Текст книги "Сын на отца (СИ)"
Автор книги: Герман Романов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)
Глава 11
– Ты о чем думаешь, Алешенька?!
Ласковый голос юной княжны вывел Алексея из странного оцепенения – он был поглощен размышлениями настолько, что не заметил, как Ромодановская полностью разоблачила его от царских одеяний и сняла с ног сафьянные сапоги. И как только сумела хрупкая на вид девчонка, но упорная и настырная, он это понял за то время общения, что провел с нею.
А еще подумал о том, что снимать сапоги могут слуги и жена – супруге это не только дозволено, напрямую рекомендуется «Домостроем», тем самым показывается, что она полностью смиряется перед властью мужа, и не важно, кто по статусу – простая дворянка или царица.
«Символический жест сделала княжна – так оно и есть, даже не поцеловавшись с ней ни разу, девочка показывает свою любовь ко мне. Лучшей супруги я вряд ли найду, блудить не хочу, а потому нужно на ней жениться – это самый лучший вариант. Да и Ромодановскому гарантия – он поставил на меня, и фактически весь свой род подвел под топор, «папенька» не простит».
– Прости, милая моя, хорошая – задумался и задремал, и даже не заметил, как ты с меня одежду, и сапоги сняла, как любящая жена.
От его слов княжна вспыхнула как маковый цвет, отшатнулась было, но он опередил, крепко обняв ее за плечи, сделав так впервые. И сразу почувствовал, как обмякло под его пальцами ее горячее тело, как воск свечи, когда его крепко сдавливают.
– Я люблю тебя и желаю, чтобы ты стала моей женой!
– Алешенька…
Княжна скорее всхлипнула, чем произнесла его имя – румянец со щек захлестнул ее шею, и стал переползать на грудь, чуть приоткрытую в вырезе платья. Он машинально отметил, что на ней не привычное как всегда одеяние, а нечто более простое, домашнее что ли.
– Я тоже тебя люблю, прямо задыхаюсь…
От ее тихих слов буквально смыло многодневную усталость. Алексей возбудился так, что в отличие от прежних встреч, уже не мог сдержать себя. А теперь, после произнесенных и услышанных в ответ слов, у него не сработали внутренние «тормоза».
Вот уже четыре месяца он «постился» самым натуральным образом, и на то были веские причины. Не мог он вести себя как «папенька», что был чрезвычайно неразборчив в половых связях – трахал все, на что глаз положил, еще в юности получив персональный бордель с метресками, и сутенер Анисья Толстая его возглавила, поставляя юному царю безотказный «товар» на любой вкус. Он бы и сам пошел по такому пути, ведь если не брать тело царевича, опыта у него в таких делах почти и не было, зато имелось горячее желание наверстать поскорее.
Но…
Вот тут сразу надежной преградой встали эти самые пресловутые «но», те ограничители, что должны быть у любого уважающего себя правителя – без них быть государем невозможно!
Распутство не дозволительно по множеству причин – это и слабость самого правителя, что может стать жертвой манипуляций со стороны любовницы, которую он посчитал мимолетной. Но в результате на нее «залип». Как произошло с самим Петром Алексеевичем, что сделал женой, царицей, а потом императрицей вдовую солдатскую шлюху, которую вознес к сияющим вершинам власти. А сам украсился ветвистыми «рогами» в последние годы, и стал смешон и жалок в собственных глазах.
Государь не должен быть похотливым «кобелем» и по другой причине – слишком велик риск заражения неизлечимыми здесь половыми болезнями. Через них прошли Иван Грозный, что хвастался, что растлил тысячу девиц и жен, и Петр Первый, что таковых подсчетов просто не вел, наверное, просто бы сбился при составлении всего перечня.
Один раз Алексей чуть не сорвался, когда сразу три обнаженных служанки его решили обмыть в бане. Их прислал дядька Абрам, что после смерти второй супруги вдовствовал и завел у себя в домах настоящие «цветники», где были девицы на любой вкус.
Просто тогда в бане он увидел у одной из «метресок» россыпь прыщей чуть ниже шеи, что шли «воротником». Испугался, отшатнулся – сексуальный порыв сразу унялся – он выслал девок из бани и настоятельно посоветовал дядьке отослать девиц куда подальше. А если ему так хочется блудить, то пусть выберет одну-две, но не скопище, от которого целый «букет» напастей подхватить можно.
И еще одна мысль обожгла его – царю надо показывать пример подданным, а не заскакивать на каждую течную сучку только лишь потому, что она ему понравилась. Ведь поневоле скажут люди, да и сама такая любовница, что царь де «надцатый» в очереди той был, и «поял» бабу после длинного перечня мужиков, от кузнеца до трактирщика, от пьяного драгуна до похотливого старца, что отсыпал серебра.
Позорище!
Так что, как не крути, но правитель должен быть первым даже здесь. А не довольствоваться чужими «объедками». То судьба псов, что глотают с довольным рычанием брошенные им со стола куски…
– Катенька…
Первый поцелуй вышел обжигающим – они просто прижались друг к другу устами. Девушка совершенно не умела целоваться, ее трясло мелкой дрожью, он видел ее покрасневшее лицо с закрытыми глазами. Княжна часто и прерывисто задышала, крепко обхватила его за шею своими тоненькими ручками. И он не выдержал – острое желание познать ее, насладится любовью – этот первородный зов природы накатил на него с такой силой, что противиться ему было невозможно.
– Что ты делаешь, что…
Княжна вроде пыталась остановить его, но куда там. Он подхватил ее на руки так, как голодный волк хватает свою жертву. И как пушинку внес в опочивальню, освещенную шандалом с тремя свечами.
– Алешенька, я не могу так… не венчанной, ни крученной…
Он положил ее на кровать, провел ладонями по платью. Желание стало нестерпимым настолько, что стал прикусывать себе губы. Но усмирил на минуту плоть, подошел к иконе и перекрестился, произнеся:
– С этого часа ты мне жена, иной мне не нужно! Обвенчаемся немедля – завтра же прикажу! Царь я или не царь! Я муж твой и ты должна покориться воле моей! Ты жена мне – я люблю тебя! И хочу…
Алексей говорил непонятно что, даже не думая – он уже просто изнемогал от охватившего его желания. Казалось, что сходит с ума, и если княжна откажет ему в этом желании, то он или сойдет с ума, или впадет в бешенство, круша все, что под руку попадется.
– Я люблю тебя… Твоя и только твоя… Иди ко мне, иди, любимый, чего стоишь…
Волна нахлынула снова – но на этот раз не мутная, от похоти, а страстная от услышанных слов. Он подошел к кровати, присел рядом с лежащей княжной и наклонился. Они снова принялись целоваться, она ласкала его ладонями, неумело, но страстно.
И когда возникла пауза, чтобы немного отдышаться, девушка горячечно зашептала:
– Ты мой муж – а потому делай все что заблагорассудится. Я покорна твоей воле! Возьми меня, возьми…
Глава 12
– Великий государь, беда!
Петр Алексеевич поднялся с кресла, прекрасно зная, что если Меншиков говорит таким тоном, то дела пошли крайне серьезные – какие тут могут быть шутки или забавы. Он диктовал указ своему неизменному уже десять с лишним лет кабинет-секретарю Макарову. Алексей Васильевич, разместившись за столом, макал гусиное перо в чернильницу и выводил прямые строчки на белом листе бумаги.
– Купец Ощепков из Суздаля, – Александр Данилович как куль с мукой забросил мужика в тулупе – морозы стояли суровые, воздух трещал. Потому и сделали дневку в селе Богородичном, что у Валдайского озера. С расчетом встали, отправив царское повеление монахам Иверского монастыря, что был поставлен патриархом Никоном, и которому принадлежало сельцо, доставить припасы и фураж в изобилии, и подготовить конные подставы. А до того останавливались во Владычных палатах в Новгороде, которые в пику Москве тоже Грановитыми называли – нужно было метель переждать.
– Ой, надежа-государь, измена приключилась. Наследник твой Алешка, коего ты от престола отрешил, с драгунами в Суздаль пожаловал, а воевода наш майор Обухов на его сторону переметнулся, собака, и руку ему целовал принародно, присягу приняв со своими солдатами!
Лицо Петра побагровело – он схватил купца за грудки и рывком поднял вверх – хитрый купец, понимая, чем может окончиться дело, подогнул ноги в коленях, и царю приходилось держать его тяжелую тушку на весу. У царя от натуги вздулись жилы, и он бросил купчину на пол. А тот обхватил его ноги, прижавшись к сапогам окладистой бородой.
– Когда это случилось?!
– Почитай, четвертый день прошел, великий государь! Я как измену всю увидал, и что потом содеялось, в сани упал и деру дал, коней нахлестывая. Торопился к тебе с известием, под метель дважды попадал, коней загнал, чуть не погиб в дороге, думал, замерзну. Но драгун в объезде встретил, они меня и привезли сюда.
– Так что там дальше содеялось?! Говори – не тяни!
– На площади весь город царевичу присягнул, он сам на себя шапку Мономаха возложил, в золотой ризе и бармах царских стоял, скипетр и державу в руках своих держал!
– Ах, тать! Ну сыночек, теперь ты у меня попляшешь – шкуру с живого сдеру собственными руками! Это откуда он оплечье взял и шапку – не иначе как из Москвы доставили. А тогда что же выходит, Алексаша – бояре супротив меня выступить решили?!
– Так и есть, мин херц – тут без князя-кесаря не обошлось! Но почему Суздаль, не понимаю?!
– Так царицу Евдокию освободили…
– Цыц, собака, какая царица, она инокиня!
– Погоди, Данилыч, не кричи и ногами не топай! Сказывай все как на духу, купец! Не бойся – про все воровские дела рассказывай в точности, ничего от меня не утаивай!
– Так я и говорю – как царицу на площадь вывели, вся в одеянии парчовым, так владыка и сказал всему народу, что пострига над ней настоящего не совершали, а так, для видимости – лишь бы ты, великий государь про то не знал, и на них не гневался…
– А, долгогривые здесь тоже, так и знал, что темнят, тати – помнишь, как архимандрит отказался постриг производить. Сам Досифей поди выступал? Сладкоголосый пихарь, хоть и в рясе!
– Да, он был, владыка, и речь громкую держал. И монашек показывал, которых намедни пытал и огнем жег на воеводском подворье какой-то обер-прокурор…
– Скорняков-Писарев? Что с ним?
– В железа забили его, и людишек с ним, что пришли из Петербурга. По приказу князя-кесаря, что с царевичем рядом стоял. Властный такой, в шубе – это он войско привел. Знамена развернули, барабаны били!
Петр побледнел, стоял и молча разевал рот, не в силах вымолвить слова. Новость просто ошарашила царя – его предал человек, которому он безусловно доверял, как и его отцу, называя «вашим высочеством» и «дяденькой», причем искренне, не лицемерно.
– А ведь это заговор, мин херц – а Скорняков-Писарев его чуть на чистую воду не вывел. Потому они все в Суздаль метнулись, и там венчание на царство наскоро провели, отступили от традиций. И все потому, чтобы в Москву Алешка уже царем въехал – дерзко удумали бояре, умно. Торопятся – почуяли, что ты в Москву едешь. Или доброхот у них нашелся здесь, и отписал о твоей поездке.
– Ты прав, Данилыч – многие в заговор вовлечены, вот они и всполошились. Толстого, шелудивую собаку, брать надобно! Это он все тянул – царевич в землях иноземных гуляет, гвардейцев моих бьет. А я ему поверил, а оно как вышло – под самым носом, на Москве змеиный клубок шипел. Ох, мать – а я ему Тайную Канцелярию поручил, пустил хорька в курятник – вот и попался в капкан настороженный!
– Похоже на то, государь – нашли похожего лицом, но убийцу матерого и отправили за тридевять земель. А мы за ним там зря гонялись, людей верных потеряли уйму. Отвлекли наше внимание, государь, чтобы на Москву не смотрели мы, а в иную сторону.
– Да и письма эти он для того и подсунул, чтобы мою ярость на других людей направить, – Петр скривился, покачал головой. – Ох, и умен тать, все продумал, все рассчитал.
– Царевич?!
– Да нет, Алешка скрытен, но слаб, притворщик – но не хитер и не коварен. Тут князь-кесарь дело замутил, и нас всех в дураках оставил. Считай – зря что ли царица Прасковья и местоблюститель Стефан Яворский в Троицу уехали? Совпало так?! Или кто-то их надоумил?!
– А ведь верно, – воскликнул Меншиков. – Царевич от Толстого в октябре сбежал, но думаю, эта хитрая выжига ему побег и устроила для отвода наших глаз.
– Скорее всего, так оно и есть! Ну, Ванька-каин – на колесе сдохнешь, а рядышком стенать будет твоя женка и дочка!
– Да бабу и девку отдать драгунам, побаловаться…
– Цыц, Данилыч, их казнить надобно принародно. Так, Макаров пиши Якову Брюсу, ему доверяю – Толстого в железа забить и следствие начать, пытать безжалостно. Малую царевну Наталью и царенка Петра под караул взять, и смотреть, чтобы с детьми ничего не случилось. А далее ужо решать буду – или им шейки свернуть, или уморить.
– И верно, мин херц. Чужое отродье жалеть не надо – видимо, Дунька не от тебя царевича зачала…
– Не тебе судить! Алешка за мать мне мстит! Но я с ним сочтусь. Значит, четыре дня сюда ехал, купец?!
– Так оно и есть, великий государь!
– Хм, целые сутки им обратно вернуться и царицу привезти в Москву. И начинать мятеж – иначе бы у нас давно бы гонец сидел. В Первопрестольной многие мне верны, нарочных несколько отправили. Бояре сутки потеряют, несомненно, пока раскачаются, сам знаешь пузатых. И начали все всерьез позавчера, а то и вчера…
Петр Алексеевич задумался, прошелся по кабинету – на побледневшем лице застыли глаза – темные, жестокие, немного навыкате. И рубанув рукою воздух, решительно закончил:
– Ничего не потеряно, Данилыч – в Твери два драгунских и фузилерный полки, нужно поторопиться – пока зараза эта, как чума опасная, на войска не перебросилась. И уже призвав верных нам солдат и офицеров под знамена, пойти на Москву спешно, в силе тяжкой, пока они там места в Думе делят. И раздавить всех сурово, чтобы кровь в разные стороны брызнула!
Глава 13
– Я рада вас видеть, генерал, тем более с письмом от кронпринца Алекса! Надеюсь, он жив и здоров, и находится в безопасном месте? Прошу оставить нас, господа, разговор будет тет а тет!
Шляхтичи почтительно поклонились пани Микульской, и, позвякивая саблями, вышли из кабинета. Половинки двери тихо притворились, и два авантюриста остались наедине.
– Ты прохвост, мой дорогой! То заявился ко мне в личине царевича, бедного кронпринца Алекса, совратив несчастную вдову, – женщина бросила на него такой игривый взгляд, который совершенно не соответствовал ее повествованию, – То теперь стал датским генералом и немецким бароном, да еще с орденской лентой Данеброга через плечо. Или это детали твоего нового имени или похождения?! А может ты зарезал настоящего обладателя, присвоив все его регалии?!
– Что ты, Анна, такое говоришь?! Все это превратности судьбы, что посылают на моем пути то трудности, то немыслимые награды, на которые я, признаться, не рассчитывал, но они потрясали мое воображение. Особенно ты, хотя я не вижу, что ты в тягости…
Фрол окинул наглым взором точеную фигурку женщины, остановив свой взгляд на округлых прелестях, сдавленных тугим корсетом так, что края полушарий, как пена из воды, поднимались над краями.
– Ты плохо трудился, но теперь не отвертишься, и будешь прилежно выполнять ночные занятия, – пани засмеялась и легонько ударила его по руке веером. – Шалун!
Фрол нехотя убрал ладонь, которой сжал притягательную окружность, показывая тем, что не прочь восстановить нужные отношения немедленно. Но пришлось слушать дальнейшую сентенцию:
– Как так можно плохо стараться и не подарить женщине столь нужного бастарда?! Что ты никакой не царевич я знала еще тогда у кареты – видела настоящего однажды, женщины такое мгновенно замечают. Но ты повел себя так, что ноги у меня сами раздвигаться начали – нужно рожать или мужу, либо от того, кто впал в сердце – тогда ребенок в счастье. А отца… любого отца ему можно приписать! Надеюсь в этом облике ты не самозванец? А то если шляхтичи заподозрят в тебе шпиона короля Августа – будет плохо, но я хотя бы успею получить твое семя!
Авантюрист засмеялся – убийственный цинизм полячки мог состязаться только с ее красотой. И сразу же рассеял ее сомнения:
– На меня просыпался ливень наград от датского короля Фредерика, после того как я ему предъявил верительные грамоты от кронпринца Алекса, будучи прикованным к пыточной камере – меня там хотели охолостить раскаленными щипцами!
– После этого я бы приказала поймать любого придворного датчанина и сделать с ним тоже самое, – голос Анны прозвучал вроде шутливо, но потому как в ее глазах блеснула молния, шуткой эти слова уже не звучали. И новый вопрос прозвучал по-деловому:
– Я у тебя не видела грамот. Знаю, что ты передал камергеру из Брауншвейга для графа Людвига Рудольфа драгоценности его дочери.
– Так они не письменные. Царевич приказ предъявить в таком случае звезду ордена святого Андрея Первозванного, и сказать – Sapienti sat!
– Действительно, «умному достаточно». Так ты, если хорошо подумать, отвлекаешь на себя убийц царя Петра, пока сам царевич готовит «коп д этат» в Москве. Мне говорили о той бойне, что случилась в Мекленбурге, когда тебя догнали царские гвардейцы.
– Пришлось отбиваться вместе с фон Мюннихом, гвардейцев было шестеро – но тут на выручку пришли шведы, они меня поджидали.
– Король Карл суровый воин, но не политик, и потому он принял обман за правду. Бьюсь с тобой об заклад, что это был единственный монарх, что поверил в твою мистификацию при личной встрече?!
– Увы, но это так. Датский король приказал меня сразу отдать в руки палачей, даже не заговорив.
– А что ты хотел – время Лже-Дмитриев прошло, хотя новую Марину Мнишек у нас еще найти можно – я чем плоха?! Шучу – разделять ее судьбу совсем не хочется, царь Петр таких забав не воспринимает. А Фредерик дав тебе генеральский чин с орденской лентой и баронством, просто откупился. Думаю, пожаловал «пустой титул», судя по «фон Шульцу» в Голштинии, которая ему не принадлежит – узнаю крохобора! Тогда все патенты подлинные, можно не смотреть – он их составил тщательно, не оставляя зацепок, но решив тебя привязать к себе на всякий случай. Ему ведь неважно кто станет русским царем – отец или сын!
Фрол был потрясен – пани ни в чем не ошиблась в своих рассуждениях. Анна, немного подумав, спросила:
– А Карл что тебе подарил? Встречался ты с его министрами?
– Только с бароном Герцем, его советником. А с королем мы обменялись шпагами!
– Барона повесят сразу, как умрет король – за его медные далеры! Он ловец удачи, и если понял, что ты самозванец, то не скажет королю – он сейчас в таком положении, что заключит сделку хоть с сатаной! А вот Карл наивен и все принял за «чистую монету» – а это значит, что он высадится в Польше снова! Денег не дал?
– Нет, лишь моему спутнику дал патент на чин полковника и баронство у Штеттина. Зато Фредерик отсыпал нам на двоих немного золотых дукатов, да Силасу шпагу вручили, впрочем, не сильно дорогую.
– С паршивой собаки хоть шерсти клок, – пани продемонстрировала неплохое знание русских поговорок. – Они вам дали баронства, которые не в их власти. Но здесь и расчет – вы на природных шведов и датчан совершенно не похожи, но зато говорите на немецком, а потому никто не заподозрит подвоха с «московитской начинкой» – даже мои паны сие «скушали». Да, вы ведь через Бранденбург ехали – и как вас там встретил прусский король? Только не говори, что с ним не встречался, не поверю! Он в своих владениях знает все, даже с кем спят добропорядочные фрау!
– Увы, увы. Мне только предложил покровительство, а Силусу подтвердил шведские патенты, приказав выдать свои. И готов был взять его на службу в любое время. И все – даже грошенов не насыпал.
– Шведские офицеры в цене – они умеют воевать, потому и прусский патент получил. Это очень хорошо – появление шведского полковника, пусть и немецкого барона сильно взбудоражит панство, а там вы исчезните, как только переговоришь с королем Августом!
Пани фыркнула как кошка, глядя на вытянувшееся лицо Фрола – тому совершенно не улыбалось ехать в Саксонию – встреча с курфюрстом и польским королем могла оказаться для него фатальной.
– Да что ты с лица переменился?! Я не желаю неприятностей отцу своего будущего сына, которого мы сейчас пойдем зачинать в опочивальню. Я как раз могу, и неделю надо провести плодотворно – наш отпрыск будет тем еще прохвостом, не уступит ни матери, ни отцу. Но с Августом переговорить нужно – он должен дать мне гарантии, ведь рокош может иметь совсем иной исход, чем тот, на который рассчитывает ясновельможное панство. А мне зачем так рисковать?!
Глава 14
– Это что-то с чем-то…
Алексей перевел дыхание, ощущая не усталость, а необыкновенный прилив сил. Его жена, да-да, именно жена, лежала рядом, крепко обнимая за шею – скосив глазом, он увидел ее счастливой лицо. А еще целую россыпь пятнышек, следов необузданных поцелуев, что буквально усыпали еще толком не сформировавшуюся грудь – два тугих перевернутых блюдечка с пурпурными альвеолами и с торчащими как вишенки сосками.
«Как приятно ощущать себя любимым, прах подери. И первым мужчиной в жизни Катеньки, и последним – здесь с нравами очень строго, родители бдят, только со мной промахнулись – в обиде будут.
Да, погорячился я, не утерпел до свадьбы – Иван Федорович зело недоволен будет. Но свадебка честная грех сей прикроет, да и невмоготу «постится» уже было, прямо спермотоксикоз замучил. Так, с утра уйму проблем разгребать придется, с маменькой решать вопрос, потом с Ромодановским, блин, огребу от них за невыдержанность».
Мысленно коря себя за это прегрешение, Алексей абсолютно не чувствовал раскаяния. Память услужливо вернула ему ощущения недавно пережитого наслаждения, не столько телесного, сколько морального – войти в желанную девушку, услышать ее вскрик, а потом чуть слышные всхлипы и стоны – для Катеньки первый опыт оказался болезненным, хотя он сам старался быть нежным и ласковым.
– Тебе было больно, малыш?
– Милый, это сладкая боль, не пережив ее я бы не осознала, что я твоя, а ты мой, весь мой, без остатка. Любимый… Я так хочу зачать в своем чреве, а потом родить тебе царевича… И еще царевен…
Ручки Ромодановской принялись ласкать его, вначале медленно, чуть касаясь. Затем ее ласки стали настойчивей, девушка приподнялась над ним и принялась яростно его целовать и гладить, и шептать такое, что силы стали приливать настоящим цунами.
– Еще хочу, еще – ощутить тебя в себе, это так чудесно. Ты мой теперь, мой – я счастлива! Возьми меня, возьми…
– Будет больно, нельзя сразу, – Алексей пискнул, понимая ситуацию, вот только его тело реагировало совсем иначе, и он дал ему волю. И тут же получил ледяной душ сверху, от сказанных матушкой слов:
– Сын мой, да как ты мог – без свадьбы и венчания!
Алексея прямо подбросило вверх на любовном ложе, будто в ягодицу воткнули не иголку, а шило. Взвизгнула испуганно Катя, и он в мгновении ока оценил ситуацию, успев прикрыться одеялом – а она была хреновой, что и говорить.
Матушка стояла рядом с Иваном Федоровичем, и это видение показалось ему страшным сном. Нужно было закрывать дверь на засов, но его то как раз и не было, да и в коридоре стояли телохранители. Но они имели приказ именно этих двух «посетителей» пропускать без доклада.
Катерина взвизгнула – в сумраке мелькнуло ее матовое обнаженное тело, но через секунду его скрыла толстая ткань полотняной ночной рубашки. Девушка метнулась в соседнюю комнату – туда направился князь-кесарь, тяжело ступая сапогами по ковру.
Алексей молча стоял, укутавшись в одеяло, как патриций в тогу, и не знал, что ему и сказать.
– Отмолить нужно сей грех, вставай рядом на колени, – с превеликой укоризной в голосе произнесла ему «матушка» и опустилась перед иконами. И ничего не оставалось делать, как подчиниться. Правда первоначальный испуг прошел, и в голове забурлили мысли:
«Что-то тут не так, вернее совсем не так!
Матушка довольна, и даже не скрывает на лице улыбку. Князь-кесарь должен был роптать, но вместо этого смотрел с умилением на дочь, а на меня как кот, что стащил и сожрал кусок колбасы, и улыбочка облегченная, вроде – «ну, наконец, свершилось!»
Да и откуда ночная рубашка взялась, да еще у меня под подушками?! Будто заранее приготовили, и она точно знала, где она лежит. Блин, да это же инсценировка конкретная – им бы все в театре выступать.
Так, это что же выходит – меня третью ночь выхаживают, а я только сейчас решился. Ведь Катя каждый раз со мною становилась все решительней и настойчивей, дышала так волнительно, подсаживалась поближе, гладила ладошками. И дверь в опочивальню всегда плотно была закрыта – а ведь раньше такое было немыслимо!»
– Наконец то ты отважился, сын мой, а то я уже отчаялась, – матушка говорила очень тихо, но слова были совсем не молитвенные. – Патриарх вас сам обвенчает, ждет с клиром в Успенском Соборе. Вопреки традициям все, но время не терпит – ты и так две ночи промямлил, хотя мы все ждали, девица аж вся извелась от стыда, не зная как тебя до постели направить, чтобы ты свое естество с ней удовлетворил, из девки бабу сделал.
Одобрительно говорила царица, не скрывая своего радостного отношения, даже упрекнула в медлительности – и до Алексея потихоньку начало доходить, что произошло на самом деле.
– Сейчас позовешь Ивана Федоровича и женушку, топни ножкой, скажи, что венчание будет послезавтра. Ночь сегодня милуйтесь, то нужное дело – может ребенка и зачнете – наследник нужен зело! А завтра поститесь оба строго, грех сей и откупится, ибо для блага он!
– Да матушка. Я понимаю…
– Сын мой, ты сам посуди – князь-кесарь царем был поставлен, и то без сего титла, который ты ему дашь, объявишь завтра. Так он боярам никто сейчас – однако завтра уже твой князь-кесарь, а послезавтра царский тесть! Никто пред такой персоной и не пикнет, все подчиняться будут охотно, чтоб через него и молодую царицу расположение твое заслужить. А ты и так три дня промямлил, мы все извелись и патриарх тоже!
«Засада! И я же виноват!
Не могли прямым текстом сказать, что здесь не секс, и даже не любовь, а голимая политика, причем действия нужно принимать без промедлений, ибо на кону очень многое».
– Ты вдовец, а потому свадьбу можно сделать скромную, без пиршества и подарков – потом все поднесут, сейчас надо на троне твердо утвердиться! И мешкать нельзя – женатый царь есть полный в своей власти, с царицей правит, добродетельной и княжеского рода. Это тебе не шлюха, что после тысячи мужиков под моего окаянного мужа легла.
Позор неслыханный для царской чести, а ему все равно – лишь бы никто не мешал кровушку лить!
Тебя с молодой женой все одобрением встретят – она как ангел скромный, приветлива и ласково – нельзя без законной супруги никак. Ведь она крови Салтыковской, как царица Прасковья – весь род за тебя давно встал – ему нужно милость оказать! А Ромодановские со многими узами связаны, а через жену ты их службу верную получишь!
Алексей прикинул расклады и сразу укорил себя – он многого просто не понимал раньше. А теперь выходило, что не он на Ромодановского охотился, а его самого давно под опеку взяли.
«Да – женитьба есть дело политическое!»
– Все, сын мой, теперь зови князя с дочерью, ругай нас, волю свою объяви, да уважение Ивану Федоровичу выскажи!
Алексей встал, гордый как патриций, закинув за плечо кончик одеяла. И негромко произнес, но властно:
– Князь Иван Федорович, и ты, Катенька, любовь моя, явитесь предо мною, на то моя царская воля!
Ромодановские явились почти сразу, склонили головы, как и сама царица Евдокия Федоровна – все блюли ритуал, хоть и было всем давно ясно что к чему и как.
– Спасибо тебе Иван Федорович, что взрастил царицу – Екатерина Ивановна достойной супругой мне будет, и смею заверить – девичество свое соблюла, и меня им одарила. А что до свадьбы сие приключилось, так то не грех, а необходимость государственная – наследник престола русских кровей нужен, нечего на иноземцев смотреть и с ними родство искать!
– Правильно говоришь, великий государь, нечего нам с иноземцами кумиться, – Ромодановский поклонился земно, коснувшись пальцами пола. – И горд, что дочь моя тебе по сердцу пришлась и ты ее царицей избрал. А что девичество свое честно сохранила, так-то я своими глазами вижу на царском ложе, что застелено.
Алексея бросило в краску, румянец на щеках Кати стал багровым – они оба посмотрели на красное пятно с разводами, что разлилось по простыне, хорошо видное даже в тусклом пламени свечей.
– А потому поторопитесь со свадьбой – ее нужно провести как можно скорее, время не терпит. Назначаю тебя своим князем-кесарем, Иван Федорович, сам знаешь что делать, и главой Боярской Думы также. И поторопитесь со свадьбой, каждый час на счету!
Алексей подумал немного, и в голову пришла мысль, которую он поспешил озвучить:
– В честь своего воцарения решил я учредить орден святого Александра Невского и наградить им достойных. И первым его кавалером станешь ты, Иван Федорович, а награду получишь из рук царя и царицы. А теперь оставьте нас – каждый должен делать то, что положено…
