Текст книги "Франклин Рузвельт"

Автор книги: Георгий Чернявский

Формирование предвыборного штаба, финансовой базы и программы

Но многолетнего политического опыта, связей в различных социальных кругах, даже богатства для желанной победы на президентских выборах недостаточно. Необходим был штат – точнее, штаб – опытных, наблюдательных, вдумчивых специалистов, обладавших даром устного и особенно письменного слова, которые помогли бы Франклину перевести реальную, но далеко не гарантированную возможность в действительность. Сами члены штаба должны были обладать определенными социальными связями и поставить их на службу шефу, жертвуя собственными амбициями и планами, подчас отказываясь от личной жизни, чтобы каким-то случайным образом не повредить общему делу

В центре этого штаба находились две хорошо знакомые нам фигуры – Элеонора Рузвельт и Луис Хоув. Элеонора вела самостоятельную жизнь, с мужем общалась заботливо, дружески, уважительно, но держа некоторую дистанцию. Однако теперь, когда на карту было поставлено будущее, она также полностью отдалась предвыборным делам, а ее связи в среде женской общественности, левых интеллигентов и даже организаций чернокожих могли сослужить хорошую службу Хоув самоотверженно работал на Рузвельта уже двадцать лет, фактически отказавшись от каких-либо собственных жизненных планов. Его идея фикс, буквальная одержимость намерением сделать Франклина президентом стала уже притчей во языцех в кругу близких людей. Новыми членами команды стали Эдвард Флинн, Сэм Розенман, Бэзил О'Коннор, Джеймс Фарли и Том Коркоран.

Флинн, являвшийся заместителем Рузвельта на губернаторском посту (его должность, как мы помним, официально именовалась «секретарь штата»), происходил из богатой семьи выходцев из Ирландии. Юрист по образованию, он ряд лет провел в качестве руководителя партийной организации демократов в Бронксе. Вежливый, всегда безупречно одетый, Флинн был в то же время весьма жестким в тех вопросах, которые считал для себя принципиальными, и главным среди них являлось противостояние коррупции, которая, по его словам, была хуже чем аморальной – она была глупой.

Розенман, также нью-йоркский юрист, сблизившийся с Рузвельтом во время избирательной кампании 1928 года, человек безупречной личной репутации, имел склонность к детальному, систематизированному анализу явлений, раскладыванию их «по полочкам», что позволяло давать убедительные рекомендации. Франклин восхищался не только упорядоченным умом Сэма, но и его блестящим слогом.

Все названные фигуры были в первую очередь политическими советниками. Они разбирались в экономических делах, но всё же были далеки от «кухни» большого бизнеса. И здесь незаменимой была помощь со стороны О'Коннора, старого приятеля и партнера Рузвельта по юридической конторе, по делам в Уорм-Спрингс. Будучи юристом и филантропом, О'Коннор предпочитал вести дела крупных промышленных и торговых фирм, в которых превосходно разбирался, став знатоком подноготной, вплоть до самых интимных деталей, наиболее крупных корпораций. Возможно, он мог бы использовать эти знания не всегда привлекательных дел воротил бизнеса в личных целях, для собственной наживы, но считал такие методы ниже своего достоинства. Его опыт и знание делового мира теперь были полностью отданы Рузвельту.

Еще один деятельный член команды, Джеймс Фарли, выросший в политике от руководителя партийной организации графства Стоуни Пойнт до председателя ассамблеи штата Нью-Йорк, был мастером на все руки. Он знал политические хитросплетения и умел развязывать сложные узлы, которые, казалось, можно было только разорвать, был неплохо знаком с бизнесом, отличался несвойственной другим членам штаба Рузвельта скромностью в быту – не пил, не курил, посещал каждую воскресную церковную службу. Но главное – у него были свои подходы к своенравной и подчас весьма упрямой рабочей бюрократии АФТ. Каждый раз, когда возникали споры, Фарли находил с ней общий язык, и организованные рабочие обычно поддерживали Рузвельта.

Наконец, активным помощником, а позже и другом Рузвельта стал Том Коркоран. Получив образование в авторитетном Брауновском университете (Провиденс, штат Род-Айленд), а затем в правовой школе Гарварда, он служил помощником судьи в Верховном суде США, работал в юридической фирме в Нью-Йорке. Случайно познакомившись с тем, как вдумчиво и изобретательно он вел дела, Рузвельт-губернатор стал поручать ему разнообразные задания. Коркоран не только выдвигал идеи, но и оформлял предложения в законопроекты. К тому же он превосходно владел аккордеоном и нередко развлекал уставших членов команды музыкой.

В июне 1932 года Фарли отправился в разведывательную поездку по штатам. Он встречался с деятелями Демократической партии, выяснял их настроения, в случае необходимости убеждал их, что Рузвельт является наиболее достойным кандидатом. Как он позже информировал шефа, самые серьезные сомнения возникали по поводу состояния здоровья Рузвельта. Фарли убеждал, что Рузвельт, за исключением ног, просто пышет здоровьем: «Я был вместе с ним в Цинциннати четыре недели назад, и он крепко пожал руки 1500 человек» ^{245} .

Высоко оценивая работу всех членов своей команды, Рузвельт особо выделял Фарли, о чем не раз говорил и писал ему. После перевыборов на губернаторский пост в 1930 году он даже сделал сравнение: «Вы проделали великолепную работу. Я полагаю, что мы с Вами являемся сочетанием, которое не существовало со времен Кливленда и Ламонта» ^{246} . (Гровер Кливленд, президент США с 1885 по 1889 год и с 1893 по 1897-й, был в первый раз избран на этот пост, являясь губернатором Нью-Йорка, во многом благодаря энергичной поддержке и рекомендациям своего доверенного советника Дэниела Ламонта.)

Рузвельт и члены его штаба предприняли попытку привлечь на свою сторону такую влиятельную фигуру, как Эл Смит. В дело включились даже некоторые журналисты. Известный корреспондент газеты «Конститьюшн», выходившей в Атланте, Кларк Хауэлл уговаривал бывшего нью-йоркского губернатора, что он просто не может не поддержать Рузвельта. «Еще как могу!» – последовал ответ. «Почему вы испытываете такую личную враждебность к Рузвельту?» – поинтересовался журналист. Смит ответил не вполне искренне: «Нет, мы в общественном отношении остаемся друзьями. Но… вы знаете, что он никогда не консультировался со мной по поводу ни единой чертовой вещи, большой или малой, с тех пор, как стал губернатором? Он прислушивался к плохим советам и ко всем источникам, враждебным ко мне. Он игнорировал меня!» ^{247} Злоба и ревность ослепляют людей. Смит даже не заметил, что, вначале назвав Рузвельта своим другом, тотчас после этого стал сыпать упреками в его адрес.

Не менее важной, нежели создание штаба советников, была проблема изыскания средств на предвыборную кампанию. Рузвельт, как мы знаем, был отнюдь не бедным, но всё же не относился к крупным «денежным мешкам», а в 1920-х годах подчас оказывался в затруднительной финансовой ситуации. Оплачивать из своего кармана все предвыборные дела, требовавшие миллионных затрат, ему было явно не по силам. Пришлось обращаться за помощью к тем, кто считал, что именно нью-йоркский губернатор сможет вызволить экономику страны из катастрофической ситуации, прорвавшись сквозь догмы о «чистоте» частного предпринимательства и решительно используя государственную машину.

В числе первых, кто откликнулся на призыв Рузвельта или сам предложил финансовую помощь, были его старый знакомый миллионер Г. Моргентау и видный промышленник У. Вудин.

Генри Моргентау(1891—1967), потомок иммигрантов из Германии, сын банкира, сам видный финансист, особенно интересовавшийся аграрными делами (с 1922 года он издавал журнал «Америкэн агрикалчерист» – «Американский аграрий»), был инициатором создания фонда «Друзья Рузвельта» и внес в него пять тысяч долларов. Для Моргентау эта сумма была небольшой, но главное – он показал пример другим вкладчикам.

Столько же пожертвовал в фонд Уильям Вудин (1868– 1934), являвшийся с 1916 года президентом крупнейшей на восточном побережье США компании по производству товарных вагонов. Будучи членом Республиканской партии, Вудин в весьма пожилом возрасте поменял политическую ориентацию, став одним из страстных сторонников наиболее вероятного демократического кандидата. Оба основателя фонда сразу же после вступления Рузвельта на пост президента были вознаграждены, получив министерские посты.

За первыми дарителями вскоре последовали новые, и фонд «Друзья Рузвельта» рос довольно быстро, несмотря на кризис.

Благодаря полковнику Эдварду Хаусу, когда-то состоявшему советником президента Вильсона, были установлены связи с кругами прогрессистов на Западе, в частности в Калифорнии. Весьма полезным оказалось и знакомство с Корделлом Халлом. О нем следует сказать особо.

Корделл Халл (1871 – 1955) родился и провел почти полвека в южном штате Теннесси, получив специальность юриста в тамошнем Камберлендском университете. Вступив в Демократическую партию, он стал активно участвовать в политической деятельности. В 1893 году в возрасте двадцати двух лет он был избран в палату представителей штата, а с 1903-го являлся судьей. В 1907—1921 годах Халл был членом палаты представителей Конгресса США. Проиграв выборы 1920 года, он стал председателем исполнительного комитета Демократической партии, но занимал этот влиятельный пост недолго, так как в 1923-м вновь был избран в палату представителей. Вначале он специализировался на финансовых проблемах, участвуя в разработке законопроектов в этой области (в частности, был автором федерального закона о ставках заработной платы 1913 года). Постепенно у Халла усилился интерес к международным делам, который он постоянно развивал, общаясь с зарубежными деятелями. Он обогатил свой политический опыт, участвуя в предвыборной борьбе 1928 года в качестве кандидата в вице-президенты, но вместе с Элом Смитом это сражение проиграл. В 1931 году на дополнительных выборах после смерти сенатора Л. Тайсона Халл был избран в сенат США от своего родного штата.

Установление с Корделлом Халлом дружеских и деловых отношений было важно Рузвельту и потому, что этот новый партнер давал весьма компетентные советы по вопросам финансов и особенно мировой политики, и потому, что он был связующим звеном с южными демократами, которые традиционно составляли консервативное крыло партии и с которыми следовало поддерживать самые близкие отношения. Рузвельт нередко просто приходил в бешенство из-за жесткости и упорства Халла, но сдерживал себя и считался с этим человеком недюжинного ума, обладателем огромного опыта. Не случайно после избрания Рузвельта президентом США Халл занял пост государственного секретаря, то есть министра иностранных дел, и пробыл на нем дольше всех своих предшественников и преемников.

В марте 1931 года на Медисон-авеню в самом центре Нью-Йорка появилась штаб-квартира Рузвельта, которую почти не покидали Хоув и Фарли, а в июне сам он впервые выступил с докладом по общенациональным проблемам на конференции губернаторов штатов. Он говорил о необходимости понизить импортные пошлины, проводить осторожную политику прогрессивного налогового обложения, ввести страхование от болезни и безработицы, вообще добиться «лучшего баланса междудеревенской и городской жизнью» ^{248} .

Наблюдатели единодушно отмечали, что его позиции резко отличаются не только от гуверовских, но и от установок наиболее консервативно настроенных деятелей Демократической партии, признанным лидером которых считался Джон Рэскоб. Этот финансист и менеджер крупнейших корпораций (он был руководителем строительства Эмпайр-стейт-бил-динг – самого высокого в то время здания США, поддерживал тесные связи со знаменитой фирмой «Дженерал моторе» и химической империей Дюпонов, которые в конце концов слились в единый картель) являлся, как уже говорилось, председателем Национального комитета Демократической партии с 1928 по 1932 год, но реально выражал взгляды лишь части ее деятелей. Поддерживая Эла Смита, Рэскоб был страстным противником прогрессистских инноваций, провозглашаемых Рузвельтом.

Предвыборная кампания. «Мозговой трест»

Рузвельт объявил о своем вступлении в предвыборную борьбу 22 января 1932 года в письме секретарю комитета Демократической партии штата Северная Дакота в связи с предстоявшими в этом штате 15 марта первичными выборами. В письме говорилось: «Если партийные лидеры партии в вашем штате пожелают, чтобы мое имя было представлено на будущих первичных выборах в штате как кандидата Демократической партии на пост президента, я охотно даю согласие, полностью осознавая честь, которая мне этим будет оказана. Долг каждого американца служить на публичной должности, если он будет призван на нее» ^{249} .

Через неделю после этого Франклин в Гайд-Парке отпраздновал свое пятидесятилетие в кругу родных и близких. Он был полон боевого задора и даже осмелился впервые в жизни написать стихотворение, художественно очень слабое, но интересное тем, что сочетало теплые чувства по отношению к трем дамам: матери, жене и… политике. Вот это стихотворение в оригинале и переводе:

 
Delegates from many states
Favor local candidates.
But there always will be one
Place where I'm the favorite son.
Did my Eleanor relate
All the sad and awful fate
Of the miserable lives
Lived by politicians' wives? ^{250}
...
Делегаты многих штатов
Любят местных кандидатов.
Ну а мне тот штат милей,
Где дом матери моей.
Ах, моя Элеонор!
Ты со мной, но где укор,
Что моя душа порой
Вся в политике одной? [16]16
  Перевод Леонида Шустера.


[Закрыть]
 

Основная мысль первого крупного предвыборного выступления Рузвельта на ежегодной конференции губернаторов, которая на этот раз происходила в столице страны 24—25 февраля 1932 года, состояла в том, что государство должно защищать простого человека, находящегося в основании социальной пирамиды, от катастрофы, для чего правительственным органам следует осуществить «лучшее планирование нашей социальной и экономической жизни», а средствами для этого являются страхование граждан на случаи болезни, безработицы, усовершенствованная налоговая система, пониженные экспортно-импортные пошлины, рациональное использование земельных богатств и даже плановое перераспределение населения по регионам ^{251} .

Таким образом, Рузвельт, вопреки всем канонам, существовавшим и у республиканцев, и у значительной части демократов, энергично высказался за прямое и активное вмешательство государства в хозяйственную и социальную жизнь. Государство, по его мнению, не должно ограничиваться ролью «ночного сторожа», который, согласно представлениям классического либерализма, имеет минимальные обязательства – охраняет граждан от насилия, воровства, мошенничества, обеспечивает исполнение договоров, заключенных частными лицами и их объединениями. Рузвельт и его единомышленники отвергали старую прогрессистскую мечту о создании идеального общества мелких производителей. Они полагали, что необходимы глубокие структурные реформы по инициативе государства, которое должно исходить из современной реальности – существования корпоративного предпринимательства, но в то же время при сохранении мелкого и среднего производства и при удовлетворении первоочередных жизненных потребностей малоимущих слоев населения как в городе, так и в деревне.

Главным, зловещим фактором, определявшим весь характер президентской предвыборной кампании 1932 года, являлась Великая депрессия. В межпартийной борьбе экономические проблемы не просто переплетались, а были неразрывно связаны с политическими. Те, кто отвергал курс Герберта Гувера, естественно, исходили из того, что все беды, обрушившиеся на американский народ в 1929 году и еще не преодоленные, проистекали из его ошибок, нерешительности и просто недальновидности. Простому американцу было наплевать на то, что кризис носил мировой характер, что на европейские страны он обрушился ничуть не меньше, чем на Соединенные Штаты.

Такой ситуацией, естественно, воспользовались политики из Демократической партии. Подавляющее большинство их поддержало кандидатуру Франклина Рузвельта, который, по их мнению, на посту губернатора показал себя новатором, знатоком экономических проблем и смог в какой-то степени смягчить воздействие кризиса на низшие слои населения штата Нью-Йорк и прежде всего улучшить поначалу почти взрывную ситуацию в крупнейшем мегаполисе мира.

Он, однако, отлично понимал, что помимо ближайших советников остро нуждается в людях, имеющих академические знания и опыт, способных осуществлять долгосрочное планирование политики и намечать краткосрочные решения не на основании внутренних импульсов и догадок, а на базе серьезного анализа. Так стал формироваться «мозговой трест» Рузвельта (термин, придуманный Хоувом; вначале эта группа шутливо именовала себя «тайным советом»), первыми рекрутами которого стали уже известный нам Сэм Розенман и привлеченный им Раймонд Моли, 44-летний профессор-политолог Колумбийского университета. Рузвельт сразу очаровал Моли своей теплотой, активностью, а главное – идеями, которые были близки к тем, которые вынашивал он сам и которые, как он полагал, следовало развить в цельную систему ^{252} .

Моли в свою очередь привлек в качестве консультантов своих коллег по Колумбийскому университету – авторитетного специалиста по аграрным проблемам Рексфорда Тагвелла и юриста Адольфа Бёрли.

Бёрли был своего рода вундеркиндом – в 17 лет окончил Гарвардский университет, а в 21 год получил ученую степень. Незадолго до согласия работать консультантом Рузвельта он стал известен своей книгой о корпорациях, написанной в соавторстве с Гардинером Минсом ^{253} , в которой доказывалось, что концентрация крупной промышленности и экономической власти в руках всё сужавшегося круга собственников – процесс естественный, неизбежный и благоприятный для хозяйственного развития, однако он должен сочетаться с сохранением в экономике среднего класса и даже преобладанием его в отраслях, связанных с обслуживанием населения, а регулировать этот процесс должно правительство.

Что же касается Тагвелла, то он, принимая концепцию Бёрли применительно к промышленности, стремился в то же время найти научные решения преодоления катастрофического падения цен на сельскохозяйственные продукты, наблюдавшегося в последние годы. Резкой критике экономической политики правительства Гувера он посвятил одну из своих книг ^{254} . Автор полагал, что элементы хозяйственного планирования, практиковавшиеся во время Первой мировой войны, были успешными, и в условиях кризиса выступал за проведение такого эксперимента в сельском хозяйстве, в частности за введение контроля над ценами и объемом производства ^{255} . В 1927 году он два месяца провел в СССР, изучая советскую аграрную политику (это было время так называемого нового нэпа, когда власти сделали наибольшие уступки частным крестьянским хозяйствам). Наблюдения привели Тагвелла к выводу о возможности использовать советский «аграрный инструментарий» в американских условиях. Он, однако, решительно отказался от этой идеи, когда в Советском Союзе началась сталинская «сплошная коллективизация и ликвидация кулачества как класса». Тем не менее он оставался наиболее левым из ученых – консультантов Рузвельта.

Может показаться удивительным, что члены «мозгового треста» в основном оказались сотрудниками Колумбийского университета, что Рузвельт не обратился за помощью к ученым из других престижных учебных заведений, включая свою альма-матер – Гарвард. Объяснение здесь весьма прозаическое: члены «мозгового треста» должны были встречаться часто, буквально по тревожному сигналу, а у штаба Рузвельта просто не было денег на оплату командировок. К тому же не следует забывать, что гражданская авиация только появлялась, а поездки по железной дороге требовали немало времени.

Оказавшиеся в окружении Франклина ученые удачно дополняли друг друга, и «мозговой трест» в целом работал хорошо, хотя, как любой живой организм, подчас давал сбои, приводившие к ошибочным решениям. Так или иначе, Рузвельту удалось собрать коллектив интеллектуалов, способных к творческому, неординарному мышлению, к динамической смене ориентиров, если они оказывались неудачными, преданных своему шефу и твердо верящих в его успех и высокую ценность для страны его политики.

Члены «мозгового треста» встречались регулярно. У них не было определенной повестки дня, они не читали докладов. Велся вроде бы непринужденный разговор о проблемах страны, к которому, разумеется, каждый из присутствовавших заранее готовился и представлял для обсуждения новые идеи. Такого рода коллективные усилия с тех пор получили название мозговых штурмов. Если члены «мозгового треста» считали себя недостаточно компетентными в каком-то вопросе, они приглашали экспертов, из которых буквально выдаивали конструктивные идеи. Рузвельт, не будучи высоколобым интеллектуалом, с удовольствием приходил на эти встречи, вел себя со специалистами на равных и упивался общением с ними [17]17
  Использовавший многое из арсенала Рузвельта Джон Кеннеди в начале своей предвыборной кампании 1960 года создал свой «политический мозговой трест», в который вошли профессора А. Шлезингер, Д. Гэлбрейт, X. Кокс. М. Банди и У. Ростоу а также периодически привлекаемые ими специалисты из многих университетов (благо развитие авиации давало возможность собирать необходимых людей в течение нескольких часов, да и денег у миллиардеров Кеннеди было достаточно).


[Закрыть].

* * *

Именно во время таких встреч, а затем и агитационной кампании появился термин new deal,что буквально на русский язык непереводимо. Хитрое слово dealимеет в английском языке множество значений: и большое, но неопределенное количество чего-нибудь, и торг, и переговоры, и тайное соглашение, благоприятное для обеих договаривающихся сторон; оно употребляется даже в карточной игре, означая право раздачи карт. По слухам, его применил к ситуации Моли, но скорее всего оно вошло в употребление спонтанно во время встреч советников.

Видно, немало потрудились сам Рузвельт и хитроумные члены его команды (таких мудрецов простые американцы из глубинки со смешанным чувством презрительного снисхождения и зависти называют яйцеголовыми), чтобы изобрести всеохватывающее название государственной политики будущего президента, которое бы ничего не говорило и в то же время было заманчивым, сулило светлое будущее.

Какую-то роль, видимо, сыграл и тот факт, что термин new dealнапоминал слова дальнего родственника Франклина – 26-го президента США Теодора Рузвельта, о котором в разных слоях американского общества сохранилась добрая память. Тедди, как его фамильярно называли, любил говорить о своей политике как о square deal– термин также трудно переводится и означает, правда, весьма приблизительно, справедливую игру

Ретивые московские журналисты сразу же не мудрствуя лукаво перевели на русский язык выкованное «мозговым трестом» Рузвельта название как «Новый курс». Другие возможные переводы – «Новое дело», «Новые заботы» и т. п. – были сразу отброшены, так как звучали пренебрежительно по отношению к политике того лица, с которым Сталин намеревался иметь дело с целью установления между СССР и США нормальных межгосударственных отношений.

При всей неточности перевода он, как оказалось, верно отражал существо задуманных планов, в чем мы скоро убедимся. Вскоре к ключевому слову добавились дополнительные, и Рузвельт, выступая перед рабочими и фермерами, стал говорить о «новом курсе для забытого человека», сосредоточив, таким образом, внимание именно на привлечении симпатий простых американцев.

Не менее серьезной задачей было оттеснение в сторону других возможных кандидатов от Демократической партии. П. Реншоу с полным основанием замечает: «Позднейшее доминирование Рузвельта на американской и мировой арене способно прикрыть от нас тот факт, что его победа в 1932 году отнюдь не была неизбежной» ^{256} .

Хоув занялся долгой и нудной, но крайне необходимой работой – составлял и сопоставлял различные разноцветные картотеки: групп однопартийцев по штатам, которые поддерживали Рузвельта и выступали против него, местных должностных лиц – потенциальных делегатов партсъезда, их ориентации, наклонностей и возможных путей воздействия на них. Явно подсмеиваясь над своим самым верным помощником, Франклин выдал ему удостоверение, гласившее: «Луис Мак-Генри Хоув, генеральный козел [отпущения]» ^{257} .

Обижаться на шефа Луис был не в состоянии. Так будет и в следующие годы, когда Рузвельт просто отодвинул его на второй план, не дав ему государственного поста, и даже стал значительно реже обращаться к нему за помощью и советом. Правда, Хоув считался секретарем президента и жил в Белом доме, но его оттеснили другие, более нужные люди.

Луис Хоув скончался 18 апреля 1936 года в военно-морском госпитале в Бетесде, пригороде Вашингтона, оставаясь верным соратником Рузвельта. До самой смерти он надеялся на скорое выздоровление и на то, что ему еще удастся принять участие во второй президентской кампании. Правда, в его последние дни Рузвельт, так ни разу и не навестивший преданного помощника в госпитале, показал, насколько может быть неблагодарным. Когда Луис попросил сообщить ему прямой телефонный номер для связи с президентом, ему было отказано без объяснений. Конечно, это не могло быть сделано без санкции Рузвельта, который не только предпочитал общаться с более нужными теперь людьми, но и не хотел портить себе настроение видом умирающего многолетнего друга. С явным чувством облегчения Рузвельт писал одному из друзей: «…мы все чувствуем его потерю, но он не получал удовольствия от жизни в последний год» ^{258} .

Наиболее сильным соперником Рузвельта на предстоящем съезде Демократической партии считали Эла Смита. Правда, он не раз говорил, что не собирается баллотироваться в президенты в 1932 году, но при благоприятных обстоятельствах в любой момент мог изменить свое решение. Во всяком случае, когда перешедший в стан Рузвельта Э. Флинн, ранее близкий к Смиту, искренне ему в этом признался, тот обозвал его предателем и добавил: «Давай подождем и посмотрим, как ты предашь и Рузвельта» ^{259} . Вскоре Смит действительно объявил об участии в выборах.

Но он был не единственным возможным оппонентом Рузвельта. Консервативное крыло демократов, выступавшее в защиту традиционного сегрегированного и сельскохозяйственного Юга, против существенного вмешательства в мировую политику, в свою очередь искало приемлемую кандидатуру. Таковая была найдена в лице техасского политика Джона Гарнера, являвшегося в это время лидером демократов в палате представителей.

Особая опасность состояла в том, что в поддержку Гарнера высказался газетный магнат, откровенный реакционер Уильям Рэндольф Хёрст. Принадлежавшие ему периодические издания уже с конца 1931 года начали яростную кампанию в пользу Гарнера и против Рузвельта. Имея в виду заявления Рузвельта о необходимости вмешательства государства в экономическую жизнь, его обвиняли то в коммунизме, то в нацизме или фашизме (между всеми этими понятиями особой разницы не проводили, да и употреблялись эти слова не в качестве политических терминов, а как грубые политические ругательства) и уж во всяком случае предрекали, что его присутствие в Белом доме приведет Америку к гибели. Чтобы более не возвращаться к этому вопросу, отмечу, что Рузвельт был далек не только от этих экстремистских социально-политических теорий, но вообще от каких-либо «генеральных» систем общественного развития. Он пренебрежительно относился ко всяким рецептам «идеального» устройства общества, не читал проповедовавшую их литературу, полагая, что за такого рода теориями (марксизмом, социал-дарвинизмом и т. п.) скрываются либо догматичные фанатики, либо авантюристы, рвущиеся к власти под демагогическими лозунгами, либо, наконец, помесь тех и других, что он считал особенно опасным.

Опыт сталинского СССР и Германии, где к власти рвались нацисты Гитлера, был у него перед глазами. И это представлялось куда более убедительным, чем хитроумные псевдоученые трактаты. Рузвельт был практиком, знавшим азы истории и современную ситуацию в мире. Он понимал, что насильственными методами строить социальные отношения невозможно, что любые попытки такого рода в конечном счете обречены на провал. Он исходил из того, что необходимо ставить перед собой лишь непосредственные задачи, действовать в пределах общедемократических правил и процедур, разумеется, учитывая соотношение сил, пытаясь повернуть его в свою пользу, играя на политической бирже подобно бирже фондовой.

Еще в начале своей общественной деятельности он стал понимать, что конечные результаты никогда не бывают точно такими, какими их изначально задумывают, что они зависят от безграничного стечения постоянно меняющихся обстоятельств, которые невозможно предвидеть и подчинить себе и к которым следует приспосабливаться, своевременно поворачивать управленческий руль в подветренную сторону. При этом существовали некоторые исходные установки, аксиомы, предопределявшие его политическое поведение, – но отнюдь не догмы, ибо сами они находились в динамике. Ими являлись упрочение рыночных отношений под контролем государства, сохранение демократических норм, соблюдение конституционных основ, постепенность преобразований с целью улучшения положения низших слоев населения при заинтересованности в государственном курсе всего общества, включая корпоративный капитал.

Возвращаясь к выборам 1932 года, отметим, что помимо трех названных возможных кандидатов (Рузвельт, Смит, Гарнер), были и другие претенденты на высший пост от Демократической партии – например мэр Кливленда Ньютон Бейкер, когда-то служивший военным министром в кабинете В. Вильсона. Особым влиянием они не пользовались, но могли всплыть на поверхность в качестве компромиссных фигур.

Рузвельт вынужден был маневрировать, чтобы парализовать усилия одних и ослабить других возможных кандидатов. Поскольку Бейкер в свое время поддерживал идею Лиги Наций, в которую США так и не вошли, Франклин, хотя и был сторонником активности своей страны в международных делах, вдруг стал высказываться в том смысле, что в существующих условиях он «не был бы настроен в пользу американского участия» ^{260} в этой организации. Одновременно он таким образом стремился ослабить нападки прессы Хёрста, настроенной явно изоляционистски.

Однако в условиях продолжавшегося кризиса главный акцент сосредоточивался на внутренних, прежде всего хозяйственных проблемах. На протяжении первой половины 1932 года Рузвельт всё более четко высказывался в пользу осторожного планирования экономики, введения общественных работ для безработных, пособий для неимущих, подчеркивая, что это временные меры, призванные вывести Соединенные Штаты из чрезвычайной ситуации и вновь перевести в стадию процветания. При этом постоянно фиксировалось внимание на интересах «забытого человека, находящегося на нижней ступени социальной лестницы». Такого рода заявления вызывали взрывы гнева не только у республиканцев и консервативных демократов, но даже у такого прогрессиста, как Эл Смит, который назвал Рузвельта бессовестным демагогом классовой войны. Рузвельт на эти обвинения отвечал, что, в отличие от соперников, предлагает конкретные шаги по выводу страны из депрессии. Здесь необходимо смело, настойчиво экспериментировать: «В порядке вещей найти какое-то средство и попробовать его. Если оно не сработает, честно признай это и попробуй другое, но обязательно что-то делай» ^{261} .