Текст книги "Сын на отца (СИ)"
Автор книги: Герман Романов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)
Глава 13
Фрол с напряжением смотрел на датского короля, прекрасно понимая, что тот в любой момент может отдать приказ начать пытку. И основания у Фредерика были весомые – самозванец или посланец царевича Алексея был в Швеции, где вел секретные переговоры со шведским королем Карлом, злейшим врагом Дании. И знать о чем там велась речь, было крайне необходимо. В том, что он выдержит пытки, бывший драгун лейб-регимента сомневался – вытрясут из него все, только мучиться придется. Но вот так просто, лишь из-за боязни пытки, выкладывать уже не свои тайны Андреев категорически не желал, и не сомневался, что Силантий также еще держится.
– Вы правы, господин Фрол, но одновременно и не правы. Я союзник царя Петра, но разве он мне является другом?! Видите ли – когда государь ведет политик, он преследует интересы своего королевства, а потому не обращает внимания на так называемую дружбу.
Король снова посмотрел на прикованного к стене узника и улыбнулся тонкими губами. И тихо произнес:
– Я не враг царевичу Алексею, пока не враг, но могу им стать, если сочту, что проводимая им политика опасна для Дании. Однако и союзником могу стать, если буду видеть веские основания для взаимных выгод – таково влияние отношений между монархами. Мне неизвестно, о чем вы как «царевич» вели тайные переговоры с моим братом Карлом – может быть они были направлены против моего королевства?!
Или вы вообще вели их от своего имени, будучи самозванцем, и не имея на то никаких полномочий от кронпринца Алекса, вводили короля шведов в заблуждение и злостный обман?!
– Я получил четкую инструкцию от государя Алексея Петровича. Выполнял ее совершенно твердо и точно, как говорят русские – от сих до сих. Если какие-то вопросы выходили за пределы оных рекомендаций, то давал расплывчатый ответ, указывая, что данные проблемы требуют обдумывания, ответ может быть не раньше, чем кронпринц, как законный московский царь в моем лице утвердится на престоле.
Фрол старался говорить очень спокойно, надеясь, что голос не дрожит, лицо не побледнело – вернейшие признаки страха. А последнее всегда порождает ложь в ответах, ибо человек боится страданий.
– Ваше королевское величество! Я играл роль царевича, но не переходил границы дозволенного мне его высочеством. И выполнял от его имени все то, чем обычно наделены посланники, которые ведут переговоры, и могут принимать от имени монарха решения, которые подтверждены кондициями.
– Тогда позвольте спросить, господин посланник – где ваши верительные грамоты от царевича? И при этом замечу – кронпринц Алекс, отправляя вас, не являлся еще московским царем, а был мятежником, поднявшим руку на собственного отца…
– Простите, ваше величество – может быть, все дело обстоит в точности наоборот – это отец поднял руку на сына, приговорив его к смерти?! Интересы монарха, если они не отвечают интересам страны, и подкрепленные токмо казнями и мучительствами, могут быть отринуты. Примеров тому масса – и тогда на престол входил другой монарх, власть которого благословила церковь, и приветствовал народ и дворянство!
Тридцать шесть лет тому назад бояре выкрикнули царем Петра – народ и стрельцы возмутились и вторым царем стал Иван, его брат, а над ними правительницей царевна Софья, старшая сестра. А ведь история имеет свойство повторяться, и тому масса примеров не только в Москве.
Фрол усмехнулся – он сам много знал, но эти слова Алексея Петровича хорошо запомнил. И сейчас видел, что король Фредерик впал в задумчивость – и поспешил поторопиться, выкладывая главный аргумент царевича, который должен был выложить в самый крайний момент.
– А насчет верительных грамот, то они у меня есть. Это драгоценности покойной жены царевича, сестры нынешней императрицы Елизаветы – я их вручил камергеру графа Людвига-Рудольфа…
– Я знаю про то – поступок растрогал весь Брауншвейг.
– А еще звезда ордена святого Андрея Первозванного – царевич сказал мне, что ее вполне хватит, если сказать два слова…
– Какие?!
Король подошел вплотную – от его парика пахло духами, какой-то цветочный аромат. Глаза монарха блестели, крылья ноздрей затрепетали от учащенного дыхания. Фрол вымолвил слова на латыни:
– Sapienti sat!
– Умному достаточно, – произнес король Фредерик уже на немецком языке, и неожиданно фыркнул, улыбнувшись:
– Кронпринц Алекс совершенно прав, отправив вас посланником. Я не буду спрашивать вас о разговоре со шведским королем Карлом…
– В нем не затрагивались вопросы войны с Данией. Наоборот – это царь Петр предложил шведам помощь для компенсации потери Ингрии, части Карелии и всего наследства Ливонского ордена. Вернуть Померанию, включить в состав Швеции герцогства Мекленбург и Шлезвиг-Гольштейн и отвоевать у вашего королевства Норвегию. О том мне сказал сам король Карл, поведав о переговорах барона Герца – царь согласился на тайный конгресс на Аландских островах, который должен состояться уже в июне.
– Даже так?!
У Фредерика выгнулись брови от удивления, но на лице не дрогнул ни один мускул.
– Мы обсуждали только возможность помощи тем полякам, что предложат кронпринцу Алексу польскую корону!
– Господа! Здесь не место для ведения переговоров. Господин посол, приношу вам свои извинения за неподобающий для монарха прием доверенной персоны кронпринца Алекса, – король к удивлению Фрола чуть склонил голову и повернулся к придворным – те вполне уважительно наклонили парики, почтительно раскланявшись с прикованным к стене узником.
– Граф, прошу озаботиться размещением с подобающим уважением посланника кронпринца Алекса, господина Андреева. Желательно, с соблюдением тайны!
Король отдал приказы и один из придворных низко поклонился – палачи тут же стали освобождать Фрола от оков, увидев нетерпеливый жест короля. Фредерик с улыбкой добавил:
– Я найду, чем сгладить причиненные вам неудобства, господин посол. Вы правы – умному достаточно!
Глава 14
– Как только я займу престол и крепко возьму власть в свои руки, то все гонения на вас, приверженцев старого православного обряда, будут прекращены. Не сразу – дело сие потребует долгого времени. Но есть возможность поселить вас на землях, где вы не будете испытывать серьезного давления со стороны церкви. Сибирь огромна и пустынна – селитесь в ней, принимайте единоверцев, обустраивайтесь и платите подати, положенные по закону. И там живите спокойно…
– Государь, воеводы лютуют…
– Укоротим их на голову, если ее думать не умеют. Впрочем, посмотрите на карту – видите вот эти кружки, – Алексей ткнул несколько раз пальцем в чертеж, расстеленный на столе.
– Здесь огромные россыпи золота, есть и богатые рудничные жилы. Я отдам вам их на полную разработку, причем прямо запрещу своим именным указом воеводам вмешиваться в эти дела. Народ вы работящий и честный – а потому три четверти золота поставляете мне в казну, а четверть забираете себе. Железо, припасы всяческие продавать вам буду со скидкой, дам оружие, и право на формирование охранных сотен и команд по казачьему укладу – сами себя защитить сможете.
– Прости, государь, – склонил голову старший из старообрядцев, – четверть очень мало – собственных усилий будет много, ведь мы все вложимся в это дело купно, деньгами и людьми. Хотя бы половину – ведь золото долго искать придется…
– Найдете – оно там есть и много! И серебро, и свинец, и железо с «горючим камнем», что жарче дерева горит и руду хорошо плавит. Все там есть во множестве великом. Богатства неимоверные втуне лежат – только добывать надобно, рук не покладая. Рудознатцы у вас свои хорошие, все нужное сможете из земли извлечь.
– Государь, но нельзя ведь все сразу получить – найти все надобно, людей переселять, хлеб растить – работников ведь кормить надобно. Лет через десять, ну пять, если поторопимся, золото первое появится. А до этого часа расходы большие грядут – великое множество народа за «Камень» отправить нужно и поселить на сибирских землях.
– Хорошо, треть золота вам, две трети казне. Все остальные расходы по доставке слитков на меня ляжет. И по рукам?!
– Хорошо, – после долгой паузы отозвались все трое староверов, переглянувшись между собой.
– Согласные мы, государь!
«Обалдеть – царевич торгуется как заправский купец на базаре. Но так я им нехило отмерил, почитай все места приисков отдал на востоке, за исключением Витима. Да и аппетиты демидовские увянут – пусть железо плавит, и вплотную будущим «Кузбассом» занимается – а вот золото, серебро и платину я ему в руки не отдам, половину украдет, а то и больше. Лучше староверам – те, как все говорят, люди честные, договоренности скрупулезно выполняют, и в точности, без обмана.
Так что пора закреплять уговор!»
– Ваше слово я услышал – оно сказано! Мое слово тоже крепкое – а потому, степенные, бьем по рукам!
У старообрядцев чуть глаза не вылезли из орбит, когда увидели протянутую им руку. Но рукопожатие состоялось, причем не столько пожимали ладонь, сколько били по ней от всей широты души, явно обрадованные как договоренностями, так и оказанной им неслыханной честью – с наследником престола, будущим царем, поручкались.
Алексей едва не поморщился – мужики были кряжистые и сильные, да и на радостях свою мощь показали. Вроде и беседа недолгая была, а выводов из нее он сделал много, и все важные.
«С расколом пора кончать, это надо додуматься – народ на части делить и одну из половинок всей мощью государства морщить. А почему так все происходило, если подумать?!
Все дело в установлении самодержавия!
Ведь как не крути, но староверы не подчинившись патриарху, высказали этим не подчинение царям – а такого потерпеть было нельзя. Вот и стали прессовать всеми способами, вместо того, чтобы массу работящего народа использовать. Да та же Сибирь пустынная стоит, Алтай и житница, и кузница. Так что торопиться не буду, а потихоньку с попами договариваться начну – «новое мышление» им прививать надо. Тот же Досифей вполне вменяем, даже с сектантами уговор блюл.
Так, а ведь с будущим патриархом именно о том разговор вести надо – я ему белый куколь гарантирую, а он мне смягчение политики. Хм, если еще Поместный Собор подобрать соответствующий, то вполне возможно лет за десять-двадцать с расколом потихоньку, если не покончить, то сгладить ситуацию насколько можно.
Ладно, время будет, подумаю!»
– А теперь, степенные, о той помощи, что мне от вас нужна. Нужны деньги, как только Москва меня как царя примет. Армия нужна, всем платить надобно, щедрость показать, поборы снизить. Золото будет – на Урале оно близко, сами увидите.
Давайте уговоримся так – все что вы там за десять лет добудете, начиная с этого дня – в казну только мою четверть отчислите, все остальное вашим будет. Чем раньше искать начнете – тем для вас лучше. Демидова и других я уйму, мешать не смогут.
Понятно – нельзя делить шкуру неубитого медведя, но золото там есть – летом уже ясно будет. Это я вам твердо обещаю! Но деньги сейчас нужны, и взять их пока неоткуда.
– Сколько нужно, государь?!
– Сорок тысяч рублей, степенные. Можно частями выплатить за два месяца. Понимаю, сумма не просто большая, огромная, и сразу найти и собрать ее очень трудно. Однако деньги очень нужны – у царя-антихриста богатства и армия, трудно будет с ним бороться. Если людей найти можно будет, многие под мою руку встанут, то с оружием и деньгами плохо. Сами знаете, что страна поборами да податями разорена.
– Деньги найдем, государь, обещаем.
– Будут рубли, царевич!
– Через три дня первые десять тысяч рублей серебром будет, сам привезу, – последним ответил старший из староверов, наклонив голову. И негромко спросил, внимательно смотря на Алексея:
– Какая еще помощь потребна от нас будет?
– Дьяк вам все подробно поведает, а кроме него бывший стрелец подойдет, и капитан-поручик Огнев. Они с вами все вопросы эти и разрешат. И своим единоверцам передайте мое благожелательное к ним отношение – как только взойду на престол, то прекращу гонения.
Алексей встал, а староверы разом опустились перед ним на колени, уже без рукопожатия, как на проведенной ранее сделке, а почтительно целуя протянутую им ладонь…
Глава 15
– Сторону Алексея Петровича немцы приняли – генерал-майор Бурхард Мюнних со своими двумя адъютантами, на польской службе обретающийся, государь. И побили людей наших в Мекленбурге шестерых до смерти, двоих поранили жестоко, и лишь один с весточкой до посланника нашего в Берлине добрался. И лютовал особенно царевич – поручика князя Андрея Долгорукова заколол шпагою, уже тяжко раненного.
Петр Алексеевич жадно хлебнул воздуха, он задыхался, побагровев лицом. Новость шокировала царя – его сын, плоть от плоти, кровь от крови, убивал посланных гвардейцев, не задумавшись, оставляя за собой по германским землям кровавый след.
И это был самый натуральный вызов Петру, как отцу и царю – ослушник стал изменником уже открыто!
– Впятером осьмицу лучших воинов наших одолели?!
– Вначале шестеро против пятерых сражались. Дрались яростно – наши адъютантов Мюнниха убили, а царевич гвардейца застрелил. И побили бы злодеев всех, но во дворе шведы напали и двух наших убили. В самом трактире цезарские подсылы, что тайно царевича оберегают, в спину подло ударили – вот и побили всех людей наших.
– Б…и дети! Император Карл та еще гадина зловредная, открыто злобу свою проявляет за словами притворными! И «брат» Август скотина изрядная – я его на трон возвел, а он своего генерала отправляет!
– Прости, государь – но немец сам в свару встрял. Король Август затруднения серьезные испытывает – шляхта против него конфедерацию сколачивает, инсургенцию замыслила в рокоше.
– А эти собаки чего хотят?
– Желают они на трон польский короля другого возвести, за которого комплот сей и организовали, – хладнокровно произнес Толстой и поклонился. Глава новоявленной Тайной Канцелярии сильно потел, голова под пышным париком была уже вся мокрая. Дурные вести всегда трудно излагать, тем более хорошо зная вспыльчивость царя, гневные припадки, а то и бешенство, с какими Петр Алексеевич становился до жути страшным.
– И кого же?! Неужто снова Лещинского?!
– Его самого, государь. А дочь короля Марию выдадут замуж за вашего блудного сына, татя кровавого…
– В рыло, Петька, получить от меня хочешь?! Ты говори, но не заговаривайся! В Алешке моя кровь взыграла, вот и лупит всех, кто под руку ему подберется! И правильно делает! Если бы я знал раньше, что он на такое способен, меж нами иной разговор бы стал. Так что не лезь – а то зубы выбью! Не твоего ума тут дело, сам ведь упустил!
– Прости, государь, – Толстой низко поклонился, и осторожно произнес, желая сгладить ситуацию. – Рука у царевича тяжела, думал, что меня прибьет, и душу вытрясет.
– Моя кровь, – буркнул Петр, тяжело вздохнул, сжав огромные кулаки, и спросил отрывисто:
– В консорты пролезет Алешка? Ох и срамник! А шведы почему помогать ему кинулись – снова походом на нас идти хотят?!
– Скорее на поляков, государь. Вы сильно Карлу побили, в наши земли он не пойдет больше. Но на Польшу сил у него хватит…
– Прусскому королю Фридриху такое зело не понравится.
– Так звон французского золота приятный для слуха, государь.
– И эти туда же, срамники. В дружбе ведь клялись, подлецы!
– Так в поляках в Париже видят противовес цезарцам, с коими постоянные распри идут. Вот и шлют в Варшаву луидоры, шляхта их берет охотно – саксонский курфюрст на троне панство сильно раздражает. А ваш сын в такой ситуации, при поддержке шведских и цезарских войск. Самая приемлемая кандидатура на трон.
– А ведь верно, – воскликнул Петр и задумался. Походил по мастерской, повертел в ладонях выточенную на токарном станке ножку для кресла.
– Хитер, стервец, одним выстрелом в двух зайцев попал! Карл ведь ему родич, как не крути, а потому поляков Алешка на цезарцев не поведет. Но и с французами воевать не станет – они вроде как союзники. И не будет этого… Как там в эллинской гистории…
– «Яблока раздора», государь. Вот потому прусский король и вторгаться не станет – побоится. Одно дело с поляками воевать, и совсем иное, если шведские войска вторгнутся с севера, а цезарцы с юга – побьют Фридриха то безжалостно. Королю Карлу свейскому ведь утерянную Померанию возвращать обратно надобно, Бремен с Верденом потерянные, что Ганновером захвачены, сиречь аглицким королем.
– И как в такой политик нам разобраться? Союзником кто станет?
– Мыслю, государь, во вред делать державе твоей будут. Если прусский король полюбовно договорится с Карлом шведским, что тот ему половину своей части Померании отдаст навеки вечные, со Штеттином городом, то враждебным к нам Берлин станет.
– А с какого хрена шведам свои бывшие земли отдавать, пусть они пока пруссаками заняты?
– Половина ведь останется, а взамен можно Мекленбург со Шлезвиг-Гольштейном получить – в войне с Фредериком датским один на один, чай, Карл шведский справится. Потому на мир с вашим величеством охотно пойдет, дабы руки себе развязать.
– Ишь какой политик интересный вырисовывается, – мотнул головой Петр и задумался. Затем произнес:
– Но ежели Алешка в Польше укрепится, то войной пойти сможет на нас, тем паче его цезарцы со шведами поддержат.
– Не думаю, государь – панство ведь коронные войска под корень, хи-хи, само извело. В Речи Посполитой неустройство и шаткость великая стоит, все друг с другом враждуют. Страна разорена долгой войной, денег в казне нет и тут французское золото не поможет. Разворуют его, пропьют и на балы спустят. А в Швеции серебра вовсе не осталось – от войны и отчаяния медные далеры барон Герц чеканить принялся, нужда в деньгах великая. Нет, государь, воевать с нами им не с руки, они на мир пойдут охотно, если только аглицкие лорды Стокгольму золотишка в избытке не дадут, и флот свой в Балтийское море не отправят.
– А они могут сие сделать?
– Государь, моря ведь за ними, и в кораблях сила великая – торговлю всю держат в сговоре с голландцами. Ежели Карл за ними захваченные Ганновером владения оставит, то, мыслю, аглицкий король его руку поддержит, и великое неустройство в германских землях начаться снова может, но токмо на севере, у побережья балтийского. А вот датчане со шведами вдругорядь в войне сойдутся – за норвежские земли, да Шлезвиг.
– Тогда воцарение Алешки моего в Польше выгоду сулит нам, ибо мир с Карлом заключен будет, дабы королю шведскому в сваре с датчанами руки развязать для войны?
– Именно так, государь!
– Это хорошо, – подытожил царь, – но спуску за обиды не давать. Миниха сего, что сторону Алешки взял, выманить бы как? И под караул взять, да шкуру спустить, чтоб другим неповадно было?!
– Мюнниха, государь, повязать можно, да токмо трудно нашим людям в землях иноземных стало – бьют их всех, убийц царевича подозревают. Многих потеряем, если зашлем команды крепкие. Как есть всех побьют, государь. Слухи нехорошие идут – будто царица сама Екатерина Алексеевна и Меншиков отравили супругу царевича Алексея. А ее драгоценности хотели себе забрать, но царевич тайком увез большую их часть, и тестю своему вернул на хранение с настоятельным наказом отдать все внукам, когда они подрастут. Часть дорогих украшений царице и «светлейшему» досталась – возвращать их они якобы отказались. Оттого между вами и сыном свара великая началась, с распрей кровавой.
Толстой говорил тяжело, видя побагровевшее от едва сдерживаемого гнева лицо царя. Но выложить информацию требовалось – лучше все сказать самому, чем ждать, когда с него сам царь жестко спросит. Вот тогда все может закончиться печально – прецедентов уйма.
– Еще поговаривают, что малые царевна Наталья и царевич Петр вскоре отравлены быть могут. Простите, государь, но от сих лживых сказок многие монархи европейские вашего сына покрывать начнут и прятать, людей наших побить могут тайно и на разбойников сослаться.
– За внуками моими следить неусыпно – и пусть знают слуги – случится что, то на кол всех посажу. А драгоценности… неужто дыма без огня не бывает? Ну, «сердечный друг» – нынче же с тобой поговорю, и если ты хоть безделицу малую уворовал…
Петр тяжело задышал, а Толстой вжал голову в плечи – в гневе царь наводил ужас на своих подданных…
Глава 16
– Царевич?!
Старик, одетый в старорусское платье, но с бритым лицом, и без парика, что не скрывал полностью седой «ежик» волос с большой залысиной впереди, от удивления отшатнулся. По его лицу неожиданно покатились слезы, и Алексей, по наитию, сделал два шага вперед, крепко обняв фельдмаршала и прижав его голову к своей груди.
Наклонившись, прошептал:
– Здрав будь, Борис Петрович – рад тебя видеть!
Только сегодня решился пожаловать с Абрамом Лопухиным в усадьбу отставного фельдмаршала Шереметева – старик после смерти сына три года тому назад сильно сдал. Однако женитьба на молодой вдове Льва Кирилловича Нарышкина в 1712 году не позволила ему умереть от горя. Наоборот, он стал отцом четверых детей, да пятым ребенком супруга недавно благополучно разрешилась от тягости.
– Тебя ведь ищут, Алеша, шибко на тебя зол отец!
– Знаю, казнить меня хочет, Толстой гадюка о том мне красочно поведал. А я, как видишь, бежал от смерти. И скажу честно – надоела мне вся эта насаждаемая иноземщина, ничего хорошо для России она не принесет, только нравы наши погубит, растлит дворянство, а церковь уже настолько пришиблена, что глас свой подать не может!
– А что мы можем сделать супротив помазанника божьего?!
– Многое, Борис Петрович, очень многое. Хотеть, значит мочь! Устали русские люди от царя, которого антихристом многие называют за его деяния. Я к тебе потому пришел сейчас, что ты в пьяных оргиях омерзительного «сумасброднейшего собора» не участвовал, посвятив всю свою жизнь служению земли нашей, и с иноземцами взасос не целовался.
– Ты что задумал, Алексей Петрович?!
Фельдмаршал отстранился от него, цепко впился старческими блеклыми глазами. Алексей помнил из курса русской истории, что только два сановника из сотни на суде отказались голосовать за казнь царевича – глава клана князей Долгоруких, и граф Шереметев – вот этот самый старик не побоялся выступить против мнения грозного царя, ища его милостей, а не отстаивая правду.
– Счет пошел на дни, Борис Петрович – трех недель не пройдет, как все готово будет к выступлению. Решил я освободить русский люд от ярма иноземного, и от той воровской накипи, что кругом зло и лиходейство творит. И Поместный Собор повелю немедленно собрать, и пусть патриарха достойного меж собой выберут.
– Ты решил с оружием против отца выступить?
– А как назвать того, что державу нашу, богом сотворенную, родной матерью, не злой мачехой, для всех нас являющейся, насилует на глазах всего народа жестоко?! Как назвать власть вечно пьяного самодержца, что над церковью глумы и похабности всяческие творит?! Лютеранскую ересь приветствует, а за любой укор казням предает?!
По лицу Шереметева волной под кожей пробежала судорога – старик закрыл глаза, его ладони сжались в кулаки. Затем внимательно посмотрел на царевича и глухим голосом спросил:
– Ты хоть понимаешь, какое смертоубийство от твоего рокоша пойдет?! Москва гораздо больше Астрахани, восстание в которой я подавлял – зато и был лишен сына Михайло – мой крест в том, и моя вина. И на твою сторону церковь встанет – ведь не отцеубийство творить будешь, а власть на себя брать. А такая ноша кого угодно согнуть может – выдержат ли ее твои плечи, по Сеньке ли шапка?!
– Выдержу, Борис Петрович – многое я понял, когда от смерти сбежал и порчу пережил, что на меня напустили. И не остановлюсь – ибо получил благословление от церкви и матери. И понимаю, что будет, когда шапкой Мономаха на царство повенчаюсь в Первопрестольной!
– Царь гвардию двинет, полки солдатские – раздавит Москву как гнилой орех, все кровью зальет по колено. Тут мало его приспешников, а потому жалеть никого не станет!
– Знаю про то, Борис Петрович, и все понимаю. Токмо не одну Москву ему зорить придется, я по всем городам вот такие манифесты отправлю немедленно, причем их не воеводы и бургомистры, царем назначенные, оглашать будут, а во всех церквях и приходах!
Алексей протянул фельдмаршалу лист бумаги, отпечатанный в глубокой тайне в патриаршей типографии, где работали самые доверенные наборщики епископа Ионы. Старик взял манифест, отошел к шандалу о пяти свечах, и стал читать, беззвучно шевеля губами.
Да, фельдмаршал был стар – шестьдесят пять лет в этом времени почтенный возраст, он был известен всем военным в здешней России, и, главное, имел имя и определенное влияние. И, кроме того, именно он одержал первые победы над шведами в этой войне, и до самой Полтавы командовал русскими войсками, причем не потерпел от неприятеля поражений. Царь Петр пару раз ставил над ним командующих иностранцев – но герцог де Кроа был разбит под Нарвой, а фельдмаршал Огильви так руководил, что русские войска еле вырвались из капкана под Гродно, который приготовил им шведский король Карл XII.
Борис Петрович воевал по старинке, осторожно и с хитростью, и пусть победы были не так громки, но и поражений не было. Так в первом Азовском походе Шереметев командовал войском, что взяло у турок три днепровские крепости, в то время как царь Петр крепко обгадился, не взяв Азов. Вот только победа под Полтавой вскружила царю голову, и он решил, что стал полководцем. Именно самодержец командовал русскими войсками в злосчастном Прутском походе, хотя номинальным командующим оставался Шереметев. Но царь всегда старался не быть в таких делах на первом плане, не брал на себя всю ответственность. И таким «зиц-председателем Фунтом» для монарха оказался старый фельдмаршал, что буквально умолял Петра не идти походом в Молдавское княжество. Там нельзя было найти хлеба и фуража, а господаря Кантемира напрямую обвиняли в обмане.
Однако Петр Алексеевич с охотой влез в приготовленную ловушку, а виноватым в поражении был объявлен номинальный главнокомандующий. В заложники Борис Петрович отдал туркам старшего сына Михаила, боевого сорокалетнего бригадира, которого царь произвел в генералы. И судьба его оказалась трагичной – проволочки с подписанием мира, устроенные царем (и совсем ненужные, как потом оказалось), привели к тому, что турки бросили заложников в жуткие камеры.
Не выдержав трехлетнего заключения, Михаил Шереметев там сошел с ума, и умер на пути в Бендеры, когда его османы все же отпустили на волю. Так отец потерял сына, а царь лицемерно выразил сочувствие старому фельдмаршалу. Борис Петрович от тяжкого горя попросил его отпустить в монастырь, однако в том ему было отказано – и велено служить дальше. И лишь когда после Померанского похода двухлетней давности сил уже не осталось, последовало разрешение удалиться в московскую усадьбу на проживание – находится в лицемерном Петербурге, при царе, которого старик сильно недолюбливал, Шереметьев не пожелал.
– Большая кровь прольется, Алеша, вся Русь от твоего манифеста вздыбится и против Петра Алексеевича пойдет. Смута грянет страшная, ведь ты отцу не хочешь уступать и смирение выразить?!
– Мое смирение может закончиться только плахой, Борис Петрович. И я бы пошел на него, если бы прекратились гонения на церковь и народ. Заплатил бы собственной жизнью, перетерпел бы муки пыток – но пошел бы на смерть, заплатив животом своим. Но ведь отец не прекратит свои реформы и не мир принесет народу русскому, меч токмо, а в будущие времена неустройство великое грянет, и народу страшные тягости.
Ведь престол оставить некому, раз меня от наследования отрешили. Петру Петровичу, «братцу» названному, коего царица от Вилима Монса понесла?! Так при нем царем станет Алексашка Меншиков, а тот живо такое воровство устроит, что вся земля наша в его карман войдет. Ты ведь хорошо знаешь окружение царской – и сколько там ворья, что неправдами своими себе богатства великие сколотили?!
Смуты не будет, ибо за нами правда – народ устал от правления петербуржского, со всеми сомнительными новшествами и капризами царскими, да множеством указов, что друг другу противоречат и еще больший беспорядок от них происходит. Так что хочу я этого, или не желаю, но народу такие порядки зело не нравятся и пользы от них мало выходит, один только вред голимый все получают!
– Тогда ты рожден стать царем, Алеша. Но не могу я крестоцелование нарушить, хоть и от дел отрешен…
– Патриарх присягу сложит, и с народа, и с тебя, фельдмаршал. Неужто тогда похочешь в стороне отсидеться?
– Стар я уже, не неволь сейчас, мне подумать нужно.
– Хорошо, – произнес Алексей, а сам подумал:
«Сволочной я человек, подлый, всех вас сдам, чтобы вы осознали, что я вам опора и защита, и деткам вашим малым. Куда деваться ты будешь, граф Борис Петрович, когда тебя людишки из Тайной Канцелярии за горло брать тут будут, и выбора тебе не оставят?!
Как и другим таким, впрочем!»
