Текст книги "Франклин Рузвельт"

Автор книги: Георгий Чернявский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 44 страниц)

Перкинс вспоминала, что она уговаривала Рузвельта специально заняться проталкиванием этого законопроекта, но он отнесся к ее просьбе прохладно, заявив, что у него есть более важные дела. Она, правда, признавала, что при сенатском голосовании Рузвельт высказался в пользу закона, но сделала оговорку, что на заседании он не присутствовал, а голосовал заочно ^{98} .

Сам же Рузвельт и некоторые близкие к нему деятели, прежде всего Л. Хоув, рассказывали совершенно иную, весьма драматическую историю. Когда Рузвельт уже был избран президентом, но еще не вступил в должность, в одной из влиятельных газет появилась статья Хоува ^{99} о том, как Рузвельт устроил так называемый филибастер [10]10
  Филибастер (от слова «флибустьер») – в американской политической практике искусственное затягивание прений перед голосованием, при этом выступления не регламентируются. Правда, может быть использована процедура «клочер» («закрытие»), которая лимитирует выступления одним часом, но она применяется крайне редко, так как считается, что это ограничивает права сенаторов.


[Закрыть].

Для принятия закона не хватало голоса одного сенатора, который не успел приехать из Нью-Йорка и опаздывал на заседание. Слово взял Рузвельт и стал долго, медленно и нудно читать лекцию о породах и поведении птиц в его родном графстве Датчес. «Мы не желаем слушать диссертацию по орнитологии!» – гневно закричал кто-то из сенаторов-республиканцев, его поддержали и другие. Но Рузвельт нагло уверял, что его лекция имеет прямое отношение к теме: птицы, подобно людям, нуждаются в отдыхе, поэтому они отправляются в свои гнезда, как только наступает сумрак.

Вся эта демонстративная болтовня продолжалась долго – благо в сенате не существовало регламента, ограничивавшего длительность выступления. Наконец в дверях появился опоздавший демократ Тим Салливан, и Рузвельт, ухмыляясь, произнес: «Уже поздно, и я не буду более злоупотреблять вашим терпением». Тотчас после этого состоялось голосование, и закон был принят большинством не в один, а в два голоса.

Других сведений об этой истории, помимо рассказа Хоува, не существует – протоколы сената штата Нью-Йорк не велись. Можно полагать, что в этом рассказе было немало выдумки. Правда находилась где-то посредине: Франклин действительно поддержал ограничение рабочего дня женщин и детей, но активно этим вопросом не занимался, будучи поглощенным проблемами аграрного сектора.

Надо признать, что внесенные и отстаиваемые им законопроекты, как правило, были мелкими, если не сказать микроскопическими. Достаточно упомянуть, что по его инициативе был принят закон о стандартизации корзин для яблок, которые фермеры везли на рынок или продавали скупщикам. Наиболее значительной инициативой Рузвельта во время его второго сенатского срока был закон о контроле оптовых закупок продукции у фермеров, ограничивавший произвол оптовиков. Закон был проведен со скрипом, так как рассматривался многими сенаторами как грубое нарушение принципа свободного предпринимательства, неоправданное вторжение администрации штата в дела среднего бизнеса.

Заместитель военно-морского министра

На сей раз пребывание в Олбани оказалось краткосрочным. Новый президент, как мы знаем, был в курсе первого избирательного успеха Рузвельта и, как оказалось, следил за его выступлениями в соседнем штате и даже встречался с ним, еще будучи губернатором Нью-Джерси. Вильсон решил, что молодой политик может быть ему полезным. Не располагая другими вакантными местами, он охотно согласился с предложением военно-морского министра, каковым стал Джозефус Дэниелс, о назначении Рузвельта, не имевшего никакого отношения к вооруженным силам, на должность его заместителя.

Любопытно, что и сам Дэниелс, журналист и издатель, также никак не был связан ни с военными, ни с флотскими делами, за исключением того, что кто-то из его родственников в свое время был корабельным плотником. Все это было тем более курьезно, что в своих газетах Дэниелс зло и остроумно высмеивал некомпетентных администраторов, а одна из его кампаний была направлена против чиновников, руководивших морскими делами, понятия не имея о них. Он писал, например, о члене комиссии по расследованию гибели парохода «Титаник», который задал допрашиваемому моряку вопрос: «Скажите, пожалуйста, из чего сделаны айсберги?»

Поразительно, но никаких колебаний у Франклина не возникло. Он только в очередной раз вспомнил карьерный путь Теодора Рузвельта, в отличие от него имевшего немалый боевой опыт, и на предложение, последовавшее как раз в день инаугурации Вильсона, немедленно дал согласие, Участие в правительстве явно рассматривалось как новая ступень для продвижения на еще более высокие посты.

Впрочем, Дэниелс вспоминал, что перед назначением Рузвельта своим заместителем он, по крайней мере из вежливости, решил посоветоваться с сенаторами, представлявшими в конгрессе штат Нью-Йорк. Он был удивлен, когда сенатор Элиу Рут, в свое время служивший государственным секретарем (министром иностранных дел) в кабинете Теодора Рузвельта, с хитринкой в глазах откликнулся на предстоявшее назначение Франклина: «Вы знаете Рузвельтов, не так ли? Всякий раз, когда кто-то из Рузвельтов движется, он стремится выдвинуться вперед». Дэниелс ответил достойно: «Шеф, который боится, что его заместитель обгонит его, не годится в шефы».

Но примерно в том же духе высказался и сам президент, которому Дэниелс счел нужным доложить об этом разговоре. Вильсон задумчиво произнес: «Его выдающийся родственник Т[еодор] Р[узвельт] прошел [путь] с этого самого места до президентства. Может быть, история повторится?» ^{100}

Семнадцатого марта 1913 года приехавший в столицу и остановившийся на первых порах в отеле Франклин Рузвельт впервые появился в своем кабинете. Министерство не имело отдельного помещения, а располагалось вместе с госдепартаментом (министерством иностранных дел) и военным министерством в неуклюжем архаическом здании на Пенсильвания-авеню недалеко от Белого дома. В тот же день он написал матери письмо, полное внутренней гордости, тем более что был использован официальный бланк с якорем в окружении четырех звезд. «Я окрещен, утвержден, приведен к присяге, обеззаражен – как будто на море! Больше часа я подписывал бумаги, которые удостоверяли мою верность. Я надеюсь, что удача предохранит меня от тюрьмы. Всё хорошо, но я должен работать подобно новой турбине, чтобы овладеть этим делом» ^{101} .

Тотчас последовал ответ Сары, которая и на этот раз никак не могла удержаться от поучений, теперь звучавших попросту смехотворно. «Я как раз знаю, – гордо информировала она, – что это очень большая работа и всё настолько ново, что пройдет время, пока ты в это вникнешь. Но попытайся не подписываться слишком мелкими буквами, потому что от этого ты кажешься усталым и почерк неразборчив. Так много общественных фигур с ужасными, совершенно неразборчивыми подписями» ^{102} .

Положение Франклина было противоречивым. С одной стороны, он стал заметной, хотя, разумеется, не первостепенной фигурой в высшей исполнительной власти. С другой стороны, его положение заместителя министра заставляло не просто считаться с позицией шефа, но послушно выполнять его волю во всех служебных делах. А эта воля была весьма неоднозначной.

Дэниелс был страстным противником крупных трестов, неутомимым моралистом и субъективно честным, исполнительным чиновником. Более того, руководя военно-морскими силами страны, он был пацифистом, противником военных конфликтов, что оказывало немалое влияние на его курс. Он всячески противился увеличению американского военного флота, стремился держать его подальше от конфликтов. В этом смысле он примыкал к влиятельным изоляционистам, выступавшим за то, чтобы США интересовались только делами своего континента и не втягивались в заокеанские конфликты.

Министр рассматривал корабли как некие школы, где моряков следовало воспитывать в христианском духе и давать им недостающее общее образование. По требованию министра на кораблях стали создаваться классные комнаты. На флоте «сухой закон» был введен задолго до того, как стал общеамериканским конституционным актом. Понятно, что и образовательные дела, и особенно антиалкогольные меры весьма раздражали моряков, от адмиралов до матросов.

Выполняя распоряжения своего начальника, Франклин Рузвельт в душе был против некоторых из них. Подчас же, особенно в отношении военно-морского строительства, он выходил далеко за пределы не очень ясных установок министра.

Дэниелс, уроженец Юга, исповедовал пристрастия и предрассудки этой части страны, особенно в расовом вопросе, будучи убежденным, что негры должны находиться в подчиненном положении в политическом отношении и быть отделены от белых в социальном.

Когда Рузвельт перевез в Вашингтон семью и пригласил министра в гости, тот был буквально шокирован, что Элеонора использует белых слуг. Дэниелс «посоветовал» заменить их «послушными нефами», но принципиальная супруга Рузвельта пропустила эту рекомендацию мимо ушей. Министру пришлось считаться с тем, что его заместитель прибыл в Вашингтон из той части страны, где никогда не было рабства.

Участие Франклина Рузвельта в правительстве Вильсона невозможно всесторонне оценить, если не рассказать, что собой представляло это знаменательное президентство.

Избранию Вильсона способствовала кампания под лозунгом «новой свободы», сутью которой была ликвидация трестов и восстановление конкурентного капитализма старого типа. Антитрестовские меры встречались широкими слоями населения с одобрением.

Два президентских срока Вудро Вильсона стали временем вступления Соединенных Штатов в эпоху модернизации, проявившейся прежде всего в новой политике налогов и пошлин. Сократив средний размер пошлин на импорт – этому был посвящен принятый конгрессом в 1913 году тариф Ундервуда (обложение было уменьшено с 41 до 27 процентов), – Вильсон впервые в истории США ввел налог на доход. По этому поводу происходили бурные дебаты, бизнес отчаянно сопротивлялся, недовольны были не только наиболее богатые люди, но и верхний слой среднего класса, ибо платить начинали с трехтысячного годового дохода, а получавшие шесть тысяч долларов и выше должны были вносить в государственную казну шесть процентов. Конечно, эти суммы были смехотворно малы по сравнению с тем обдиранием крупного капитала, которое имеет место в ряде стран нынешней Европы во имя сохранения стабильности, но в начале XX века рассматривались как чуть ли не революционная атака на имущие слои.

Вильсон был инициатором реорганизации банковской системы, находившейся в неопределенном состоянии, подверженной бурным колебаниям, во многих случаях почти случайным, как это было, например, во время паники 1907 года, когда частные банки стали закрываться и вкладчики теряли к ним доверие. Тогда индекс нью-йоркской фондовой биржи рухнул более чем на 50 процентов по сравнению с пиковым значением предыдущего года. Кризис был вызван неудачной попыткой скупить акции Объединенной медеплавильной компании. Паника распространилась на всю страну. Только вмешательство финансиста Д. П. Моргана, который заложил крупные суммы из собственных средств и убедил других банкиров Нью-Йорка сделать то же, стабилизировало банковскую систему. Очевидно было, однако, что подобная ситуация может повториться.

Именно этой проблеме был посвящен проведенный Вильсоном закон о создании Федеральной резервной системы (ФРС), к подготовке которого были привлечены видные финансисты. Связь с ними президент осуществлял через своего ближайшего помощника полковника Хауса, постоянно встречавшегося с Д. П. Морганом-младшим, К. Доджем, Ф. Вандерлипом, Г. Фриком и др. В результате был выработан закон, подписанный президентом 23 декабря 1913 года и предусматривавший создание двенадцати федеральных резервных банков, капиталы которых образовывались из взносов национальных банков, банков штатов и др. Во главе системы стояло Федеральное резервное управление в Вашингтоне в составе министра финансов, контролера денежного обращения и пяти членов, назначаемых президентом с согласия сената. Помимо административного руководства системой, в функции управления входили выпуск банкнот и контроль за денежным обращением путем повышения и понижения заемного процента, что соответственно сокращало или расширяло возможности получения гражданами кредита. Федеральная резервная система оказалась настолько хорошо продуманной, что существует по настоящее время почти в неприкосновенности.

Первые годы президентства Вильсона были также временем проведения ряда других прогрессистских реформ, в совокупности значительно усиливших власть федерального правительства. Был принят закон о федеральных займах фермерам. Средний класс был доволен актом Клейтона против «незаконной конкуренции» и более жестким применением закона Шермана против трестов. Профсоюзы выражали удовлетворение тем, что специальным законом объединения трудящихся были исключены из числа «трестов», а введение восьмичасового рабочего дня на железных дорогах порождало надежды на то, что последуют аналогичные меры в других отраслях.

Впрочем, с началом Первой мировой войны реформистская деятельность поутихла. Основное внимание президента было направлено теперь на Восточное полушарие. В начале апреля 1917 года США вступили в войну, а еще через год в Европу прибыли американские войска. Знаменитые «14 пунктов» Вильсона (январь 1918 года), хотя и ставили целью создание «справедливого мирового порядка», образование национальных государств в Европе под контролем учреждаемой международной организации – Лиги Наций, в то же время содержали почти нескрываемые претензии на значительное расширение роли США в мировых делах под флагом «открытых дверей» и «равных возможностей в мировой торговле». Впрочем, на Парижской мирной конференции, созванной по окончании войны, европейские лидеры эти претензии отвергли и в Версальский мирный договор они включены не были. Руководящие деятели США сочли свою страну ущемленной; сенат отказался ратифицировать Версальский мир, в Лигу Наций – детище Вильсона – страна не вошла, а сам президент, так успешно начавший свою деятельность в Белом доме, катастрофически терял популярность.

Переехавший после нового назначения в Вашингтон на постоянное жительство вместе со всей семьей, снявший в центральной части фешенебельного района Джорджтаун на тенистой улице Н [11]11
  Улицы Джорджтауна, идущие с запада на восток, обозначаются буквами латинского алфавита; перпендикулярные им улицы имеют в основном нумерацию, но некоторые – свои «имена».


[Закрыть]удобный дом под номером 1733, Рузвельт вначале находился в стороне от главных забот, которыми было занято правительство. Домашние хлопоты его тем более не волновали. Ими занималась Элеонора со слугами и гувернантками. Посетившая детей и внуков Сара была удовлетворена их бытом. Не обошлось, правда, без «руководящих указаний». Решив, что мебель в доме расставлена неправильно, она распорядилась всё изменить и только после этого сочла себя вполне довольной, записав в дневник: «Переставила кресла и столы и стала чувствовать себя дома» ^{103} . Как раз во время службы Франклина в военно-морском министерстве Элеонора родила в марте 1916 года еще одного сына, которого назвали Джоном. На этом пополнение семьи было завершено.

Получивший значительное повышение, но в новой системе координат отошедший на второстепенную позицию, Франклин утешал себя тем, что его должность вроде бы полностью соответствует интересам и чаяниям, которые у него возникли еще в детстве. Это было так и не так. Он действительно с ранних лет любил море (вспомним рисунок парусника, подаренный родителям пятилетним Франком), в юношеском возрасте на него большое впечатление произвела книга Альфреда Мэхэна (1840—1914) «Влияние морской мощи на историю (1660—1783)», вышедшая первым изданием в 1890 году. В оценке этого труда опытного и умудренного флаг-офицера [12]12
  Флаг-офицер – адъютант флагмана – командира эскадры.


[Закрыть]Рузвельт не был оригинален.

Мэхэна считали крупнейшим американским морским стратегом XIX века, впервые выдвинувшим идею, что нация, имеющая наиболее мощный флот, может контролировать весь земной шар. До наших дней американские военные с глубоким почтением относятся к своему «имперскому» предшественнику. Недаром во флоте США всегда есть корабль – линкор, крейсер, авианосец или эсминец, – носящий его имя. Значение мощного военного флота подтверждалось и практикой. Не зря Великобританию, к традициям которой Рузвельт относился с почтением, в начале века продолжали считать владычицей морей.

Франклин не раз вспоминал и напоминал своим близким, что среди его предков было немало моряков, сам он подростком подумывал о поступлении в Военно-морскую академию в Аннаполисе, а одним из его хобби, наряду с коллекционированием марок, было собирание старых географических карт, особенно изображавших морские просторы.

Рузвельт искренне гордился тем, что, оставаясь штатским, он, достаточно молодой человек, распоряжается опытными седовласыми адмиралами, что на кораблях его появление встречают салютом из семнадцати орудий, тогда как в честь адмиралов звучит залп из тринадцати пушек, что при его посещении выстраивают почетный караул, а корабельные офицеры приветствуют заместителя министра в парадной форме.

Однажды под каким-то вымышленным предлогом Рузвельт приказал, чтобы линейный корабль «Норе Дакота» был направлен на празднование Дня независимости США, 4 июля 1913 года, в Истпорт, штат Мэн, неподалеку от острова Кампобелло, где Элеонора отдыхала с детьми. В доме Рузвельтов был организован обед для старших офицеров корабля, а трехлетний Эллиот в матросском костюме гордо поднялся на борт, прошелся строевым шагом по палубе и салютовал флагу, как его научил отец.

Внешне почтительно относясь к министру, подчеркнуто скрупулезно выполняя его распоряжения, Франклин в то же время постепенно приобретал всё большую самостоятельность в принятии ответственных решений, чувствуя себя человеком, который реально вершит дела министерства. Он писал жене: «Мин[истр] и я работали, как негры, целый день над всеми теми делами, которые он должен был решить, прежде чем, как я и ожидал, большинство их были переданы мне! Плохо то, что мин[истр] выразил по этим делам несозревшее мнение» ^{104} .

В любом случае, став менее публичной фигурой, Рузвельт работал не за страх, а за совесть. Он всячески добивался значительного увеличения американского военного флота, полагая, что тот должен выйти на один уровень с ведущими флотами мира, и прежде всего британским.

Он контролировал завершение строительства Панамского канала. К 1913 году было закончено сооружение трех гигантских шлюзов, ставших настоящим чудом света. Стены каждой шлюзовой камеры были высотой с шестиэтажный дом. На каждый шлюз – Гатун на Атлантическом побережье и Пед-ро-Мигель и Мирафлорес на Тихоокеанском – ушло более 1,5 миллиона кубометров бетона, которым заполняли стальные конструкции из огромного шеститонного ковша. 15 августа 1914 года корабль «Кристобаль» первым проследовал по каналу из Атлантического в Тихий океан, «срезав» на пути из Эквадора в Европу около восьми тысяч километров. Правда, официальное открытие канала было отложено на послевоенное время и произошло в 1920 году.

Несколько раз Франклин выезжал в зону канала, вновь и вновь демонстрируя приоритет для него «государственной целесообразности» над высокими моральными проблемами.

Первая поездка состоялась, когда Рузвельт был еще сенатором штата Нью-Йорк, в 1912 году. В нескольких письмах родным он выразил удовлетворение увиденным. Не очень хорошо знакомый с особенностями крупного строительства, Франклин, рассматривая происходившее с расстояния, восхищался работой машин, которые суетились, как мошкара. Ему очень понравились патриотические слова главного инженера строительства Джорджа Гёталса: «Мы хотим, чтобы американцы пробились туда (сквозь перешеек. – Г. Ч.), потому что все они говорят, что это сделает их лучшими американцами» ^{105} .

Надо сказать, что американцы, купившие у французов имущество Компании Панамского канала, существенно откорректировали проект, сделали ставку не на частный капитал, а на государственное финансирование и хорошо отладили процедуру управления строительством. Пришли им на помощь и современные открытия в области медицины: были предприняты усилия по уничтожению москитов и комаров, переносчиков «желтой лихорадки», от которой гибли рабочие. Но условия труда были крайне тяжелыми, эксплуатация рабочих – безжалостной. На строительстве канала погибло не менее 5,5 тысячи человек (всего в строительстве участвовало 70 тысяч).

Рузвельт ценил помощь постоянного секретаря министерства Чарлза Маккарти, прослужившего на этом посту при нескольких президентах. Но главное, в Вашингтон вместе с новым заместителем министра отправился Луис Хоув, который постепенно становился тенью Рузвельта, незаменимым советчиком, тонким аналитиком, мастером слова и жеста.

Сам Хоув не раз говорил о себе пренебрежительно, примерно в духе первого высказывания о нем Элеоноры: «Я один из четверых обладателей наиболее отвратительной внешности в штате Нью-Йорк. Стоит ребенку только взглянуть на меня на улице, как он бросается прочь» ^{106} . Но это конечно же была только игра. Человек проникновенного ума, остроумия, трудолюбия, мастер тонкой интриги, любитель театра, самоотверженно преданный Рузвельту, Хоув стал для него неоценимым приобретением, максимально облегчившим его политическую деятельность.

Луис был страстным поклонником английского историка XIX века Томаса Карлейля, который пропагандировал культ героев. В своем лекционном курсе, прочитанном в 1837—1839 годах и многократно переиздававшемся, Карлейль утверждал, что законы мира открываются лишь избранным, что история – это биографии великих людей, а массы – лишь орудие в их руках. Когда героическое начало в обществе ослабевает, наружу вырываются разрушительные силы толпы. Однако Карлейль, будучи оптимистом, уверял, что в обществе неизменно находятся новые герои, которые наводят в нем порядок. Излюбленными персонажами историка были Оливер Кромвель и Наполеон Бонапарт.

Как-то Луис ненавязчиво порекомендовал Франклину прочесть «Героев» Карлейля. Изучив книгу, Рузвельт, как и его друг, стал почитателем британского историка и, по всей видимости, примеривал на себя одежды его героев. Да и сам Хоув, наверное, подсунул книгу другу не случайно. Впоследствии он не раз говорил, что уже в то время пришел к выводу: «Только случайность может привести к тому, что этот человек не станет президентом» ^{107} .

Можно, конечно, скептически усмехнуться по этому поводу, полагая, что задним числом легко утверждать всё что угодно; но исключительная проницательность Хоува, которую тот проявлял неоднократно, служит если не доказательством, то, скажем осторожнее, предположением, что он не лгал. Сомнения, однако, у меня оставались – до тех пор, пока я не нашел публикацию обнаруженного в архиве письма Хоува Рузвельту от июня 1912 года, которое посвящалось чисто бытовым делам, но начиналось обращением: «Дорогой и почтенный будущий президент!» ^{108}

В военно-морском министерстве Рузвельт в основном занимался хозяйственными делами, связями с бизнесом, прежде всего с судостроительными фирмами, а также с поставщиками угля, генераторов для электроснабжения судов, пищи, табака и спиртных напитков для моряков (на флоте виски не только не был запрещенным напитком, а считался своего рода благородной традицией до тех пор, пока Дэниелс не счел это развратом и не ввел «сухой закон»).

Заместитель министра, поначалу ставя в известность шефа, а позже и своей волей, решительно разрывал сомнительные или попросту обманные контракты, которых к его приходу в портфеле министерства было немало. Репутация Рузвельта как человека, которого нелегко обмануть в финансово-торговых делах, скоро распространилась в бизнес-кругах.

Вопросы, связанные с военно-морским строительством, Рузвельт с согласия непосредственного начальника не раз обсуждал с президентом. Речь, в частности, шла о том, кому следует заказывать строительство кораблей – зарубежным или отечественным фирмам. При этом Рузвельт считал, что в первую очередь необходимо учитывать стоимость заказа, независимо от того, где находятся верфи – в США или за океаном. Во время одной из аудиенций у президента он высказал мнение, что следует предпочесть германскую фирму, предлагавшую более низкие цены, тем паче что немцы должны были бы уплатить пятнадцатипроцентную ввозную пошлину. Вильсон, однако, отверг это предложение, сочтя необходимым учитывать всю совокупность факторов, включая новые рабочие места и в целом стимулирование экономики страны. Вынужденно согласившись с решением президента и принимая меры по его реализации, Франклин мечтал о том времени, когда на первый план выйдут не национальные, а глобальные соображения.

Главной заботой становилось отечественное судостроение. Больше кораблей, больше моряков, более значительные затраты на военный флот – таковы были установки Рузвельта, которые первоначально выходили за рамки официального стратегического курса, но постепенно президентская администрация признавала их целесообразными.

Двадцать пятое октября 1913 года для Франклина стало памятным днем – он впервые провожал в пробный дальний шестинедельный поход по Атлантическому океану, а затем по Средиземному морю девять новых мощных линейных кораблей. Произнесенная по этому поводу речь звучала весьма энергично, если не сказать агрессивно: «Посылая вас как представителей нынешнего флота США, мы надеемся продемонстрировать Старому Свету, что достижения и традиции нашего прошлого живут и развиваются в интересах великолепного будущего» ^{109} .

Франклин часто посещал Бруклинские верфи, где трудились тысячи рабочих, тем более что это давало ему лишний повод побывать в родном штате. Поначалу он несколько высокомерно смотрел на отношения труда и капитала (бесспорно, сказались деревенское воспитание, отчуждение от социальных отношений в городе в юные годы), но постепенно Хоув и Маккарти убедили его в важности налаживания дружественных и деловых взаимоотношений с лидерами профсоюзов.

Заместитель министра стал присутствовать на собраниях рабочих-судостроителей, организуемые АФТ, иногда слушал молча, иногда выступал с краткими речами, свидетельствовавшими, что он вполне в курсе проблем. Во многих случаях убеждал правительство пойти навстречу требованиям о повышении заработной платы. Это было осуществимо, ибо экономика США накануне и в годы мировой войны была на подъеме, так как до 1916 года сохраняла активные связи со странами обеих воюющих коалиций. Хоув вспоминал: «Друзья, которые появились у Франклина в дни военно-морского министерства среди рабочих [лидеров], остались с ним до конца его жизни» ^{110} .

Разумеется, Франклину были несравненно ближе его старые аристократические знакомые, интеллектуалы, не лезшие за словом в карман, но благодаря уверениям своих помощников и, главное, собственному политическому чутью он убеждался, что свое тяготение к элите демонстрировать не следует, что с рабочими, включая и тех, кто выбился в бюрократию АФТ из низов, следует говорить на равных, на понятном для них языке, откликаться на их нужды не только словом, но и делом.

Именно это будет важным козырем во всей дальнейшей государственной практике Рузвельта. По всеобщему признанию, на верфях, которые он контролировал, проводилась «просвещенная рабочая политика» ^{111} . В результате на протяжении войны на Бруклинских верфях и других судостроительных предприятиях, связанных с военно-морским министерством, не произошло ни одной забастовки и не только лидеры АФТ, но и явно не симпатизировавший Рузвельту Таммани-холл относили это к его безусловным заслугам.

Рузвельту удавалось сохранять добрые отношения с двумя традиционно враждующими группами, вечно предъявлявшими друг другу претензии, – руководителями профсоюзной организации верфи и морскими офицерами, контролировавшими строительство кораблей, осуществлявшими их спуск на воду Офицеры были недовольны «прорабочей» политикой министерства, но относили ее на счет Хоува, тогда как рабочие лидеры видели защитника своих интересов в Рузвельте. Хоув же вполне сознательно принимал на себя роль «козла отпущения». «Я лез буквально во всё, – рассказывал Рузвельт с известной долей похвальбы, – и никакой закон не мог мне запретить это» ^{112} .

Переезд в Вашингтон, перемещение из законодательной власти в исполнительную существенно обогатили Рузвельта новым жизненным опытом общения с большим бизнесом и организованными рабочими, двумя мощными инструментами американской политической практики. Это было весьма существенным дополнением к тому опыту, которым он уже обладал.

* * *

Неоднократно по различным причинам Рузвельт исполнял обязанности министра, причем впервые это произошло уже через несколько дней после назначения. Дэниелс, куда-то уехавший на краткий срок, поручил ему возглавлять министерство, с одной стороны, доверяя своему заместителю, а с другой – желая проверить его в деле.

Как раз в эти дни президенту понадобился военно-морской министр и он, узнав, что Дэниелс в отъезде, вызвал к себе Рузвельта. Дело оказалось ординарным, Франклин легко справился с ним. Но он был весьма польщен и писал Элеоноре, своей «дорогой девочке», которая еще не переехала в Вашингтон: «Я был внезапно вызван президентом, чтобы организовать отправку хирургов, помощников, оборудования и т. д. в округ Огайо, охваченный наводнением – у меня было лихорадочное время, чтобы ввести всю эту машину в действие, но и интересная общая работа с военным мин[истром] и ген[ералом] Вудом» ^{113} (Леонард Вуд в то время был начальником штаба армии).

В 1914 году происходили выборы в сенат США. Франклин попытался разведать, как бы отнеслась высшая власть к его попытке добиться избрания от родного штата. Он встретился с Уильямом Мак-Эду, министром финансов, который считался тем более влиятельным, что был зятем президента Вильсона. От прямого ответа собеседник уклонился, заявив лишь, что сам он был бы рад увидеть Франклина на этом высоком посту. Но у Рузвельта сложилось впечатление, что это мнение разделяет и высокий родственник министра. Его не остановили ни возражения его непосредственного руководителя Дэниелса, ни скептическое отношение к его амбициям прожженного политика Хоува.

Будучи в напряженных отношениях с Таммани-холлом, Рузвельт не стал спрашивать благословения Мёрфи на свои действия. Босс Демократической партии негодовал. Он предложил полномочному послу США в Германии Джеймсу Дже-рарду включиться в первичные выборы (праймериз), и тот легко опередил Рузвельта, даже не покидая Берлина (впрочем, сам Джерард потерпел тяжкое поражение на выборах в сенат в ноябре – место в верхней палате Конгресса США занял республиканец).

Все эти события послужили уроком и для партийной машины демократов, и для отдельных деятелей, включая набиравшего опыт Франклина Рузвельта. Он постепенно приходил к выводу, что излишняя драчливость вредна не только во взаимоотношениях с бизнесом и рабочими организациями, но и с аппаратом собственной партии. Он оставил планы построения в провинциальных графствах штата партийных функционеров, независимого от Таммани-холла. Вслед за этим он включился в кампанию нью-йоркских боссов по выдвижению местного сенатора Роберта Вагнера на пост исполняющего обязанности губернатора штата, после того как губернатор Уильям Сулцер был смещен путем импичмента (отрешения от должности через парламент) за спекуляции на фондовом рынке с использованием партийных средств.