Текст книги "В таежной стороне"

Автор книги: Георгий Лезгинцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 27 страниц)

Глава сорок вторая
У БОЛЬНОГО

Разгрузка барж шла медленно, тяжеловесные механизмы выгружались с большими трудностями, и Сергей Иванович двое суток не уходил с берега. Наконец, караван во главе с буксирным пароходиком отчалил от Южного, простившись с жителями поселка протяжным гудком.

Пришла телеграмма из главка, в которой требовали ускорить строительство жилых домов, и Рудаков днем находился на жилплощадке, а вечером – в горном цехе и только к ночи забегал в контору – посмотреть новую почту. Но сегодня он ушел от горняков пораньше и направился навестить Степанова.

Кризис прошел, Виталию Петровичу стало лучше. Как только к нему вернулось сознание, первым его вопросом было, нашли ли золото. Лидия Андреевна ответила, что нашли. Это же подтвердил по ее просьбе и Сергей Иванович. Степанов успокоился, стал выздоравливать. Теперь он настойчиво допытывался подробностей находки, и Рудаков не знал, что отвечать, он не умел выдумывать. Предстояло тяжелое объяснение: нужно было подготовить Виталия Петровича к встрече со следователем, который должен был зайти к нему.

Степанов лежал на широкой кушетке в своем кабинете и украдкой от жены читал книгу. Мягкий свет настольной лампы освещал просторный письменный стол, массивное резное кресло, стеклянный книжный шкаф, ковер на стене с перекрещенными на нем двуствольными ружьями и медвежью шкуру на полу.

Виталий Петрович похудел, глаза впали и неестественно блестели, нос заострился, а ранее смуглая, обветренная кожа лица стала белой, почти прозрачной. За время болезни он отпустил бороду и усы, очень старившие его.

– Опять, Виталий, читаешь? Ты как ребенок, за тобой смотри и смотри, – отбирая у него английский словарь, возмутилась вошедшая Лидия Андреевна.

Виталий Петрович улыбнулся:

– Не сердись, Лидочка, мне сегодня совсем хорошо. Когда-то надо готовиться… К тому же болеть очень скучно, а вы с Сергеем ввели для меня уж очень строгий режим.

– Профессор запретил чтение, а тем более – занятия языком. А о строгости режима тебе лучше молчать, – присаживаясь на кушетку, сказала жена.

– Сергей не появляется уже третий день. Хорош друг, ничего не скажешь! – буркнул себе под нос Виталий Петрович.

– Ты знаешь, я никогда не вмешиваюсь в твои служебные дела, но в твою ссору с Рудаковым я не могу не вмешаться, – сказала Лидия Андреевна. – Я считаю, что ты неправ.

Три дня назад Степанов попытался по телефону отдавать распоряжения, но Рудаков, узнав об этом, запретил ему вмешиваться в дела прииска, пригрозив отключить телефон. Виталий Петрович разнервничался и разругался с Рудаковым.

– Я немного погорячился и нагрубил ему за то, что он так легко вычеркнул меня из жизни Южного, – приподнимаясь на локте, говорил Виталий Петрович. – Жизнь Южного – это моя жизнь, и я должен знать о нем все и всегда, даже когда болен!

– Успокойся! Я и так жалею, что начала этот разговор, – поправляя одеяло, сказала Лидия Андреевна. Она с трудом сдерживала желание открыть мужу свой обман, признаться, что золото не нашлось, спросить совета, что же делать дальше.

В конце концов Лидия Андреевна решила: придет Сергей Иванович, и она откроет истину, дольше обманывать Виталия невозможно.

В передней раздался звонок, и в комнату влетела Светланка с торчащими в разные стороны косичками.

– Папочка, к тебе дядя Сережа!.. Дядя Сережа!.. – прыгая на одной ноге, твердила она.

– Здравствуйте! К больному можно? – с порога спросил Сергей Иванович.

– Проходи, проходи! Совсем запропал! – вставая ему навстречу, упрекнула Лидия Андреевна.

– Как себя чувствуешь, Виталий? Поправляешься?

– Сразу стало лучше, как по твоему приказу запретили доступ к моему бренному телу, – ответил Степанов, неласково поглядывая на друга.

Сергей Иванович усмехнулся:

– А ты знаешь, Лида, что Виталий все же прорвал нашу блокаду? Вчера он передал Пихтачеву чертежи лесотаски. Эта фараонова мумия продолжает отдавать повеления даже из саркофага.

– Не может быть этого! У нас никто не был, я все время дома, – усомнилась Лидия Андреевна.

Виталий Петрович предупреждающе посмотрел на Светланку, но та, не замечая его взгляда, выпалила:

– Это я ходила к дяде Пихтачеву, бумагу носила…

– Вот она, «пятая колонна»! – засмеялся Рудаков и усадил к себе на колени Светланку.

Степанову хотелось знать все приисковые новости, однако он сдерживал себя, молчал. А Рудаков, как нарочно, долго возился со Светланкой, потом принялся читать ей книжку, затеял игру в прятки.

Лидия Андреевна, так и не решившись заговорить о золоте, ушла на кухню готовить ужин. Виталий Петрович не выдержал:

– Спасибо, что зашел поиграть с дочкой в прятки.

Рудаков улыбнулся:

– О нашем руднике не хочу с тобой говорить, потому что ты опять будешь кипятиться, а это вредно для тебя.

– Я буду просто слушать как любопытный больной, – обещал Степанов и приподнялся на кушетке.

– Хорошо, тогда согласен. Только ты лежи.

Степанов вздохнул. Рудаков взял стул и сел около кушетки.

– В горном цехе рудника дела неплохие: два цикла даем, скоро дадим и три – пришли новые машины. Екатерина Васильевна молодец, дело знает и работает с огоньком.

– Еще не влюбился? Плохо. Значит, стареешь, брат, – перебил Виталий Петрович.

– Вот и я так думаю, что стар, а то бы обязательно влюбился, – улыбаясь, ответил Рудаков и подумал, как бы лучше подступиться к мучившему его разговору о золоте. Решив, что лучше сказать об этом в конце беседы, он продолжал: – Важно, что мы втягиваем в ритмичную работу весь цех, а не разовые рекорды ставим. Понимаешь, Виталий? – Наклонившись к другу, Сергей Иванович положил на его плечо ладонь. – Только теперь труд наш, горняцкий, и на золоте радостным становится.

– Эх, Сергей, – Степанов резко повернулся на кушетке и сел, подтянув колени к подбородку, – не могу я валяться в такое время! Понимаешь, тошно! Ох, тошно… Как стройка?

– Фабрика и гидростанция растут… не скажу, как грибы после дождя, но растут. По шоссе дорстроевские машины уже до перевалки проезжают, в июне доберутся до нас – Рудаков помолчал, как бы раздумывая, говорить или нет, и добавил: – Скоро сотня новых домов у нас появится. Все прибывшие тракторы поставил на вывозку леса для жилых домов. Амбулаторию отремонтировал. Как видишь, пользуюсь твоей болезнью. Хоть на час, но калиф! – усмехнулся он.

– Плохо, что эта шутка не только моего самолюбия касается! За рудник с меня спрашивать будут, а мы индивидуальные домики строим. Да на поселковые тротуары лес возим, как я слышал, – с явным раздражением заметил Виталий Петрович. – Этим надо общественности заниматься, а не мне. Нас всех здесь ради золота держат. Будет рудник, тогда можно развлекаться и другими хорошими делами. А добрым за счет другого легко быть!

– Для таких людей, как наши, Виталий, мы обязаны быть добрыми. Ты погляди на Наташу, Ивана, Федота, Захарыча. Неужели они, Виталий, своей работой не заслужили новых домов, которые нас обязывает строить правительство? Неужели рабочие должны ходить по колено в грязи только потому, что живут в таежном поселке, а не в городе? Почему наша молодежь должна быть лишена возможности заниматься спортом на стадионе, как это делают молодые парни и девушки на Новом? Почему? – говорил Рудаков. – Только потому, что мы не справляемся с планом добычи золота? Плохое объяснение, Виталий. Не большевистское. Подумай сам!

– Правильно, Сергей! Теперь, я думаю, Виталий поймет бестактность своего поступка! – крикнула в дверь Лидия Андреевна.

Виталий Петрович нахмурился. «Трудно спорить с Сергеем. На этот раз я, пожалуй, зауросил. Из-за приступа самолюбия имел бы неприятность и от партийных органов, и от треста, если бы Сергей не настоял на своем. Да! Выходит, «суд критиков» обязан заседать ежедневно».

Сняв со стены ружье, Рудаков повертел его в руках, переломил, посмотрел через нечищеные стволы на свет лампы.

– Давно не стрелял?

– Давно. Обидно – в тайге живем, а на охоту времени не выберем, – ответил Степанов и взял со стола шахматы. – Сыграем?

– Давай.

– Эх, протянуть бы мне еще лет двадцать, а там буду жить сколько захочу! – расставляя фигуры на шахматной доске, задумчиво сказал Виталий Петрович.

– Как Кощей Бессмертный? – серьезно спросил Рудаков.

– А что?.. Настала пора ученым всерьез и за человека браться. Я убежден, Сергей, что мы научимся и живую клетку делать, дай только срок. Испортится у меня, к примеру, сердце, а я в аптеку: «Дайте мне запасное». Доктор переставит…

– Как запчасть к трактору, – улыбнулся Рудаков. – Шах!

Степанов глубоко задумался над шахматной доской, дотронулся до короля и поднял голову.

– Сергей, а Дымова не обнаружили?

– Прочесали всю округу и не нашли. Это матерый таежный зверь, его не вдруг поймаешь, – ответил Рудаков.

И, взяв Степанова за руку, наконец, решился:

– И банку, Виталий, тоже не нашли.

Виталий Петрович побледнел и, закрыв глаза, опустился на подушки.

– Я так и думал, что вы обманываете меня, – еле слышна выговорил он.

Рудаков пытался отвлечь друга от тяжелых мыслей, заставить его снова заняться шахматами, взывал к его мужеству. Все было напрасно. Степанов лежал молча, уставившись воспаленными глазами в какую-то точку на стене под потолком. На лице его проступила и расплылась мутная желтизна, прозрачные пальцы сжимали снятого с шахматной доски короля. Рудаков проклинал себя за то, что переоценил силы Виталия.

Нетерпеливо затрещал звонок. Из кухни раздался голос Лидии Андреевны:

– Сережа, открой, пожалуйста, я никак не управлюсь тут.

Рудаков вышел и открыл дверь. На крыльце стояли молодой следователь с большим портфелем, нагло улыбающийся Плющ и растерянный Захарыч.

Следователь и Плющ, не раздеваясь, сразу же прошли в кабинет Степанова, а Захарыч снял куртку и зашел на кухню. Лидия Андреевна, прислонясь спиной к русской печи, нервно кусала губы и вопросительно смотрела на него.

Захарыч развел руками:

– Самому невдомек. Пришел дядя Кузя, стучит палкой в очно, а я было спать улегся. «Захарыч, за тобой Гапава пришла, иди в контору». Оделся, прибежал. Следователь, что Краснова арестовывал, говорит: «Понятым будешь, как депутат сельсовета».

– Дубравин, где вы? – громко спросил следователь, и Захарыч поспешно прошел в кабинет.

Здесь царило настороженное молчание. Следователь сидел в кресле и, раскрыв портфель, искал какую-то бумагу, Борис Робертович, развалясь на стуле, дымил папиросой. Рудаков сидел на диване, в ногах безучастного ко всему Степанова.

Следователь, стараясь не глядеть на Степанова и Рудакова, объявил официальным тоном:

– По указанию областного прокурора вынужден произвести обыск. Вот ордер. – И он показал присутствующим бумажку с жирной лиловой печатью.

– Прекратите курить, здесь больной, – потребовал Рудаков.

– Я курю при исполнении общественных обязанностей, – нагло ответил Борис Робертович, но папиросу погасил.

Рудаков порывисто встал, прошел в кухню и, сказав Лидии Андреевне, что немедленно едет в райком, вышел, уводя с собой плачущую Светланку.

Начался обыск. Лидия Андреевна присутствовать отказалась и до конца обыска пробыла на кухне.

Следователь отнесся к обыску формально, он был убежден, что золота в доме нет. Ничего не искал и Захарыч, глубоко оскорбленный за Степанова. И только Борис Робертович проявлял активность. Он вытряхнул из шкафа все книги и разбросал их по полу, перевернул сундук с носильными вещами и сострил над старой фетровой шляпой:

– За такие шляпы в семнадцатом году на фонарях вешали. – Потом долго один смеялся над этим.

Он заставил Захарыча вскрыть половицу, обследовать печной дымоход, слазить в подполье. Борис Робертович обыскал дровяной сарай, поднялся на чердак, проверил стайку, даже поковырял коровий навоз, после чего заявил, что Степанов сработал чисто.

Следователь описал имущество и, придя в кухню, дал подписать ведомость Лидии Андреевне, объявив ей, что для завершения дела придет завтра утром.

Когда следователь и понятые глубокой ночью покинули дом, Лидия Андреевна обошла комнаты.

– Боже мой, будто погром был! – изумилась она и, потушив везде свет, вернулась в кабинет мужа.

Виталий Петрович лежал с открытыми глазами. Увидев жену, виновато улыбнулся. Она села к нему на диван, погладила рукой его вьющиеся волосы.

– Вот и вором стал. Страшно мне за тебя, Лидок. Как жить-то будешь? – тихо спросил Виталий Петрович и, взглянув на Светланкину куклу, лежащую вверх ногами на груде книг, поправился: – Будете!

Лидия Андреевна, поджав колени, безвольно соскользнула на пол, прижалась щекой к плечу мужа и беззвучно заплакала.

Глава сорок третья
ВЕРИТЬ!

Кроме Степановых, еще многие южане не спали в эту весеннюю ночь.

Желая предотвратить нависшую над другом опасность, к тому же чудовищно несправедливую, всю ночь провел в седло по пути в районный центр Сергей Иванович.

Не спал остаток ночи и следователь. После обыска он еще более убедился в невиновности Степанова, но по предложению областного прокурора должен был его утром все же арестовать.

Бодрствовал и Борис Робертович. В деле Степанова он рисковал всем. Обвинив Степанова в краже золота в заявлении на имя областного прокурора, он считал, что отведет от себя возможные подозрения по красновскому делу, которое его очень беспокоило. Он был убежден в честности Степанова, а поэтому стремился всеми способами сделать его виновным. Опасаясь, что Степанов решится поехать сам в обком и этим разрушить его планы, он добровольно взял на себя обязанность караульного и остаток ночи наблюдал за степановским домом.

Не спал в эту ночь и Захарыч. Выйдя от Степановых, он решил спешно помочь Виталию Петровичу. Прикинув в уме, у кого может быть припрятанное золотишко, он поднял с постели старшего Кравченко, дядю Кузю, кучера Якова и Михайлу и наказал им сразу же идти к нему в баню. Захарыч не хотел будить Наташу и посвящать ее в свою тайну.

Сонные гости появились очень быстро, не понимая, зачем разбудили их среди ночи. В бане было темно и сыро, пахло пареным веником и дымом. Водрузив на мокрый полог мигающую «летучую мышь», хозяин накинул на двери крючок и открыл необычное совещание.

Под большим секретом рассказал Захарыч про обыск у Степанова, про слова следователя, что утром он завершит дело.

– Понятно ли вам про это, други мои? – спросил взволнованный Захарыч.

– Понятно, заарестуют его, – мрачно ответил дядя Кузя.

– Выручать скорее надо, – пробасил Степан Иванович; от такого разговора у него прошла вся сонливость.

Яков и Михайла выжидающе молчали.

– Вы – старики, потому знаете прежнюю цену золоту. Велика была его сила, и баловало оно, и губило оно. Нынче у нас человек дороже золота стал, а вот Степанов гибнет из-за него – страшнее жизни потерю несет, доверие ни за что теряет, – тихо, почти шепотом говорил Захарыч, с беспокойством поглядывая в маленькое банное оконце, – оно начинало синеть. – Балакать больше нет время, несите припрятанное про черный день. Вот мой пай, – закончил Захарыч, выставляя на банный полок аптекарский пузырек с золотым песком.

Пузырек произвел на присутствующих сильное впечатление. Кравченко молча поднялся и, согнувшись, направился к двери, за ним так же молча заковылял дядя Кузя. Яков, пробурчав, что у него отродясь столько золота не было, все же пообещал принести малость. Один Михайла помялся, хотел было что-то сказать, но, взглянув на отрешенное лицо Захарыча, промолчал. Хозяин забрал фонарь, и все вышли в предбанник.

Расходились поодиночке, договорившись о встрече через час. На улице начинало светать, из поредевшей темноты проступали неясные очертания дворовых построек, деревьев, изгороди. Теплый весенний дождь шумно барабанил по тесовой крыше бани.

Последним вышел Михайла и огородами направился к своей усадьбе; за ним, не отступая, шел Захарыч. Дойдя до своего огорода, Михайла остановился.

– Дальше, Захарыч, не ходи, при тебе рыть не буду.

– Пентюх! Я пособлю тебе лучше, чем следователь. – И Захарыч первый перелез через Михайлову изгородь.

Михайла смачно выругался, обозвал Захарыча бандюгой и кровопийцей и поплелся к стайке. Взял лопату, отмерил от угла коровника в сторону радиомачты тридцать две ступни и стал копать. На глубине четырех лопатных штыков наткнулся на валун. Захарыч посветил фонарем, Михайла нагнулся в яму и, подрыв левый бок серого камня, вскоре вытащил глиняную кринку с отбитым горлом, замотанную грязной тряпкой.

Ранним утром весь поселок уже знал о ночном обыске у Степанова, о предстоящем аресте, и против его дома толпились любопытные. Накрапывал дождь, но люди не расходились, ждали.

Ничего не ведал о случившемся один Пихтачев. Скрыв найденное золото, он потерял спокойствие и запил. И в это утро, еще хмельной, подошел он нетвердой походкой к сидевшим на бревнах людям и, узнав Гаврилу Иптешева, полез к нему целоваться.

– Вот беда, казенка заперта, выпили бы, – горевал Пихтачев и попросил покурить у Гаврилы.

– У кого какая беда! – вздохнула Ильинична, отвертываясь от Пихтачева.

– Начальник наш пропал, тюрьму едит, – объяснил Гаврила хмельному Пихтачеву.

– А он что? – бормотал Пихтачев, присаживаясь на мокрое бревно.

Ему объяснили. Он судорожно схватился обеими руками за бревно, бессмысленно вытаращил пьяные глаза, силясь понять смысл сказанного.

– Ты, Ильинишна, того… рехнулась? Не брал Степанов никакого золота. Он коммунист! Понятно тебе это, фефела? – закричал Пихтачев, с трудом поднимаясь с бревна.

– Да оно и коммунисты разные бывают… Вот ты, к примеру, – язвила Ильинична.

Пихтачев вздрогнул, побледнел.

– Я?! Что я? – тыча себя в грудь пальцем, спросил он упавшим голосом.

– С утра нализался, на работу сколько дней не выходишь! – наседала Ильинична.

– Это другое дело, грешен. А там золото…

– То-то и оно-то, за него перед законом ответ один, хоть ты коммунист, хоть нет.

Пихтачев, наконец, понял, что́ ожидает начальника прииска…

В доме Степановых тягостная тишина. Виталий Петрович, одетый по-дорожному, в свой рабочий костюм, сидит на диване в ожидании лошадей, следователь заканчивает протокол допроса. Лидия Андреевна молча убирает комнату. Лицо ее за ночь стало землистым, под глазами появились бороздки морщин.

– Лида, приведи Светлану, пора прощаться, – попросил Виталий Петрович.

Лидия Андреевна накинула на голову шерстяной платок, но не уходит, медлит. Тяжело выйти на улицу, сейчас ей никого не хочется видеть.

Кто-то хлопнул незапертой дверью, послышались торопливые шаги, и в комнату влетел Пихтачев. Он вытащил на ходу из-за пазухи белую жестяную банку, поставил ее на стол перед следователем и, тяжело дыша, сел на стул.

Лидия Андреевна закрыла глаза и тихо спросила:

– Это та банка?

– Банка другая, а золото то… нашел… Все до миллиграмма здесь, проверьте… Степанова не трожьте! – выкрикивал Пихтачев.

Следователь открыл банку, высыпал на газету горку золотого песка и, подойдя к Пихтачеву, крепко пожал ему руку. Потом порвал на мелкие части протокол допроса и рассеял их по комнате.

– Извините, что насорил, – сказал он хозяйке.

Степанов подошел к Пихтачеву, обнял и крепко поцеловал. Довольный следователь ссыпал золото в банку и спрятал ее в портфель.

– Господи, наконец-то кончился этот кошмар! Только сейчас я почувствовала, как смертельно, смертельно устала, – прошептала Лидия Андреевна, обнимая мужа.

И вдруг за их спиной раздалось сдержанное покашливание. На пороге комнаты появился Захарыч, за ним старший Кравченко. У Захарыча в руках свернутый платок. Он деловито его размотал и поставил на стол белую жестяную банку.

– Вот, товарищ следователь, как сами видите, не виноват Виталий Петрович.

Все замерли от удивления.

Захарыч счел нужным разъяснить, чтобы не возникли сомнения:

– Шел это я, шел утречком и нашел… под корягой схоронилась у самого берега реки.

Пихтачев возмутился.

– Врешь, старый хрыч, она не там была! – закричал Павел Алексеевич и, схватив банку, стал раскрывать ее.

– Несмышленыш ты. Откуда тебе знать, где оно было? Ты был шибко занят, – Захарыч щелкнул пальцами по горлу, – со мной не был. А золото там лежало, товарищ следователь, вот вам крест святой! – И Захарыч для убедительности перекрестился.

Пихтачев раскрыл банку и высыпал точно такую же горку золотого песка.

Следователь недоуменно переглянулся со Степановым, извлек из портфеля первую банку и показал ее Захарычу.

– В глазах у меня двоится или Виталий Петрович две банки потерял? Только что Пихтачев принес. А откуда, старина, взялась твоя? – спросил следователь.

Теперь изумились Захарыч и Кравченко. Вот так история!

Степанов понял все и взволнованно спросил:

– У стариков наскребли?

Захарыч неопределенно повел плечами и опустил голову: «Казните, виноват…»

Вечером у Степановых собрались друзья. Вернулся из района Рудаков, пришла Быкова.

Сергей Иванович сказал, что завтра бюро рассмотрит персональное дело Плюща, и по выздоровлении Степанова вопрос о маркшейдере будет решен на партийном собрании. Выводы ясны.

Заговорили о Пихтачеве, о стариках. Степанов признался, что его потряс поступок Пихтачева. Человек, к которому Степанов не всегда был справедлив, отказался от золота во имя его спасения. Может быть, впервые в жизни на глазах у Степанова навернулись слезы, которых этот сильный, резкий человек сейчас даже не замечал.

– Вот как получилось! – прошептал он, вытирая кулаком глаза, и, взглянув на Рудакова, тихо добавил: – Тебя мне тоже нужно благодарить. Твоя работа.

Рудаков, как бы не обратив внимания на эти слова, рассказывал Кате:

– Перелом в Пихтачеве начался во время урагана. Но тогда, геройски спасая засыпанных снегом людей, он думал, конечно, о восстановлении своего былого авторитета. Хотел противопоставить: «Глядите, на что способен Пихтачев, а Степанову и Рудакову это не по плечу…» История с Красновым отрезвила его, он стал отличать чистое от грязного. Авария на гидравлике была его вторым рождением. Так бывает в жизни: суровые события либо укрепляют человека, либо ломают его. Сегодня Пихтачев вновь подтвердил свое право на наше полное доверие, – обращаясь уже к Степанову, закончил он.

Лидия Андреевна звонила в контору – искала Павла Алексеевича, но его нигде не могли найти.

Ужинали в кабинете, чтобы не поднимать больного. Разместились кто как сумел – за письменным столом, на диване.

– Хорошо жить, когда тебя окружают такие люди, как Пихтачев, – сказала Лидия Андреевна. – А ты ведь его не понял. Эх ты, умник! И за какие только прегрешения несу я такой крест, Сергей? Ведь он дома настоящий деспот, – шутила Лидия Андреевна.

– Воспитывать его надо, – улыбнулся Рудаков. – Хоть он и деляга, но еще не совсем пропащий человек… Ты только по-честному признайся: ради кого ты так последнее время наряжаться стала?

– Что за вопрос! Разве хорошо одеваться можно только в Москве? А на приисках женщины должны ходить в спецовках? Ой, боюсь, что и тебя придется воспитывать, Сергей! – Лидия Андреевна погрозила пальцем.

Катя молчала, изредка поглядывала на Сергея Ивановича.

Лидия Андреевна подсела к мужу и, разглаживая пальцами на его висках седеющие волосы, задумчиво сказала:

– Я не представляю себе, что когда-нибудь придется покинуть нашу тайгу. Здесь мы возмужали, выросли, даже, оказывается, поседели…

– Рано загрустила, Лида! – помешивая ложкой в стакане, улыбнулся Рудаков. – Мы еще поработаем. Построим рудник-гигант, наш таежный поселок в город превратим, всю тайгу вдоль и поперек дорогами перережем. Много хороших горняков, рабочих, инженеров, музыкантов вырастим. И никто не поверит, что Южный был маленьким старательским прииском, затерянным в медвежьем углу. Правда, Екатерина Васильевна?

– Конечно, правда, – горячо откликнулась Катя.

Сергей Иванович долго смотрел ей в глаза, словно искал в них потерянное, и неожиданно попросил:

– Екатерина Васильевна, спойте, пожалуйста, нам, вы так хорошо пели однажды. Я шел мимо вашего дома и слышал.

Степановы выразительно переглянулись, и Виталий Петрович, выручая смутившуюся Катю, тихонько затянул старую студенческую песню:

 
На столе стоит коньяк, цим-ля-ля, цим-ля-ля…
 

– Цим-ля, цим-ля, цим-ля-ля… – дружно подхватили остальные.