Текст книги "Зарубежный детектив (Человек со шрамом, Специальный парижский выпуск, Травой ничто не скрыто) с иллюстрациями"

Автор книги: Герд Нюквист

Соавторы: Ежи Эдигей,Патриция Мойес
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 35 страниц)

– К этому выводу вас привел ваш метод?

– Так точно, пан майор, – ответил сержант, не замечая или не желая замечать насмешки.

– Ну а что еще вам удалось выяснить при помощи своего метода?

– А то, – заговорил еще увереннее Хшановский, – что этот второй низенький бандит с чулком на голове – женщина.

– Женщина?! – воскликнули одновременно майор и поручик.

– Так точно, пан майор, черный – женщина.

– Почему? Как вы пришли к такому выводу?

– Очень просто. Основываясь на имеющемся материале. Во время налетов черненький ни разу не произнес ни единого слова. Почему? Потому что по голосу могли бы догадаться, что это женщина. За дело первым всегда принимается «человек со шрамом». Черненького он оставляет сзади, чтобы не подвергать опасности. Отсюда следует, что черненький – жена или любовница бандита. И в том и в другом случае это женщина.

Старший сержант так серьезно объяснял, что жена или любовница обязательно должна быть женщиной, что майор, не удержавшись, расхохотался.

– Кроме того, – невозмутимо продолжал Хшановский, – «человек со шрамом» никогда не обращал внимания на драгоценности. В делах, однако, зарегистрировано три случая хищения драгоценностей. И каждый раз их забирал этот черненький. В одном случае он взял кольцо с жемчужиной в старинной оправе, в другом – оригинальный браслет венецианской работы. В последний раз у ксендза Ланга был взят платиновый кулон с сапфиром. Черненький забирает не все, а только самые красивые вещи. Мужчина в этой ситуации прежде всего взял бы массивные золотые часы-браслет или дорогой портсигар. Мы знаем, что им попадались и такие вещи. А женщина выбирает понравившиеся ей безделушки. Как это и сделал трижды наш черненький. Он так обрадовался кулону, что «человек со шрамом» вынужден был два раза поторопить его. Черненький, а вернее, черненькая, держа драгоценность в руке, разглядывала ее. Мужчина так никогда не поступит.

Хшановский умолк, несколько удивленный и своей отвагой, и продолжительностью собственной речи. В комнате воцарилась тишина. Нарушил ее начальник отделения.

– Извините меня, сержант, – произнес он.

– За что, пан майор?

– В раздражении я сказал, что вы говорите глупости, и высмеял ваш метод. Но вы доказали, что он не так уж глуп. После всего, что вы сказали, у меня не остается сомнения, что черненький и впрямь женщина. Такое открытие может навести нас на верный след.

– Сержант уже давно об этом догадывался, – вмешался Левандовский. – Однажды он намекнул мне на это, но в подробности вдаваться не стал.

– Но не потому, что я хотел что-то утаить от поручика. Просто я еще не был уверен. Лишь узнав из показаний ксендза и его родных об эпизоде с кулоном, я окончательно утвердился в своих предположениях. У поручика тоже были такие подозрения. Он что-то такое мне говорил.

– Неправда, – искренне возразил молодой офицер. – Ни о чем таком я не догадывался. Сержант самостоятельно пришел к такому выводу.

– Отсюда следует, – настроение майора заметно улучшилось, – что все мы должны учиться у сержанта Хшановского.

– Пан майор шутит.

– Вовсе нет. Вижу, что вы не теряете времени даром. Продолжайте и дальше применять свой метод. Но скажите, что вы собираетесь выяснить прежде всего?

– Самое важное, по-моему, найти источник информации, которым пользуются бандиты. Каким образом они узнают о том, что происходит в Цеханове и его окрестностях?

– До сих пор мы исходили из того, – подал голос Левандовский, – что оба преступника – мужчины. Теперь же, когда мы уверены, что один из них женщина, всеведение бандитов легче объяснить. Просто эта черненькая работает на почте или на сахарном заводе.

– Вы так считаете? – усомнился майор. – А мне кажется, что, работая на сахарном заводе, она вряд ли могла выведать, когда объединение табаководов будет расплачиваться с поставщиками сырья. Если же она работник почты, откуда ей знать, что ксендзу Лангу выплатили двадцать три тысячи злотых из кассы сахарного завода? А кроме того, каким образом она могла печатать на моей машинке и точно знать, кто ведет следствие по делу «человека со шрамом»? Такую информацию не получишь ни на сахарном заводе, ни на почте. А у табаководов особенно.

– И тем не менее, – присовокупил Хшановский, – бандиты имели обо всем самые точные сведения и, несомненно, получали их из первых рук. Выяснив эту проблему, мы распутаем и все остальное. И тогда поимка преступников будет только вопросом времени.

– Что еще вас смущает, сержант?

– Почему высокий всегда прибывает на операцию с непокрытой головой? Почему в Цеханове никто ни разу не обратил на него внимания, несмотря на весьма характерную внешность?

– Ответить на оба ваших вопроса – значит разгадать загадку.

– Мы с поручиком обязательно ее разгадаем. Собственно, не столько разгадаем, сколько найдем решение, читая дела. Я убежден, что в них должны быть какие-то очень важные для разоблачения бандитов подробности. Просто пока они еще ускользают от нашего внимания.

– Не буду с вами спорить. Вы сейчас доказали, что были правы, хотя бы отчасти. Но я наконец хотел бы завершить это дело. И желательно до весны, до того, как банда возобновит свою деятельность.

– К весне будет сделано, пан майор, – заверил старший сержант. – И даже раньше.

– Тем же методом? – усмехнулся начальник.

– Тем же, – ответил ему поручик в его же тоне.

Глава 8. Встреча в «Ягеллонке»

Шли дни, миновали недели. Опасный бандит, пресловутый «человек со шрамом» не подавал признаков жизни. Налеты прекратились, как это, впрочем, и предсказывал старший сержант Хшановский. Но и расследование не продвигалось вперед ни на шаг. Начальник цехановской милиции снова нервничал.

– Вы столько говорили, сержант, о своем методе. Но не проходит и недели, чтобы меня не вызывали по этому делу в Варшаву отдуваться за вас в воеводском управлении. Над нами там смеются, спрашивают, сколько еще фотографов прислать.

Майор прекрасно отдавал себе отчет в том, что его упреки не совсем справедливы. Оба следователя сделали все возможное. Хшановский, оставаясь руководителем милицейского поста в Домброве Закостельной, каждый день приезжал в Цеханов. С упорством, достойным восхищения, старший сержант штудировал пухлые папки дел. Он по-прежнему твердил, что только таким путем удастся обнаружить бандитов.

– Признаюсь, пан майор, – отвечал он на упреки начальника, – я еще не напал на след, но в этих делах след обязательно остается. Даю голову на отсечение. Так бывает с пропавшей вещью: пятьдесят раз проходишь мимо и не видишь ее, а в пятьдесят первый нагнешься и поднимешь. Будьте уверены: к весне мы его найдем.

Начальник милиции этой уверенности не разделял, но что было делать? Сменить следователей? Майор хорошо понимал, что это не изменит положения. Эти двое все-таки добились каких-то результатов и проявили инициативу, тогда как их предшественники думали только, как бы избавиться от «проклятого дела»…

Однажды старший сержант Хшановский вошел в кафе «Ягеллонка». Как всегда, в это время дня в кафе было многолюдно. Преобладала молодежь. Однако возле стены нашелся свободный столик. Ожидая кофе, сержант размышлял о том, что одно такое кафе для растущего, строящегося города – капля в море…

– Пан Хшановский, можно подсесть к вам?

Сержант даже не заметил, как к его столику подошла красивая, элегантно одетая женщина. Он где-то встречал ее, но где и когда?

– Я вижу, вы меня не узнаете, сержант, – женщина была явно довольна смущением Хшановского. – Нехорошо забывать старых знакомых. Я Потапович, Малгожата Потапович.

Хшановский сорвался с места и расцеловал ручки прелестной пани. Теперь, когда она назвала фамилию, он тотчас все вспомнил. Ее муж, Эдвард Потапович, был работником уездного народного Совета и не раз по делам службы приезжал в Домброву Закостельную. Несколько лет тому назад Потапович вместе с женой попал в автомобильную катастрофу. Потаповича с тяжелыми увечьями доставили в больницу, где он много недель боролся со смертью. Однако кое-как оправился. О жене говорили, что она дешево отделалась, только лицо пострадало. Когда Хшановский позднее встретил ее в Цеханове, он был поражен тем, как она была изуродована – все лицо сплошь в синевато-багровых шрамах. Теперь же перед ним стояла изящная женщина, на хорошеньком личике не осталось никаких следов перенесенной аварии. Ничего удивительного, что он ее не узнал.

– Прошу вас, пани Малгося, прошу, – сержант придвинул стул. Он был обрадован встречей со старой знакомой и особенно рад был убедиться, что былая красота вернулась к этой женщине. – Мы так давно не виделись с вами. Лет пять, наверное. Я вас сразу и не узнал. Сидел задумавшись.

– Вы, наверное, знаете, что мы теперь не в Цеханове живем. Мужа перевели в Люблин. Впрочем, ничего удивительного, что вы меня не узнали. Я тогда была такая уродина. Все лицо в ссадинах и шрамах. Мне иной раз хотелось наложить на себя руки.

– О чем вы говорите! Все ведь зажило, ни малейшего следа.

Молодая женщина зарумянилась, явно польщенная.

– Следы-то остались, пан Станислав. Остались. Особенно на щеке. Присмотритесь внимательней.

Потапович повернула голову в профиль. Пальцем коснулась щеки.

Только теперь Хшановский заметил едва различимую белую черту от угла рта до самого виска.

– Это самый большой шрам. А есть и поменьше.

– Но все прекрасно затянулось. Кажется, в Поленице есть специальная больница. Вы там лечились?

– Нет. Туда очень трудно попасть, не хватает мест, надо долго ждать. В этой больнице делают пластические операции. Да меня, наверное, туда бы и не взяли, слишком простой случай. Со временем шрамы сами сгладились, синевато-багровый цвет побледнел. А остальное – это грим, крем, пудра, в общем, косметика. Вот только нельзя волноваться.

– Почему?

– Это, наверное, смешно, но стоит мне из-за чего-нибудь понервничать, как шрамы становятся заметными. Очевидно, это естественная реакция – от внезапного волнения шрамы краснеют, а через какое-то время краснота исчезает.

– Вы рассказываете страшно интересные вещи.

– Я вижу, вас интересуют не только прически.

– Не понимаю…

Пани Малгожата рассмеялась.

– В маленьком городке ничего не скроешь. Я приехала в Цеханов навестить сестру, и уже в первый день мне сообщили, что сержант Хшановский научил местных парикмахеров делать новую прическу «трапеция». Я не выдержала и тотчас побежала сделать себе такую же. Идет она мне?

– Вы всегда восхитительны.

Хшановский заметил, что у пани Потапович точно такая же прическа, какую носили теперь все сотрудницы уездного отделения милиции, а также большинство женщин Цеханова. Однако только сейчас он уяснил себе, что это и есть изобретенная им «трапеция».

– Очень красивая прическа. И как оригинально! – щебетала пани Малгожата. – Никогда не предполагала, пан Станислав, что в вас скрыт талант художника.

Старший сержант знал – протестовать или объяснять что-то бессмысленно. Впрочем, это забавное происшествие с «трапецией» в конце концов обернулось в его пользу. Теперь он стригся и брился бесплатно. Женщины вокруг поглядывали на него с восхищением и уважением. Сержант стал привыкать, что здесь, в уездном городке, он был не просто начальником сельского милицейского участка, а известной личностью.

– А, ерунда, – он махнул рукой. – Как-то Кароль попросил меня придумать что-нибудь для его клиенток. И я подал ему эту идею. А для рекламы объявили, что это парижская прическа, описание которой моя жена получила от знакомой из Франции.

– Но я причесывалась не у пана Кароля. Он меня не принял, его клиентура теперь – только жены местных тузов. Жена начальника милиции, председательша, директорша. А что для него я, простая смертная, приехавшая в Цеханов навестить родню? Мне пришлось пойти в обыкновенную парикмахерскую, но и там сказали, что это ваша идея. А еще что-нибудь вы для нас готовите?

– Возможно. Когда-нибудь позже. Сейчас у меня другие заботы.

– Знаю, знаю. Вы заканчиваете школу для взрослых. Я восхищена вашим стремлением получить образование.

– Хочешь не хочешь, а надо.

– Это правда, – согласилась пани Малгося. – Эдек тоже вот уже два года на заочном в экономическом. Без этого теперь путь закрыт. А как ваша жена, дети? Старшая, наверное, взрослая девушка?..

Старший сержант, еще с полчаса поболтав с симпатичной пани Потапович, отправился домой, в Домброву Закостельную. На другой день он обстоятельно рассказывал поручику Левандовскому:

– Я узнал интересные вещи. Повстречал знакомую, у которой после автомобильной аварии по всему лицу были такие шрамы, как у нашего головореза. А через пять лет все они зажили, побледнели, так что под гримом и пудрой почти ничего не видно. Если не знать об аварии, никогда и не подумаешь, что эта женщина была так страшно изуродована. Но, когда она нервничает, шрамы как будто наливаются кровью и делаются заметными.

– Любопытно, – признался поручик.

– Этим можно объяснить, почему наши объявления о розыске не дали никаких результатов. Человек со шрамом может спокойно разгуливать по Цеханову. Мы привыкли к тому, что только женщины красятся и пудрятся, ведь на их лица обращают куда больше внимания, чем на лица мужчин. Я хочу сказать, что, если наш бандит применяет грим, он может с легким сердцем разгуливать под окнами милиции, и никто не обратит внимания на то, что у него на лбу под слоем пудры – шрам…

– Но во время налетов этот шрам видели очень ясно.

– Наш преступник, конечно, человек со стальными нервами, но и он волнуется во время нападения. По-человечески это очень понятно. И шрам тогда наливается кровью. Кроме того, от быстрой езды на мотоцикле грим и пудра слезают, и отметина на лбу становится заметнее. Я допускаю, что именно по этой причине почти все налеты происходят по вечерам, когда лицо человека, едущего на мотоцикле, почти неразличимо. А после возвращения с операции бандит не выходит из своей квартиры до тех пор, пока шрам не побледнеет и он не замаскирует его новым слоем грима.

– Когда он едет на мотоцикле, шрама, понятно, не увидишь. Его прикрывает шлем. А что касается остального, то тут я не во всем согласен с вами, сержант. При помощи косметических средств, конечно, можно сделать шрам незаметным. Но ведь нельзя скрыть его от близких: жены, детей, родных.

– Жена наверняка посвящена в курс дела. Ведь она участвует в налетах. А детей у них может и не быть.

– Предположим, так оно и есть. Но ведь существует еще близкая или дальняя родня, друзья, знакомые… Уверяю вас, в атмосфере сплетен, которая характерна для любого маленького городка, сохранить такое в тайне невозможно. Люди сразу начнут болтать. Тем более когда речь идет о «человеке со шрамом», совершившем столько налетов и ограблений. Сколько уже раз общественность совершенно бескорыстно помогала нам раскрыть преступление. А тут, когда дело касается столь опасного бандита, полное молчание? Ведь после каждого очередного налета наших грабителей мы получаем множество как подписанных, так и анонимных сигналов. Увы, ни одно из сообщений не соответствовало истине. Я склоняюсь к тому, что «человек со шрамом» живет в Варшаве, а в Цеханове появляется лишь наездами. В таком случае куда легче сохранить тайну.

– Он в Варшаве, а жена здесь?

– Жена или любовница. А возможно, просто сообщница, не связанная с ним интимными узами. Нельзя отбрасывать ни одного из возможных вариантов. Она и занимается изучением района. Даже мотоцикл может быть зарегистрирован на ее имя. Разве мало в Цеханове женщин и девушек, которые ездят на мотоциклах?

– Но откуда же эта женщина так досконально знает обо всем, что происходит в уезде?

– Может, и не знает, но имеет возможность собирать информацию. Понимаете: зернышко по зернышку. У нас здесь многие любят чесать языком.

Сержант вдруг перестал вслушиваться в рассуждения поручика Левандовского. Он над чем-то усиленно размышлял и наконец вымолвил:

– Я боюсь снова попасть пальцем в небо. Однако множество фактов подтверждает то, что вы сейчас говорили.

– Смелее, сержант. Ведь наши-то с вами разговоры не выходят за пределы этой комнаты.

– Вы знаете, поручик, капитана Кшиштофа Венецкого?

– Из Главного управления милиции?

– Его самого.

– Когда-то я познакомился с ним здесь, в милиции. Но мы обменялись всего лишь несколькими фразами. Он, кажется, работал раньше в уездном отделении?

– Да. Лет семь тому назад. Он из-под Плонска. Работал в Цеханове три или четыре года в звании поручика. Потом, уже капитаном, был заместителем начальника уездного отделения милиции в Седльцах. Затем его перевели в Главное управление. Очень способный офицер.

– Почему вы упомянули о нем?

– Я вспомнил, что несколько лет тому назад капитан попал в аварию, на мотоцикле. У него остались следы на лице.

– Я не замечал.

– А вы внимательно присматривались к нему?

– Ну нет, не сказал бы. Я поздоровался с ним, когда вошел в комнату. Он разговаривал с капитаном Жвирским.

– Жвирский и Венецкий друзья. Еще со школьных лет. Они одновременно получили повышение по службе, а также третью и четвертую звездочки. Но Венецкий пошел дальше. Ведь Главное управление милиции – это вам не Цеханов…

– К чему это вы, сержант?

– К тому, поручик, что капитан Венецкий приезжает в Цеханов очень часто. У него здесь невеста. Все удивляются, почему они тянут, все никак не поженятся. Об этом раньше немало сплетничали, но в конце концов привыкли. У девушки есть мотоцикл. По крайней мере, раз в неделю она ездит к капитану в Варшаву или же он навещает ее здесь. Впрочем, никто не обращает внимания на то, что капитан вечером после работы приезжает сюда, в город, а рано утром возвращается в столицу. Тем более не обращают на него внимания работники линейного отдела милиции: они ведь знают, что это офицер Главного управления. Кроме того, он часто приезжает сюда и по делам службы. В Варшаве известно, что здесь, в Цеханове, Венецкий знает всех и все, поэтому, когда появляется какое-нибудь дело в нашем уезде, они направляют именно его.

Поручик слушал Хшановского, стараясь уяснить себе, куда клонит старший сержант. А тот шел напрямик к цели.

– Итак, капитан часто навещает наше уездное отделение по делам службы или по личным надобностям, ведь у него здесь немало друзей и знакомых. Несколько раз по вечерам я видел, как он выходит из здания милиции, когда рабочий день уже кончился и в помещении остаются только дежурные. Если бы в этот момент капитану захотелось что-то напечатать на машинке, стоящей в секретариате, он легко бы мог это сделать. Тем более что в почтовый бланк требуется вписать всего несколько фраз.

– Мне кажется, сержант, вы делаете слишком далеко идущие выводы.

– Я всего лишь выражаю свои мысли вслух, поручик. Выводы мы будем делать сообща. Пока я только сопоставляю факты, которые ускользнули от нашего внимания.

– Справедливо. Продолжайте. Вы дольше меня служили в цехановской милиции, лучше знаете людей, свободнее ориентируетесь в их взаимоотношениях. Когда меня перевели в уезд, Венецкий, кажется, был уже в Седльцах.

– Пожалуй, в Главном управлении. Предполагаю, что к двадцать второму июля ^{*} он станет майором.

– Или же…

– Я должен еще добавить, – старший сержант вернулся к прерванному рассказу, – что возлюбленная капитана работает на сахарном заводе. А старшая ее сестра – служащая сберкассы и замужем за заведующим почтой. Все это, конечно, может явиться случайным стечением обстоятельств. Тем не менее я все это вспомнил, услышав рассказ своей знакомой о ее шраме и о тех способах, которыми она пользуется, чтобы скрыть его.

– А у капитана Венецкого есть шрам?

– Не знаю. Авария произошла в Седльцах. Потом он долго у нас не появлялся. Во всяком случае, я его не видел. Ведь я в основном работал в Домброве Закостельной и тогда не встречал его. Это теперь я вижу его довольно часто, потому что сам бываю каждый день в городе.

– Что же мы будем делать? Вы думаете, нужно обо всем доложить Старику?

– Пожалуй, не стоит.

– Но вы же подозреваете капитана Венецкого?

– Подозреваю. Но все-таки предпочел бы, чтобы пока оо этом знали только мы с вами. А что, если он невиновен? Дела такого рода все равно бросают на человека тень. Майору мы доложим лишь тогда, когда будем, по крайней мере, на пятьдесят процентов уверены в справедливости наших подозрений.

– А нельзя ли как-нибудь деликатно выяснить в Главном управлении, был ли капитан на работе в те дни, когда совершались бандитские налеты?

– Это ничего не даст, – возразил сержант. – Налеты ведь происходили, как правило, вечером, так что он вполне мог успеть приехать после окончания работы в Цеханов.

– Но ведь нападения совершались и среди бела дня. Например, на почтальона в Сарновой Гуре или на скупочный пункт.

– Офицер Главного управления всегда может расписаться в книге учета, а потом под каким-нибудь предлогом отправиться в город. А всякий вопрос относительно росписи в этой книге сейчас же вызовет ненужное любопытство. Не говоря уже о том, что такого рода информацию мы можем получить, лишь обратившись в управление с официальным запросом.

– Этого можно избежать. В Главном управлении милиции работает один мой приятель. Если бы я попросил его…

– Нет, таким путем мы цели не достигнем. Ваш приятель может нам пригодиться, если наши подозрения станут более обоснованными.

– Вы правы, сержант. Так что же мы предпримем?

– Надо прежде всего узнать, есть ли на лице капитана Венецкого какие-нибудь шрамы, особенно на лбу, над левым глазом.

– Каким образом?

– Может, как-то взволновать капитана? – размышлял сержант. – Тогда шрамы становятся заметнее. Сделайте это, пан поручик.

– Благодарю вас, – рассмеялся Левандовский. – Выходит, я должен затеять ссору с офицером Главного управления? Отличный способ испортить свою служебную характеристику. Мало мне тех нагоняев, которые мы получаем от майора, не хватает еще оказаться на дурном счету в управлении.

– Ну а что вы предлагаете?

– Сначала нужно приглядеться к нему. Честно говоря, я плохо помню, как он выглядит.

– Блондин, высокого роста.

– Даже это сходится!

– Если бы не сходилось, я бы и разговора не заводил.

– Может, попытаться что-нибудь выведать у его невесты? Я знаю нескольких девушек с сахарного завода. И мог бы без труда познакомиться с нею.

– Нет, этого делать нельзя.

– Почему?

– Если Венецкий – «человек со шрамом», то девушка – его сообщница. И наверняка знает, что вы, пан поручик, ведете дело. Попытка ни с того ни с сего познакомиться с нею послужит для них сигналом – они поймут, что у нас возникли подозрения. Добавлю только, что девушка эта – шатенка, довольно красивая, ростом значительно ниже капитана, так что ее рост примерно соответствует росту второго бандита с чулком на голове.

– Пожалуй, самое лучшее – окатить капитана водой.

– Водой? Теперь, в январе? Но как?

– Не знаю. Но идея, по-моему, неплохая.

– При таком холоде?

– Ну и что? В худшем случае он заработает насморк. Не такая уж большая цена. Вы, сержант, будете изображать хулигана, а я поспешу к капитану на помощь и пройдусь полотенцем по его лицу. – Поручик весело расхохотался над своей выдумкой.

– Я должен в роли хулигана облить его водой? – сержант принял слова поручика всерьез, и такая перспектива его отнюдь не радовала.

– Ну конечно, – продолжал шутить поручик. – Вы выплеснете на него ведро воды и пуститесь наутек. Я сделаю вид, что пытаюсь схватить вас. Вы удерете, а я поспешу на помощь к капитану. В кармане полотенце будет наготове. Не говоря ни слова, я проведу им по физиономии капитана, всмотрюсь в него попристальнее и скажу: «Великолепный шрам! Точь-в-точь как у того бандита, которого мы разыскиваем уже три года. Вы, наверное, слышали о нем, капитан?»

– Я так и вижу эту замечательную сцену! – в тон Левандовскому подхватил сержант, тоже не лишенный чувства юмора. – Ну а что, если Венецкий, не устрашившись освежающей ванны, бросится за мной в погоню? Ведь он моложе и запросто сможет меня поймать. Так что и обливать капитана, и спасаться бегством придется вам, поручик, как самому молодому из нас троих. А я постою в сторонке с полотенцем… Потом вытру ему лицо и объясню: «Ничего страшного, капитан, просто у этого хулигана, поручика Левандовского, такая странная манера шутить».

– А может, нам все-таки рассказать обо всем майору? – серьезно спросил поручик.

– Нет. Мы должны своими силами проверить это.

– Улики, которые вы привели, достаточно основательны. Все совпадает, – начал перечислять Левандовский: – Рост, цвет волос, авария с мотоциклом, доступ к информации на сахарном заводе и на почте. И даже возможность заполнять бланки на пишущей машинке уездного отделения. Неужели все это только стечение обстоятельств?

– Главное, нам известно, что капитан попал в аварию на мотоцикле, разбил себе голову. Но остались ли у него шрамы? Насколько мне помнится, у него на подбородке остался какой-то след. А на лбу? Просто не знаю.

– Я тоже. Нам нужно понаблюдать за ним, – решил поручик. – С завтрашнего дня я буду встречать все варшавские поезда, прибывающие после полудня. Кроме того, я хотел бы увидеть эту девушку.

– Нет ничего проще. Работа в заводоуправлении кончается в четыре часа. Живет она неподалеку отсюда, на Пултусской. Я знаю ее дом. Можно подождать ее у рынка. Она возвращается либо пешком, либо на автобусе, но так или иначе проходит через рыночную площадь. Сегодня же после четырех подойдем к «Ягеллонке». Конечно, я вас не стану знакомить, это может показаться подозрительным. Но наше присутствие на улице не должно ее насторожить даже в том случае, если эта девушка – разыскиваемая нами сообщница.

– Прекрасно. А как же быть с капитаном?

– Пока это не должно нас заботить. При случае оба присмотримся к нему. Если шрам у него есть, подумаем, как проверить его алиби. Он от нас не уйдет.

Оба занялись каждый своей работой. Поручик писал отчет, а сержант принялся изучать содержимое очередной папки. Однако молодому офицеру, видимо, не давал покоя рассказ его помощника. Он вдруг прервал свои занятия и повернулся к Хшановскому:

– Я придумал, сержант, как это сделать…