Текст книги "В таежной стороне"
Автор книги: Георгий Лезгинцев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 27 страниц)
В таежной стороне
БИБЛИОТЕКА РАБОЧЕГО РОМАНА
Степанов, глядя на окружающие его горы-исполины, думал о том, какие клады могут храниться в их недрах, еще не разведанных человеком… Благодатная земля ждет рачительных хозяев. Тайга ожидает многих тысяч смелых людей.
Елене Евгеньевне – жене и другу п о с в я щ а ю.
Автор
Глава первая
ПОД КРЫЛОМ САМОЛЕТА
Задремать не удалось. Самолет часто проваливался в воздушные ямы. С трудом выровнявшись, зло гудя, он вновь набирал высоту. От этих встрясок Степанова мутило. И хотя в двухместной кабине было прохладно, он снял с себя черную горняцкую шинель, лбом прижался к холодному стеклу. Стало легче. Сквозь невидимую щелку кабины пробивался еле ощутимый воздушный ручеек, и на миг почудился смолистый аромат кедрача и влажные испарения отцветающих трав.
Степанов улыбнулся. Сильно, видно, стосковался по прииску, по тайге, если привычные, родные запахи ее мерещатся на такой высоте!
Под крылом самолета уходила назад широкая излучина реки, чуть подернутая белым туманом. На отмелях лежали утренние тени. Впереди, в сиреневой дымке гряды гор едва проступали на бледно-голубом небе.
…Скоро год – на Южном. Но разве это много? Прииск не завод и даже не рудник. Там все производство за оградой, а в тайге участки-цехи разбросаны на сотни километров. Попробуй проследи! На заводе получили сырье – продукция будет, а на прииске добыли пески, а золота нет, природа забыла его туда подсыпать. Исковыряли недра деды и отцы, много взяли золота, возможно, немало и оставили – да где его найдешь? Все планы горных работ старые хозяева увезли – ищи в тайге все сначала.
Еще в середине прошлого века разработку золотых россыпей южной тайги начинал «Горный кабинет его величества». Самые богатые пески быстро выхватили, а разведкой новых россыпей кабинет не занимался, и Южный вскоре захирел. После казны добычу вела акционерная компания «Золотопромышленное дело». Акционеры отработали легкодоступные участки и прогорели. Скупив компанейские делянки, купцы-золотопромышленники хищнически грабили недра южной тайги, на грош получали целковый барыша. Не до разведки им было: «После нас хоть потоп».
Наступили годы первой пятилетки, из одиночных золотничников-лоточников была создана старательская артель. Государство помогло артели, на смену лоткам пришли гидравлики, возросла добыча золота, и старатели, наконец, зажили по-человечески.
Новые времена порождали новые заботы. Родина из золотого промысла создавала золотую индустрию, а на далеком, затерявшемся в седой тайге прииске все шло по-старательски. Пришла война и отодвинула на время заботы о переустройстве Южного, и старатели с грехом пополам выполняли свой небольшой план. Жили по-старому, особняком.
На старательском прииске и работали по-особому – добычу золота из песка вели сами артели, а управление прииска только контролировало их горные работы, снабжало их всем необходимым и принимало по договору драгоценный металл. Дела здесь были немудреные, потому и начальников присылали сюда не больно прытких – тех, что в другом место снимали «по собственному желанию»; они здесь сами не работали и других не заставляли.
Однако дошли руки и до маленького старательского закоулка. В начале 1949 года Степанов, работавший тогда главным инженером на государственном руднике Новом, был вызван в Москву и назначен начальником Южного прииска. Приказ министерства он воспринял как личное оскорбление, наотрез отказался от назначения и подал рапорт о переводе в другое ведомство. Дело дошло до министра. Министр разъяснил инженеру, зачем посылают его на Южный: искать золоторудные месторождения и на их базе строить государственный рудник, а не ковыряться в выработанных россыпях. Нужны запасы руды, только в них спасение…
«Правильно решили – не цепляться за россыпушки, а разведывать руду, догонять соседей, от которых Южный отстал на десятки лет. Строить рудник. Но с кем? Строителей не пришлют. Есть золотоискатели-старатели… А как с ними строить? Кроме промывочного лотка, ничего не знают. Да-а-а, история», – думал Степанов.
Под самолетом плыли, сменяя друг друга, зеленые пойменные луга, пестрые, с прогалинами, березовые рощи, черные полосы распаханной земли. А беспокойные мысли вновь будоражили инженера.
Словно только сейчас ушел он от секретаря обкома, расстроенный своим однобоким докладом. Угораздило же его все неудачи с планом свалить на засуху, на простои гидравлик из-за нехватки воды и так мало сказать о рудной разведке! Он чувствовал себя в кабинете секретаря, как школьник, перепутавший ответы, и, ругая себя за растерянность, молча слушал:
«Вот что, Виталий Петрович! О почине твоих земляков, ленинградцев, ты, конечно, слышал? Пятилетку в четыре года… А мы как? Или наше дело сторона? До тайги далеко? Не видно? Давай говорить прямо: партийная совесть тебя не мучает?»
В ушах звучал ровный, глуховатый голос секретаря обкома:
«Беритесь за главное звено – рудную разведку, создавайте сырьевую базу для государственного рудника, такого, как Новый, а может быть, и больше. Без разведанных запасов рудник не построишь, просто под гору Медвежью денег нам не дадут, нужны запасы руды, большие запасы! Смелей добирайтесь до главной кладовой, и сразу же государственные работы организуем. И не только о золоте думайте. О золотничниках не забывайте. Рудник – это новая жизнь для этих людей. Быстрее стройте ее, ведь каждый год, каждый месяц очень дорог, жизнь мало отпускает их нам».
Внизу тонкой ниткой тянулось полотно железной дороги. По ней медленно двигался состав, груженный лесом. У подножия горы вспыхнуло и расплылось облачко взрыва. На дне желтого котлована работал экскаватор. Степанов залюбовался: «Строится Новый!»
За линией железной дороги блеснула река, рядом с ней чернел копер огромной шахты. Над копром пламенело красное полотнище флага. «Вот он, мой Новый! Как хорошо здесь было!» И снова к сердцу подступала горечь. Знали бы трестовцы, в каких условиях приходится работать! Все дают Новому – оборудование, транспорт, людей. А Южному? Директивы писать проще, чем запасы создавать.
Поймав себя на этой мысли, Виталий Петрович досадливо поморщился. Конечно же, все это чепуха. Дали бы и Южному, если бы обнаружились запасы…
Если бы! За двенадцать лет работы на приисках Степанову не раз приходилось туго. Но в этом году неудачи следовали одна за другой. Разведка месторождений затянулась. О каком же строительстве можно говорить? А план нужно выполнять. Но как? Как выполнить его без строительства рудника? Заколдованный круг какой-то…
«А партийная совесть тебя не мучает?»
Неожиданный толчок оборвал докучные мысли. Налетел боковой ветер. Легкий самолет стало швырять из стороны в сторону. Навстречу ползла тяжелая туча.
Летчик набрал высоту. Но и там оказалось не лучше. Шли вслепую, над облаками, покрывшими землю, – безбрежные снега, да и только!
Потеряв надежду пройти над облаками, пилот направил машину вниз, и все исчезло в рыхлом тумане.
Через несколько минут самолет уже шел над прииском Южным, над рекой и старательскими гидравликами. Степанов нахмурился: только из немногих гидромониторов – водяных пушек – била струя. Значит, дождей не было и воды по-прежнему не хватает.
Он нетерпеливо подтянул голенища сапог, надел шинель. Самолет приземлился, подпрыгнул на неровностях аэродрома, замедлил бег и остановился. Желтоватая трава, качаясь, волнами стлалась от ветра пропеллера. Летчик выключил мотор, пропеллер медленно покрутился и замер, сразу не стало надоевшего за дорогу шума.
– Вот вы и дома, – сказал летчик, снимая пилотские очки.
– В медвежьем углу! – беря чемодан, невесело пошутил пассажир и, кивнув головой летчику, зашагал по траве взлетной площадки.
Глава вторая
ЛЕСНАЯ ИЗБУШКА
Не успел Степанов сделать несколько шагов, как заметил великана, бежавшего, прихрамывая, ему навстречу.
– Здорово, Виталий Петрович! – радостно кричал он, размахивая руками. – Какие новости?
– Здравствуй, Егор Максимович! Здравствуй, дорогой! А насчет новостей – сначала ты скажи: что у вас нового? – настороженно глядя на разведчика, спросил Степанов и остановился.
– У нас-то ничего. А вот у тебя… видать, веселого мало. Не заболел ли часом? – отозвался разведчик.
Всегда жизнерадостный, казавшийся моложе своих сорока лет, Виталий Петрович сейчас выглядел угрюмым и постаревшим.
– Шутить изволишь! Как говорит наш председатель артели Пихтачев, сколько пива, столько песен. Полгода план не выполняем… Хлопал в обкоме глазами. И за тебя хлопал, старина. Как у меня дома? Все здоровы?
– Все в порядке, дочка учится, а супружница хлопочет по домашности. Сам видал, как в огороде на зиму картошку в ямы зарывала, ведь у тебя не только подполья, но и дома нормального еще нет. Эх ты, хозяин!.. А вот разведчики, значит, вроде козлов отпущения стали? – недовольно пробасил великан.
Степанов ничего ему не ответил и направился к одинокому домику с радиомачтой, у которого стояли три оседланные лошади. Великан с трудом поспевал за ним заметно припадая на правую ногу.
– Погодь маленько, не угнаться за тобой, – тяжело дыша, попросил он. И, лукаво улыбнувшись, добавил: – Мы тоже не лыком шиты, разбираемся, что к чему. Встречаю хорошими вестями, а ты с укоров старику начал.
– Неужели что-нибудь раскопали?
Инженер снова остановился и беспокойно взял разведчика за руку.
Великан неопределенно пожал саженными плечами, старательно разглаживая рукой свою бороду-лопату.
– Что молчишь? Поедем на разведку, показывай!
– Погодь, дай покумекать!
Разведчик так явно поддразнивал Виталия Петровича, что тот не выдержал и нетерпеливо прикрикнул:
– Хватит разыгрывать! Никак, золотоносную жилку подсекли?
– Не без этого, товарищ начальник! – Поглядев на Степанова загоревшимися глазами, великан довольно ухмыльнулся. – Поймали все же. Комсомольцы удружили… бригада Петра Бушуева. Богатейшую жилу вскрыли! – Он сделал выразительную паузу.
– Шутишь?
– Чтоб мне, Виталий Петрович, провалиться на этом месте.
– Максимыч!.. – Степанов не мог подыскать сразу нужного слова и обнял великана. – Вот это молодцы!
Разведчик тоже волновался, он часто и беспричинно снимал свой старомодный картуз с потрескавшимся лакированным козырьком, вытирал платком изрезанный морщинами лоб, трогал пуговицы на холщовой, вышитой крестом русской рубахе, затянул на ней пестрый опоясок и зачем-то поддернул необъятные плисовые штаны, заправленные в добротные, крепко пахнущие дегтем сапоги. Потомственный золотоискатель, Егор Максимыч Турбин не менял и внешнего облика исконного золотничника.
– Распочали жилку. Я на нее большую надёжу имею, – пробасил он.
Взволнованные, они подошли к конопатому мужичку, державшему под уздцы верховых лошадей. Степанов поздоровался с конюхом и потрепал гриву серого в яблоках жеребца. Конь ответил громким ржанием.
– Признал Серко, чувствует хозяина, – пояснил довольный кучер.
– Дядя Яша, мы поедем на разведку. А ты отправляйся ко мне домой и скажи жене, что скоро буду. Поехал, мол, прямо на Медвежью, – распорядился Степанов.
Виталий Петрович отдал чемодан кучеру и легко вскочил в седло. Серко, закусив удила и колесом выгнув сытую шею, топтался на месте, словно дожидаясь, когда Турбин справится со своим Воронком. А на это нужно было время. Воронко никого не подпускал к себе, кроме хозяина. Да и тому поддавался не сразу, долго гарцевал на месте, бросался в сторону, когда Максимыч пытался попасть ногой в стремя. Но стоило всаднику оказаться в седле, как Воронко успокаивался и покорялся ему.
Конная тропа обогнула заболоченную низину с торчащими из трясины кочками, поросшими осокой, и, прорезав темное густолесье, пошла на подъем. Всадники пустили коней рысью на безлесную, пнистую гору, потом спустились в лог, заросший высокой, в рост человека травой. Вскоре миновали небольшую заимку в три двора, пасеку с разноцветными ульями и поднялись на крутую сопку, с которой открылся вид на огромную, покрытую даже в жаркую погоду снеговой шапкой Медвежью гору. На пологих склонах ее во все стороны разбегались молодые деревья и мрачно высились сотни обугленных стволов вековых кедров. Здесь много лет назад долго бушевал лесной пожар.
Степанов обеспокоенно оглянулся на Турбина, резво трусившего за ним на Воронке.
– Не будь в сомнении, Виталий Петрович, – словно читая его мысли, отозвался тот. – Золото большое на Медвежьей горе будет. Бородой отвечаю! – любовно поглаживая свою роскошную бороду, добавил он.
– Сулишь, Максимыч, златые горы, – улыбнулся инженер. – Смотри, как бы на старости лет не побрили.
– Я бороду более тридцати лет ношу, а теперь и подавно брить ее нету резону.
Несколько минут ехали молча. Попали в бурелом, огромные осины то и дело загромождали тропу. Приходилось все время их объезжать, забираясь в темную чащу.
– Ветер нахулиганил, а нам лазай по чащобе, – снимая с бороды паутину, буркнул Турбин.
У косогора поравнялись с почерневшей, полуразвалившейся избушкой.
– Здоро́во, старая! – весело и озорно, как другу, крикнул Турбин. Он был сегодня необыкновенно словоохотлив.
Степанов удивленно посмотрел по сторонам.
– Ты с кем это, Максимыч? Не с избой ли?
– Именно, Виталий Петрович! Мы с ней старые знакомые. В тридцать втором году я здесь, можно сказать, чудом спасся.
– Вот как! Ну-ка, расскажи, – попросил Виталий Петрович.
Турбин пристально, как бы вспоминая прошлое, посмотрел на избушку. Заговорил, и голос его сразу окреп, и сам он, казалось, выпрямился и еще шире раздался в плечах.
– Избушку эту я давно помню. Я ведь родился на здешней земле. Здесь и стараться начал. До самой рекрутчины золотишко промышлял.
– Где воевал?
– В Пруссии. Это в первую германскую. Был и на гражданской. Под Питером, против Юденича. Из армии отправили прямо на «Красный путиловец» – строить первые советские землечерпалки для золота, драги значит. Не хотелось сначала. Уж больно далеко отсюда, от родных-то мест. Но сердце ровно чуяло: «Все равно тебе, Егор Максимыч, в тайге быть». Так оно и вышло. В Сибирь-то я, правда, попал не скоро. Сначала послали с бригадой на Урал новую драгу собирать. А там оставили помощником драгера. – Турбин молодцевато расправил бороду. – Дело, знаешь, какое…
– Знаю, – подтвердил Виталий Петрович. – Сам проходил практику на этаком золотом комбайне. Ну а как ты опять попал в эти края?
– Это уж потом, в тридцать первом. Рассчитался я, и поехали мы с женой сюда, на старое пепелище. Сперва охотился, рыбачил, она по родным гостила. Да недолго пришлось вальяжничать. Вызвали в райком партии. «Чем занимаетесь?» Сказал. «А не хотите за старое дело, за добычу золота, взяться?» – «Что ж, отвечаю, дело знакомое. Не один год с лотком по тайге бродил. Если требуется, поброжу и еще!» А секретарь смеется: «В одиночку с лотком – это не диво, а ты попробуй коллективно, артелью. И золото сдавать государству, а не перекупщикам-спекулянтам». А в те годы в тайге перекупщиков было до черта… Приехал я домой. Стал говорить с народом. Человек пять согласилось – дескать, легче артелью. И первый, между прочим, Захарыч… Тише, Воронко, тише! – Натянув узду, Максимыч сдержал рвавшегося вперед коня.
– Наш Захарыч? – переспросил Степанов. – А я думал, что он всегда был старателем-одиночкой.
– Не-ет! Давнишний приискатель. Он в войну из артели вышел. Разругался с Пихтачевым по плотницким делам, не уступил – против шерсти его не трогай – и остался допускником-одиночкой. «Дисциплина артельная вредна, говорит, моему характеру». По старости блажит… С ним-то вот мы и были зачинателями. А те, что с потайным золотишком, – ни в какую! «С вами, с голытьбой, говорят, только нажитое проживешь». Сами не идут и других мутят. Спрашиваю на сходке: «Чего ждете? Пора и нам коллективизацию провести». Молчат. Только Степан Кравченко, что теперь бригадиром, один за всех бурчит: «А зачем вступать? В одиночку с лотком еле на хлеб намываем, а гуськом ходить с тем же лотком – совсем без штанов останешься. Ты что-нибудь получше придумай. В деревню трактора привезли для колхозников. А ты с лотком. Значит, опять: золото мыть – голосом выть!» Думал я, думал и решил начать с гидравлики. Поехал в район. Поддержали. Заехал в поселок Приисковый – там как раз управление организовалось…
Максимыч вытащил из кармана вышитый кисет, аккуратно сложенный газетный лист и, оторвав от него неровный кусочек, свернул цигарку.
– Ишь взыграл! Я тебе! – Он вытянул плетью своего коня, схватившего за гриву смирного Серка. – Управляющий велел собрать артель и заключить договор. Обещал и ссуду, и лошадей, и материалы на строительство гидравлики. Даже инженера посулил прислать. Собрал я мужиков на сходку. Ну, тут уже другой разговор. Сразу артель устроили. А меня председателем выбрали…
Турбин рассказывал медленно, время от времени пошевеливая бровью и поглядывая на Виталия Петровича: слушает ли?
– Приехал инженер. Пожил у нас месяц, составил проект гидравлики, научил разбирать чертежи. Словом, сделал что мог и уехал – тогда инженеры в тайге не шибко водились…
Рассказчик оглянулся на оставшуюся позади избушку и перевел дух.
– Так вот. Пришел я однажды из бани. Пью чай с горячими шанежками. И вдруг заходит перекупщик, шаман Савелий Баев, с соседней заимки. Лысый такой, толстый, но хоть и толстый, а злой. С ним еще кто-то, кажись, со шрамом на виске – при коптилке я не разглядел. Подсел перекупщик к столу и давай рубить напрямик: «Ты меня мешаешь, и артель твой мешает. Мы здесь хозяин, ты уходи… Не пойдешь – шайтан возьмет». И говорит, подлец, эдак спокойно, будто лошадь у меня торгует. «А пойдешь – дорогу калым получай». – И вытаскивает из-за пазухи мешочек с золотом фунтов на шесть. «Дешево, думаю, покупаешь». А ему отвечаю: «Мне и в артели хорошо. А вот дай срок, гидравлику построим…» Однако шаман не унимается: «Шибко больной ты, Егорка. Плохо тебе тайга. Думай: хочешь – золото дорогу, хочешь – пуля в башка». И сейчас же оба смотались. Ночь, понятно, я не спал. Думал. А утром махнул на них рукой и пошел на гидравлику. Там дело к концу подходило. Через неделю располагали пуск отпраздновать. Работы невпроворот. Я про шамана и забыл, задери его медведь.
Максимыч опять проверил, насколько внимательно слушает Степанов его рассказ.
– Как сейчас, помню и сам праздник… Денек выдался погожий, люди собрались у гидравлики. Мы с Захарычем, как полагается, при всем народе открыли водозаборные ставни. Вода хлынула по канаве – и к сплоткам. Они вон тот лог пересекали, – Максимыч показал на покосившиеся столбы старых деревянных желобов, – Дошла до водонапорного бака. А бак проконопачен был плохо. С ног до головы окатило нас обоих. Смеху было! Вода по трубам попала, понятно, в гидромониторы, вырвалась из них и ударила по породе. Народ ревмя ревел от радости. В этот день еще человек двадцать в артель подались.
Внезапно Воронко затоптался на месте и сделал попытку сбросить седока.
– Чего ты взлягиваешь? Неужто заковали? – похлопывая рукой по крупу коня, успокаивал его Турбин.
Воронко, часто махая головой и громко фыркая, пошел вперед. Серко двинулся за ним.
– Стемняло, – продолжал Турбин. – Мы разложили костры – освещаем разрез. И вдруг в вершине лога-то как грохнет! На всю тайгу. Еще раз! Глядим – струи из гидромонитора ослабели, а там и вовсе пропали. Авария! Я опрометью к сплоткам. Темень. Бегу и слышу: водопад. Перед сплотками остановился. Так и есть, в двух местах взорваны. Стойки перекошены. Которые звенья висят еще в воздухе, а которые на земле… и остальные подмывает. Надо остановить воду! Бегу. А в тайге темно, как в берлоге. Спотыкаюсь. Вдруг слышу за спиной свист. И впереди кто-то свистнул. Я остановился. Слышу – и сзади и спереди трещат сучья. Ну, думаю, дело не чисто. И стебанул сквозь кусты к избушке, с какой ныне здоровался-то. А тут мне вдогонку выстрел, и шаман кричит: «Стой, Егорка! Куда сбежишь! Гидравлика – на воздух, тебя – в землю». Ну, я, понятно, дожидаться его не стал. Они опять стреляют. Гонятся прямо по пятам. Я от дерева к дереву, по кустам. И надо же греху, у самой избушки споткнулся об валежину и, сам не знаю как, угодил в разведочный шурф. Окунулся с головой в воду. Вынырнул, уцепился рукой за крепь. А тут, как на беду, в правой ноге закололо: подранили все-таки, стервецы. Закусил губу, притаился, слушаю. Чую, бандиты где-то рядом. «Проверь шурфы!» – кричит шаман. По соседству вода забулькала. Шурует кто-то палкой и кричит: «Дна не достать! Если попал сюда, конец!» Прошло еще с минуту. Долгой она мне, ох какой долгой, показалась! Всполошился шаман: «С огнями идут, тикай!» Меня еле в чувство привели артельщики. Три месяца провалялся я в больнице. С тех пор, задери его медведь, и хромаю… А потом – на курорт. Побывал в Москве. Попросился на курсы. Так и стал разведчиком.
Степанов подъехал вплотную к нему.
– Максимыч, а что с бандитами?
– Савелия поймали, осудили. А перед войной освободили. Или бежал он из лагеря. Видели его здесь, даже шаманил у охотника Иптешева. А второй скрылся, Савелий не выдал его.
– Ну, и куда же делся шаман?
– Савелий-то? Ушел в горы, да и след простыл. Баила одна старуха, что, значит, слыхала в тайге, как шаманова собака несколько дней подряд выла у какой-то штольни. А где штольня – старуха толком не смогла рассказать, запамятовала.
Максимыч замолчал. Степанов остановил коня и прислушался. Из леса глухо доносился стук топора.
– Разведчики рубят?
– У нас здесь лесосеки нет, – пробасил Максимыч.
– Значит, браконьеры, – решил Степанов и свернул с тропки в пестрый березняк, за ним поехал и разведчик.
Тонкие ветки березок больно хлестали Степанова. Он пригибался к лошади, закрывал лицо согнутой в локте рукой и все-таки окровавил щеку. Максимыч неодобрительно кивал головой: «Везде-то Степанов сует нос, ему больше всех надо. Эка невидаль какая – в тайге дерево срубили. На этот случай лесообъездчики есть, пусть они браконьеров ловят».
На солнечной полянке, упершись в старую березу, стояла поленница дров, за ней двое рабочих кололи напиленные бревешки. К всадникам шел длинный сутуловатый мужчина, приветливо помахивая им рукой, – приисковый маркшейдер Плющ. Внешний вид его был необычен для приискателя. На голове синий выгоревший берет, на горбатом носу роговые очки с темными стеклами.
– Шеф?! Кого я вижу! – воскликнул он, протягивая Степанову руку, морщинистое лицо его расплылось в угодливой улыбке.
Посмотрев на лежавшие у поленницы полосатые визирные рейки, треноги, и геодезические инструменты, Степанов удивленно спросил:
– Вы что же, Борис Робертович, тут без меня переквалифицировались в дровосека?
– Зима не за горами, дорогой шеф.
– Но в рабочее время заставлять подчиненных дрова для себя рубить не следует.
Борис Робертович пожал плечами и, поправив пальцем очки, со вздохом сказал:
– Мельчаем все мы – я с дровишками, вы со своими принципами. Я помню вашего отца, Виталий Петрович, он бы так не мелочился.
– Откуда вы знаете моего отца?
– Встречались, – уклончиво ответил Борис Робертович и нагловато улыбнулся.
