Текст книги "Зарубежный детектив (Человек со шрамом, Специальный парижский выпуск, Травой ничто не скрыто) с иллюстрациями"

Автор книги: Герд Нюквист

Соавторы: Ежи Эдигей,Патриция Мойес
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 35 страниц)

ЗАРУБЕЖНЫЙ ДЕТЕКТИВ. 1974

Ежи Эдигей
Человек со шрамом

Глава 1. Урок математики

Где-то далеко лаяли собаки. Ночь стояла светлая, но холодная. Как и всегда во второй половине сентября. Во всех домах Домбровы Закостельной было уже темно. Неудивительно: час поздний, больше одиннадцати, а завтра – трудовой день. Нужно копать картофель, убирать свеклу и везти на ближайший сахарный завод в Цеханов. Осенний день короток, нельзя терять ни минуты.

Свет горел только в двух окнах нового дома, на краю деревни у дороги, ведущей в Цеханов. Лампочка над дверью освещала овальную табличку с изображением орла и надписью: «Отделение милиции Домбровы Закостельной».

Просторное помещение перегораживал барьер. Неподалеку от входа стояли две длинные лавки. За деревянным барьером – два сдвинутых стола, несколько стульев, телефон. На стенах – государственный герб и несколько портретов. В глубине комнаты дверь. На ней табличка: «Начальник отделения».

За столом сидел мужчина в расстегнутом, довольно поношенном мундире с погонами старшего сержанта милиции. Было ему лет за сорок. Волосы – густые, с проседью, зачесанные назад, явно нуждались в услугах парикмахера. Продолговатое лицо покрывала густая сеть морщин. То ли следы переживаний, то ли результат дурной привычки – морщиться во время чтения.

Перед человеком в мундире лежали раскрытая книга, тетрадь и авторучка. Сержант читал вполголоса, очевидно стараясь лучше усвоить текст:

– «Равнобедренная трапеция имеет основания А и В, причем А больше В. Какими должны быть боковая сторона Р и высота Н этой трапеции, чтобы в нее можно было вписать окружность?» Черт! – выругался сержант. – Придумают же такое! Ничего не поймешь.

Он перечитал задачу, и по его выразительному лицу видно было, что яснее она не стала. Он напряженно всматривался в учебник. Резче обозначились морщины на лице. Он повторял почти наизусть: «Равнобедренная трапеция…»

За дверьми послышались шаги, что-то звякнуло. Кто-то ставил у стены велосипед. Через минуту в комнату вошел другой милиционер – молодой, с нашивками капрала. Облокотившись о барьер, он сказал:

– Все в порядке. Я объехал не только нашу деревню, но Затишье и еще Люботынь. Повсюду спокойно.

– Магазины закрыты? Проверял?

– Проверил. У нас и в Люботыни все как положено. Два висячих замка и задвижка. А вот в Затишье только один замок. И засова до сих пор нет. А замок такой, что любой железкой в минуту откроешь.

– Надоел мне этот Лупежовец. Сколько раз говорил ему, что магазин надо запирать как следует. А он знай себе смеется. «Меня, – говорит, – не обворуют». Вот составлю протокол и пошлю на коллегию в Цеханов. Оштрафуют на тысячу злотых – сразу поумнеет.

– Ну, – поморщился капрал, – это уж слишком. Я зашел к нему. «Почему, – спрашиваю, – магазин опять не запирается как положено?» – «А я, – говорит, – три месяца назад заказал засовы в цехановской артели, а их нет как нет». Еще он просил сказать начальнику, что получен хороший материал на школьную форму. Ваша жена как раз такой искала. Отложил несколько метров. «Пусть, – говорит, – начальник утром ко мне заглянет». А начальник знай себе учится и учится.

– Хорошо тебе смеяться, ты-то школу окончил. А мне приходится за прошлые годы наверстывать. Через несколько месяцев экзамены на аттестат зрелости .А назадавали столько, что голова пухнет.

– Мне школьная наука легко давалась.

– Потому что молодой. Не то что я. С годами все труднее, сам убедишься.

– С меня хватит и того, что знаю.

– Когда я был молод да глуп, тоже так же рассуждал.

– По правде говоря, не понимаю, чего вам этот аттестат приспичил, с позволения сказать, на старости лет.

– Приспичил! У тебя бумажка в кармане, и все двери тебе открыты. Послужишь здесь, в Домброве Закостельной, еще года два-три, и переведут тебя куда-нибудь в город. А захочешь – в Щитно поедешь, в офицерскую школу, а там, глядишь, через несколько лет я, старик, должен буду честь тебе отдавать. Ну а коль надоест служба в милиции – еще какие-нибудь курсы окончишь или заочный институт и всюду получишь работу. А я? Начальник участка в небольшой деревушке с штатом из трех человек. А восемнадцать лет назад руководил уездным отделением милиции.

– Здесь? В Цеханове?

– Нет. Далеко отсюда. В городе одном, на Одре.

– Что? Дисциплинарное взыскание получили?

– Да нет. Просто тогда, в сороковые годы, создавали милицию на западных землях, брали всех, кто хотел, лишь бы смелость была и смекалка. А потом, позже, стали приходить люди с образованием, офицеры. А скоро и на такие вот посты будут назначать тех, кто школу в Щитно окончил. А что остается таким перестаркам, как я? Или пенсия, или уж и вовсе самая невидная должность. Да, времена меняются, теперь без специального образования далеко не уедешь. Потому и надо мне прежде всего аттестат получить.

– А потом еще и школа в Щитно?

– А что ж, я бы не возражал. Только возьмут ли?

– А вы с майором говорили?

– Намекнул ему как-то. Майор свой парень, он, верно, не стал бы чинить мне препятствий. Разумеется, я поступил бы на трехлетнее заочное отделение. Для очной двухгодичной школы я староват. Но ведь майор сам не решает, он может только рекомендовать. А желающих всегда больше, чем мест. Даже в воеводском управлении милиции приходится мозгами пораскинуть, чтобы сообразить, кого туда послать.

– Все-таки майор в таком деле может помочь.

– Да захочет ли? Вот вопрос.

– А почему бы и нет?

– Староват я. Уж сорок пять стукнуло. А интересы дела требуют, чтобы выдвигали молодых. Конечно, нам, старым работникам, никто прямо не скажет, но я сам это знаю. Да они и правы.

– Но вы столько прослужили. Два креста у вас, медали.

– Конечно, это учитывают. Только и кресты мои, и легкие, пробитые пулей бандеровца, – старая история. Есть люди помоложе, из тех, что совсем недавно отличились.

– А я слышал, как на инструктаже начальник воеводского управления говорил о нас. Он сказал, что у нас самый лучший милицейский пункт во всем уезде.

– Ну и что? Быть начальником отделения из трех человек – дело нехитрое. Народ вокруг спокойный. Землю обрабатывают, живут неплохо. Не то что в Варшаве – там один сержант доставил как-то ночью в управление четырех бандитов. Вот, если он сдаст на аттестат зрелости, тут же попадет в офицерскую школу. Он и моложе меня лет на двадцать.

– Слышал я об этом Ожеговском. Читал в «Трибуне». Его счастье, что эти бандиты не знали Варшавы. Они надеялись прикончить его в переулке – не предполагали, что там находится воеводское управление. Повезло Ожеговскому.

– Во всяком случае, он шел на риск. В смелости ему не откажешь. Теперь он на хорошем счету.

– Вы тоже на хорошем счету. Думаю, трудностей с поступлением в школу не будет.

– Что толку об этом говорить? Сейчас главное – аттестат. С ним бы разделаться. Все не так-то просто.

– Где эта школа находится? Сколько раз бывал в Цеханове, а ее никогда не видел.

– Недалеко от станции. На улице Освобождения. Это не школа, а училище для взрослых. – В голосе старшего сержанта послышалась горделивая нотка. – Такая трудная теперь программа, что я и сам не знаю, как сдам эти экзамены. Вот сегодня, например, читаю, читаю, а понять ничего не могу. Послушай: «Равнобедренная трапеция имеет основания A и B. При этом A больше B…» Целый час уже бьюсь, а с места не могу сдвинуться.

Капрал протянул руку через барьер, взял книжку и углубился в условие задачи.

– Попробуем сначала нарисовать эту равнобедренную трапецию, – предложил он.

– Это я давно сделал, а что дальше?

– Дальше? Ну нам известно, что в четырехугольник можно вписать окружность только тогда, когда суммы противоположных сторон равны.

– Черт возьми! – схватился за голову сержант. – Совсем из головы вылетело. Ну а дальше? Что-то я не очень понимаю.

– А вы подумайте, начальник.

Капралу явно нравилась роль учителя.

– Нам ведь уже известно, что 2Р = А + В или Р = (A + B)/2.

– Ну да, – согласился сержант, – но ведь это нам ничего не дает.

– Наоборот. Если вы теперь проведете два перпендикуляра к основанию трапеции, то они разделят трапецию на три части. Верно?

Сержант взял в руки карандаш и провел еще две линии.

– Итак, мы имеем… – молодой капрал все больше распалялся, – мы имеем один прямоугольник и два прямоугольных треугольника. Они делят нижнее основание трапеции на три части, из которых средняя равна В. Поскольку две остальные части тоже взаимно равны, каждая из них равняется (A – B)/2.

– Ну да, – поддакнул начальник милиции. – Правильно.

– Теперь взгляните на этот треугольник. Его гипотенуза – P, один катет – (A – B)/2, а второй – H.

– Сходится, – подтвердил старший сержант.

– А если мы теперь применим теорему Пифагора, то получим вот что…

Лицо сержанта озарилось улыбкой.

– Понимаю, – сказал он, – в равнобедренную трапецию с основанием A и B можно вписать окружность, если боковая сторона трапеции есть средняя арифметическая, а высота H – средняя геометрическая обоих оснований.

– Прекрасно! – похвалил его капрал.

– Без твоей помощи я бы в жизни этого не решил.

– Наверняка решили бы, задача-то нетрудная.

– Хорошо тебе говорить, когда аттестат в кармане и ты все это давно прошел.

Старший сержант взглянул на часы.

– Скоро двенадцать, – сказал он. – Иди-ка ложись в моей комнате на диване. А я еще посижу часика три. Когда кончу, разбужу.

– Почему вы занимаетесь по ночам? Ведь днем голова лучше работает.

– Наверное, – согласился сержант, – но дома у меня жена и трое детей. К тому же всегда находятся какие-то неотложные дела. А ночью спокойно, ничто не отвлекает. Я уже привык за эти годы. До мая, до экзамена как-нибудь дотяну, только бы сдать. А ты молодец, голова у тебя здорово работает!

– Математика мне всегда легко давалась в школе.

– Если бы ты так же хорошо знал устав…

– Это куда труднее.

– А я бы предпочел сдавать устав, – заметил сержант. – Ну иди, поспи часика два.

Капрал ушел. Старший сержант повторил решенную задачу, чтобы получше вникнуть в нее, потом перешел к следующим.

Однако начальнику милицейского участка в Домброве Закостельной старшему сержанту Станиславу Хшановскому не суждено было посвятить эту ночь математике. Так же как капралу Миколаю Кацпереку не пришлось поспать с разрешения шефа во время ночного дежурства. Неожиданно распахнулись двери, и в дежурку вошел мужчина в светлом плаще. Вид у него был измученный, по лицу градом катился пот.

– Что случилось, староста?

Вошедший молчал, хватая воздух широко открытым ртом. Наконец с трудом проговорил:

– Нападение! Ограбили магазин. Продавщица мертва. Убита.

– Михаляк? Не может быть!

– Да, Михаляк, – староста говорил уже почти спокойным голосом. – Ее застрелили. И забрали всю выручку из магазина.

– Когда это случилось?

– Я узнал об этом час назад. Феликсяк возвращался из Цеханова и заметил, что в магазине еще горит свет, а двери открыты. Он заглянул туда и увидел, что Михаляк лежит на полу. Хотел оказать ей помощь, но она была уже мертва. Тогда он бросился ко мне. А я, как только все это увидел, сел на велосипед и помчался к вам. Чуть не задохнулся от спешки. В нее всадили две пули. В самое сердце. Умерла она мгновенно, я в этом разбираюсь. Повидал убитых на фронте.

Старший сержант сохранял хладнокровие. Вооруженное нападение, убийство – с этим он, начальник местного отделения, еще не сталкивался в своей практике. Однако хорошо знал, что надо делать. Он снял телефонную трубку и начал энергично крутить ручку аппарата. Телефон в таких маленьких населенных пунктах, как Домброва Закостельная, работает, пока открыта почта, но у милиции постоянная связь с уездным центром. Поэтому Хшановский распорядился:

– Соедините меня с уездным отделением милиции.

– …

– Дежурный? Докладывает милицейский пост в Домброве Закостельной. У телефона Хшановский. Мной только что получено донесение, что в деревне Малые Грабеницы совершено нападение на магазин волостного кооператива. Продавщица Антонина Михаляк убита. Сообщил о происшествии староста деревни Грабеницы Павел Майорек. Он здесь, в отделении. Он лично установил, что Михаляк мертва. Всякая ошибка исключается.

Выслушав ответ, сержант повторил приказ:

– Слушаюсь. Понятно. Немедленно выезжаю на место преступления. Обеспечу неприкосновенность следов на месте. Вуду ожидать прибытия следственной группы. Беру с собой еще одного человека: капрала Кацперека.

Видимо, капрал не успел еще уснуть. Телефонный разговор в столь неурочное время заинтересовал его, он вошел в комнату и услышал последние слова шефа.

– На мотоцикле поедем?

– Да. До Грабениц больше шести километров. Приготовьте машину. По дороге разбудим Лисовского, скажем, чтобы принял дежурство в отделении. Мы прибудем туда раньше следственной группы, пока они соберутся да проедут по нашим пескам, добрых полтора часа пройдет. Вас, староста, мы, к сожалению, не сможем с собой захватить, мотоцикл у нас без коляски.

– Я вернусь, как приехал, – на велосипеде. Теперь уже спешить незачем.

– Как это случилось?

– Я уже рассказал все, что знал. Феликсяк сообщил мне о нападении. Я увидел, что продавщица убита, и помчался к вам в милицию. Женщины пытались спасти Михаляк, но ей уже никто не поможет: ни ксендз, ни врач.

– Все следы затопчут, – испугался сержант.

– Да какие там следы? Просто пристрелили ее и деньги забрали.

Кацперек, не прислушиваясь больше к разговору, выбежал из помещения. Спустя полминуты на улице послышался рев мотора. Сержант застегнул мундир, надел портупею и, не гася свет, вышел на улицу. Капрал с мотоциклом поджидал его у входа. Начальник участка устроился на заднем сиденье, и машина рванулась с места.

Староста Павел Майорек с трудом взгромоздился на свой велосипед и двинулся вслед за ними.

В деревне Домброва Закостельная снова воцарилась тишина. Даже собаки, уставшие лаять, успокоились и уснули в своих конурах.

Глава 2. На месте преступления

Дома деревни Малые Грабеницы растянулись почти на километр вдоль шоссе. На западной окраине селения, что примыкает к деревне Недзбож, помещается довольно большой магазин, соединенный с обширным складом топлива и минеральных удобрений. И склад и магазин были построены три года назад волостным кооперативом крестьянской взаимопомощи. Склад в летнее время служил пунктом для закупки зерна. Постройка магазина в Грабеницах, небольшой по сравнению с Недзбож деревне, была долгое время притчей во языцех. Однако недзбожцам пришлось примириться с этим фактом. Жители Грабениц попросту опередили своих соседей и выделили не только место для постройки магазина, но еще и в общественном порядке безвозмездно участвовали в самом строительстве.

Когда мотоцикл с двумя милиционерами мчался через деревню, почти во всех ее домах горел свет.

– Знают уже, – заметил сержант.

– А вы думали? Готов спорить, вся деревня сейчас там.

Капрал не ошибся. Скоро фары мотоцикла осветили плотную толпу перед белым зданием магазинчика. Милиционеры слезли с мотоцикла и с трудом протиснулись к дверям.

– Прошу разойтись! – крикнул сержант. – Нет тут ничего интересного! Что вы, мертвого не видели? Вам же утром на работу.

Толпа расступилась, пропуская прибывших, но домой никто не торопился. В самом магазине была такая теснота, что войти было просто невозможно.

– Прошу немедленно очистить помещение! – энергично приказал сержант.

Никакого результата. Стоя в дверях, Хшановский еще раз попросил всех выйти, а потом, видя, что слова не помогают, попросту схватил двух парней за шиворот и решительно вытолкал на улицу. Примеру шефа последовал и капрал. Поняв, что милиция не церемонится, любопытные с явной неохотой покинули магазин. Когда в нем осталось несколько женщин и двое мужчин, Хшановский смог приступить к осмотру места преступления.

Всю заднюю стену до самого потолка, как обычно в таких магазинах, занимали полки с разными товарами. На полу, возле весов, валялась пачка бумаги и кучка серебряных монет в пять злотых. На скамье у стены навзничь лежала Михаляк. Кто-то набросил на лицо умершей белый платок. Сержант подошел к убитой и сдернул его.

Антонине Михаляк не исполнилось еще и пятидесяти. Это была рослая, крепкая женщина. Черные волосы так старательно уложены, словно она только что от парикмахера. На лице застыло крайнее удивление. Казалось, она никак не может поверить в собственную гибель. На голубом свитере с левой стороны виднелось засохшее кровавое пятно. Староста Павел Майорек не ошибся: смерть была мгновенной. Убийца умел цениться. И стрелял, чтобы убить.

Старший сержант хорошо знал энергичную продавщицу магазина, слышал ее историю. После смерти мужа, председателя сельсовета, она не стала сидеть на иждивении у взрослой дочери, сделавшейся хозяйкой в доме, окончила какие-то курсы продавцов и два года работала в Цеханове в лавке на Пултусской улице. Три года назад приняла новый магазин в Малых Грабеницах.

– Вы ее так и нашли? – спросил сержант одну из женщин. Он узнал в ней жену старосты.

– Что вы! – возразила та. – Когда я вслед за мужем примчалась сюда, она, бедняга, мертвая у прилавка лежала. А глаза открыты были, как у живой.

– Зачем же вы ее трогали? – возмутился милиционер.

– Как зачем? Надо ж было оказать помощь христианской душе. Мы перенесли ее на скамейку и глаза ей закрыли.

– И при этом затерли все следы.

– Чего нет, того нет, – возразили женщины. – Никаких следов здесь не было. У нас, в Грабеницах, мостовые хорошие, грязи нет. Еще мы собрали разбросанные по всему полу бумаги и деньги. Все сложили на прилавок. Поклясться можем, что ни единого гроша, ни единого листочка бумаги не пропало. И вообще из магазина ничего не исчезло, пока мы здесь.

Сержант схватился за голову. Вот и проводи тут следствие!

– Вы первая сюда пришли? – спросил он пани Майорек.

– Да, – женщина очень гордилась тем, что обладает ценной информацией. – Как только Феликсяк прибежал к моему старику и сказал, что Антонину Михаляк убили, я тут же пришла сюда. Думала, может, помогу ей чем, бедняжке, да уж ей никто ничем не мог помочь.

– Как выглядел магазин?

– Она на полу лежала, возле прилавка. А кругом эти вот бумаги. Небось, падая, задела их. Стул был перевернут, а ящик, куда она всегда деньги складывала, вытащили и бросили посреди магазина. А возле нее и в ящике вот эта мелочь валялась. Когда я увидела, что Михаляк дух испустила, мы перенесли ее на лавку, собрали деньги, бумаги. Ящик я на место задвинула. Вот только не знала, надо ли туда бумаги спрятать…

– Хорошо еще, что не успели схоронить Михаляк, – пробормотал капрал Кацперек и громко спросил: – Почему вы впустили сюда столько народу?

– Да как же я могла им запретить? Михаляк все у нас уважали, она была женщина порядочная. Как услышали в деревне, что ее убили, каждому захотелось на нее посмотреть. Почему не разрешить?

– Ладно, – согласился сержант. – Но теперь прошу всех выйти. Сейчас сюда приедут сотрудники милиции из Цеханова.

Когда последняя из женщин – разумеется, супруга старосты – покинула магазин, сержант обернулся к своему подчиненному.

– Они не только стерли следы, но еще успели и пол подмести. Что за люди! – вздохнул он. – Теперь придется хлопать глазами перед следственной группой из Цеханова. Кто виноват в том, что следы затерли? Конечно, Хшановский, не сумел обеспечить нормальное расследование.

– Может быть, стоит поговорить с этим Феликсяком? Он здесь побывал первым.

– Правильно.

Сержант подошел к дверям. Толпа возле магазина и не думала расходиться. Наоборот, люди все прибывали.

– Феликсяк здесь? – крикнул Хшановский.

– Здесь, – отозвался чей-то голос.

– Зайдите сюда, – пригласил сержант.

Из толпы вышел высокий худой мужчина. Светлые волосы его оказались слегка растрепанными. Он был в теплой пепельного цвета куртке, доходившей почти до колен, и темных брюках, заправленных в сапоги. В руках неизвестно почему – кнут.

– Как все это случилось, пан Феликсяк?

– Ну, возвращаюсь я из Цеханова и еду мимо магазина. Довольно темно уже было. Больше девяти, наверное, хотя я на часы не смотрел. Вижу: там свет горит, а двери распахнуты, вот как сейчас.

– Вы этой дорогой возвращались из Цеханова? – удивился сержант. – Но ведь на Цеханов едут через Модле, Хотум и Гонски.

Крестьянин несколько смутился, но потом объяснил:

– Можно и так, а можно еще по шоссе до Черухова, а оттуда через Недзбож. Так дальше будет, зато дорога лучше. А кроме того, у меня дело к одному человеку в Недзбоже.

– К кому именно?

– К Адаму Ольшевскому.

– А какое дело?

– Его земля рядом с моей. Я договориться хотел, чтобы с понедельника вместе пахать. Двумя лошадьми оно легче и быстрее.

– Что было дальше?

– Увидел я свет и думаю – Михаляк в магазине еще, зайду-ка куплю папирос, свои-то я у Ольшевского позабыл. Подхожу к дверям и вижу: посреди лавки ящик валяется, а вокруг деньги.

– Серебро или купюры?

– Серебро. Купюр не было. Я подумал, что кто-то ограбил магазин, как в прошлом году в Сулковских Будах. И только сделал шага два, как увидел у прилавка Михаляк. И кровь у нее на груди. Я дотронулся до нее, она еще теплая была, но уже неживая. Тогда я вскочил на телегу, огрел коня кнутом – и к старосте. Потом коня завел во двор, а сам опять сюда прибежал.

– Что вы делали в Цеханове?

– Свез туда двух боровов и на сахарном заводе взял жом. Сахарную свеклу я сдал еще на прошлой неделе.

– Что же вы весь день с утра до вечера потратили на этот жом?

– Да нет, – согласился Феликсяк.

– Когда вы приехали в Недзбож, к Ольшевскому?

– Еще засветло, часов около пяти.

– Долго же вам пришлось его уговаривать вместе пахать.

Крестьянин усмехнулся:

– Сами понимаете, сержант: я двух боровов продал, надо было это дело обмыть.

– С Ольшевским?

– Он мой родственник. Со стороны жены. Засиделся я у них, а тут и ночь на носу.

– По дороге вы кого-нибудь встречали?

– На шоссе много кого встречал. Всех и не запомнил. А вот как миновал Черухов, пожалуй, никого уж больше и не встретил.

– «Пожалуй» или никого? Ведь на этой дороге всегда большое движение.

– Ей-богу, не знаю, – искренне признался Феликсяк. – Конь мой дорогу сам найдет, а меня сморило маленько. Проснулся я, когда телега въехала на мостовую в Недзбоже.

– А от Недзбожа до Грабениц вы тоже спали?

– Не спал, но никого не встретил. Слышал только, как кто-то проехал на мотоцикле. Тихо было и слыхать далеко.

– Ас какой стороны?

– Словно бы в Лебки кто-то-ехал.

– От Грабениц?

– Пожалуй, что так, шум мотора как бы удалялся. Когда я подъехал к деревне, уже не слышно было.

Сержант Хшановский снова направился к дверям. Толпа любопытных терпеливо ждала. Никто не уходил спать.

– Кто-нибудь из жителей Грабениц ездил сегодня к вечеру на мотоцикле?

– Я ездил, – молодой человек встал в полосе света, падавшего из открытых дверей.

– Когда и к кому?

– К одной девушке из Чарноцинка.

– Когда вернулся?

– Около восьми я был дома. Отец может подтвердить.

– Конечно, могу. Он был дома, пан начальник, – отозвался кто-то в толпе.

– А вы, Феликсяк, слышали шум мотоцикла около восьми?

– Нет, часом позже. В восемь я еще был у Ольшевского. Я это хорошо помню, мы с ним как раз слушали последние известия. А уехал я после «Новостей спорта». Ну и потом я ведь слышал шум мотора со стороны Лебков. А дорога на Чарноцинек гораздо дальше, южнее. Там сразу начинается лес, и мотоцикла не было бы слышно.

Сверкнули фары. Минуту спустя перед магазином остановилась «варшава». Из нее вышел поручик Левандовский, за ним – врач из Цеханова, два милиционера из следственной группы, фотограф и дактилоскопист с аппаратами.

Поручик, войдя в магазин, осмотрелся по сторонам и выслушал рапорт сержанта. Врач склонился над погибшей.

– Две пули, – констатировал он, – одна, видимо, пробила левое предсердие. Мгновенная смерть. Остальное я смогу сказать только после вскрытия. Умерла она между восемью и девятью вечера.

– Почему вы не проследили, сержант, – негодовал поручик, – чтобы сюда никто не входил и ничего не трогал? Теперь вот ищи ветра в поле.

– О преступлении мне стало известно лишь без десяти двенадцать. Я тотчас же передал сообщение в уездное отделение милиции и поехал в Малые Грабеницы. Но преступление было совершено около девяти часов. Гражданин Феликсяк установил факт преступления именно в это время. Он дал знать старосте. Народ сбежался спасать Михаляк, и лишь позже, убедившись, что продавщица мертва, староста поехал уведомить меня о случившемся.

– Значит, мне тут делать нечего, – заметил дактилоскопист.

– В таком случае единственное, что я могу, – сделать фотографию убитой и магазина, – добавил фотограф.

– Хорошо, – согласился поручик Левандовский. – Сейчас мы лишь составим краткий протокол и опечатаем магазин. Завтра, вернее сегодня утром, приедет «неотложка» и заберет тело. Я тоже приеду и прослушаю еще раз показания старосты, его жены, гражданина Феликсяка. И может быть, еще кого-нибудь – там видно будет. Скажите, сержант, тем людям у магазина, чтоб расходились по домам. Если же кто-то что-то хочет сообщить, пусть явится к девяти часам в дом старосты. В его доме я буду проводить следствие. Вас, сержант, мне тоже хотелось бы увидеть там.

– Слушаюсь!

Сержант вышел на улицу и передал распоряжение поручика. Люди стали медленно расходиться.

– Где жила Антонина Михаляк? – спросил поручик Левандовский.

– Она жила одна, – пояснил староста, которого сержант попросил задержаться, – Когда строили магазин, то наверху оборудовали маленькую однокомнатную квартирку. Там Михаляк и жила. И для покупателей так оказалось удобнее, и для нее. Человек она была добрый, и, если кто-то опаздывал, открывала лавку и обслуживала покупателя.

– Эти бумаги валялись на полу возле убитой?

– Да, – подтвердил староста. – Мы перенесли ее на скамью, а жена собрала с полу бумаги и положила на прилавок, чтобы все было в целости.

Поручик понимал: бесполезно объяснять свидетелю, что никто не должен прикасаться к убитой и к документам и что своими действиями они очень осложнили работу следствия. Поэтому он молча просматривал бумаги. Там были кассовые чеки за проданные товары и заполненный бланк денежного счета. На нем стояла сумма: сорок семь тысяч восемьсот злотых. И ниже пометка: «Выручка магазина за период с 18 по 25 сентября».

– Такая большая выручка? – удивился офицер.

– Магазин получил недавно минеральные удобрения. А кроме того, привезли еще цемент и уголь. У людей после уборки урожая появились деньги, каждый спешил закупить все необходимое. Поэтому за последнюю неделю и набралось столько денег. Обычно выручка куда меньше.

– И где эти деньги?

– Завтра утром я собирался ехать в Цеханов. Михаляк должна была принести мне наличные, чтобы я внес их в банк. Мы всегда так делали. Думаю, убийца вошел как раз в тот момент, когда она готовила счет. В прошлый четверг она со мной вместе ездила, какие-то дела у нее в городе были, но чаще я вношу деньги сам, когда бываю в Цеханове.

– Интересно, откуда бандит мог знать, что на этой неделе у нее такая большая выручка?

Наступила пауза.

– Не знаю, – пробормотал наконец староста. – В деревне известно было, что товар прибыл. Но чтобы кто-нибудь из своих поднял руку на Михаляк, я никогда не поверю. Скорее уж кто-нибудь из Недзбожа.

– Над этим подумаем днем, – сказал поручик. – А теперь опечатаем двери магазина и квартиру продавщицы. Позже произведем тщательную ревизию. Вызовем из Цеханова экспертов, чтобы они сняли остатки. А может быть, деньги в квартире Михаляк?

– Очень сомневаюсь, – вступил в разговор капрал Кацперек. – Наверняка это убийство с целью ограбления. Какие еще могли быть мотивы?

– Я тоже так думаю, – кивнул Левандовский. – Но ведь достаточно было бы пригрозить ей пистолетом, а не убивать.Может быть, она не хотела отдавать деньги. Или знала убийцу…

Но все эти версии еще требовалось обосновать. Пока милиция лишь опечатала двери, и поручик, приказав капралу охранять магазин, вместе со следственной группой вернулся в Цеханов. Сержант Хшановский подвез старосту до его дома и свернул оттуда к Домброве Закостельной. На обратном пути он уже не думал о том, как вписать окружность в трапецию. Он напряженно размышлял: кому было известно, что в магазине в Малых Грабеницах такая крупная сумма денег?

Если б узнать это, а также выяснить, кто вечером ехал на мотоцикле, направляясь к деревне Лебки, дело бы сразу двинулось вперед. Человек на мотоцикле вполне мог быть убийцей. Однако он мог оказаться и жителем соседней деревни, решившим навестить своих знакомых или любимую девушку.