Текст книги "Франклин Рузвельт"

Автор книги: Георгий Чернявский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 44 страниц)

Еще меньшим успехом пользовалась минеральная вода «Чероки» (по названию индейского племени, жившего на территории юго-восточных штатов, в частности Джорджии). Ее получали из источников, расположенных в местечке Уорм-Спрингс, которое было приобретено Рузвельтом (о нем еще не раз будет сказано). Однако любителей этой воды не нашлось, и ее бутилирование пришлось прекратить. Правда, особых убытков на сей раз у Рузвельта не было.

Однажды Франклина убедили, что в воздушных сообщениях будущее принадлежит не самолетам, а дирижаблям, и он вложил средства в акции фирмы, пытавшейся организовать пассажирские рейсы на этом новом воздушном корабле между Нью-Йорком и Чикаго. Дирижабль, однако, оказался неэкономичным, да и очень небезопасным средством транспорта, и фирма, в свою очередь, прогорела.

Не лучших результатов Рузвельт добился и в новых формах торговли. С еще одним миллионером, своим соседом по Гайд-Парку Генри Моргентау, он основал Консолидированную корпорацию автоматической торговли (Consolidated Automatic Merchandising Corporation – САМСО).Идея состояла в том, чтобы создать национальную или хотя бы региональную сеть магазинов, не использующих или почти не использующих труд продавцов, а действующих при помощи автоматических устройств. В 1928 году САМСОоткрыла в Нью-Йорке большой магазин. Автоматы продавали бритвенные лезвия, сигареты, презервативы и другие мелкие товары. К тому же каждая машина после покупки громко произносила «Спасибо», что очень нравилось покупателям, восхищавшимся автоматизацией.

Вначале магазин САМСОдавал немалую прибыль, но с началом кризиса 1929 года стал нести убытки, тем более что его владельцам ставили в вину «техническую безработицу». Автоматы оказались недолговечными: они стали глотать монеты, не выдавая товара, или же, наоборот, преподносили покупателям более дорогой товар, чем тот, который они оплатили. В конце концов фирма обанкротилась. Правда, Рузвельт еще в начале 1929 года вышел из этого бизнеса – то ли предвидя поворот хозяйственных дел к худшему, то ли просто охладев к этому предприятию, а скорее всего в связи со своим избранием на пост губернатора штата Нью-Йорк.

Позже он, правда, не раз говорил, что САМСОбыла только одним из нескольких объединений такого рода, куда он вкладывал средства, но похоже, здесь не обошлось без лукавства. Во всяком случае, идея магазинов без продавцов, экономивших рабочую силу, столь популярная в период хозяйственного процветания второй половины 1920-х годов, в значительной мере потеряла смысл в условиях Великой депрессии, когда появились миллионы безработных. Узнав про обвинения в «нечестной торговле», выдвинутые в 1934 году против Уильяма Вудина, первого министра финансов в его кабинете, президент заявил с некоторым оттенком сожаления о собственных действиях: «Многие люди делали до 1929 года такие вещи, которые они бы не подумали делать теперь» ^{174} .

Были и всякие другие хозяйственные инициативы, в которых Франклин участвовал в двадцатых годах. В октябре 1928-го он сообщал своему знакомому Норману Дэвису, что работает в Федеральном международном инвестиционном тресте, но собирается оттуда уходить ^{175} .

Судя по имеющимся источникам, самой значительной сферой деятельности Рузвельта в большом бизнесе в те годы стало его президентство в Американском строительном совете (American Construction Council – ACC).Франклин еще в 1922 году принял предложение возглавить создаваемую организацию, не имея никаких конкретных знаний и опыта в отрасли, которой он собирался, по крайней мере формально, руководить. Да, собственно говоря, это и не требовалось. Сообщение о его избрании «Нью-Йорк таймс» начинала словами о том, кто такой Рузвельт – бывший заместитель министра, бывший кандидат в вице-президенты. Важно было популярное имя, тем более что на собрании учредителей АССвыступил министр торговли Г. Гувер, заявивший, что «тюрьмы не смогут излечить бед строительства» и для этого необходимы другие меры ^{176} .

АССбыл образован для координации и стандартизации всех строительных работ с целью повышения их эффективности, преодоления мошенничества и недобросовестности. В резолюции учредительного собрания, выработанной, безусловно, при непосредственном участии Рузвельта, обращалось внимание на необходимость скорейшей подготовки кодекса отрасли, приемлемого как для промышленников, так и для потребителей, организации серьезной статистической службы, преодоления проблем, связанных с сезонной безработицей.

Особенно любопытно здесь упоминание об отраслевом кодексе. Не тогда ли у Рузвельта стали формироваться идеи государственного регулирования промышленности по отраслям с целью избежать «бесчестной конкуренции», которые он будет проводить, став президентом страны? Пока, правда, он всячески открещивался от мысли о сотрудничестве бизнеса и государственной администрации. «Промышленные комбинации не вредны сами по себе», – говорил он, подчеркивая в то же время свою приверженность полнейшему отделению частной экономической жизни от государства ^{177} . В этом отношении его взгляды пока еще мало отличались от позиций республиканской администрации, в частности установок того же Гувера.

Корреспонденту газеты, которого Рузвельт принял у себя дома на 65-й Восточной улице Манхэттена, он заявил, что вступит в должность осенью, когда полностью преодолеет болезнь, и отметил: «Строительство – это вторая крупнейшая отрасль в США. Она дает возможность служить всей стране» ^{178} . Какую отрасль Франклин считал первой, неведомо. Скорее всего он имел в виду железнодорожный транспорт. Но из этого заявления видно, что он был явно польщен и заботой известного министра, и единодушным одобрением его кандидатуры многочисленными участниками собрания, и вниманием прессы.

Франклин по-деловому включился в работу новорожденного совета. Он общался по делам этой организации с крупнейшими представителями большого бизнеса, в частности, при формировании наблюдательного совета АСС.Сохранилось его письмо, адресованное ряду крупнейших финансистов, включая Джона Рокфеллера, от 10 апреля 1926 года, в котором говорилось: «Вы несомненно знаете об Американском строительном совете, который министр Гувер и я организовали в 1922 году и президентом которого я являюсь с того времени. В пределах своих возможностей Совет провел великолепную работу по экономическим проблемам строительной промышленности и ее взаимоотношениям с публикой. Но для того чтобы обеспечить постоянство и повысить ее эффективность, мы сейчас организуем новую структуру, которая будет называться Американским строительным фондом – для контроля над [расходованием] средств Совета и уточнения его задач. Фонд намечается размером в один миллион долларов». Рокфеллера и других бизнес-воротил Рузвельт просил войти в число управляющих фондом, добавив для убедительности, что он не берет на себя смелость слишком решительно настаивать на «этой возможности подлинной и продолжительной службы народу и постоянному процветанию страны» ^{179} .

В таком обращении к крупнейшим представителям делового мира проявилась не только обычная куртуазность по отношению к нужному человеку. Рузвельт всё более глубоко понимал неразрывную связь интересов широких слоев населения, деловых кругов, государства, их переплетение в плотный клубок, из которого невозможно вырвать ни одну составляющую его нить без угрозы спутать всё. Все составные части этого комплекса зависят друг от друга, все они находятся в состоянии сотрудничества и противостояния, подвижного равновесия и должны понимать, что не могут существовать друг без друга, а потому им следует идти на взаимные уступки, и регулятором должно выступать, хотя и очень осторожно, государство.

Эта в общем-то не столь уж оригинальная идея, которую обычно признавали на словах, но о которой немедленно забывали, когда вставали вопросы практической социальной и политической борьбы, для Рузвельта выходила на первый план в качестве основы его мировоззрения и позиции по основным жизненным вопросам. Социальное сотрудничество во имя повышения благосостояния, недопущение без крайней необходимости хирургических мер в общественной жизни, учет в государственной политике взаимных как совпадающих, так и расходящихся, а во многих случаях и конфликтных интересов различных социальных слоев – эти отправные идеи становились стропилами, на которых должно было держаться здание, проект которого формировался в мозгу Рузвельта.

Опыт работы в бизнесе в двадцатых годах и особенно руководство координационно-наблюдательной общественной организацией в строительной отрасли были значительными шагами на пути формирования Рузвельта как зрелого политика.

* * *

Но Рузвельт-политик был неотделим от Рузвельта-человека с его индивидуальными чертами, свойствами характера и всевозможными другими особенностями, которые в основном сформировались в молодом возрасте, но существенно изменились во время болезни.

Френсис Перкинс, с 1923 года являвшаяся членом, а с 1926-го – председателем Государственного индустриального совета, имевшего совещательные функции, главным образом занимавшегося вопросами охраны условий труда, продолжала в эти годы деловые встречи с Рузвельтом. На нее произвели благоприятное впечатление произошедшие с ним трансформации, которые бросались в глаза, по крайней мере ей самой. Френсис вспоминала того приятного, делового, но в то же время несколько поверхностного молодого человека, вместе с которым ей приходилось заниматься расследованием пожара на швейной фабрике в 1911 году. Болезнь привела его к духовному совершенствованию, полагала Перкинс. Он стал искренне добросердечным не только к близким и родным, но и к посторонним людям. Но главное, «он стал понимать проблемы людей, находившихся в нужде» ^{180} . С этим мнением солидаризовалась Элеонора – ее супруг после заболевания полиомиелитом стал в каком-то смысле идентифицировать себя с людьми, не обладавшими властью или силой ^{181} .

Эти искренние симпатии явились не просто важным дополнением, но и существенным коррективом черт характера Рузвельта. Правда, они не избавили его от глубоко скрываемой недоброжелательности по отношению к некоторым типичным фигурам, в частности к чиновникам и боссам профсоюзных объединений. Во всяком случае, никак нельзя согласиться с Патриком Реншоу, утверждающим, что Ф. Перкинс, Э. Рузвельт и другие мемуаристы сфабриковали «мощный политический миф» ^{182} . На самом деле глубокие симпатии к Франклину, которых не скрывали авторы, давали хотя и несколько идеализированное, но в целом адекватное представление об изменениях в его характере и взглядах.

Чрезвычайно важными продолжали оставаться проблемы если не улучшения физического состояния, то, по крайней мере, сохранения его в той степени, чтобы можно было активно участвовать в бизнесе и политике. Фирма «Фиделити энд Депозит» в дополнение к заработной плате предоставляла Рузвельту суммы на проведение длительных отпусков, фактически же на лечение. После заболевания Франклин перестал посещать Кампобелло. Именно с этим местом в его подсознании, наверное, связывались теперь все те муки, которые ему приходилось претерпевать. Взамен он стал отправляться в длительные зимние круизы по прибрежным водам Флориды. Именно в связи с этим установилось тесное партнерство с Джоном Лоуренсом.

Джон Силсби Лоуренс был товарищем Франклина с детства, еще с Гротонской школы. Они встречались, переписывались, правда не часто (переписка сохранилась в Библиотеке Рузвельта и была издана в специальном сборнике ^{183} ). Письма, в основном посвященные бытовым текущим делам, иногда затрагивали некоторые вопросы, важные для понимания взаимоотношений Рузвельта с другими видными личностями. Так, 1 мая 1923 года Лоуренс, служивший помощником министра торговли Гувера, писал: «Я слышал о тебе в Вашингтоне. Гувер сказал, что у него был хороший разговор с тобой. [Он] восхищается твоей смелостью и образом мышления, хотя сказал, что не всегда с тобой полностью согласен» ^{184} .

Богатый текстильный фабрикант Лоуренс оказался любителем морских прогулок. Вместе с Рузвельтом он не раз выходил в океан. А в 1923 году, купив небольшой корабль, они назвали его «Ларуко», образовав из первых слогов сочетания Lawrence-Roosevelt Company ^{185} .

На этом корабле-доме в 1924—1926 годах Рузвельт проводил ежегодно примерно три месяца. Морские прогулки вдоль цепи островов, протянувшейся от Южной Флориды между Карибским морем и Мексиканским заливом в направлении Кубы, солнечные ванны, долгие заплывы в океане, общение с приятными людьми, благожелательно относившимися к нему членами корабельной команды – всё это способствовало и дальнейшему физическому укреплению (увы, за исключением ног), и улучшению морального самочувствия. Франклин вспоминал свои детские мечты об океанских приключениях и свое руководство военным флотом в годы мировой войны. Он хотел чувствовать себя морским волком и был доволен, когда к нему обращались «капитан». Прозвище сохранилось даже в годы президентства, разумеется в самых близких кругах.

Между прочим, в числе тех, кто посетил его в этом доме на воде, был и тогдашний деятель Лейбористской партии Великобритании Освальд Мосли с супругой – дочерью известного британского политического деятеля, консерватора лорда Керзона. Вряд ли Франклин мог предположить тогда, что вскоре этот приятный молодой человек станет рьяным приверженцем Гитлера, основателем Британского союза фашистов и что сам он, уже в качестве президента, превратится в объект его яростных и грубых нападок как «коммунист», «жидомасон» и т. п., а во время Второй мировой войны его гость окажется в британской тюрьме.

Правда, среди многочисленных пассажиров «Ларуко» Элеонора бывала редко, Сара еще реже. Обе они не любили океан и предпочитали проводить время на суше. Луис Хоув не раз говорил, что с удовольствием отправился бы в путешествие вместе со своим шефом и другом, но, будучи чрезвычайно занят деловыми и политическими заботами Франклина, почти не покидал Нью-Йорка.

Постепенно Рузвельт охладел к «Ларуко». Ему надоело однообразное курсирование в прибрежных водах, корабль требовал больших расходов. Из попытки продать его ничего не получилось. В сентябре 1926 года во время урагана судно было наполовину разрушено, и его отправили на вечную стоянку на заброшенном участке берега Флориды.

Тем временем Франклин пошел на еще одно финансовое мероприятие, на этот раз в интересах собственного здоровья и в равной мере здоровья других членов семьи, прежде всего детей. Он пытался убедить мать дать ему деньги – 200 тысяч долларов – на покупку приглянувшегося ему поместья в Уорм-Спрингс (Теплые Источники), штат Джорджия. Сара предоставила только часть суммы, недостающие средства заняли у знакомых. Рузвельт не торговался – и переплатил почти вдвое.

Здесь действительно находились минеральные источники, которые, как он надеялся (и с этим соглашались врачи), будут ему полезны. Он случайно услышал от кого-то о их целебных свойствах, о чудесном выздоровлении парализованного мальчика. Впервые посетив Уорм-Спрингс в 1924 году, он страстно поверил в силу местных вод, насыщенных солями, поддерживающих тело, придающих бодрость. Прекрасен был и окружающий пейзаж, особенно заросший сосновым лесом холм, который окрестили Пайн Маунтин (Сосновая Гора).

Среди мотивов покупки, впрочем, были и хозяйственно-авантюрные – Рузвельт решил попробовать свои силы на сельскохозяйственном поприще: купить участок земли, разводить скот, заняться лесопосадками. Но на заднем плане маячили и политические расчеты – возникли планы установления контактов и с консервативными землевладельцами Юга – потомками тех, кто когда-то воевал против Севера во имя сохранения рабства, и с их антиподами – негритянскими общественными деятелями, которые всё еще добивались подлинного гражданского равноправия.

Уорм-Спрингс и земля по соседству (всего 1750 акров) были куплены в 1925 году, а затем здания были перестроены в соответствии с пожеланиями нового хозяина. Здесь Рузвельт проводил значительную часть отпускного времени, в том числе и после избрания президентом. Уорм-Спрингс вслед за Гайд-Парком стали даже называть «малым Белым домом».

Но Рузвельт этим не ограничился. В июле 1927 года совместно со своим старым знакомым, юристом и филантропом Бэзилом О'Коннором он основал лечебный центр «Фонд Уорм-Спрингс Джорджии» (продолжающий функционировать и поныне под названием Реабилитационного института имени Ф. Рузвельта). Сертификат фонда гласил, что он ставит целью лечение больных полиомиелитом, распространение знаний об этой болезни, координацию и согласование работы в этой области. Фонд располагал санаторием и больницей. Кроме Уорм-Спрингс он имел офис в Нью-Йорке. В совет директоров вошли сам Рузвельт, Б. О'Коннор, Л. Хоув и другие лица ^{186} . О'Коннор вначале был казначеем фонда, а затем стал председателем исполнительного комитета.

В Уорм-Спрингс принимали на лечение многих больных полиомиелитом. Процедуры, а также приют были бесплатными для неимущих. Рузвельт и его помощники привлекли для работы с больными первоклассных нью-йоркских врачей Лероя Хаббарда и Элен Магони. За компанию с ними и самого хозяина имения пациенты часто называли «доктором Рузвельтом». Вел он себя весьма демократично, принимал ванны в бассейне вместе с остальными.

Правда, посещения Рузвельта создавали явные неудобства для больных, так как за ним следовали помощники, охранники, журналисты. Администратор лечебного центра Е. Бун просил Рузвельта решить эту проблему, но какие-либо серьезные меры приняты не были ^{187} . В его появлениях здесь сохранялся элемент театральности до самого конца жизни.

Рузвельт стал считать себя специалистом по лечению страшного заболевания, которым страдал сам. В ноябре 1927 года он писал матери, что «встречается очень много случаев, которые поступают к нам от так называемых ведущих врачей, лечение которых было просто преступным, постоянно давало плохие результаты, причем виновные избегали ответственности. Мы не возбуждаем, конечно, никаких дел до тех пор, пока всё не выяснится, но мы знаем из истории десятки случаев, когда бывают ужасные ошибки» ^{188} . Лечение способствовало улучшению состояния страдавших тяжким недугом, а в некоторых – правда, очень редких – случаях, особенно когда речь шла о детях, приводило даже к полному выздоровлению. В личном фонде Рузвельта сохранились трогательные благодарственные письма родителей ^{189} .

Этот «доктор» стал заботиться и об инфраструктуре района – там стали проводить электричество (в конце 1920-х годов не более десяти процентов сельской Америки было электрифицировано), строилась дорога, прокладывалась канализационная система, был основан клуб с танцевальным залом, чайной комнатой, участками для пикников на свежем воздухе. Для пациентов организовывались экскурсии, спортивные состязания, причем они играли в волейбол и другие игры, сидя на колясках, а те, кому позволяло состояние здоровья, прыгали на костылях. Стала выходить местная газета, для которой Франклин не раз писал статьи. В 1938 году был построен новый жилой и лечебный корпус, позволивший увеличить прием посетителей, причем располагался он несколько в стороне от резиденции Рузвельта, что создавало здесь более спокойную обстановку.

О'Коннор и Рузвельт смогли организовать сбор средств. Реабилитационный центр стал превращаться в подлинную гордость штата Джорджия и, естественно, внес свою лепту в копилку Рузвельта-политика.

Правда, и здесь не удалось избежать распространенной в то время на юге США сегрегации – больные с черным цветом кожи в лечебницу не допускались. Элеонора просила мужа, чтобы для этих пациентов был построен особый корпус. Но возможности Рузвельта были ограничены. Попытка десегрегировать Уорм-Спрингс могла привести не только к публичным атакам в прессе, но и к актам насилия. Приходилось считаться с тем, что местные власти посылали в Уорм-Спрингс официальные письма по вопросам налогообложения на бланке с надписью «Белому налогоплательщику» ^{190} . Поэтому на просьбы негритянских организаций о допуске в Уорм-Спрингс чернокожих Рузвельт просто не отвечал, а его секретари пересылали такого рода ходатайства О'Коннору, который отделывался невразумительными ответами ^{191} .

* * *

Первые признаки того, что Рузвельт вновь готов появиться на сцене большой политики, стали ощутимыми во время президентской кампании 1924 года. На этих выборах республиканцы были едины. Их естественным кандидатом был действующий президент Калвин Кулидж.

Что же касается демократов, то в их лагере царила неразбериха. Она продолжалась не только первую половину года, когда происходило выдвижение кандидатов, а затем проводились праймериз – первичные выборы в пределах одной партии с целью выяснить, кого из кандидатов в наибольшей степени поддерживают ее сторонники. Борьба продолжалась и на национальном партсъезде, который на этот раз проходил в Нью-Йорке в конце июня – первой половине июля в здании под названием Медисон-сквер-гарден, где незадолго до этого располагался цирк и еще не выветрился запах животных, особенно неприятный в страшную жару, которая в это время стояла в городе. Огромное здание было построено в конце XIX века на площади (square)Медисона, от которой и получило свое название. После того как оттуда выехал цирк, здание было перестроено таким образом, чтобы могло служить местом крупнейших спортивных состязаний, выступлений знаменитых исполнителей, а также съездов с участием тысяч людей. Съезд демократов как раз и был первым использованием обширных помещений здания по новому назначению.

Съезд шел рекордное время – две с половиной недели. Борьба происходила по множеству вопросов: между «мокрыми» и «сухими» – то есть сторонниками и противниками сохранения запрета на спиртные напитки; между северянами, отстаивавшими принятие суровых мер против расистской организации Ку-клукс-клан, и представителями Юга, полагавшими, что негров следует держать в узде, а Ку-клукс-клан надо сохранять как средство устрашения борцов за расовое равноправие, лишь слегка одергивая; между решительными «воспами» (от WASP– аббревиатуры «белые англосаксонские протестанты» – White Anglo-Saxon Protestants),символизировавшими собой традицию, устойчивость, консерватизм, и сторонниками национального и религиозного разнообразия.

В значительно более широком социальном смысле это было продолжение борьбы между прогрессивным индустриальным городским Севером и консервативным, в основном остававшимся сельскохозяйственным Югом.

Борьба развернулась в основном между кандидатом южан Уильямом Мак-Эду и губернатором штата Нью-Йорк, типичным представителем северных прогрессистов Элом Смитом. Смит воплощал всё то, что было неприемлемо для южан: выступал за отмену «сухого закона», требовал соблюдения прав афроамериканцев на Юге, проповедовал терпимость к различным религиям и культурам, к тому же сам он был католиком. Короче говоря, Смит представал типичным кандидатом космополитичного Нью-Йорка, раздражая южан даже своим очень характерным нью-йоркским акцентом.

Участие в этом съезде было первым выходом Франклина Рузвельта на национальную политическую арену со времени заболевания. Он был членом делегации штата Нью-Йорк и горячо поддерживал Смита. По поручению своей и других делегаций на третий день съезда он выступил с обоснованием его кандидатуры. Опираясь одной рукой на своего шестнадцатилетнего старшего сына Джеймса, а другой на толстую трость, он вроде бы спокойно прошел из задних рядов к ораторской трибуне. Только Джеймс видел капли пота на лбу отца, который вроде бы безмятежно улыбался и кивал головой знакомым.

Когда Франклин, создавая видимость, будто рука сына служит ему только страховочным инструментом, в первый раз поднимался на трибуну, ему устроили невиданную овацию, продолжавшуюся больше трех минут, причем со своих мест поднялись и бурно приветствовали его как северяне, так и южане, несмотря на то, что именно он выдвигал кандидатуру Э. Смита.

В своей хорошо продуманной речи оратор окрестил Смита «счастливым воином на политическом поле сражений» ^{192} . Он напомнил о достижениях Смита на посту губернатора – о введении восьмичасового рабочего дня для женщин, о превращении гидроэлектростанций в собственность штата, что позволило сократить плату за электричество, о мерах по охране здоровья бедного сельского населения и пр. При этом Рузвельт подчеркивал, что Смиту удалось провести реформы, несмотря на ожесточенное сопротивление республиканских боссов города и могущественного руководителя их местной организации Билла Барнеса.

Газеты сообщили, что говорил он 34 минуты, закончив выступление словами великого британского поэта XIX века Уильяма Вордсворта: «Это смелый боец; это тот, которому хотел бы подражать каждый человек, у которого есть оружие».

Видимо, в сообщениях прессы о том, что после речи Рузвельта присутствовавшие не просто поднялись со своих мест и устроили ему овацию, но к тому же в течение сорока минут пели торжественные марши и веселые песни, приветствуя его возвращение в политику, было большое преувеличение, но некоторая доля правды в этом была. Однопартийцы по достоинству оценили мужество и стойкость Рузвельта. Известный публицист Уолтер Липман писал ему, что его выступление было «трогательным, выдающимся и в высшей степени красноречивым». «Мы все гордимся Вами» – так завершалось это письмо ^{193} .

Особенно запомнилась родным модная в то время песня «Тротуары Нью-Йорка», которую представители штата, а за ней и другие делегаты спели, перекрикивая друг друга, несколько раз ^{194} . Случилось так, что к Рузвельту отнеслись теплее, чем к человеку, которого он выдвигал на президентский пост. Он понял, что его будущее не полностью зависит от состояния здоровья, что появление на трибуне съезда человека, который смог превозмочь тягчайшие муки, оказалось его политическим и моральным завоеванием. Участники съезда восхищались его мужеством и решимостью продолжать общественную деятельность, несмотря ни на что…

Между тем съезд оказался в тупике. Делегаты голосовали и переголосовывали, но никак не могли избрать своего кандидата. Был поставлен неутешительный рекорд – баллотировка проводилась 103 раза! В конце концов совершенно измученные делегаты пошли на компромисс, сделав кандидатом известного только среди представителей большого бизнеса адвоката Джона Дэвиса. При этом они прекрасно понимали, что Дэвис – кандидатура совершенно катастрофическая хотя бы потому, что наиболее известные имена финансистов-миллионеров в широких кругах встречали с раздражением, а Дэвис обслуживал банкира Джона Пирпонта Моргана и был накрепко связан с его кругом.

Если для Демократической партии в целом нью-йоркский съезд был явно провальным, то для Франклина Рузвельта он явился успешным в двух отношениях.

Во-первых, реакция однопартийцев на первое со времени заболевания появление Рузвельта на одной из главных политических сцен свидетельствовала о том, что к нему теперь благожелательно относились партийные активисты не только из северных, но и из многих южных штатов. Какую-то роль здесь сыграло просто сочувствие и уважение к человеку, преодолевавшему тяжелый недуг. Но сказались и усилия Рузвельта по примирению северных и южных демократов, его непростые отношения с Таммани-холлом, который южане обычно связывали именно с коррумпированными нью-йоркскими дельцами.

Во-вторых, то, что Рузвельту доверили обоснование кандидатуры Смита, стало свидетельством его растущей популярности в кругах однопартийцев индустриальных северных штатов.

Во время почти трехнедельных утомительных дебатов, жарких не только в переносном, но и в самом прямом смысле слова, Франклин выступал еще не раз и добился некоторого поворота части делегатов в сторону Смита. Но, как мы уже знаем, вывести съезд из патового положения ни он сам, ни кто-либо другой оказались не в состоянии.

При общем незавидном положении Демократической партии во время президентской кампании 1924 года Рузвельт был одним из очень немногих ее деятелей, чей авторитет в это время повысился.

Впрочем, результаты выборов были предрешены. Вмешательство в них независимого кандидата Роберта Лафоллета, основавшего Прогрессивную партию [14]14
  Не путать с одноименной партией, созданной в 1912 году Теодором Рузвельтом и распавшейся на национальном уровне в 1916-м.


[Закрыть], которая отняла некоторое количество голосов именно у демократов и заставила тех, кто колебался между демократами и республиканцами, проголосовать за Кулиджа, еще более оттенило сокрушительное поражение партии Рузвельта. Дэвис получил только 28 процентов голосов избирателей – меньше, чем какой-либо из кандидатов этой партии со времен Гражданской войны.

Неудачи собственной партии не поколебали намерение Франклина Рузвельта участвовать в политических играх. Оказалось, что он был из тех политиков, которых поражения только закаляют, служат стимулом к дальнейшей, еще более упорной борьбе, к росту собственных амбиций.

Анализируя причины неудачи Смита, Рузвельт убеждался в том, что был прав, уговаривая кандидата не зацикливаться на Нью-Йорке, а ездить по стране, общаться с различными слоями населения Севера и Юга, Востока, Среднего Запада и тихоокеанского побережья. В тех случаях, когда Смит следовал этим советам, он добивался большего, но он мало считался с рекомендациями не фиксировать внимание избирателей на своем губернаторстве, учитывать традиционное раздражение провинциалов по отношению к «богатому» и «развратному» мегаполису.

Еще в одном твердо уверился Рузвельт, анализируя итоги кампании. Он не раз говорил Смиту о необходимости серьезно заняться финансами партии. Смит обычно отделывался заявлениями, что таковые находятся в хорошем состоянии благодаря щедрым взносам крупных банкиров Бернарда Баруха, Джона Рэскоба, Джона Пирпонта Моргана и других. Рузвельт же высказывал убеждение, что чрезмерная зависимость от крупного капитала опасна, поскольку население может воспринять кандидата именно в качестве представителя большого бизнеса, что необходимо собирать хотя бы небольшие суммы на предвыборную кампанию у рядовых членов партии, у представителей среднего класса. Смит лишь изредка считался с такого рода рекомендациями, обычно же игнорировал их ^{195} .

Обдумывая итоги съезда, Рузвельт сделал одно весьма важное предсказание, которое подтвердилось почти через десятилетие. В письме Уилларду Солсбери, юристу из Уилмингтона, штат Делавэр, от 9 декабря 1924 года он писал: «В 1920 году после поражения, которое мы понесли тогда, я говорил ряду моих друзей, что не думаю о возможности избрания демократа [на пост президента] до тех пор, пока республиканцы не вовлекут нас в серьезный период депрессии и безработицы. Я продолжаю думать, что это предсказание остается справедливым, так как, хотя демократы могут быть партией чести и прогресса, народ не выгонит республиканцев до тех пор, пока зарплата хороша и рынок процветает… Люди быстро устают от идеалов, и история сейчас повторяется» ^{196} . Действительно, в 1929 году, при правлении республиканцев, наступит Великая депрессия. Именно тогда авторитет этой партии и ее ставленника президента Гувера резко упадет, к власти возвратится Демократическая партия, и президентом станет не кто иной, как автор этого письма.