно, – наконец сказал он. – Пожалуй, я за то, чтобы вообще запретить такой вид бизнеса, каким занимаются Мюрму и иже с ним.

– А ты думаешь, Леонарда согласна с тобой? – спросил я.

Леонарда подняла взгляд от своего браслета, который опять мяла в руках. Мы говорили по-норвежски, но она, видно, поняла большую часть разговора.

Она медленно покачала головой.

– Нет, я не согласна, что такие клубы надо запретить, – возразила она по-английски. – Думаю, что Тереза и Бренда с этим тоже не согласятся. Мы рады, что нам удалось уехать с Филиппин в Норвегию, и не хотим лишать такого шанса других.

– Даже если есть риск, что девушка попадется пожилой скотине, которой нужны только послушная домохозяйка да непривычные сексуальные ощущения? – спросил я.

Она задумалась. Изо всех сил сжала браслет.

– Да, – наконец ответила она. – Эта мысль у меня восторга не вызывает. Но для многих девушек будущее, которое ожидает их на Филиппинах, намного хуже, чем что бы то ни было здесь, в Норвегии.

Она выпустила браслет из рук, и он со звоном упал на стол.

– К тому же, – продолжила Леонарда, – я не думаю, что члены таких клубов хуже большинства других норвежцев. Проблема не в том, что здесь плохо обращаются с филиппинками. Проблема в том, что норвежцы вообще недостойно обращаются с женщинами.

– Но ведь те филиппинки, что попадают сюда через такой клуб, как «Филконтакт», слишком мало знают, какие они приобретают права, выходя замуж за норвежца, – сказал Педер. – И никому и в голову не придет рассказать им, какие отношения между полами в Норвегии считаются нормальными. Они выросли в другой культурной среде, в стране, где к женщине относятся так же, как в Норвегии сто лет назад. Они и не предполагают, что Норвегия в этом смысле совсем непохожа на Филиппины. Вот на чем строится весь бизнес Мюрму. На этой разнице в культуре он зашибает деньгу, сплавляя филиппинских девушек тем, кого величает «закомплексованными норвежскими мужиками». Его бизнес – это своего рода позитивный расизм. Он поставляет филиппинских девушек, которые всего лишь добры, всего лишь красивы и всего лишь высоконравственны. И к тому же представляют собой экзотичный товар. Он пользуется позитивными предрассудками, сложившимися у норвежцев по отношению к женщинам с Востока, для того, чтобы зарабатывать деньги на трагедии других людей.

Леонарда так крутанула свой браслет, что он завертелся на столе, точно золотой волчок.

На губах ее появилась горестная улыбка.

– Ты прав, – поддержала она Педера. – Но этим ты как раз и доказываешь, что, запретив клубы знакомств, ты ни одной проблемы не решишь.

Браслет звякнул о поверхность стола.

Я протянул руку и взял его.

Леонарда носила не какую-то там дешевку.

По клейму на внутренней стороне я определил, что это золото семьдесят пятой пробы. Искусная узорчатая вязь по всей окружности браслета усиливала впечатление, что он выполнен ювелиром высокого класса. Даже вмятины, оставленные неутомимыми пальцами Леонарды, не разрушали этого впечатления.

Как ни странно, но что-то знакомое почудилось мне в этой золотой вещице.

Леонарда вопросительно посмотрела на меня.

– Бьёрн Уле мне их подарил, – сказала она. – Браслет и вот эти.

Она дотронулась до сережек в ушах.

– Можно взглянуть? – попросил я.

Она сняла обе. Сережки тоже были красивые. Я поискал клеймо мастера. Не слишком отчетливое, оно тем не менее напоминало пробу на браслете.

– У Бьёрна Уле было много денег? – поинтересовался я.

– По филиппинским меркам – да, – ответила Леонарда.

– Но не по норвежским, – заметил Педер. – Какие деньги у учителя средней школы?!

Они оба с удивлением посмотрели на меня. Возможно, у меня был странный вид.

– Я не уверен, – начал я, – но меня не удивит, если эти украшения сделаны тем же мастером, что и кулон, который Кольбейн Фьелль в свое время подарил Марселе.

– И что это означает? – спросил Педер.

– Не знаю, – признался я. – Вполне вероятно, это и есть ответ на вопрос о сейфе.

– О сейфе?

– Intsik, – напомнил я.

– Пардон? – попросил объяснений Педер.

– Это значит «китайский», – сказал я. – У меня сильное подозрение, что эти украшения выполнены одним и тем же китайским ювелиром.

27

Я договорился с Акселем Брехеймом встретиться в «Ristorante Toscana» в семь часов, но опоздал на двадцать минут. Когда я приковылял в зал, полицейский успел осушить по меньшей мере одну бутылку пива.

– Пиво в итальянском ресторане не пойдет, – заявил я. – Вина, Брехейм!

Более мрачного взгляда я бы не встретил в ответ, даже если бы предложил самогон в качестве аперитива на рождественском празднике в Обществе трезвости при Вестланнской Внутренней Миссии.

– Ненавижу вино, – взмолился он. – Эту чертову кислятину. И к тому же…

Он огляделся вокруг.

– К тому же ставлю свою трубку, если в этом заведении итальянского больше, чем в «Нидаросдомэн».

– Я слабо представляю, что «Нидаросдомэн» унаследовал от итальянской архитектуры, – ответил я. – Но если не принимать этого во внимание, то ты прав. Владелец ресторана здешний житель, хотя он и пытается произносить названия блюд и марки вин с итальянским акцентом. Но стены, по крайней мере, расписаны видами Везувия. Да и вообще, согласись, норвежцы именно таким и представляют себе интерьер настоящего итальянского ресторана.

Молодой кельнер поставил на стол корзинку с хлебом.

Брехейм протестующе замахал руками:

– Это, наверно, ошибка. Я не заказывал хлеб.

Кельнер воспринял его слова как дежурную шутку.

Я заказал пастаретту с беконом и бутылку самого дешевого красного вина.

– Пива! – сказал Брехейм, со все большей нервозностью изучая меню.

Наконец он с мольбой поднял свои коричневые собачьи глаза:

– А бифштекс у вас есть? Самый обыкновенный бифштекс?

– Следствие зашло в тупик, – сказал Брехейм. – Морюд пытается делать вид, что оно движется, но это сплошной блеф. Начальство почему-то этого парня сильно уважает.

Пальцы его беспрестанно постукивали по пустой пивной бутылке.

– А они не собираются перво-наперво выпустить Марселу из «Тунги»? – поинтересовался я.

На лице полицейского появилось еще более печальное выражение. Он покачал головой:

– Нет, пока кто-нибудь не докажет, что между этими тремя убийствами есть какая-то связь. Или между двумя.

– Как двумя? Разве не доказано, что Бьёрн Уле Ларсен был убит?

– Он ведь мог сам проделать этот трюк с компьютером, верно? – сухо сказал Брехейм. – Точно так же и Марио Донаско мог зарубить случайный грабитель.

– Это официальная версия всех трех дел?

– Такая же официальная, как и любые другие.

Кельнер принес заказ.

– Можно еще пива? – попросил Брехейм.

А мне сказал:

– Проблема в том, что между тремя убийствами не видно логической связи. Мы только предполагаем, что эта связь существует. А этого недостаточно.

Он перевел взгляд в тарелку.

– А ты? – спросил я. – Ты как считаешь?

Он поднял глаза. Трудно решить, к чему относилось их выражение, к вопросу или к еде.

– У меня, – ответил Брехейм, – больше нет никаких оснований что-либо думать в связи в этим делом.

Он наклонился над тарелкой и тихим голосом поинтересовался:

– А что, картошка должна быть в фольге?

– Это запеченный картофель, – объяснил я. – А запеченный картофель подают в фольге.

Он смотрел в тарелку с большим недоумением.

– А это, зеленое, что такое?

– Брокколи, – ответил я. – Разновидность капусты.

Брехейм приподнял вилкой бифштекс, словно надеялся под верхним куском обнаружить еще один.

– Невелика порция, – пробормотал он.

– Там вон, на столе, овощные салаты, – проинформировал я. – Их к горячему подают. Полагается брать самому – сколько хочешь.

Брехейм свирепо оглядел меня.

– Что я тебе, кролик, что ли? – сказал он.

– Морюд попробовал со мной расквитаться, – рассказывал Брехейм. – Он говорил с начальством в Осло. Утверждал, что я, к сожалению, вмешиваюсь в расследование дела, порученного другим следователям, и ко всему прочему имею слишком тесные контакты с группой сыщиков-дилетантов, которых следовало бы посадить за решетку, потому что они создают помехи работе местного Управления.

Он ткнул вилкой в брокколи.

– Многим, вероятно, кажется, что последняя характеристика относится и ко мне.

– А я-то думал, что ты в большей или меньшей степени приехал сюда как Великий эксперт из столицы, – заметил я.

Улыбка, которую изобразил Аксель Брехейм, была печальна.

– «В большей или меньшей» – это подходящее выражение, – согласился он.

Кельнер убрал со стола.

– Бутылку пива, – заказал Брехейм.

А мне сообщил:

– Меня отстранили от дела. Завтра с утра уезжаю в Осло. Если сумею подняться.

– Отстранили от дела?

Брехейм вперил в меня свой печальный взгляд:

– Начальство наверняка проплакало всю ночь, приняв это решение. С гораздо большим удовольствием они нашли бы мне постоянную должность у вас в округе. Или – еще лучше – место ленсмана в Буветэйе. Или где-нибудь в Южной Атлантике. Чем дальше, тем лучше.

Кельнер поставил на стол бутылку пива.

– Как насчет десерта и кофе? – спросил я.

– Закажи мне то же, что и себе, – пожав плечами, ответил Брехейм.

– У них есть вкусные горячие вишни в пунше, – предложил я. – И горячие блинчики в пунше тоже стоящая вещь.

Брехейм выпучил глаза.

– Блинчики – это никакой не десерт, – заявил он таким тоном, точно я вел себя неприлично.

– Они так и не поняли, почему я заинтересовался этой Розой Бьёрнстад, – продолжал свой рассказ Брехейм. – Или Розой Чинг, как записано в паспорте. Руководство считает, что я вообще не в ту степь дело повел. Ну и бес с ними! Пусть теперь сами его расхлебывают. Твое здоровье!

Кельнер подкатил столик со спиртовкой и мороженицей.

– Ты еще что-нибудь о ней разузнал? Выехала она из Норвегии осенью? – спросил я.

Кельнер плеснул немного ликера в мороженицу, положил туда ягоды.

– Конечно, выехала, – ответил Брехейм. – Тем же рейсом, что и муж. Вместе с ребенком. Я попытался отыскать там ее следы. Бог знает зачем. Отработка этой версии обошлась государству в несколько сотенных в уплату за телефонные разговоры. Тамошние власти не могли сразу с точностью сказать, въехала Роза Чинг в страну или нет. Да они с трудом установили, что она полтора года назад вышла замуж за норвежца и сюда переехала.

Брехейм внезапно умолк и остался сидеть, разинув рот.

Кельнер открыл бутылку коньяка и окропил содержимое мороженицы. Спирт вспыхнул.

– Черт побери! – воскликнул Брехейм. – Вот это, по-моему, и есть злоупотребление алкоголем.

– Так, значит, вернувшись в Манилу в сопровождении мужа, Роза Бьёрстад, или Роза Чинг, бесследно исчезла? – спросил я.

Брехейм, наверно, уловил оттенок надежды в моем голосе, потому что оторвал удивленный взгляд от вкусной смеси горячих вишен и мороженого.

– Ты что, все еще думаешь, что Стейнар Бьёрнстад самый главный бандит? – вопросом на вопрос ответил полицейский.

– Не знаю, – сказал я. – Ты же сам видел, что он ударил Туре.

– Правильно, когда тот задал ему прямой вопрос, не колотил ли он свою жену, – возразил Брехейм.

– А что, это его извиняет?

Брехейм пожал плечами.

– Возможно, он решил, что ему легче свести счеты с женой и ребенком в Маниле, чем здесь, – предположил я. – Убить их обоих. И может быть, Кольбейн Фьелль и Бьёрн Уле Ларсен каким-то образом об этом пронюхали.

– Ты сам-то веришь в то, что говоришь?

– С трудом.

Брехейм тщательно выскреб остатки растаявшего десерта.

– А теперь послушай, – начал он. – Роза Чинг жива. И разыскали ее не филиппинские власти. Они небось больше заняты тем, как подтасовать результаты выборов в пользу Маркоса. Нет, хоть раз в жизни старина Аксель Брехейм сделал хитроумный ход, пусть даже и никчемный в отношении дела, которое он вел. Два дня назад этот старый алкоголик присутствовал на одном вечере, где выступала некая дама из организации, работающей в манильских трущобах. Вот старикашка на следующий день ее и навестил. И, знаешь, она оказалась очень приятная женщина. И потому в том числе, что заинтересовалась женщинами, которых доставляют сюда, чтобы выдать замуж за комплексующих норвежских мужиков.

Скорчив гримасу, Брехейм допил кофе.

Потом сделал знак кельнеру. Тот все понял.

– Семь часов потребовалось, – сказал Брехейм.

Он рассыпался в благодарностях за принесенную бутылку.

– Семь часов понадобилось, чтобы установить, что Роза Чинг жива, – продолжил рассказ Брехейм. – И она, и ее маленький ребенок живы. Но, конечно, им несладко приходится. Знаешь, оказывается, зачем Бьёрнстад в прошлом году поехал в Манилу? Ему просто надо было позаботиться, чтобы его филиппинская жена никогда больше не вставала ему поперек дороги. А для этого вовсе не обязательно ее убивать. Достаточно было просто отобрать у нее паспорт после того, как она уже очутилась в манильском гетто.

– Вот дрянь! – воскликнул я.

Судя по выражению его лица, Брехейм был согласен со мной.

– Но это подрывает твою версию, что Бьёрнстад бандит.

– Меня не удивит, если Мюрму знал об этом, – сказал я. – Тогда понятно, почему он запаниковал, когда мы с Туре стали встречаться с членами его клуба.

– Разумеется, – согласился Брехейм.

Голова его поникла и грозила вот-вот опуститься на стол.

– Мюрму, несомненно, многого лишится, если вокруг «Филконтакта» возникнет большой скандал.

Брехейм дернулся.

– Ага! – воскликнул он. – Ну-ка погоди. Дай я попробую. Значит, так… Ну ясно: ты думаешь, Кольбейн Фьелль и Бьёрн Уле Ларсен что-то такое обнаружили, что могло развалить дело Мюрму. И поэтому он их укокошил.

Тон его заставил меня отказаться от авторства новой версии.

– Я больше ничего не думаю, – заявил я, – Но я уверен, что клуб знакомств – это единственный связующий элемент между тремя убийствами. Или сам Мюрму замешан. Или убивал кто-то из членов его клуба. И я уверен, что во время групповой поездки в Манилу, которую Мюрму организовал полтора года назад, произошли важные события.

– Ты абсолютно прав, – ответил Брехейм. – Клуб знакомств это фактически единственное связующее звено.

Он попытался поднять голову.

– Проблема в том, что никто не может объяснить, каким образом, почему клуб становится таким звеном. Поэтому наиболее вероятным и кажется, что эти три дела вообще не связаны между собой. Ну и черт с ними со всеми. Это теперь не моя забота.

Кельнер стоял в дверях на кухню. Я видел, что еще немного, и он вежливо, но решительно предложит нам выйти вон. Но он этого не сделал. Потому что случилось нечто, отчего уже через десять секунд Аксель Брехейм принял безукоризненно трезвый вид.

Я положил перед ним на стол браслет Леонарды.

– Intsik, – сказал я.

Спина у Брехейма напружинилась, словно накачанная велосипедная шина.

И тут меня пронзила одна мысль.

Я понял то, о чем должен был догадаться давным-давно.

– Она же работала у ювелира, – вспомнил я.

– Кто?

– Эмили Ског. Женщина, которая на встрече выступала вместе с мужем. Она сама рассказывала. Мне и Туре. Что работала в лавке у одного ювелира на Филиппинах.

Брехейм долго смотрел на меня.

– Контрабанда, – наконец сказал он. – Контрабанда золотыми украшениями. Из Восточной Азии.

– Организованная под крышей невинного клуба знакомств.

– Ну а Мюрму замешан?

– А Бьёрн Уле Ларсен? Может быть, его сейф использовали для хранения контрабандного товара?

– Или его убили, потому что он случайно обнаружил, чем они занимаются?

– А Кольбейн Фьелль? Возможно, он был простым клиентом?

– Так почему же они тогда его убили?

Руки у Брехейма дрожали. Но не потому, что он принял большую дозу алкоголя.

– Антонио Стен, – тихо сказал он, – мне вдруг страшно захотелось, чтобы ты рассказал все, что тебе известно об этом деле.

Он сделал знак кельнеру. И попросил принести кофе.

Я начал с первого вечера, когда Марио Донаско вошел в вестибюль «Отеля Торденшолд».

Когда я закончил, Брехейм заявил:

– Я тут вспомнил, что у меня еще по крайней мере неделя от отпуска осталась.

28

– Поздравляю! – сказал я.

Ронни Хюсбю дал мне прикурить сигару. Однако я сразу слишком глубоко затянулся. Когда первый приступ кашля улегся, Ронни широко ухмыльнулся:

– Ну как, полегчало? На этот раз ты так просто не отделаешься. Придется тебе ее до конца докурить. Это входит в программу. Нет, черт побери, ты бы видел себя! У тебя цвет лица стал как у настоящего норвежца.

– Парень или девчонка? – спросил я, когда восстановил дыхание.

– Прямо как по заказу! – сказал он. – Теперь у нас сын и дочь.

Еще немного, и он вскочил бы на стол и стал петь и плясать в полном восторге. Своим настроением он даже заразил мрачную официантку, подававшую нам пиво.

– Как Алис?

– Бесподобно! В первый раз ей тяжело пришлось, а тут за пятнадцать минут управилась. Хлоп и все! Черт побери, Каторжанин, тебе тоже стоило бы этим заняться. Ты даже не представляешь, мимо чего проходишь.

– Надо подумать, – ответил я и посмотрел на Торгет, очертания которой едва различались в густой метели.

– Не дело это – слишком много думать, – возразил Ронни. – Когда-то в первом плавании один юнга на камбузе говорил, что надо действовать. Черт возьми, да ведь главное – начать. Ты же всегда нравился женщинам.

– Разве?

– Ладно, перестань хмуриться. Выше голову! Что это наш мальчуган захандрил? Комплексы заели? Женщина бросила? Так, может, нам дядюшку Рагнара попросить: он тебе живо новую добудет.

Я с такой силой уперся ладонями в крышку стола, что один из бокалов чуть не слетел на пол. Ронни подхватил его в последний момент.

Еще немного – и я выкрикнул бы что-нибудь такое, отчего все присутствующие сразу же разбежались бы прямо через стеклянную перегородку.

Но я этого не сделал.

– Пардон, – сказал Ронни.

Больше всего мне хотелось расколошматить бокал об пол. Вместо этого я влил в себя треть его содержимого.

– Нет, это ты меня извини, – возразил я. – Я тебе все настроение испортил – в такой день.

– Да ладно, – ответил он. – Я виноват. Забылся. Меня моя глотка и раньше не раз подводила.

Мы оба только и смогли, что улыбнуться. Видно, вспомнили один и тот же эпизод. Много лет назад это было. В Мельбурне.

Ронни подавил улыбку. Снова открыл рот:

– Ты не думай, что мне нравится, как Мюрму работает. Я вовсе не считаю, что со всем этим можно шутить, Я сегодня читал в газетах о женщине, которую обратно в Манилу сплавили, в трущобы.

– Нам точно не известно, знал ли Мюрму об этой истории или нет.

– Но нам известно, что сюда, в Норвегию, она через его фирму попала.

Я с удивлением посмотрел на Ронни:

– А тебе-то что до этого. Я и не думал, что ты против филиппинско-норвежских клубов знакомств. Тем более сегодня.

– Тем более сегодня, – сказал Ронни. – Сегодня я счастлив. Сегодня я искренне благодарен клубу, который свел меня с Алис. И все же: тем более сегодня. Нет, я ничего не имею против филиппинско-норвежских клубов знакомств. И в то же время много чего имею. Я от всего сердца желаю норвежским мужикам такого же счастья, что выпало мне. Но не всем норвежским мужикам.

Он переменил тон:

– Ты когда-нибудь бывал в турпоездках на югах?

– Никогда.

– А я был. Один раз. И в Манилу я ездил с этой гопкомпанией. И особой разницы не увидел. Вот если наш мининдел Свенн Страй на самом деле хочет помочь Рейгану вышвырнуть сандинистов из Никарагуа, ему всего и надо, что организовать пару-тройку чартерных рейсов с норвежскими тургруппами.

Ронни улыбнулся, но это была серьезная улыбка.

– Один из тех, что ездил с нами, – продолжал он, – просидел в баре две недели. Другой потом хвастался, что за то же время в двадцати четырех борделях отметился. А третий после шестидневного отсутствия объявился с расквашенным носом и подбитым глазом и так и не смог вспомнить, чем он занимался, после того как в Форнебю сел в самолет.

– Пока у меня Алис не появилась, я ничего о мире не знал, хотя раз пятьдесят вокруг света прошел. А теперь я о Филиппинах знаю больше, чем о Норвегии. Это, правда, ни о чем таком не говорит, просто я о родной стране никакого представления не имею. Я простой норвежец. Совершенно обычный. Всю трудовую жизнь провел на море. В двадцать лет призвался во флот. В тридцать лет женился. По случайности – на женщине с другого конца света. И семейную жизнь начал с такими же взглядами, как и у всех норвежских мужиков до женитьбы. И большинство их у меня до сих пор сохранились. Хотя по одному пункту я точку зрения изменил.

Он умолк, как будто закончил мысль.

Я ждал.

Но он больше ничего не сказал.

– И этот единственный пункт, – начал я, – это…

Ронни улыбнулся.

– Алис? – предположил я.

– Она только малая часть этого, – объяснил Ронни. – Для меня она – самая важная часть. Она и двое наших малышей. Отличные разбойники, вроде тебя. Это, конечно, важно, но не все.

Какое-то время я раздумывал над его словами.

– Знаешь, Тойота, по-моему, ты как раз и объяснил мне, почему этих двоих убили.