Текст книги "Зарубежный детектив (Человек со шрамом, Специальный парижский выпуск, Травой ничто не скрыто) с иллюстрациями"

Автор книги: Герд Нюквист

Соавторы: Ежи Эдигей,Патриция Мойес
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 35 страниц)

– И вы собираетесь пришить все это мне?

– Никто тебе не собирается ничего пришивать, – в тон ему ответил сержант. – Ты сам себе пришиваешь это дело.

– Черт побери, – выругался Мальчик с пальчик. Только теперь он начал сознавать, в каком положении очутился.

– Если бы вы, Качаровский, сказали нам правду, а не эти байки о замужней женщине в Кицине и назвали бы вашего сообщника, это вам бы зачлось. А так вам придется отвечать за все сполна.

– Вы, поручик, хотите, чтобы я сыпанул? Со мной этот номер не пройдет.

– Можешь молчать. Мы его и сами найдем, ну хотя бы по отпечаткам на кочерге. Не станешь же ты утверждать, что твой дружок натянул новые перчатки для того, чтобы выпачкать их о кочергу? А ведь он уже сыпанул тебя. Сделал из тебя козла отпущения, велев напялить на голову черный чулок, чтобы ты смахивал на бандита, который пристрелил пани Михаляк. Впрочем, может, это ты ее прикончил?

– Нет, нет! – Мальчик с пальчик был насмерть перепуган.

– Ну так как же, Качаровский? – спросил поручик, берясь за авторучку. – Приписать тебе обвинение в убийстве?

Преступник опустил голову. С минуту длилось молчание.

– Я расскажу, как было дело. Когда я отсиживал полугодовой срок, помните, пан поручик, за что? За то, что мы прижали того старичка возле автобусной станции…

– Да, – вспомнил поручик, – Балаха. Сломали ему три ребра и разбили лицо, топтали его ногами. Вы похитили у него часы марки «Дельбана».

– Точно. Только это не моя работа, а Виктора. Я стоял в стороне. Потому суд и дал мне шесть месяцев, а ему целых четыре года. Я этого старика пытался спасти, наклонился над ним, а судья не поверил, и пришлось мне отсидеть в Элеке. Есть такая тюряга, у озера. Ее называют «пансионатом «Орбиса» [3]3
  «Орбис» – бюро путешествий, занятое обслуживанием прибывающих в Польшу иностранцев. «Орбис» располагает широкой сетью пансионатов и гостиниц.


[Закрыть]. Совсем даже приличная тюряга. Если и теперь что случится, устройте меня, пан поручик, по старому знакомству в этот «Орбис», а?

– Лучше расскажите о налете.

– Я как раз про это и говорю. В Элеке один заключенный отбывал пятилетний срок. Мы сидели вместе в камере. Болтали о том о сем. Я рассказал ему, что у нас, в Цехановском уезде, нашлись два таких малых, которые потрошат все, что подвернется под руку: магазины, ксендзов, почтовые отделения, а милиционеры только мечутся, высунув язык, и даже в… поцеловать их не могут.

– Послушайте, Качаровский… – в голосе поручика зазвучали грозные нотки.

– Так мы же там чесали языки. Этот Малиновский – он уже досиживал свой срок – как-то мне и говорит: «Только выйду на волю, приеду к тебе в Цеханов. Там небось так напуганы этими двумя, что запросто можно будет под них подделаться. Стоит прицелиться в кого-нибудь здоровым ключом вместо пистолета, и он тебе тут же выложит деньжата». Всякую чепуху мололи, а потом мой срок кончился, и я вернулся, а Малиновский еще остался.

– Когда вас выпустили?

– Двадцать пятого ноября. Можете проверить, как приехал, представился и повестку вручил…

– Что было дальше?

– Как-то в начале февраля ко мне явился этот Малиновский. Мы прилично выпили, и он вспомнил, что я ему рассказывал. «Провернем налет на магазин?» Мне не хотелось. Вы ж знаете, пан поручик, я человек тихий и ничего худого никому не делал.

– Знаю, знаю, – засвидетельствовал Левандовский, – четыре судебных приговора за хулиганство, а уж сколько приводов, и не сосчитать.

– Это случайно так получалось. Ну а Малиновский говорит: «Эх ты, сдрейфил!» Что мне оставалось делать? Я человек чести. Согласился. Мы решили, что для начала лучше всего провернуть дело в Кицине, потому что там магазин на отшибе, на самом краю деревни, а заведующий рядом, через дорогу живет. Мотоцикл обеспечил Малиновский. Я не знаю, где он его достал. И еще сказал, что после дела машину ту он на шоссе бросит, так как она «меченая».

– А пистолеты откуда взяли?

– Какие там пистолеты? – простодушно удивился Качаровский. – У меня в руках ничего не было. Нож я вынул только в магазине, когда Цурусь отказался пить водку и надо было страху нагнать на него. А у Малиновского была в руках небольшая черная трубка. Он взял ее из сумки с инструментом на мотоцикле. Но и трубка нам не понадобилась. Стоило Цурусю нас увидеть, как он сразу вежливо задрал ручки кверху. Чуть в штаны не навалил от страху. Не мог попасть ключом в замок. Пришлось ему помочь.

– У этого Малиновского шрам на лбу есть?

– Откуда?

– Он блондин?

– Черный, как цыган. Так его даже в тюряге звали.

– А чем он маскировал лицо?

– Тоже чулком. Но только не стал на голову его натягивать, а обмотал подбородок, рот и нос и заколол английской булавкой.

– Почему же он не натянул его на голову, как вы?

– Мы же хотели выдать себя за тех двоих, чтобы все гаврики дрожали от страха. Стоило только Цурусю крикнуть, и пропало дело. В этом Кицине народ злой. Нас на части бы разорвали, исколотили бы вальками так, что только мокрое место от нас осталось.

После этого Качаровский ответил на дополнительные вопросы старшего сержанта и поручика. Мальчик с пальчик уточнял отдельные детали налета, но основной своей версии уже не изменил ни на йоту. Когда его увели в камеру, Хшановский доложил поручику:

– Я проверил покрышки мотоцикла. Это совсем другая машина, не та, на которой охотились за мной.

Экспертиза обнаружила на кочерге отпечатки пальцев Вацлава Малиновского, всего лишь десять дней назад выпущенного из тюрьмы.

Варшавская милиция задержала Малиновского три дня спустя. Похищенные деньги он, конечно, успел промотать. На первом же допросе Малиновский признался во всем. Похищенный мотоцикл вернули законному владельцу.

– И все же я доволен, – признался старший сержант, когда через несколько дней они с Левандовским заканчивали расследование, чтобы передать его прокурору, – что Малиновский – это не наш «человек со шрамом».

– Да, у него неопровержимое алиби. Во время налетов он находился в тюрьме. И хотя исправительный дом в Элеке и называют «пансионатом «Орбиса», все же и там не принято выпускать заключенных «по увольнительной» на работу. А вы, сержант, радуетесь, что ваш дедуктивный метод и на этот раз не подкачал?

– Нет. Тут дело не в моем методе, а в том, что мы вложили в это дело такой огромный труд, вот-вот раскроем преступление, и вдруг оказывается, что все наши усилия впустую и разгадку приносит слепой случай. Это меня больше всего и злило.

– Не думаю, – откровенно признался Левандовский, – что мы, как вы выразились, вот-вот раскроем преступление.

– Не позже, чем через неделю преступники будут под замком.

– Сегодня не первое апреля, сержант.

– Знаю.

– У вас какая-то тайна, которую вы скрываете от меня?

– Нет. Правда, я выяснил кое-что, о чем, впрочем, мог бы и сам догадаться, изучая материалы дела с помощью дедуктивного метода. Увы, помешали пробелы в моем образовании: я не сумел на основе известных мне фактов сделать соответствующие выводы. Зато теперь я знаю, где кроется наша ошибка.

– Вы знаете, кто преступники?

– Еще не знаю, но догадываюсь, где их искать следует. Я хочу проделать сегодня один эксперимент, а завтра мы будем держать совет, что делать дальше.

Слова сержанта заинтриговали поручика, однако, несмотря на все его расспросы, Хшановский ничего больше не сказал. Он только настойчиво твердил, что не позже, чем через неделю, они завершат дело и посадят под замок убийц Антонины Михаляк.

Глава 14. Капитан Жвирский вступает в игру

На следующий день старший сержант Хшановский появился в городе позже обычного. Поручик Анджей Левандовский уже начал беспокоиться. Он знал, что сержант обещал сообщить ему сегодня какие-то сенсационные новости. Неужели снова что-нибудь стряслось? А что, если «человек со шрамом» сумел покончить с Хшановским?

Наконец ближе к десяти Хшановский появился в комнате в полном снаряжении: полушубок, на голове шлем мотоциклиста. Значит, он так спешил, что не успел раздеться внизу.

Однако изумление поручика возросло еще больше, когда сержант разделся и снял с головы шлем. На лбу у Хшановского, над левым глазом, вплоть до линии волос тянулся багровый треугольный шрам. Точь-в-точь как тот, столько раз описанный в документах дела со слов очевидцев. Темные волосы сержанта сменила белокурая шевелюра.

– Что вы… Что с вами… – бормотал Левандовский: – Эта отметина? Волосы?

– Шрам? Пустяки. – Хшановский был явно доволен произведенным эффектом. – Его рисуют «вишневкой» и коллодием. А смывается в минуту ваткой с ацетоном. Парик тоже снимается одним рывком.

– Рисуют? – повторил удивленный офицер.

– Да. Сам факт, что мы столько времени безрезультатно разыскиваем по всей Польше человека с таким шрамом, должен был давно натолкнуть меня на мысль, что для бандита это всего лишь средство маскировки. К сожалению, я не имел ни малейшего понятия о гримерной технике. Никто никогда меня этому не учил. И только в Варшаве известный актер Генрик Летинский преподал мне наглядный урок и даже снабдил всем необходимым. Кстати, парик надо возвратить ему как можно быстрее. Я обещал вернуть дня через два, но с этим Малиновским мы потеряли больше недели. Надеюсь, что пан Летинский не слишком рассердится.

– Шрам рисуется на лбу! – Поручик начинал понимать. – Это значит, что «человека со шрамом» нет в природе! Он лишь ловко гримируется. Бандитом может оказаться любой рослый мужчина.

– Может! – подтвердил сержант. – Но при этом он должен быть прекрасно осведомлен обо всем, что делается в Цеханове и в уезде, а также иметь свободный доступ в здание милиции. Ну и, кроме того, у него есть свой собственный мотоцикл или же он пользуется чужим, марки «SHL» с покрышками, слепки которых хранятся в нашем сейфе.

– Погодите минуточку, сержант. Только не смывайте этого со лба и не снимайте парик. Я сейчас вернусь, – поручик выбежал из комнаты.

Вернулся он вместе с капитаном Войцехом Жвирским.

– Капитан, взгляните!

– Что? – изумился капитан. – «Человек со шрамом»?!

– А теперь?

Хшановский одним махом сорвал с головы парик. Потом достал из кармана флакончик с ацетоном намочил ватку и провел ею по лбу. Шрама как не бывало.

– Понятно! – констатировал Жвирский. – Как это делается?

– Немного лекарства под названием «коллодий». Имея знакомство, его можно достать в любой аптеке. Кроме того, театральный грим, который именуется «вишневка».

– Коллодий? – повторил Жвирский. Это название было явно ему знакомо.

– Да, коллодий. Когда эта жидкость засыхает, образуется прозрачная, словно глазурь, пленка, стягивающая кожу, как при настоящем шраме, – сержант, преисполненный гордости, поучал офицеров.

– Коллодий… – капитан, вспоминая что-то, внезапно побледнел. – Чудовищно, – произнес он, обращаясь словно бы к себе самому.

Левандовский молчал.

– Боюсь, что мне известно, кто этот бандит.

– Я тоже боюсь, пан капитан.

– Я сам покупал ему этот коллодий, – прошептал Жвирский. – Мой друг, офицер милиции… Человек, которому я доверял больше, чем самому себе. Разговаривал с ним, показывал ему документы дела. Советовался…

Жвирский был совершенно убит тем, что представлялось ему теперь бесспорным фактом.

– Прошу вас, – в голосе капитана зазвучали твердые нотки. Он с трудом овладел собой. – Честное слово, я не собираюсь отнимать у вас заслуг в разгадке этого дела и разоблачении бандита. Но дайте мне разделаться с ним самому. Он оказался вероломным другом. Я занимался расследованием дела и, должен признаться, однажды даже сказал ему, что, если бы не отсутствие шрама, я прежде всего заподозрил бы его. Тогда мы от души посмеялись. Теперь я вижу, что он смеялся над моей глупостью. Оставьте его мне.

– Я сам хотел просить вас о том же.

– Он будет в Цеханове послезавтра. И обещал прямо с вокзала зайти ко мне на службу. Мы условились пообедать вместе с нашими девушками. Я приведу его к вам и сам скажу ему обо всем.

– Хорошо, – согласился поручик. – За эти два дня, я думаю, он от нас не сбежит.

– Надеюсь, что свои наблюдения вы держите в тайне?

– Разумеется, капитан, – заверил его поручик. – Только есть тут еще одно обстоятельство.

– Какое?

– Бандит уже покушался однажды на жизнь сержанта. Он устроил засаду на дороге. Просто натянул поперек шоссе стальную проволоку, а сам с пистолетом выжидал, спрятавшись за деревьями. К счастью, ему удалось только ранить Хшановского в руку. Но преступник может и повторить свою акцию. Тем более что ему нечего терять.

– Даже страшно об этом подумать.

– Не опасайтесь, пан поручик, – успокоил его сержант. – Я теперь осторожен. Второй раз он не застигнет меня врасплох.

– Не приезжайте завтра в Цеханов, сержант. А послезавтра явитесь днем и не один. Если вдруг преступник объявится в Домброве Закостельной, приказываю немедленно обезоружить его и посадить под замок.

Под мою ответственность. Если хотите, я дам вам письменное предписание.

– В этом нет необходимости. До этого, думаю, не дойдет. По-моему, вы оба ошибаетесь. Было время, когда и я подозревал его, но потом понял, что это не он. И мои подозрения пали на другого человека.

– Ни о какой ошибке и речи быть не может, – жестко повторил капитан Жвирский. – Я сам покупал ему коллодий. Он объяснил мне, что йодная настойка вызывает у него аллергию и он вынужден пользоваться иным антисептиком.

Прошло два дня. Около четырех часов двери комнаты Левандовского распахнулись, и вошли двое офицеров. Капитан Венецкий был, как обычно, в штатском платье. Жвирский в этот день облачился в мундир. Офицера Главного управления несколько удивила просьба друга заглянуть в комнату поручика, но он не стал отказываться.

– Прошу садиться, пан капитан Венецкий, – официальным тоном сказал Жвирский.

Капитан ошарашенно взглянул на приятеля. С каких это пор он стал звать его «пан капитан»? Венецкий так и остался стоять в нерешительности.

– Прошу вас садиться, пан капитан, – с нажимом повторил Жвирский.

Венецкий сел.

– Понимаю, – произнес он, – поручик Левандовский снова взялся за старое. Опять будете исследовать мой лоб в поисках шрама?

– В этом нет необходимости, пан капитан, – диалог происходил только между двумя офицерами, равными по званию, – такие шрамы рисуются на лбу с помощью коллодия и грима и удаляются ваткой, смоченной ацетоном. Напялить на голову парик тоже не так уж трудно.

– Ты с ума сошел!

– Вспомните, капитан, кого вы недавно просили купить коллодий?

Хшановский, безмолвным свидетелем присутствующий при этой сцене, заметил, что Венецкий побледнел и руки у него слегка задрожали.

– Ерунда! Я просил тебя купить коллодий, потому что не выношу йодной настойки. С тех пор как я попал в аварию, у меня от нее аллергия.

– Я думаю, капитан, что прокурор или офицер по следственным делам Главного управления милиции проверит и это обстоятельство.

– Да вы что? – в голосе Венецкого нарастало беспокойство.

– Есть ли у пана капитана убедительное алиби? Хотя бы в одном случае. Например, в день покушения на сержанта Хшановского?

– Покушения на сержанта?

– Да, покушения. Сержанта Хшановского тогда легко ранили в руку. А вы, пан капитан, договорились встретиться со мной в пять часов, но явились после шести и были очень возбуждены.

– Я извинился тогда перед тобой и объяснил, что поссорился с Баськой.

– С Баськой? С помощником, натягивающим на голову черный чулок? Действительно великолепный свидетель. У нее и мотоцикл имеется, на котором ты так часто ездишь.

– Что за бредни!

– А разве это бредни, что Барбара работает на сахарном заводе в Цеханове и прекрасно знает, кто из крестьян, сколько и когда получает за сахарную свеклу? А ее зять, заведующий отделением связи, бесспорно, информировал о том, когда и в какую деревню направляются солидные почтовые переводы. А сестре Барбары известны секреты вкладчиков сберегательной кассы, снимающих с книжки большие суммы наличными. Очень странно: ксендз днем взял в сберкассе несколько десятков тысяч злотых, а уже вечером ему нанес визит «человек со шрамом». Пана капитана видели в тот самый день в Цеханове. А потом он на мотоцикле мчался вместе со своей ненаглядной.

– Это просто стечение обстоятельств.

– Слишком много этих стечений обстоятельств, – холодно заметил Жвирский.

– Ничего не могу поделать.

– Вы признаете свою вину?

– Войтек, ты не в своем уме. Прекратим эти шутки. Мы зашли слишком далеко.

– Эти, как вы выразились, шутки, могут быть прекращены при одном условии: представьте нам надежное алиби. Хотя бы только на два-три дня, когда произошли налеты.

– Вы все посходили с ума! – Венецкий все больше возбуждался. – Каким образом я могу представить алиби, когда дело идет о событиях не только многомесячной, но и многолетней давности? Я же не веду дневник.

– Итак, вы отказываетесь?

– Я не отказываюсь. Но и не могу это сделать. Мне неизвестны даже точные даты налетов.

– Идемте к майору. Начальник решит, как с вами поступить.

– Прошу вас, не поднимайте скандала. Дайте мне два-три дня, чтобы я мог доказать свою невиновность.

– Вы докажете ее офицеру по следственным делам или прокурору.

– Прошу дать мне три, ну, хотя бы два дня.

– Нет. Идемте к майору, – капитан Жвирский был неумолим.

– Я думаю, – вмешался сержант Хшановский, – мы должны предоставить пану капитану те два-три дня, которые он просит. Я уверен, что капитан Венецкий не предпримет попыток бежать, даже если он виновен.

Жвирский вопросительно посмотрел на Левандовского – поручик молчал.

– Это, – продолжал старший сержант, – позволило бы нам избежать ненужной огласки, если вообще возможно что-либо скрыть. Я поддерживаю просьбу капитана Венецкого.

– Понимаю, – согласился Жвирский. – Ну что ж, хорошо. Три дня. Но не минутой больше.

– Благодарю вас, сержант, – обратился капитан к Хшановскому.

– Прошу вас, капитан, воздержаться от таких штучек, как недавнее покушение на старшего сержанта. Предупреждаю, что я сдал в Главное управление милиции и майору запечатанные пакеты, содержащие обвинения против вас. Если хоть один волос упадет с головы кого-нибудь из нас, пакеты будут вскрыты. Я принял все меры на случай возможных неожиданностей.

Венецкий встал.

– Я могу идти? – сухо спросил он.

– Прошу вас, – капитан Жвирский распахнул двери.

– Вы были правы, дав ему три дня, – сказал он позже, обращаясь к сержанту. – Удастся избежать скандала. Я надеюсь, у него хватит мужества пустить себе пулю в лоб.

– Нет, – возразил сержант, – он не покончит жизнь самоубийством. Он ведь невиновен. Должен признаться, именно я в свое время изложил поручику Левандовскому свои подозрения относительно капитана Венецкого. Но теперь я уверен, что ошибался. У меня, правда, нет доказательств, но думаю, что нам сравнительно не трудно их получить.

– Каким образом?

– Алиби капитана Венецкого трудно удостоверить, однако алиби его невесты – другое дело. Офицер милиции, да к тому же из Главного управления, всегда может выскочить из учреждения под каким-нибудь предлогом. Другое дело – простая служащая на сахарном заводе. Мы знаем, когда и какие налеты были совершены днем до полудня или вскоре после полудня. Чтобы участвовать в них, она должна была бы покинуть свою контору еще раньше. Через проходную нельзя пройти без пропуска или не пробив часовой карты. Кроме того, такие уходы с работы не могут остаться незамеченными. Эти случаи запоминаются.

– Имеется еще слепок покрышки мотоцикла. Надо сейчас же сравнить его с покрышками ее мотоцикла, – напомнил Левандовский.

– Не надо, – жестом остановил поручика сержант. – Я уже сравнил. У нее даже не «SHL». Я проверил это в тот день, когда капитан Жвирский сообшил нам, что покупал коллодий для Венецкого. Мне казалось, что лучше сделать это до разговора с ним. Хотя должен признаться я тогда уже перестал его подозревать. Просто, сопоставив факты, увидел, что наши подозрения безосновательны.

– Я был бы счастлив убедиться в этом, – неуверенно произнес капитан Жвирский. – Но боюсь, Венецкий – единственный человек, против которого все улики.

– Чисто внешнее совпадение. Действительно, благодаря посредничеству своей девушки капитан мог знать о различных финансовых операциях почты, банка, сберкассы и сахарного завода. Однако, если б капитан получал сведения из всех этих источников – через ближайших родственников, у них, в конце концов, должны были бы возникнуть подозрения. Ведь преступники осуществили больше тридцати налетов. Тогда уж надо полагать, будто вся семья невесты – одна бандитская шайка, а это слишком рискованный вывод. Кроме того, им было б легче похитить деньги на почте или инсценировать ограбление банка. Одно такое ограбление принесло бы им больше, чем целых два года удачных налетов. Ведь начальнику отделения связи проще простого достать оттиски ключей от сейфов и входных дверей. Он знает систему сигналов, и он легко бы нашел способ обезвредить сторожа. Вероятно, бывают такие дни, когда в сейфе на почте хранится свыше миллиона злотых. То же самое и в сберкассе. Совершить там налет один раз, к тому же с сообщником, конечно же, менее рискованно, чем тридцать налетов в разных местах, хотя, с другой стороны, действовали в основном, в деревнях, а там риску меньше, чем в городе, где много свидетелей и оперативнее реакция милиции, однако в деревнях случайный провал не исключен.

– Но Венецкий должен. – не сдавался Жвирский, – представить мне доказательства своей невиновности. От этого требования я ни за что не откажусь.

– Вы правы на все сто, пан капитан, – согласился сержант. – Но мне кажется, капитан Венецкий без труда выполнит ваше требование.

Хшановский не ошибся. Оказалось, что два года назад, в августе, когда «человек со шрамом» совершил два денежных хищения, Венецкий проводил отпуск в Болгарии вместе со своей девушкой. У капитана Венецкого оказалось стопроцентное алиби. Капитана Жвирского обрадовало это известие, хотя он понял, что потерял друга, если не навсегда, то, во всяком случае, надолго.

* * *

– Ваше поведение во время разговора с Венецким, – заметил Левандовский, когда этот неприятный инцидент окончательно разъяснился, – убедило меня, сержант, что вам известно, кто «человек со шрамом» и его сообщник.

– Сообщница, – поправил его сержант.

– Верно, – согласился поручик. – Ведь вы знаете, кто они?

– Знаю, – подтвердил сержант. – Метод дедукции помог мне установить это по материалам дела. Но мне нужны еще доказательства, которые бы окончательно подтвердили мои выводы. А их я могу получить только с вашей помощью. Могу я на вас рассчитывать?

– Разумеется. Хоть я и не знаю, чего вы хотите, но сделаю все, что в моих силах, – заверил его молодой офицер.

– Я должен просить вас о помощи в делах не совсем безупречных с точки зрения права. Но я не вижу иной возможности получить доказательства вины тех, кого я подозреваю. Но зато мы получим такие улики, что прокурор тут же выпишет ордер на арест бандитов.

– Соглашаюсь вслепую, так мне хочется упрятать их под замок. Но что вы задумали, сержант?

– Послушайте, пан поручик, – сержант непроизвольно понизил голос, – мы должны сегодня или завтра ночью произвести небольшую кражу со взломом. Кроме того, необходимо без формальностей, без протокола допросить некую дамочку и вытянуть из нее правду. Мне, вероятно, она ничего не скажет, возможно, она и майору не признается. Но я рассчитываю на то, что вы, пан поручик, найдете правильный подход, и она доверится вам и покается в своем мелком, впрочем, проступке.

– О ком вы говорите? Какая кража со взломом? У кого? – предложение старшего сержанта не так потрясло, как заинтересовало поручика, который никогда бы не заподозрил Хшановского в поступках, противоречащих букве закона.

Но, как выяснилось впоследствии, сержант очень точно рассчитал, как именно следует разыграть последний раунд схватки с бандитами.