Текст книги "Сын на отца (СИ)"
Автор книги: Герман Романов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)
Глава 9
– Так вы за самозванца или за царя-батюшку?
Вопрос огорошил Фрола Андреева – он был не в силах понять, кому адресуется заданный ободранными драгунами вопрос. Но отвечать требовалось, причем быстро – связываться со служилыми людьми не хотелось. Опять же – драка будет добрая, небольшой перевес в силах на стороне соотечественников роли не сыграет – их полдюжины, а они вдвоем с Силантием, плюс трое охранников, данных в дорогу королем Августом. Тоже как на подбор русские, только дезертиры, принятые на коронную службу. Таких вояк во множестве слонялось по европейским странам – перспектива пожизненной службы, вкупе с плохой кормежкой и худым содержанием, приводили к массовому бегству из полков, что были двинуты маршем в шведскую Померанию и на помощь датскому королю
– Я есть датский генерал Шульц, – Фрол подпустил в голос акцента. – И я за порядок! Нужен настоящий царь, а не самозванец!
Встреченные на русской границе драгуны порубежной службы разбойниками, понятное дело, не являлись, а иначе бы давно пустили в ход оружие. Но вид у них был крайне предосудительный, отощавший. Но дисциплинированы – ведут переговоры, перегородив тракт и наставив фузеи. Впрочем, и охранники вели себя соответственно случаю, вооружившись пистолетами для наглядности. Но ртов не открывали, молча повиновались приказу. Иначе бы такой лай пошел, сопровождаемый русским матом, то драка бы точно началась, пусть даже на кулаках.
– Так за «подменыша» вы, Петрушку окаянного, или за великого государя Алексея Петровича?!
Теперь ситуация окончательно прояснилась и Фрол мотнул кудлатым париком, распахнув епанчу – драгуны несколько оторопели, даже попятились, разглядывая орденские ленты и серебряные звезды на его мундире. Переглянулись – пошел слышимый шепоток:
– Никак енерал?
– Али посол иноземный?
– Ты это, господин капрал, с почтением нужно…
Фрол неторопливо достал из дорожного мешка грамоты. С висящими на них внушительного размера королевскими печатями они выглядели внушительно. Силантий проделал ту же манипуляцию – патент прусского короля произвел также определенное впечатление.
– Посланник датского короля генерал-майор барон фон Шульц! Кавалер орденов Данеброг и Белого Орла! Следую в Москву с докладом к его царскому величеству и великому государю Алексею Петровичу! Вот мои бумаги – подорожная и патенты на чин и ордена!
– Капрал Федор Кузькин, господин генерал и кавалер! Мой плутонг несет службу на рубеже!
Служивый повертел в руках грамоты, внимательно посмотрел печати – было видно, что датского и немецкого письма совершенно не разумеет, впрочем, как и русского. Вернул бумаги с поклоном:
– Можете следовать, господин посол! Путь чист!
С осторожной почтительностью взял бумаги от Силантия, склонив голову перед прозвучавшими словами:
– Прусской королевской службы полковник, барон фон Бухгольц! Сопровождаю посланника до Москвы! А это наш конвой!
– Путь чист, господин полковник…
Капрал замялся, быстро оглянул свое невеликое воинство и с нескрываемой печалью в голосе произнес:
– Токмо вы бы в ночь не ехали, господа хорошие, людишки самозванца шалят, наших бьют. Можно у нас в караулке переночевать, или в корчме – но там давно никого не кормят, всю округу напрочь разорили. У Янкеля тараканы с голода дохнут, рыбу ловить не умеет. А вот мы нынче наловили, так что ушицу варить будем, жаль, что крупы у нас нет.
– Не велика беда, – отозвался Фрол. – Крупа найдется, как и хлеб! И еще кое-что – сумы ведь не пустые.
– Тогда милости прошу пожаловать в наше обиталище, господин посол – вдвойне рады вашему прибытию….
Фрол и Силантий лежали на охапках соломы, подстелив под себя потники – спать в корчме или в караулке они отказались, увидев скопище оголодавших клопов, что ползали на стенах – чрезвычайно оживились кровососы прибытию долгожданных гостей, которые в виду начавшейся «Смуты» совсем перестали ездить. А так спать можно – в сарае не под открытым небом, к тому же крыша над головой имеется, епанча теплая – не замерзнешь. Да и весна наступила – днем солнышко пригревает, снег почти весь сошел.
– Вовремя приехали – скоро ледоходы пойдут, не переправиться будет, – Фрол повернулся к Силантию – от самой Варшавы, после беседы с королем Августом, они говорили между собой исключительно на немецком языке, вворачивая в него датские слова, в основном ругательные, которые запомнили во время пребывания в «гостях».
– Я-я, герр генерал, – Силантий усмехнулся, и неожиданно приложил палец к губам, показывая на дверь, в щелях между досками дрожали на отдалении яркие языки пламени костра.
Прислушался.
– Спят твои немцы?
– Давно, они не семижильные! Да и ушицы умяли будь здоров, я сам осоловел после нее.
– Знатная вышла, – капрал хохотнул, но вот голос тут же сделался серьезным. – Янек, а каково служить польскому крулю?
– Легче намного, чем вашему ца… Я хотел сказать «подменышу». Талер полновесный в месяц, да кормовые идут и одевают прилично. Никто не гоняет в три погибели, бабенок доступных много. Шляхтич я, пусть и «загоновый», на милости пана жил – но мне много легче. Еще пару лет послужу и в офицеры выйду, я ведь католик, по найму в драгуны записался после Калиша, Меншиков нас таких целую роту королю передал. Так и служим потихоньку, десяток, правда, остался всего.
– Так оно и бывает с потерями. У меня в плутонге всего восемь драгунов, да я девятый, а в эскадроне чуть больше полусотни.
– А где вояки все?
– Ушли с капитаном к Москве, а нас подзабыли. Вот и не знаю что делать – охраняю больше привычное, чем по надобности. Слушай – до Москвы дорого дальняя, у нас тут смута и гиль сплошная. Твой генерал нас возьмет с собою?! Пригодимся ведь – мало ли какая дрязга в пути может быть, а купно мы отобьемся и от лихих людишек, и от «подменышей»!
– Мыслю, возьмет – у нас конвой малый! А поберечься нужно, про вас всякие слухи ходят, нехорошие.
– Смута идет, как сто лет тому назад было. Только наш царь Петр самозванцем оказался, его за морем подменили на немца. Лефорт, собака, постарался, нашел немчина похожего, вот вам и русский царь! А где это видно, чтоб цари сами людей пытали, их кровь лили и пили, в падучую болезнь падали, да на солдатских шлюхах женились?
– О да, – отозвался Янек Бущанский, которого Август представил им как провожатого, но больше походивший на доверенного человека, с тайным заданием и наказом.
– Все смеются при дворах монархов, как сказывали. Животы придворные от хохота надрывают. А прусский король Фридрих-Вильгельм изрек, что любая королева может повести себя как шлюха, но вот из никакой шлюхи, кроме русской царицы, не выйдет королевы! Сразу видно – не монарх природный, а «подменыш» на ваш трон уселся.
– Ничего, пинка под зад, и выгоним из страны. Молодой царь Алексей добрый, манифестом своим одарил – жить станет намного легче, а служить так вообще одну седьмицу лет.
– Сколько?!
– Всего семь лет служба рекрутская будет длиться. А там десяток десятин выделят и десять лет без всяких налогов и податей! И «почетным подданным» – деток только в школу определить нужно. Я полное право уйти имею, но второй срок лучше отслужу – денег вдвое больше пойдет. Хозяйством обзаводиться надо, потому рублики нужны.
– Да, добрый царь будет – такому и послужить можно…
Глава 10
– Михайло Голицын руку Петра держать до последнего будет – он ведь барабанщиком в «потешных» начинал, еще при Софье. Так что гвардию против нас он поведет, тяжко станет!
– Ты, Василий Владимирович, панихиду по войску не загадывай. В бою не подведут наши стрельцы!
Слово фельдмаршала упало с губ – прежнее название утвердилось легко, вот только наполнение его стало совсем иным. Так нынче царем Алексеем фузилеров в полках было велено впредь называть дальше. От иноземных слов понемногу избавлялись – словно парик скидывали, с накопившимися там блохами и вшами.
– Пехоты у нас больше, конницы поменьше, и что с того?! Служивые к нам бегут, а не от нас – значит, на нашей стороне правда. И сила растет с каждым часом, а когда из Малороссии казацкие полки подойдут, то сомнем драгун Меншикова. Пока же на Тверь смысла идти нет – грязь месить по дорогам, да и лед на реках вскрылся.
– Это так, теперь конца апреля ждать надобно, дороги подсохнут, леса зазеленеют. И в силах тяжких двинемся до самого Петербурга – там уже вконец оголодают, животы сводить будет.
Князь Долгорукий хохотнул, однако смех был невеселый. Борис Петрович его хорошо понимал – младший брат попал в руки царя, и хлебнет горя полной ложкой. Казнить вряд ли его решаться – Петр Алексеевич старался не трогать знатные рода, тем более не бросать аристократов на плаху. Хотя порой на тех же пьянках заставлял многих пить неимоверно, до бесчувствия полного, отчего многие душу богу отдавали.
Но кто его знает – после Твери словно взбесился, в любую жестокость «кукуйского чертушки» верилось!
– Измором возьмем потихоньку, да облавами. Тверь разорена с округой, хлеба неурожай был – деваться «подменышу» некуда. Токмо на Москву через нас идти, а мы не пропустим!
– «Подменыш» может и упрям, но Меншиков хитер, сообразит какую-нибудь гадость сотворить. Да уж – «подменыш», лучше не придумаешь. Может правду люди говорят, что отец его настоящий либо патриарх Иоаким, что больно ласков с его матерью был, или вообще кровосмешение получилось от Ваньки Нарышкина. Папаш двое – и с обоими ликом и повадками схож, на нравом необузданным!
– Ты говори, но не заговаривайся, княже, – Борис Петрович сверкнул глазами, но сдержался, спокойно пояснив:
– Слов твоих я не слышал, а ты мне их не говорил. Потому, что царевич Алексей природный царь и великий государь, а иначе какая кровь в нем будет, сам подумай, если родитель из выблядков?!
– Прости, это я ляпнул по глупости, не подумал, – сконфуженно отозвался Долгорукий, и негромко произнес:
– А вот настоящего царя Петра будем считать, что подменили. Я так сам подумал, когда он из Голландии прибыл и стал стрельцов казнить люто. Так сурово даже с разинцами не обходились, кровь потоком лилась на Красной площади, сапоги замочить можно было. «Подменыш» так и есть, и пусть «подменышем» и умрет!
Произнеся последние слова, князь внимательно посмотрел на фельдмаршала. Тот встретил его взгляд совершенно спокойно, только уголок губ сложился в горестной складке.
– Смута нам не нужна, и царь должен оставаться на троне один! И он у нас есть, а другого не нужно!
– Ни потомков от него, граф! «Воренка» Маринки Мнишек удавили, как и полячку – а она знатной особой была, в отличие от Марты, беспутной девки, что царствует сейчас над нами!
– Следует избавить великого государя Алексея от этой докуки, не ему ведь приказ отдавать, когда верные слуги имеются!
Взгляды встретились, словно шпажные клинки сцепились. И одновременно отскочили друг от друга – собеседники машинально кивнули, договорившись без всяких слов, которые были уже не нужны. Да и зачем – оба прекрасно понимали, что в делах власти милости к возможным самозванцам и претендентам проявлять нельзя.
– Вот только с подушной податью молодой государь намудрил. Эдак мне всех холопов пересчитать придется и за них платить?
– У меня бездельников тоже хватает – жрут в три горла, а пользы никакой. А так на землю всех посажу, или в рекруты их отдам, вот и польза будет. Полтину пусть в казну платят, а полтину мне.
– Ну, ежели так, то пусть все платят! Тогда все по-честному!
– Или служить, или платить – все просто!
Аристократы переглянулись, подытоживая разговор. Вопрос о подушной подати был болезненный – на подворьях масса людишек отиралась, норовя выполнить любой приказ боярина али его супруги. Огромная прорва нахлебников, которую теперь придется изрядно сократить. Однако и польза выйдет немалая, если всех холопов заставить трудиться и платить подушную подать – копеечка немалая и в казну боярскую пойдет…
– Прости, княже Василий Владимирович! Дурная весть у меня – драгуны от Меншикова брата твоего привезли. Четвертовали его по приказу Петра – руки, ноги и голову отсекли. Казнили уже мертвого – на теле ожогов уйма, раскаленными клещами уши и уд вырвали, многое выжгли.
Князь Григорий Семенович Волконский сглотнул, глядя на помертвевшее лицо Долгорукова и на потрясенного известием фельдмаршала, который скривился и негромко произнес:
– А вот он как с нами?! Запомним…
– Сказали, что сам царь его пытал и замучил до смерти, и в припадке свалился на пол, как у него частенько и случалось.
– И это запомним, – глухо произнес Долгорукий, и, уставившись невидящими глазами в стену, чуть слышно пробормотал:
– Бешеных собак убивать надобно… Со всех их приплодом…
Глава 11
– Ничего страшного не произошло, мин херц, погорячился ты немного – с кем не бывает?!
Меншиков дружески коснулся плеча задумчивого Петра Алексеевича, что стоял у открытого окна и хмуро взирал на орудия казни, залитые кровью, уже запекшийся. Царь не помнил, как впал в привычный для себя припадок падучей, который с ним всегда происходил, стоило впасть в беспредельную ярость. А такое случалось с ним все чаще и чаще – пусть покорное, но постоянное сопротивление своим начинаниям он чувствовал даже среди своих приближенных, особенно родовитой знати и московского дворянства.
Последние недели царь еле удерживал себя от бешенства, но оно прорывалось, и тогда текла кровь. Как недавно, когда он собственными руками рассек топором мертвое тело Долгорукова, приказал казнить солдат со священниками, что вздумали перебежать к мятежным москвичам. А затем жертв своего «правосудия» повелел оставить для всеобщего устрашения, а останки Долгорукова отправить в Волок Ламский, чтобы на него посмотрел его старший братец. Полюбовался на того, с кем он измену свою замыслил, и сам ощутил, что его ждет в будущем.
– И вообще, государь, если хорошо подумать, то казни эти к нашей пользе послужат. Васька Долгорукий взбешен, мстить хочет – почему бы нам на его желание не ответить.
– Ты у меня не ходи вокруг и около, как котяра вокруг сала, – буркнул Петр Алексеевич, хорошо зная привычки своего наперсника с юных лет, – говори прямо, что удумал.
– Москву брать надо, государь. Но пока армию царевича не разбили – обкладывать Первопрестольную нельзя – в спину ударит Шереметев, у него под рукой пятнадцать тысяч.
– Столько как у нас, – недовольно произнес царь, – и уже даже больше. У нас людишки бегут, у них прибывают каждодневно. Мятежные драгуны снуют разъездами, фуражиров смертно бьют, мужики волками смотрят, хотя вешаем их без жалости! Хлеба и сена не хватает, овса, почитай, совсем нет – кони ослабли! Пороха мало!
– Михайло Голицын подходит с гвардией, обозы многие собрал – там и пороха хватает, и хлеба, что в монастырях забрали. Самый момент для нашего наступления, грех его опускать!
– Вперед рвешься, не подумавши, Данилыч?! Али у тебя задумка есть, что нам пользу принесет?
– Великую, государь, вот она, – Меншиков подошел к лавке и взял в руки сверток. Подошел к столу и расстелил по нему стрелецкий кафтан, выложив рядом удивительную шапку, больше похожую на железный шлем с заостренной верхушкой, только суконный. Ее и водрузил себе на голову Алексашка, скинув парик.
Усы у Петра Алексеевича мгновенно встопорщились – всеми фибрами души он ненавидел стрельцов. Но подошел, интерес вспыхнул мгновенно – форма как прежняя, только кафтан мехом не оторочен, а вместо витых шнуров поперек груди шли узкие полоски алого цвета.
– Хм, сукнецо из лопухинских швален, – царь пощупал ткань. – На лето кафтанец, без подбивки. Шапка чудная, но зело хорошо смотрится на тебе – ты как богатырь былинный, витязь прямо – такие двести лет тому назад носили дружинники великокняжеские. Да и бояре в Крымских походах Васьки Голицына железные шеломы носили.
Петр потрогал полоски – на каждой был кованый крючок, намертво пришитый. И цеплялся он за пришитую на правой стороне кафтанца петлю – царь живо сообразил, для чего она служит.
– Хитрая застежка, ловко удумана.
– Без пуговиц обойтись можно, зело простая форма, и много дешевле – сплошная выходит для казны экономия.
Произнеся последнее слово Меншиков печально вздохнул, его глаза покрылись характерным маслянистым блеском. Петр фыркнул, глядя на него – знал как облупленного, потому сразу пригрозил:
– Уже думаешь, сколько бы ты из казны этой самой «экономии» себе в карман наворовал. Только сия форма не для наших солдат, тут регулярством европейским не пахнет. То для сермяжных мужиков кафтанец, али стрельцов – такое непотребство мои солдаты носить не станут! Стариной от нее пахнет, затхлым духом боярства непокорного!
– Да что ты, мин херц, и даже не думал, – моментально открестился от своих мечтаний Меншиков, сбросив с головы шапку, и снова напялив на голову пышный парик.
– Тут иное совсем! Задумка одна имеется!
– И какая?
– Помнишь, как под Нарвой машкерадный бой устроили и коменданта Горна за нос провели?! Али как под Полтавой ты, мин херц, приказал Новгородский полк в серые мундиры новобранцев переодеть, и в центре батальной линии поставить? А ведь задумка сия удалась!
– Ах, вот ты о чем, – Петр совершенно иным взглядом, задумчивым и цепким посмотрел на стрелецкий кафтан, внимательно его рассматривая, но уже теперь под совершенно иным углом.
Четырнадцать лет назад под Нарвой с помощью нехитрого обманного приема удалось выманить из Нарвы отборный отряд гарнизона из восьми сотен фузилеров и драгун, что пошли на вылазку, стремясь помочь войскам генерала Шлиппенбаха деблокировать крепость. Вот только роль последних играли драгуны и гвардейский Семеновский полк, у которых в русской армии была синяя форма, только с красными обшлагами и отворотами, в отличие от шведских желтых.
За несколько дней последние заменили на «цыплячьи» цвета в полной тайне, на полковых швальнях. Так что пошедшие на вылазку свеи «подменышей» обнаружили только тогда, когда в них уткнулись, и вместо «братания» получили залп в упор. И обратно к крепости враги прорваться не смогли – путь к отступлению был отрезан.
Под Полтавой накануне генерального сражения к шведам перебежал офицер из наемников, таких в русской армии хватало. Иуда знал, что новонабранный полк из рекрутов был обряжен в серые мундиры, и о том наверняка рассказал королю Карлу. А потому Новгородский полк из бывалых ветеранов поменялся с рекрутами мундирами, и эта хитрость увенчалась полным успехом. Шведы атаковали «серый» батальон парой своих, за которыми пошли еще два. И это была не простая инфантерия, а каролинеры, лучшие из лучших, уступавшие в доблести и выучке лишь драбантам Карла.
Будь на месте «новгородцев» рекруты – их бы смяли и разгромили с хода. Но ветераны не дрогнули, хотя стали отступать под натиском. Бригадир Феленгейм повел в атаку второй батальон, что стоял в резервной линии, но был убит. И тогда сам Петр Алексеевич возглавил контратаку, с удивлением обнаружив после боя, что одна из вражеских пуль застряла в седле кобылы Лизетты, другая пробила шляпу, третья расплющилась об массивный нательный крест, пробив мундир. И с этого момента он полностью уверовал в свое высокое предназначение, однако сражение с турками на Пруте через два года вывело его из состояния эйфории…
– Ну ты и шельмец, Данилыч!
Петр крепко обнял Меншикова, расцеловав его по своему обычаю – тот привычно отвечал тем же. Только сейчас царь полностью оценил коварнейший план «светлейшего», в котором свою роль должны были играть два батальона преображенцев, переодетых в стрелецкие мундиры «нового типа». Дерзкий до безрассудства замысел, но его реализация позволяла разгромить армию Шереметьева, а потом взять Москву в тесное обложение. А там можно и приступ организовать – но лучше схватить царевича обманом.
– Так, швальни начнут форму нынче шить, во всех полках займутся. Две недели ждем – Голицын как раз и подойдет, дороги просохнут. И начинаем «машкерад». Но учти. Данилыч, шкурой ответишь!
– Не впервой, государь, но когда я тебя на поле боя подводил?!
Меншиков ответил с дерзкой ухмылкой, за которую быть бы ему битым в другое время, но сейчас Петра она успокоила. Он только коснулся пальцами красного клапана и спросил:
– У всех стрельцов такие штуки будут?
– Они их «разговорами» почему-то называют, государь. Разные цвета у полков введены – у каждого свой. Нам нужны алые и зеленые нашивки – царевич эти полки особенно пестуют, и они пойдут в подкрепление. Вроде, как и он решил своими «потешными» обзаводиться…
– Будет ему «потеха»!
