Текст книги "Тихий Холм"
Автор книги: Георгий Старков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 38 страниц)
– Гарри, останови.
Голос Джоанны был взволнованным и дрожащим. Я беспрекословно подчинился ей, притормозив у странного свертка. Поворачивая ключ в замке зажигания, я заметил краем глаза, что сверток шевельнулся. Это… что-то живое?
– Боже мой, Гарри, это же…
Не докончив, Джоанна распахнула дверцу и выскочила наружу. Я поспешил за ней, ощущая странное опустошение внутри себя. Волшебство летнего заката и зелёных крон деревьев сошло на нет, померкло в пучине этого отвратительного ощущения. Я недоумевал – что случилось, почему у меня растёт дурное предчувствие? Ответа не было. То есть… возможно, ответ лежал на траве у дороги, завернутый в белую ткань, но мне, хоть убей, не хотелось обходить капот и взглянуть на это. Была бы моя воля, я бы ехал дальше.
– Гарри, ну иди сюда!
В голосе Джоанны звенели счастливые нотки. Я вздохнул и двинулся к обочине. Моя жена склонилась над свертком и бережно брала его на руки. Я чуть не закричал во весь голос: «Остановись!». В свертке лежало неизвестно что, оно могло быть опасным, а она так просто прикасалась к этому. Пусть мне суждено потерять её… но я хотел терять её сейчас, в жарких лучах вечернего солнца.
– Смотри…
Джоанна проворно повернулась ко мне; лицо её было осветлено безмерным счастьем. Я некоторое время смотрел на сверток, не думая ни о чём. Мысли не текли. В свертке лежал младенец – крошечное существо, судя по всему, увидевшее свет всего несколько дней, если не часов, назад. Лицо было тёмным и морщинистым, как у старика. Ребёнок мирно спал, подёргивая веками.
Джоанна ждала моей реакции. Я оторвал взгляд от карапуза и посмотрел на её лицо, купающееся в лучах солнца. Она выглядела красивой, как никогда… я снова ощутил укол острой булавой прямо в сердце. Не вовремя.
– Это ребёнок? – спросил я, чтобы что-то сказать.
– Да, – кажется, она была обескуражена моим равнодушием. – Откуда он здесь?
– Не знаю…
Джоанна была безумно рада странной находке. Я знал, что она всегда винила себя в том, что у нас не будет детей. Что и говорить… я, в своей безмерной глупости, тоже иногда долгими холодными ночами косился на неё. Я старался задушить эти злобные поползновения своей тёмной половины, но они всё равно вылезали из плохо заделанных щелей. Я ничего ей не говорил, но с моим-то умением скрывать свои чувства Джоанна, конечно же, всё поняла. И теперь, держа на руках младенца, она была почти счастлива. Младенец спал и почмокивал губками.
«Откуда ты здесь взялся, малыш?».
Если бы дело происходило в городе, я бы ни в чём сомневаться не стал. Стремящихся быстро и легко избавиться от нежелательных последствий, пусть даже ценой только что начавшейся жизни, хватало всегда. Как это ни ужасно. Но здесь, в этом лесу?.. Только самый изощрённый безумец мог бы оставить новорождённого на пустынной дороге.
Джоанна пощупала пелёнку, в которую был завёрнут малыш.
– Сухо, – в голосе читалось удивление. – Его оставили здесь только что.
– Давай зайдём в машину, – предложил я.
Джоанна испытующе посмотрела на меня, словно гадая: что это на меня вдруг нашло? Потом кивнула:
– Хорошо.
Но прежде чем зайти в кабину, я опять задержался у дверцы, глядя на солнце. Большая половина дневного светила успела скрыться под линией горизонта; на лес надвигалась синяя тьма, нагоняя на сердце тоску и нечёткий страх. В это мгновение я понял, что дело не во мне, не в Джоанне и даже не в найдёныше; дело было в окружающем пейзаже – в этой местности, которая с первого взгляда казалась воплощённой идиллией. Нечто недоброе и непонятное таилось в лесах и высоких перистых облаках, перекидывалось с одного солнечного блика на другой. Я почти физически почувствовал грозную опасность, нависшую над чёрным «Фордом». Нужно было уезжать, чем скорее, тем лучше.
Я сел в машину и завёл мотор. Джоанна укачивала ребёнка на руках, тихо напевая под нос колыбельную. Вообще-то, ребёнок и так крепко спал, но я не стал ей мешать – просто тронул «Форд» с места и поехал дальше. Я не знал, чувствует ли Джоанна то, что чувствую я – скорее всего, нет, до того она была поглощена найдёнышем. Мили через две странная тяжесть, давящая на плечи, начала исчезать. Я мысленно перекрестился и снизил скорость, теряясь в догадках, что это было. Джоанна перестала петь и теперь неотрывно смотрела на сморщённое личико ребёнка, и я догадывался, о чём она сейчас думает. Она сама не могла иметь детей, и это было проклятием, глодавшим её всё время. Как часто по ночам я слышал её приглушённые всхлипы в подушку и как часто плакал сам из-за того, что не в силах хоть что-либо сделать… Правда, я знал больше – я знал, что она смертельно больна. Теперь она держала в руках ребёнка, о котором она всегда мечтала… не её ребёнка. Его просто выкинули на дорогу, как мусор, как пылинку, путающуюся под ногами.
Я протянул руку к ребёнку и осторожно коснулся лица. Кожа была горячей и мокрой. Малыш шевельнулся во сне, и я замер. Джоанна посмотрела на меня с наделанной строгостью и улыбнулась. Через полчаса лес расступился, и мы увидели первые дома городка Брамс.
Ребёнок, как оказалось, был девочкой. Мы с Джоанной удочерили её через месяц, уладив все формальности. Немного поспорили насчёт имени – я хотел назвать девочку Мэгги, а Джоанна настаивала на варианте Шерил. Бросили жребий… и наша дочь получила имя Шерил.
Шерил скрасила последние месяцы жизни Джоанны. Она отдавалась ей вся, пеклась о ней с утра до вечера, словно знала, что им не суждено долго побыть вместе. В последний год её здоровье резко ухудшилось, она едва могла перемещаться по дому и большую часть дня проводила на кровати. Скрывать всё далее не было смысла, она давно обо всём догадалась сама. Днём я играл с Шерил, подбрасывал её к потолку, учил складывать красивые узоры из красных квадратиков, а по вечерам хмуро смотрел на чистый лист бумаги, процеживая слова через силу. После «Невинной луны» и ещё пары-тройки небольших удачных повестей моё творчество пошло на спад. Следующий роман – «Письмо с потерянных дней» – не имел успеха у публики. Жизнь внесла необходимые коррективы в планы будущего Великого Писателя, и Гарольд Мейсон стал обычным средним ремесленником, выдающим по книге в год.
Странной была весна, когда не стало Джоанны. За месяц до последнего дня её жизни я проснулся с чувством, будто у меня из груди вырвали что-то жизненное важное… Я встал с постели, прошёл в ванную и принял холодный душ, но ощущение не прошло. Так и жил все тридцать дней. А потом светлым апрельским вечером я зашёл в нашу комнату с чашкой горячего чая, приготовленного для неё, и увидел, что рука Джоанны свисает вниз с края кровати. Шерил сидела в детской, я слышал через стену, как она возится со своими куклами. Часы на стене показывали восемь двадцать. Я медленно подошёл к кровати и поставил чашку на тумбочку у изголовья. Потом долго сидел, прижав к губам её холодеющие пальцы, и ни о чём не думал. Я не мог даже заплакать… Наверное, именно в тот вечер я осознал, что как бы я ни пытался скрыться за тоннами исписанных бумаг в вымышленном мире, действительность всегда с хлопком выдернет меня оттуда, как только захочет. Выдернет и бросит в грязь, растоптав тяжёлыми подошвами сапог…
На похоронах людей было мало, на удивление мало. Горстка её родственников, я да Шерил. Она была ещё слишком маленькой, чтобы понимать, что произошло, и я ей завидовал. Я стоял с дочерью на руках у свежезасыпанной могилы, читая идеально выгравированное имя: «ДЖОАННА МЕЙСОН» и не смел поднять глаза, боясь встретиться взглядом с матерью Джоанны. Она винила в случившемся меня и проклинала себя за то, что доверила дочь такому человеку, как я. Поэтому я старательно прятал взгляд, разглядывая носки собственных ботинок. Я боялся. Я боялся, что она захочет отнять у меня Шерил, которая стала для меня проблеском света в полной темноте. Тогда бы я точно сошёл с ума…
Но она этого не сделала. Два года после смерти Джоанны я не мог ничего писать, да и не хотел. Поэтому я полностью посвящал время Шерил, стараясь хотя бы частично заменить для неё ту, которая ушла слишком рано. На третьем году средства, заработанные на первых романах, начали исчерпываться, но к тому времени я уже достаточно восстановился, чтобы снова взяться за перо. Было, конечно, тяжёло, но я пересиливал себя, заставляя нажимать на клавишу «Ундервуда»… ещё разок… и ещё. Итогом моих продолжительных мучений стало «Солнце» – не бог весть какой сильный роман про отвергнутую любовь, но он пополнил наш пошатнувшийся бюджет. Приступая к новому произведению, я с удивлением обнаружил, что вид чистого листа снова начинает приносить мне былое удовольствие. Шерил через год пошла в первый класс – хотя ей было только шесть, психологи сочли, что она уже достаточно развита для посещения школы. Я сидел и писал в квартире, Шерил приносила из школы свежий аромат жизни и хорошие отметки. Старину Джонсона сменил Никсон, обожающий светиться на экранах. Жизнь, можно сказать, налаживалась, насколько она вообще могла наладиться.
… но всё кончилось, когда мы поехали в Тихий Холм.
Туман всё не хотел рассеиваться. У меня больше не было времени поглядывать на Шерил – теперь меня заботила только дорога, смутно маячащая за стеклом. Видимость стала почти нулевой, но даже в таких условиях я с тревогой увидел валяющийся на обочине мотоцикл, выкрашенный в сине-белый цвет. Я вспомнил об обогнавшей меня женщине в униформе копа. Не случилось ли чего?.. Но я не видел на корпусе мотоцикла вмятин или повреждений. Нет, это было не крушение. Мотоцикл просто оставили в страшной спешке, успев лишь наспех оттащить его на обочину. Я нахмурился и проследил в зеркале заднего вида, как мотоцикл постепенно исчезает в тумане. Что она увидела, коль решилась так вот бросить транспорт и рвануть неизвестно куда?.. Это мне очень не понравилось.
Когда я вновь перевёл взгляд на дорогу, оторвав глаза от мотоцикла, было уже поздно. В трёх-четырёх метрах впереди прямо на разделительной полосе я увидел девушку. Никогда не забуду, как она подняла худые руки к лицу, прикрываясь от света фар и налетающей на неё полуторатонной громадины. Руки были обрамлены белой манжетой рубашки, но на оголённом запястье виднелись застарелые красные рубцы. Я, кажется, закричал – точно в этом не уверен, но знаю, что вывернул руль вправо, одновременно со всей силы нажав на педаль тормоза.
Раздался ужасный скрежет – последнее, что я помню отчётливо. Машину развернуло на асфальте, сдирая резину с покрышек. Меня бросило вперёд – прямо на руль. Должно быть, ремень смягчил удар, иначе я бы точно раскроил себе череп. Последовала ослепительная вспышка, окунавшая всё вокруг в сплошной молочно-белый туман, и я потерял сознание.
Когда я очнулся, вокруг было уже светло. И не просто светло – сам воздух, казалось, тоже отсвечивал переливающимся белым сиянием. Я, правда, не был в состоянии оценить эту красоту. Жутко болела голова – ровнехонько там, где я соприкоснулся лбом с рулём. Я замотал головой, чтобы отогнать пульсирующую боль, и тут же пожалел об этом – при малейшем движении голова гудела так, будто туда налили пять литров керосина. Я застонал, закрыл глаза и откинулся на спинку сиденья, мечтая снова утонуть в спасительном небытии. Стекло левой дверцы было разбито – я чувствовал на щеке свежее дуновение ветерка, колышущее волосы, и ещё какое-то странное, но очень приятное ощущение – словно чьи-то нежные прохладные пальчики касались кожи, массируя и поглаживая. Я мог бы сидеть долго в этой нирване, но вдруг мозг насквозь прорезала красная молния: «Шерил…»
Это стало сигналом. Я разом вспомнил всё, что произошло: брошенный мотоцикл, седые поляны, худые, вскинутые вверх руки, прикрывающие лицо… И заключительный удар, отправивший меня в нокаут. А Шерил…
Я открыл глаза и лихорадочно повернулся вправо. Ужас, охвативший меня, был настолько острым, что сначала я даже УВИДЕЛ свою девочку – она была здесь, скрючилась у залитого кровью бардачка, и половина её лица была утоплена в лобовое стекло. До безумия реально. Меня мог хватить удар, но этого не случилось – и секунду спустя я увидел, что на самом деле никого на пассажирском кресле нет. Сиденье было пусто. На том месте, где сидела Шерил, осталась почти незаметная вмятина на ткани чехла, и всё. Нигде не было следов крови. Дверца со стороны пассажирского сиденья была открыта.
Я едва не засмеялся от радости и облегчения. С ней всё в порядке. Шерил после аварии увидела, что я без сознания, и выбралась из салона.
Я высвободился из пут ремня, который впился в тело, и кое-как вышел наружу. Головная боль не проходила. Меня временами шатало – небо и земля перед глазами менялись местами. Но я был счастлив, что легко отделался, ведь всё могло окончиться гораздо хуже… Брр.
Над Тихим Холмом шёл снег. Я почему-то с удовлетворением отметил про себя: «Так и знал, что это произойдёт». Снежинки таяли, чуть касаясь асфальта, и становились засыхающими каплями воды. Капот машины уже покрылся тонким шероховатым слоем снега; лет десять назад я любил выводить пальцем на таких «листах» своё имя. Сейчас у меня особого желания сделать это не возникло. Я огляделся, но не увидел ничего, кроме смутных теней фонарных столбов, низвергающейся армии снежинок и… тумана. Туман тоже был здесь, он не ушёл. Призрачный белый мир, вздрагивающий при каждом вздохе. Днём пелена выглядела не так зловеще, как ночью, но приятного всё равно было мало.
Где Шерил? Я огляделся, но поблизости никого не было. Вряд ли она ушла далеко, хотя… Кто знает, сколько я пролежал в отключке. Внезапно я понял, что рано радовался.
– Шерил…
Голос заглох в тумане, не пролетев и пяти шагов.
– Шерил! – хрипло возопил я.
Тишина. Странная тишина… Ни звука машин, ни человеческого голоса, ничего. Будто я не в городе, а в центре пустыни. Только убаюкивающее нашёптывание осеннего ветра над самым ухом. Какое странное место… Я сбросил оцепенение и закричал снова:
– Шери-и-ил!..
Тишина…
Наверное, она ушла слишком далеко, обречённо подумал я, поёживаясь от холода. На Шерил было только лёгкое платьице, и если она до сих пор блуждает по улицам, то может подхватить простуду…
Я сделал шаг вперёд, опираясь на капот. К ладони прилипли мокрые снежинки, щекочущие подушечки пальцев. Асфальт под ногами мерно покачивался. Меня мутило, но на отдых времени не было. Мне нужно было найти дочь, которая бродила где-то там. Я бы побежал, если мог, но в тот момент я был способен только медленно переставлять ноги. Проклиная собственную слабость, я отдалялся от автомобиля, отклоняясь то влево, то вправо от белой разделительной полосы. Постепенно головокружение ослабло, и мои шаги стали увереннее. Я вновь почувствовал себя человеком.
Я шёл не меньше четверти часа. Всё это время я напряжённо вслушивался в нависшую над городом тишину, надеясь услышать далеко голос ищущей меня Шерил. Но её всё не было, как и кого-либо другого в этом чёртовом городе. Тихий Холм походил на «город-призрак» из вестернов пятидесятых. Место, где никто не живёт и не будет жить. Я увидел большой разноцветный щит у дороги, рекламирующий местный парк развлечений. Скоро по обе стороны улицы потянулись странные низкие дома. Я, конечно, отдавал отчёт, что нахожусь в пригороде – в самом днище города, может, даже в гетто, но… Дома всё равно были какими-то не такими. Безжизненными. У меня не возникло и мысли о том, чтобы зайти в один из них попросить о помощи. Сейчас, когда я это пишу, думаю, что поступил правильно. Мне бы всё равно никто не помог… потому что эти скошенные дома были пустыми.
Ковыляя по холодному асфальту, я дошёл до первого перекрёстка. Передо мной лежало три дороги – направо, налево и прямо. Я беспомощно огляделся и понял, что проиграл. Куда могла пойти Шерил? Да в любую сторону. Все улицы были одинаково серыми и безликими. Выбери любой – не ошибёшься.
«Шерил… Где ты?»
Словно в ответ на мой мысленный зов, справа раздались шаги. Даже не шаги, а шажки – до того тихим и неуловимым был цокот каблучков о бетон. Такие короткие, скромные шаги могли быть только у маленькой девочки…
Шаги удалялись.
Я сорвался с места и побежал направо. Едва не ткнулся носом в фонарный столб с зелёной табличкой – кажется, на нём было название улицы. Я до жжения в глазах смотрел в туман, ожидая вот-вот увидеть свою дочь, которая прибежит ко мне и крепко-накрепко обнимет меня за шею. «Папа, как я рада, что ты здесь».
Однако Шерил не появлялась из тумана. Я по-прежнему слышал шаги, скрытые за белой стеной, но они предательски отходили, всё время оставаясь на почтительном расстоянии. А быстро бежать я не мог.
– Шерил, подожди!..
Наконец я увидёл её маленькую спинку, вырисовывающуюся среди режущей глаз белизны. Да, это была моя дочь, а не кто-то другой. Сердце радостно забилось. Я протянул руки к Шерил и позвал её по имени, но она не обернулась. Наоборот… даже прибавила шагу. Я моргнул, недоумённо наблюдая, как знакомое синее платье теряется в тумане.
– Шерил, ты куда?..
Поняв, что вот-вот снова упущу её из виду, я пустился бежать. Шерил, кажется, тоже побежала – теперь цокот каблуков раздавался чаще. Я ничего не понимал. Это же Шерил… Почему она от меня убегает? Может, у неё шок? Может, она чем-то ударилась и… Я похолодел. Не может этого быть.
Снег, ставший вдруг враждебным, забивался в глаза, обжигал нос и губы. Шерил маячила едва видимым призраком впереди. Я не мог её догнать, хотя тридцатилетний мужчина вроде с лёгкостью должен был бы настичь девочку, которой только-только исполнилось семь. Потом я заметил, что иду по узкому проходу между домами. Отвлёкся на мгновение, чтобы посмотреть на красную кирпичную стену справа, а когда снова взглянул вперёд, то Шерил уже не было. Я всё ещё мог слышать звук шагов… но саму Шерил я больше не увидел. Никогда.
– Постой… – прохрипел я, начиная задыхаться от долгой пробежки. Снег продолжал идти, бесшумно накрывая мёрзлую землю.
Впереди громко скрипнула калитка. Через несколько секунд я увидёл её – железная, ржавая и решетчатая, с большой деревянной табличкой, которая предупреждала: «ОСТОРОЖНО, ЗЛАЯ СОБАКА!». Шерил вошла туда. Собака могла выскочить в любой момент и укусить… Я навалился на калитку всем весом. Она оказалась тяжёлой – я проталкивал ржавую конструкцию миллиметр за миллиметром. Тоже странно… как Шерил с её силёнками могла пройти здесь так быстро?
За калиткой проход продолжал виться между домами, становясь уже. На земле валялись пустые бутылки из-под пива. Очень смахивало на свалку, но я в то время на это особо не смотрел. Всё моё внимание поглотило нечто, лежащее передо мной у самой стены. Именно нечто – я и сейчас не знаю, что за чертовщина там была. С первого взгляда казалось, что это тельце небольшого животного, размазанное по бетону. Асфальт – довольно обширный его участок – побагровел от крови. Впечатление было такое, что со зверька буквально содрали кожу. Я посмотрел на замерзающую красную плоть под слоем первого снега, и к горлу подкатила тошнота.
«Боже ты мой, куда я попал?»
В любой другой ситуации я повернулся бы и ушёл. Но там, где-то впереди в проходе, была моя дочь. Поэтому я двинулся дальше, просто приняв непонятный факт как есть. Чёрт его знает, подумал я, может, в этом городке такое фирменное развлечение – убивать зверьков на заднем дворике.
Лавируя меж мусорных ящиков и водосточных труб, я дошёл до следующей калитки – три метра высотой, с толстыми стальными прутьями. Шерил не было видно. Путь был только один…
Эта калитка не скрипела – наоборот, она поддалась тихо и почти без сопротивления. Я прошёл в её обратную сторону. Проход по-прежнему тянулся вперёд, продолжая сужаться, и его дальний конец исчезал в тумане. Мне его вид не понравился – откуда-то взялось давно забытое ощущение клаустрофобии. Я сглотнул слюну, напомнил себе, что мне нужно найти дочь во что бы то ни стало, и сделал шаг.
И началось.
Сначала я услышал звук пожарной сирены далеко в центре города. Не успел осмыслить, что произошло, как вокруг начало быстро темнеть. Десять секунд – и я остался стоять один в потёмках осеннего вечера, недоумённо хлопая ресницами. Сирены продолжали надрывно выть, их звук приближался.
Я ничего не понимал. Что случилось? Почему темно? Только что стоял день, и до заката было как минимум несколько часов…
Что-то холодное и шершавое коснулось лица. Я вскрикнул и прижал ладонь к щеке, почувствовав, как отлетела прочь маленькая тварь вроде летучей мыши. В воздухе захлопали крошечные крылья… их было много, очень много. По коже головы пробежала холодная волна; я начал в панике рыться в карманах брюк. Где-то там должна была быть бензиновая зажигалка. Правый карман… левый… Горстка монет, бумажник. Где зажигалка? Вокруг меня, казалось, кружил маленький смерч, слепленный из летучих мышей. Они пролетали прямо у меня под носом, угрожая коснуться глаз сильными перепончатыми крыльями.
Вот она! Я вытащил зажигалку, сжал в трясущейся ладони и судорожно чиркнул кремнем. Не получилось – в темноте промелькнула одна-единственная жёлтая искра и тут же погасла. Я крутанул кремень ещё раз, и на кончике моей руки наконец заиграло пламя. Смерч шарахнулся прочь от света… были ли это в самом деле летучие мыши? Мне показалось, что твари мелковаты для этого. Какие-то мошки-переростки, но таких в зоопарке не увидишь. Один чёрт…
Пламя мерцало и колыхалось, отбрасывая на столпившиеся стены серые тени. Я попытался оглядеться, но непроглядная темнота, сменившая завесу тумана, не оставляла никаких шансов. Снег уже не шёл, но на затылок всё равно что-то давило. Я вскинул голову – в губы ударила тяжёлая капля воды. Дождь, почему-то брезгливо подумал я. В день первого снегопада. Да уж, дела… Звёзд на небе не было видно – светила заволокли чёрные горы туч. Сирены ревели, пробуждая головную боль.
Чувствуя себя сомнамбулой, я пошёл вперёд. Искривленная тень на стене вздрогнула и поползла вслед. Стены… Они тоже изменились. Вместо разваливающегося кирпича я видел решетчатые железные планки с прорубленными на них ромбообразными дырами. Под ногами тоже был такой же материал, отдающийся звоном при каждом шаге. Всё древнее, разваливающееся в пыль и ржавое, как автомобили на свалке.
«Откуда всё это?»
Через десяток шагов я наткнулся на сломанное инвалидное кресло, загородившее проход. Колесо было смято и раздавлено, но продолжало неохотно вертеться на стержне с затухающим поскрипыванием. Кресло показалось мне детским – уж слишком оно было миниатюрное. Я остановился, зачарованно глядя на искореженную каталку. Огонь зажигалки отражался на металлическом ободе колеса.
Шерил, напомнил я себе, просыпаясь от гипнотического воздействия инвалидного кресла. Помни о Шерил. Она впереди, одна в темноте. Найди её, и быстрее.
Но чем дальше я заходил, тем больше испарялась у меня надежда, что моя дочь здесь. Проход повернул несколько раз под прямым углом и стал невыносимо узким – мне пришлось в некоторых местах протискиваться силой, закусив губу. Дождь усиливался; теперь он шёл не отдельными каплями, а лил сплошным потоком. Я был уже весь мокрый – струйки воды стекали с волос на лоб и прямо на лицо. Пламя зажигалки отважно пыталось противиться стихии. В его угасающем огне я увидел на решетчатых стенах следы засохшей красной жидкости. Я мог бы остановиться и обследовать эти зловещие потёки внимательнее, но мне не хотелось. Я шёл вперёд, пока окружающий мир быстро погружался в нечто похуже банальной шизофрении.
Где-то после третьего поворота мне встретился мертвец. То, что это труп, я понял сразу, несмотря на то, что его накрыли простынёй с ног до головы. Уж слишком чётко выступали очертания человеческого тела из-под белой ткани. Голова, ноги, грудь… Человек лежал на передвижной больничной койке, цинично именуемой медиками «труповозкой». Простыня в области живота пропиталась кровью; я увидел, как на красном пятне лениво ползает отряд чёрных мух.
– Что за чертовщина?.. – в ужасе прошептал я, отступая назад. На небе, откуда только что плавно пикировали снежинки, раздался оглушительный раскат грома. Сверкнула молния. В залившем всё вокруг синем свете я увидел, как из-под простыни выкатилась мёртвая почерневшая рука и свесилась вниз, раскачиваясь туда-сюда. Рука… Точно так же висела рука Джоанны в тот вечер, когда я зашёл к ней в спальню с чашкой чая. Я почувствовал, как на моей голове зашевелились волосы, и закричал. Закричал и бросился бежать. Ноги стали словно невесомы – казалось, они сами несли меня прочь от проклятого места. Когда у меня под носом возникла глухая каменная стена, я не смог вовремя остановиться – налетел со всего размаху, больно ударившись плечом, и тут же развернулся, уверенный, что увижу за спиной разлагающийся труп, ковыляющий по ржавой решетке.
Мертвеца не было. Дождь с ветром выводили унылый аккомпанемент на железных трубах водостока, а где-то через улицу разрывали свои глотки неумолкающие сирены. Я щелкнул потухшей зажигалкой. Никого. Только темнота, знакомое хлопанье крылышек и… и я. Проход здесь заканчивался.
Я закрыл глаза, прислушиваясь к успокаивающему шуму дождя. Я не знал, что за видение у меня только что было, но отдавал себе отчёт: не стоит возвращаться обратно в компанию сломанной коляски и каталки для трупов. Повторного столкновения мне не вынести.
– Папа…
Жалобный голосок Шерил зазвучал совсем рядом. Я обернулся, как ужаленный. У стены, там, где сгустились ночные тени, кто-то стоял. Я поднял зажигалку и сделал шаг вперёд.
Это не была моя девочка. На стене был распят человек. Не просто распят, а освежеван. Рот разинут в последнем крике, зубы, длинные и острые, ощерились кровью. Руки забиты в стену большими гвоздями каждый с ярд длиной. Кровь стекала с тела вниз, образуя большую, ещё тёплую лужу. В нос ударил необычный солоноватый запах, тогда ещё неизведанный для меня, – запах крови… Я приглушённо вскрикнул и выронил зажигалку, но она непостижимым образом продолжала гореть, освещая ужасную картину. Кто? Почему? Когда?.. Вопросы пришли в голову позже. Тогда я ни о чём не думал – просто потрясённо смотрел на окровавленный кусок мяса, недавно бывший человеком. Кое-где он ещё шевелился и подрагивал, и это было самое страшное…
Потом он сверкнул белками глаз – ровно за мгновение до того, как пламя зажигалки, наконец, милосердно погасло… но я увидел. Глазные яблоки на том месиве, что осталось от лица, дёрнулись наверх и посмотрели на меня. Последовала гулкая темнота; опора ушла у меня из-под ног, я беспомощно взмахнул руками и упал в неведомую страшную темноту. Где-то рядом назойливо звенел тонкий комариный писк. Я понял, что это крик, исторгающийся из моей собственной груди, но не мог заставить себя заткнуться – всё кричал и кричал, низвергаясь в бездонную черноту. Но даже здесь меня преследовали глаза мертвого человека, следящие за мной с красного обескоженного лица.
Я вскочил с задыхающимся криком. Лицо моё было разгорячено; рубашка прилипла к телу. Некоторое время я даже не мог видеть, где нахожусь: мне казалось, что я по-прежнему проваливаюсь в чёрную пустоту. Но потом, когда я немного пришёл в себя и присел на жёстком диванчике, в глаза справа ударил яркий свет. Я болезненно прищурился. Грязное стекло окна, за которым виден участок улицы. Пейзаж не отличался особой новизной – я видел тот же мёрзлый асфальт, изогнутые фонарные столбы, медленный танец снежинок и туман. Туман скорее, чем всё остальное, дал понять, что испытанный мною кошмар не был сном. Сердце неприятно сжалось. Туман окутывал город, пробираясь в каждую щелку. Мне предстояло ещё долго блуждать в его безликих лабиринтах, пока я с ним не распрощаюсь.
Мне не хотелось смотреть на этот унылый вид, и я отвернулся от окна. Мой диван был расположен под самым окном; я мог обозревать отсюда всё помещение. Обычный кафе-бар, популярный в курортных городах. Прилавок, пара холодильников и горы продуктов в картонных ящиках. Хаотично расположенные низкие столики, за которыми так неудобно сидеть. Лампы на потолке не работали, поэтому я не сразу заметил женщину около прилавка, молча наблюдающую за мной. Но когда она вышла из тени и подошла к окну, мне не составило труда узнать её. Она обогнала меня вчера вечером (… или когда это было?) на полицейском мотоцикле. Правда, тогда глаза её были сокрыты за тёмными очками, но это явно была она – те же светлые волосы, та же строгая голубая униформа. Совсем ещё молодая – видать, недавняя выпускница академии. Она улыбнулась мне. Улыбка у неё была приятной и завораживающей. Я из солидарности попытался растянуть потрескавшиеся губы в ответ, но вместо этого схватился за раскалывающуюся голову и спросил:
– Я спал?..
Она чуть кивнула, заинтересованно разглядывая меня. Я опять ничего не понимал. Значит, всё это был сон? Но авария… Нет, авария была по-настоящему. Я потрогал солидную шишку на голове. Похоже, женщина вытащила меня из разбитой машины и принесла в это кафе. А этот распятый человек…
– Как вы себя чувствуете?
Я снова посмотрел на женщину. Она заботливо протягивала мне стакан с водой. Только при виде стакана я понял, что горло у меня горит огнём. Я взял воду и сделал несколько жадных глотков. Живительный напиток растекался по жилам – чертовски приятное ощущение. Стало светлее: я взглянул на мир новыми глазами.
– Как будто попал под грузовик, – невесело пошутил я, отставляя стакан. – Но вроде всё в порядке…
В доказательство своих слов я потянулся, не вставая с дивана. Громко щелкнули затекшие суставы.
– Рада слышать, – бодро отозвалась полицейская, присаживаясь за пустой столик. – Так вы местный?.. Не скажете, что вообще творится в этом городе?
Я протестующе поднял руку:
– Погодите, минутку. Я всего лишь турист, приехал в Тихий Холм отдыхать.
Я вспомнил зловещую пустую дорогу и почувствовал себя неуютно. Она спросила меня, что творится в этом городе. Я не знал, но явно ничего хорошего. Лес, туман, девушка на дороге, Шерил, убегающая от меня…
Шерил. Удивительно, как я мог о ней забыть. Такой вот был из меня отец. Ужас от увиденной во тьме картины настолько затмил мой разум, что начисто вышиб из головы образ моей дочери. Я резко оглянулся. Улица была пуста. Где Шерил? Где она?.. Я встал с дивана и подошёл к окну вплотную. Нет, никого.
Полицейская смотрела на меня с удивлением.
– В чём дело?..
Меня пронзила страшная догадка, от которой бросило в жар и холод: Шерил мертва. Она умерла в салоне, пока я видел свои кровавые грёзы. Полицейская нашла её тело… но не хочет мне говорить, не желая травмировать сверх меры.
Я медленно обернулся.
– Вы не видели…
