Текст книги "Сын на отца (СИ)"
Автор книги: Герман Романов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)
Глава 15
– Государь – из Москвы гонец, поручик Вязьмикин!
Петр с Меншиковым живо обернулись к двери, в клубах морозного воздуха зашел караульный офицер, а с ним еще один – в запорошенной снегом епанче и раскрасневшимся лицом.
– Что в Москве?
Петр бросился к вошедшему, все же в нем еще жила надежда, что переворот в Первопрестольной не состоится. Но поручик чисто по-солдатски рубанул честный ответ, предельно честный в своей убийственности.
– Измена, государь! На сторону Алексея перешли бояре и купцы, офицеры и солдаты, посадские всем скопом, и все, да это так, духовенство. Из персон выделю князя-кесаря Ромодановского…
– Ванька-каин все и затеял, вор! Вор! Быть ему на колу!
Вспышка Петра была яростной, лицо скривилось от гнева, пальцами он смял оловянную кружку как бумагу.
Произнес хрипло, через силу:
– Дальше иуд перечисляй, всех запомню намертво!
– Митрополит Стефан благословил царевича прилюдно – Поместный собор состоялся на второй день переворота, местоблюстителя избрали патриархом! Я, как услышал это, рванул вслед за прапорщиком Войковым, коего отправил к вам, государь, в первую ночь, с упреждением…
– Не было его, часа три назад купец был из Суздаля – рассказывал как все там началось, как схватили Скорнякова-Писарева, как освободили из монастыря дуру Дуньку!
– Убили, значит, Никитку, или схватили! Либо в метель попал, и сгинул – я сам чуть не замерз, круговерть снежная, ни шагу ступить. Вырваться из Москвы трудно – везде разъезды драгун, все дороги на Петербург перекрыли караулами. Обратно не заворачивают, хватают и прямиком в Преображенский Приказ отправляют.
– Псы! Все продумали!
– Говорили вечером позавчерашним, что на Поместном Соборе решили дружно все иерархи и клирики анафеме тебя предать, государь. Ее патриарх с прошлого утра должен был объявить перед Архангельским Собором, но я как услышал, сразу заторопился в дорогу.
– У-у, твари долгогривые – все время волками на меня смотрели – перемены мои им не нравятся! Так я вам булатный нож в патриархи дам, как тогда его в стол воткнул, когда попы меня просить начали! Ну что ж – будет им патриарх – всех изведу! Ишь ты, сидели и молчали как мыши под веником, а тут силу почувствовали?! Каленым железом скверну выжгу!
– Так с ними и надо, мин херц! Давить их надо, и как можно скорее. Иначе попы всю Россию на бунт поднять могут – с анафемой какие шутки, тут дело опасное и кровавое!
Меншиков мотнул головою, да и самого Петра тряхнуло изрядно от таких слов, сказанных честно «светлейшим». Церковь была слишком серьезной организацией, чтобы ее сломать просто так. Не имея под рукой ни одной пехотной роты, чтобы себя защитить силой, она обладала значительными богатствами, даже после введения ее земель в Монастырский Приказ. А все это злато-серебро с блюд, кубков, окладов и облачений, в случае необходимости, могло быть легко обращено в звонкую монету – на этой пары миллионов царь не раз домогался.
После Нарвской «конфузии» его отговорил старый князь-кесарь Федор Юрьевич. Хотя колокола содрали со звонниц, дабы отлить пушки взамен захваченных шведами. И совершенно напрасно, кстати – десятки тысяч пудов колокольной меди так и остались лежать не востребованными, занесенные снегом. Требовалась орудийная медь, что лучше держала выстрел, а у нее совсем иная добавка олова. Пришлось часть орудий отливать из чугуна – тяжелых, совершенно ненадежных – они часто взрывались при воспламенении порохового заряда.
Средства у церкви имелись, и изрядные – богатства ведь веками копились. Одна Троицкая Лавра в смуту пятьдесят тысяч рублей отдала, да ему на воцарение архимандрит легко двадцать тысяч выдал – эти деньги и помогли сломить ненавистную царевну Софью.
– Кто там был из златорясых?
– Патриарх Стефан, митрополиты Сильвестр, Иеремей, Афанасий, епископы Иона, Досифей – их в митрополиты пророчат, и еще семеро архиереев – все кто под рукой оказались. Все архимандриты и игумены московские також с ними, а притча несметное число…
– Ого, как воронье слетелось, мин херц, закаркали, силу почуяв! А мы им шейки свернем!
– Васильевич – указ срочно пиши! Самозваного патриарха Стефана не признавать, его посланников хватать, заковывать в железо и в Петербург отправлять! Все священники должны дать мне новую присягу на верность, о том, что не будут утаивать от сыска тайну исповеди, если воровство какое против меня проведают!
– Уже, государь! Карами изменникам угрожать?!
– Самыми страшными – я с них шкуры сдирать прикажу, всех на колесо положу, чтобы долго мучились, каины! Кто там дальше с изменниками из персон шашни крутит?!
– Обе царицы, государь – они с царевичем народ с Красного крыльца благословляли, сам это зрел. Весь гарнизон московский на сторону царевича перешел – четыре полка солдатских вышло, да еще три гарнизонных, если с окрестностями считать. Да три полка драгунских, два полевых и от гарнизона один и шквадрон еще с ним отдельный – тем Вилим Монс командует! Он, собака, царицу от Суздаля сопровождал!
– Вот где тать, Данилыч, изменника не дал ты мне покарать! Сам его в Москву отпустил! Ой, дурень!
– Шкуру сдерем, сам его на ломти нарежу!
Совершенно спокойно отозвался Меншиков, что-то подсчитывая – силы мятежников его явно не впечатлили – десять полков, почти наполовину из гарнизонных солдат невеликая сила.
– Начальство над оными принял фельдмаршал Шереметев…
– Это он на тебя в обиде, мин херц, за сына!
– Надо было старика в монастырь отправить – сейчас бы под ногами не мешался! Дальше реки!
– Генерал-поручик Федька Балк присягнул с иноземцами – тех, кого не побили сразу.
– Эти сбегут быстро, как я с полками подойду, – Петр пожал плечами – «кукуйским немцам» царевич Алексей как батогами по причинному месту, попы все реформы свернут, а Немецкую Слободу сожгут – чего они не раз просили и даже требовали.
– Салтыковы, почитай, все примкнули! Царевич Сибирский со своим потомством тоже, а с ним татарские мурзы.
– И Васька туда же, кучумово отродье! Ах, тать! Не понравилось, что я его выблядков князьями сделал – сам захотел царствовать?!
– С ним сотни три татар, да две башкир – все тебе, государь, изменили! Они домой следовали из армии. В Казань гонцов отправили – обещали под Москву многие тысячи единоплеменников привести.
Петр заскрежетал зубами – если приволжские степи вынесут из себя двадцать тысяч конных лучников, а то и больше, то война примет нехороший характер, слишком опасна татарва. Да и Шереметев умеет ими командовать – все время воевал их руками, наловчились шведов бить.
– Говорят, что в Думе решили гетману гонцов направить…
– Скоропадский их с головами мне выдаст!
– К Полуботку, и к другим полковникам вестники пойдут, – мрачно произнес Вязьмикин, – а также к казакам на Дон.
От его слов помрачнели и Петр, и Меншиков, разом встревожились. Они оба прекрасно знали, с какой кровью царские войска подавили выступление атамана Кондратия Булавина, что начисто истребил отряд майора князя Долгорукова. Того самого, про которого кричали мятежные казаки – «кондрашка хватила».
Да и Гетманщина полыхнуть может – там помнили сожжение Меншиковым Батурина и Сечи, изгнание запорожцев. Ни в коем случае нельзя было давать мятежникам объединиться с казаками и татарами, тогда бунт против царя запылает как погребальный по нему костер, в который добрую охапку сухой соломы подбросили.
– И еще, государь, одно, но очень важное. В манифесте царя Алексея, второго этого имени, прости за эти слова, всем солдатам и матросам обещается служба в семь лет, да еще столько в запасе им быть – каждому десять десятин годной земли в солдатских слободах обещано. И жалование удвоить всем служивым – его начнут скоро выплачивать по полкам, деньги на то соберут. Чины дадут офицерам и также всем солдатам из дворян и однодворцев, опять же землицы им прирежут!
– Давить мятеж надо срочно, мин херц! Собрать в Твери все драгунские полки в «корволант» и на Москву двинуть немедленно! Двести верст там – три дня пути по зимникам! И на сборы дней десять, пусть две недели, если гонцом немедленно отправим! Шесть полков под рукою будут, да гарнизоны от Смоленска и Великих Лук двинуть – еще три драгунских и десяток пехотных полков, пусть наполовину гарнизонных.
– Гарнизонных не брать – они ненадежны будут. Командуй корволантом, Данилыч – указ напишу как главнокомандующему. Деньги бери во всех магистратах, трать не считая! Из Петербурга гвардия пока подойдет… А потому во все полки я своих преображенцев и семеновцев смотрителями поставлю для вящей надежности с моими указами. А как измену заметят, то силой ее сразу и подавят!
Петр прошелся по комнате в лихорадочном возбуждении. Потом громко заговорил, быстро, потирая при этом ладони:
– Поспешай, Данилыч – я в долгу не останусь, наградами осыплю! Васильевич, пиши указы!
Глава 16
– Господин фельдмаршал, бунтовщики побежали!
– Они уходят, полковник, а не бегут – и умело, прикрываются пушками. А мы им ничего сделать не можем!
Меншиков был зол – победного марша на Москву не вышло. Он надеялся собрать шесть драгунских полков, но один из них перешел на сторону царевича, как только получил приказ из Первопрестольной, а второй примкнул к мятежному солдатскому полку, который дал ожесточенный отпор тем малочисленным десяти драгунским эскадронам, что пришли вместе со «светлейшим» князем к Твери.
– Там полуполковник Васька Салтыков – он в Полтавской баталии сражался – опытен, пес, кусаться может.
– Сейчас мы ему зубы и пересчитаем, – Меншиков внимательно смотрел за ходом баталии. Фузилеры и примкнувшие к ним гарнизонные солдаты яростно оборонялись в сельце, засев за домами и выставив пушки. И часто стреляли – все строения заволакивали клубы белого порохового дыма. Александр Данилович видел перебегающие фигурки, кто-то из командиров явно делал приготовления к отходу.
Спешенные драгунские эскадроны, в которых насчитывалось едва по сотне солдат, вяло атаковали мятежников – солдатам явно не хотелось воевать против своих, таких же, как они, служивых. А может все дело в том, что до них донеслись слухи о манифестах царевича, да объявленной патриархом Стефаном анафеме царю Петру Алексеевичу и о низложении его с престола Московского царства. Но тут он сам жестокими мерами навел дисциплину – два десятка смутьянов повесил на деревьях, благо чего-чего, а леса и веревок в России всегда хватало. Да еще заблаговременно арестовал без малого сотню офицеров и солдат, про которых ему сразу же донесли, что они вздумали охаять правление самодержца.
Теперь после следствия для полковых профосов будет работенка – кого колесовать или повесить, а большинство потенциальных мятежников или глупых неслухов, невоздержанных на язык, выдрать жестоко кнутом, выжечь клейма и отправить на строительство Петербурга.
Вдалеке виднелась плотная масса войск, построенная колонной – она уходила к Москве, выставив позади себя в прикрытие достаточно сильный арьергард, примерно из батальона инфантерии, эскадрона драгун и полудюжины полковых трехфунтовых пушек. И пусть там полутысячи служивых не набиралось, но дрались они умело и яростно. Да еще среди солдат виднелись фигурки священников, поднимавших над головами кресты, что в отблесках заходящего солнца сверкали пурпуром.
Фельдмаршал выругался – ход баталии перестал ему нравиться. В 1706 году он атаковал и разбил под Калишом семитысячный шведский отряд генерала Мардефельта и десятитысячное скопище польских шляхтичей, что являлись сторонниками короля Лещинского. Разгромил наголову, имея под рукою 16 драгунских полков, что имели большой некомплект в рядах (по 600-80о солдат и офицеров в каждом), всего до десяти тысяч. Но также пришло до пяти тысяч казаков и калмыков, которые были отправлены громить обозы к самому Калишу, чем вызвали смятение поляков, приверженцев Лещинского, введя их в жуткий страх.
Да еще был пятитысячный отряд саксонской пехоты и конницы, во главе с самим королем Августом, и семь тысяч поляков великого гетмана коронного Адама Синявского. Однако союзники почти не воевали, действовали вяло – Александр Данилович не знал тогда, что саксонец, потаскун эдакий, уже заключил тайный мир со шведами.
Однако шведам это не помогло – спешив драгун, Меншиков смело атаковал противника, опрокинул его. С поляками баталии не вышло, шляхта разбежалась как чумная, а потому Александр Данилович в своем рапорте царю смело довел их количество до 24-х тысяч, ведь даже сам шведский генерал, попавший в плен, не знал точное число своих ненадежных союзников.
Так что победа наделала много шума в европейских странах – русские взяли реванш за Нарву. Александр Данилович получил чин фельдмаршала и золотую шпагу, усыпанную драгоценными камнями. Всем победителям была вручена отчеканенная по приказу Петра наградная медаль, которой он сам немало гордился – ведь это была его победа!
И вот сейчас, глядя на баталию, Меншиков понимал, что нужно найти неожиданный для противника ход, что позволит разбить мятежников. Нужна победа кровь из носа – это вдохновит сторонников Петра и покажет, что дело бунтовщиков совсем пропащее. Приверженцы Алексея начнут разбегаться в разные стороны, и он победителем въедет в Москву…
– Князь, я привел свои полки к вам по приказу царя!
Меншиков посмотрел на барона фон Шульца с нескрываемой радостью – все же теперь его силы удвоились. А это давало возможность перехватить мятежников с фланга.
– Михаил Иванович, веди полки направо. Там зимник – по сугробам идти дело дохлое. И перехватишь их там!
– Князь, я не успею догнать колонну – они отходят и ночь близка. И у меня нет пушек, лошади устали…
– Да на хрен они нужны, потом догоним. Надо вот этих прищучить, видишь, они отходить собрались. Перехвати тракт, и мы их с двух сторон сдавим! Снег везде – даже если с дороги сойдут, то там увязнут. Ты меня понимаешь, бригадир?! Там твой генеральский чин!
– О я, я! Мы их разобьем и повяжем!
До немца план «светлейшего», как говорится, «дошел», и он его успел оценить по достоинству, даже акцент прорезался. А ведь такая виктория могла принести неизбежное повышение по службе…
– Ну что, собаки, теперь узнаете каково против царя бунт устраивать! На собственной шкуре прочувствуете!
Меншиков задыхался от ярости, мрачно взирая на небольшую кучку схваченных мятежников – их набралось человек полста, не больше, все перераненные. Будучи отрезанными от других бунтовщиков, они не только не сдались, а продолжали яростно сражаться в деревне, которая полностью сгорела. Почти всех приверженцев царевича перебили, когда они, истратив пули с зарядами, пошли в штыки, а вот этих смогли схватить живыми. И сейчас, освещенные пламенем зажженных смоляных бочек, они не выглядели сломленными – взирали на него с ненавистью в глазах, и свойственным для русских мужиков упрямством.
В глубине души екнуло – фельдмаршал сам был выходцем из народа и повидал всяких бунтовщиков. Все они, за малым исключением просили пощады и милости, но эти взирали отрешенно, будто уже попрощались с жизнью и ожидали только смерти.
– Падите в ноги, земно кланяйтесь! Просите у православного царя Петра Алексеевича милосердия, и оно будет проявлено! Это обещаю вам я, светлейший князь и фельдмаршал Меншиков!
– Ага, допросились у него стрельцы?! «Подменыш» он и есть «подменыш» и самозванец!
– Это когда «кукуйский чертышко» православным царем стал?!
– Ты ведь Алексашка пирогами торговал – смотрите, люди добрые – из самой грязи в князи вышел, содомит. Знаем, в какие игрища ты с самозванцем по ночам играешь?!
– Не зря Петрушку окаянного анафеме предали!
От оскорбительных выкриков у Александра Даниловича поплыло все перед глазами от ярости, он захотел изрубить стоявших перед ним бунтовщиков на куски. Однако страшным усилием воли сдержался, бросив стоявшему рядом с ним полковником приказ:
– Перевязать и накормить, поместить в подклеть, где печь есть. Завтра государь Петр Алексеевич сам в Тверь приедет, и справедливый суд свой над злодеями вершить начнет!
Глава 17
– Я желаю со своим братом Алексом установить самые доверительные отношения, генерал, основанные на доверии и сердечной привязанности. У нас нет каких-либо противоречий, не было и вражды – так почему же мы должны быть недовольны друг другом?
Голос Августа «Сильного» прозвучал вкрадчиво, хотя до этого саксонский курфюрст и польский король старался выглядеть этаким «рубахой-парнем», которому не свойственны политические интригами. Даже одобрительно хмыкнул, когда получил от Фрола Андреева сакраментальные «верительные грамоты», вот только взгляд, которым он окинул «посланца» царя Алекса был зело колючим и подозрительным.
Да оно и понятно – Калишский рокош в пользу нового московского царя Алексея Второго или короля Станислава Лещинского разрастался. Пока повстанцы сами не смогли определиться – в чью пользу они устроили мятеж. Но таковы нравы ясновельможного панства и вечно горластой драной шляхты. Речь Посполитая за свою многолетнюю историю пережила столько бунтов, восстаний, мятежей, череды внутренних войн, вкупе с пресловутыми «Потом» и «Хмельничниной», что очередным выступлением удивить ее просто невозможно.
Рокош не сулил «выборному польскому крулю» ничего хорошего – с ним сводили счеты сторонники проигравшей партии, выбрав крайне удачный момент – у могучего восточного соседа, к вящей радости всех поляков, началась смута. Вернее – Смута, ведь появилось сразу два царя, сын на отца пошел, бряцая оружием.
Однако для Августа даже такая ситуация грозила очень многими неприятностями, и Фрол, покрутившись за четыре месяца по «европам», и поняв немного извилистые пути «политик», отчетливо это понимал.
Речь Посполитая разорена многолетней войной, что велась на ее территории шведами, русскими и саксонцами, причем поляки сражались на стороне всех враждовавших монархов. К тому шляхта, как в самой Польше, так в Литве устроила между собой гражданскую войну, сводя счеты в накопившихся за годы обидах и противоречиях.
Магнаты отчаянно дрались между собой, и в то же время с необычайной легкостью меняли сюзеренов, засыпая яростными сторонниками Августа, а просыпаясь стойкими приверженцами Станислава Лещинского. Так что один из поляков, видимо, тот еще придурок, искренне подметил, что Польша «сильна раздорами».
– Шведский король может выступить в поддержку кронпринца Алекса, но московскому царю Алексею совершенно не нужна его помощь, – Фрол говорил вполне уверенно. Известия, что привезли гонцы на взмыленных лошадях обрадовали его – «игра» закончилась, нужно немедленно возвращаться в Москву, где увенчан шапкой Мономаха тот, кому он присягнул и чьи приказы честно выполнял последнее время.
– Да, вы правы, генерал. За шведскую помощь, русскому царю, любому, кто останется на троне – либо ваш Алексей, либо «старый» Петр – придется расплачиваться занятыми у них территориями. А это невыгодно, ведь эта страна вела длительную войну за выход к морю и развитию морской торговли. Простите, генерал – но вы лишь служите царю Алексею, верно и храбро сражаясь за его интересы. Но ведь мы, цивилизованные европейцы, будем всегда чужды диковатым московитам. Впрочем, как и они нам, эти варвары в своей заснеженной Тартарии.
Фролу захотелось заехать кулаком по уху венценосца, но он сдержался от русского порыва, памятуя, что он вроде как датский генерал. По крайней мере, Август добросовестно изучил все грамоты и патенты Фредерика, и остался вполне довольным, как он посчитал, выбором Алекса своего конфидента и тайного посланника.
– В рокоше, ваше величество, царь Алексей участвовать не будет, зачем ему враждовать с вами, уверяю. А вот шведы при помощи французского золота вполне могут принять участие. Но, смею вас заверить, что король Фридрих-Вильгельм, и мой монарх Фредерик, выступят всецело на вашей стороне. Их величества в беседе со мной настоятельно указывали, что им не нужен пересмотр итогов войны «северного альянса» со Швецией.
– Вы меня успокоили, генерал, – Август снова зацепил взглядом серую ленту ордена Данеброга, что шла поперек груди Андреева, уткнувшись в серебряную с крестом звезду. – И каковы ваши планы?
– Я с прусским полковником фон Бухгольцем едем в Москву. Нужно сообщить молодому царю, что император Карл всецело на его стороне в войне против отца, окажет помощь войсками, если потребуется, – Фрол врал, не моргнув глазом – но такое заявление могло походить на правду, ведь август сразу задумался. И «посланник» тут же надавил:
– Ваше королевское величество прекрасно понимает, какую выгоду для него несет поддержка императора свояка, – после этих слов лицо саксонца просияло – увязнув в Московии, цезарцы не будут вмешиваться в польские события столь рьяно, как им бы хотелось.
– О да, очень хорошая новость. На это мне намекал вчера австрийский посланник. Мне бы хотелось вас отблагодарить за службу моему брату Алексу, генерал. Чтобы вам хотелось?
– Пани Микульская может быть в «интересном положении», вы меня понимаете, ваше величество. Она играет партию в вашу пользу, хотя Калиш и явился центром рокоша…
– Ни слова больше, я все прекрасно понимаю, генерал. Стрелы Амура всегда бьют разительно, а потому там где они, не должен царить со своим мечом Марс. Не беспокойтесь – владениям пани не будет причинено ущерба – я запрещу саксонцам входить туда. У меня прекрасная память – ведь в тех местах я одержал победу над шведами, командую объединенными войсками двенадцать лет тому назад.
– О да, я наслышан о подвигах вашего величества!
Ответ был немного двусмысленным, но Фрол постарался спрятать сарказм, который был бы не только неуместным, но становился опасным. Он сам прекрасно знал, что после Калиша саксонец передал всех пленных шведов, что отдал ему Меншиков на обмен, королю Карлу просто так, страшась наказания за свое, уже двойное предательство.
– Я отблагодарю вас, генерал, достойно!
Август подошел к ларцу и достал из него синюю ленту, серебряную звезду и знак с орлом Пястов на фоне красного креста – учрежденный им орден Белого Орла. У Фрола в груди даже дыхание сперло – теперь у него будет две орденских ленты, не у всякого сановника или генерала царя Петра такой набор орденов имеется.
– Возьмите еще для прусского барона Бухгольца вот эту безделицу, – король достал из шкатулки массивный перстень с рубинами. – Я бы дал бы денег еще, но их у меня просто нет!
– О, ваше величество, вы так щедры!
Фрол склонил голову, чтобы Август не заметил его ухмылки – в Европе все дворяне давно знали, что у польского короля никогда нет денег. От слова вообще!
Саксонец их постоянно спускал на любовниц, от которых прижил уйму бастардов, отчего прозвище «Сильный» и прилипло к нему как банный лист известно к какому месту…
