Текст книги "Вкус запретного плода"
Автор книги: Генри Денкер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 29 страниц)
Его план был прост. Пусть Джеф участвует в кампании, по-прежнему считая себя аутсайдером. Этот имидж окажется для него полезным. Воодушевление от убедительной победы на «праймериз» даст ему энергию для участия в тяжелой избирательной кампании. С кандидатами следует обращаться, как с боксерами, заявил Крейг.
Или как с актерами, добавил Спенс. В них необходимо пробуждать определенную степень неуверенности, честолюбия, нервное напряжение, и тогда они сыграют наилучшим образом.
В течение следующих двух месяцев Джеф Джефферсон играл отведенную ему роль. Он посещал супермаркеты, фабрики, фермы, даже появлялся на многолюдных площадях. Он встречался за ленчами с важными бизнесменами, посещал профсоюзные собрания, участвовал вечерами в целевых обедах.
Он часто выступал, всегда используя один и тот же текст, с небольшими вариациями, отражавшими последние открытия компьютера. Если слушатели имели специфические этнические или деловые интересы, им уделялось в материале особое внимание. Джеф ратовал за развитие системы образования, волновался об истощении нефтяных источников, выступал за усиление роли местных властей, снижение налогов, экономию государственных средств, строительство школ, правительственный контроль за использованием налоговых поступлений и одновременное увеличение свободы предпринимательства.
Его всегда слушали с энтузиазмом. Джеф нравился людям прежде, чем они видели его. Это расположение крепло, когда они обнаруживали в нем способность рассуждать о государственных делах не хуже любого другого политика. Он был искренним, честным, доброжелательным, симпатичным. Его подлинно американский облик исключал всякие подозрения. Люди, склонные утверждать, что «все политики – жулики», относились к Джефу Джефферсону иначе.
Клер внесла свою лепту. Она проводила много времени в женских клубах, занималась благотворительностью, участвовала в собраниях лиги женщин-избирательниц. Поскольку ее любовь к мужу, вера в его принципиальность были хорошо заметны, другие женщины восхищались ею, хотя, будь у Джефа менее обаятельная и человечная супруга, она могла бы вызывать зависть.
Партийные выборы прошли так, как предсказывал Крейг. Расхождение составило две десятых процента и оказалось в пользу Джефа. Крейг сделал больше, чем он обещал Доктору.
День выдался солнечным, светлым. Джефа Джефферсона привезли на родео. На этот раз он не ехал один в закрытом черном лимузине. Он находился в автомобиле с поднятой крышей. Клер сидела справа от него, мэр Селинеса – слева. Джеф стоял с поднятыми вверх руками и знаменитой приветливой джефферсоновской улыбкой на лице. Он переводил взгляд с одной стороны улицы на другую. Там стояли люди, пришедшие посмотреть, как он будет ехать от местного аэропорта до площадки для родео. Человек Уолтера Крейга проделал большую подготовительную работу.
Периодически кто-то выбегал с тротуара, чтобы пожать руку Джефу. Он отвечал на рукопожатие приветливо, с теплотой, выглядел удивленным и обрадованным этой данью уважения.
Перед его машиной с включенной негромкой сиреной, привлекавшей внимание людей, но не раздражавшей их, ехала шестерка мотоциклистов-полицейских. Позади открытого автомобиля Джефа двигались два лимузина с репортерами и фотографами. Далее шли машины с городскими властями и другими политиками, считавшими выгодным для себя появиться возле Джефа.
Слыша доносившиеся из толпы крики «Джеф!.. Джеф!.. Джеф!», он думал: «Каким долгим оказался путь из Амарильо в Селинес!» Сегодня не будет обычного для родео спектакля, театрального белого ковбойского костюма. Ему не придется ради аплодисментов публики выезжать на белом жеребце. Петь своим слабым голосом Государственный гимн, надеясь, что ансамбль заглушит его. Вместо многочасового наблюдения за скучной борьбой человека с животным, ожидания церемонии награждения ему предстояло произнести речь, важную речь. Кампания достигла своего апогея; губернатор-демократ начал понимать нависшую над ним угрозу. Особенно его разозлила в последние недели непрерывная демонстрация по телевидению старых фильмов с участием Джефа Джефферсона. Несмотря на протесты окружного и калифорнийского демократических комитетов эта практика продолжалась. В одном из округов местный партийный лидер обратился в федеральный комитет по средствам связи с требованием обеспечить равное эфирное время всем кандидатам. Но поскольку фильмы не имели политической направленности и не прославляли Джефферсона как кандидата, комитет решил не вмешиваться в этот вопрос.
Даже угроза судебного иска не подействовала на комитет. Когда же наконец председатель калифорнийского комитета демократической партии подал иск, ему отказали в возбуждении дела. Верховный суд вынес бы свою резолюцию лишь спустя много времени после выборов.
Таким образом в дополнение к телевизионной рекламе, которой обе партии пользовались в равной мере, Джеф Джефферсон появлялся каждый вечер на экране в своих старых фильмах.
Героический имидж Джефферсона был почти неуязвимым, что еще сильнее ухудшало положение губернатора-демократа. Джеф не имел политического прошлого и слабых мест. Он не совершал ошибок, поскольку доверял Уолтеру Крейгу подготовку своих речей. Он произносил их с уверенностью хорошо подготовленного актера, руководимого сильным режиссером.
Именно это обстоятельство решил выбрать в качестве мишени охваченный отчаянием губернатор. Его опросы выявили, что хотя люди любят телевизионных звезд, они всегда считают актеров недостаточно надежными гражданами. Постепенно, с возрастающей настойчивостью, губернатор сосредоточил свою критику на профессии Джефа и отсутствии у него опыта в управлении государственными делами. Эта кампания достигла пика, когда по предварительной просьбе губернатора репортер спросил его в прямом телеэфире:
– Губернатор, вы действительно убеждены в том, что актер не в состоянии управлять этим штатом?
Губернатор улыбнулся. Он знал, что он ответит, еще до того, как вопрос прозвучал полностью.
– Джек, – он всегда обращался к репортерам по имени, – Джек, позвольте мне ответить таким образом. Мой оппонент способен быть губернатором этого огромного штата в такой же степени, в какой я могу быть звездой телесериала.
Заставив репортеров улыбнуться, он добавил:
– Не забывайте о том, что Линкольна убил актер.
Это вызвало такое возмущение не только у республиканцев, но и среди актеров-демократов, что даже извинения губернатора не погасили его. Только новая и важная тема могла заставить публику забыть эту некорректную шутку.
Очередная атака имела форму разоблачений, претендовавших на большую значимость. Во время выступления, транслируемого по телевидению, губернатор показал копии компьютерных распечаток Уолтера Крейга.
Губернатор упомянул «некие таинственные события», имевшие место в «одном неназванном отеле» в «определенный день… трагический для республиканцев», когда с помощью подобных компьютерных распечаток «официальные выборщики партии были лишены права свободно проголосовать на праймериз».
В течение двадцати четырех часов губернатор по рекомендации своих советников предоставил прессе дополнительную информацию, которой он располагал изначально. Во-первых, он упомянул название отеля «Бель-Эйр», а также дату состоявшегося там ленча. Во-вторых, он перечислил фамилии его участников. Каждое сообщение подавалось как новое открытие, подтверждающее первоначальную информацию; оно увеличивало длительность и степень внимания к ней со стороны прессы.
Спустя три дня губернатор детально изложил в своей речи все факты и выдвинул самое серьезное обвинение. Джеф Джефферсон был орудием, «кандидатом, созданным и вознесенным к его нынешнему высокому статусу в результате кампании, основанной на компьютерной обработке информации о публике, которая фигурировала в расчетах как безмозглая совокупность людей, рассортированных в группы по возрасту, полу, национальности, вероисповеданию, профессии, доходу. Электоратом манипулировали с помощью ЭВМ. Мнения, предпочтения, вкусы людей не уважались, а эксплуатировались!
Это, заявил губернатор, циничное извращение демократической процедуры! Он закончил свою речь так:
– Нам еще не сказали, что происходит с избирателем, который голосует не так, как он должен делать это по расчетам компьютера. Как поступить в таком случае – выбросить этот голос? Не становимся ли мы свидетелями гибели истинно демократического правления? Вот главный вопрос, на который ответят избиратели нашего штата в следующий вторник!
Это обвинение было весьма действенным в непосредственной близости от дня выборов. Демонстрация распечаток, сделанных Уолтером Крейгом, значительно усилила эффект от заявления. Оставалось неизвестным, каким образом губернатор получил эту информацию; достаточно солидная взятка, несомненно, могла решить эту проблему.
Эта речь не только уничтожила воспоминания о неудачной реплике губернатора насчет актеров, но и нанесла первый ощутимый удар по растущей популярности Джефа. Через двенадцать часов это нашло отражение в цифрах Крейга. Он отнесся к ним настолько серьезно, что выбросил уже составленную для родео в Селинесе речь и подготовил совершенно новую.
Сейчас, сохраняя равновесие в движущейся машине, Джеф испытывал беспокойство из-за свежего материала, находившегося в черной папке, которую держала в своих руках Клер. Джеф уже успел полюбить безопасные формулировки Крейга. Особенно ему нравились речи, во время произнесения которых он знал, в каких местах можно рассчитывать на смех аудитории. Он научился использовать такие моменты в качестве естественных пауз. Он подстраивал под них свою мимику. Новая речь не давала такой возможности и чувства уверенности. Но Крейг настоятельно утверждал, что за несколько дней до выборов необходимо произнести эту речь, и сделать это немедленно.
Они приближались к арене. Сегодня ему не придется надевать фальшивый белый ковбойский костюм. Ворота были широко раскрыты. Автомобиль с откидным верхом проехал через них и выкатился на саму площадку. Оркестр заиграл марш и зашагал перед лимузином, который стал объезжать круглую арену. Барабанщицы в обтягивающих атласных костюмах демонстрировали свои груди и ягодицы, двигаясь перед автомобилем Джефа. Когда Джеф приблизился к загонам, он заметил, что ковбои – участники родео – улыбались не насмешливо, а приветливо.
Мэр открыл мероприятие напыщенной речью, которую он закончил словами:
– А теперь перед вами выступит наш кандидат на высшую должность в этом штате, ваш будущий губернатор Джеф Джефферсон!
Крики, свист звучали долго, радостно. Однажды Крейг сказал Джефу, что в каждой кампании наступает момент, когда публика угадывает победителя. Люди аплодируют ему не потому, что он представляет их общественную позицию, а потому, что они хотят быть на стороне победителя.
В тот момент, когда Джефу показалось, что аплодисменты могут сейчас ослабеть, он предпринял первую попытку добиться тишины. Улыбаясь, он беспомощно развел руками и повернулся к стоящим на помосте, как бы говоря им: «Я делаю все, что в моих силах, но вы видите – они не прекращают».
Через несколько мгновений он действительно попытался остановить аплодисменты, и толпа наконец стихла. Джеф выдержал паузу; он всегда делал это, чтобы создать серьезную атмосферу. Затем он обычно начинал с шутки. На этот раз, прежде чем он заговорил, один из быков воинственно заревел.
Тотчас отказавшись от первой фразы своего выступления, Джеф сымпровизировал:
– Подождите, губернатор, я отвечу вам, если вы предоставите мне такую возможность.
Аплодисменты зазвучали снова – громче, сильнее, чем прежде. Потом смех и аплодисменты стихли. Люди подались вперед, предвкушая схватку. Этот негодяй Крейг умеет выбирать подходящую аудиторию, подумал Джеф. Единоборство – главный смысл родео. Сегодня здесь приветствуют любую борьбу. Хорошо, он устроит им состязание.
Воодушевленный ожиданиями толпы, Джеф проникся новой речью, которую он прежде читал с беспокойством. Сначала он поблагодарил людей за готовность выслушать его.
– Я польщен тем, что вы позволили мне присоединиться к вам во время соревнований по моему и вашему любимому виду спорта!
Конечно, снова раздались аплодисменты. Люди всегда аплодируют политикам, которые хвалят их.
– Я не рассчитывал увидеть здесь губернатора этого штата. Не рассчитывал на то, что он оценит настоящих людей вроде вас. Что он поймет ваши проблемы. Попытается решить их. Нет, он сейчас в Лос-Анджелесе или Сан-Франциско. Он, верно, обращается к какой-нибудь группе хиппи и либералов, критикующих свободную жизнь. Они считают, что свобода, о которой они так много говорят, предназначена только им, а не таким людям, как мы с вами.
Снова аплодисменты, свист в адрес губернатора.
Джеф продолжил:
– Или, возможно, губернатор встречается со своими политическими советниками, чтобы изобрести новую подлую ложь о том, как республиканцы тайно манипулируют людьми этого штата.
– Давайте ответим на его обвинения! Выясним наконец правду!
Последние фразы Джеф произнес, повышая голос. Толпа отреагировала так, как он ожидал. Прежде чем ему позволили продолжить, он успел досчитать до двадцати четырех. Да, они были на его стороне.
– Губернатор заявил, что имело место тайное совещание политиков-республиканцев, которое состоялось в засекреченном месте в необъявленное время. Что касается засекреченного места, то это был обыкновенный отель в Бель-Эйр. Вы, ваши жены и дети могли приехать туда, беспрепятственно войти в гостиницу, съесть там ленч или взять номер. Я бы не назвал это место засекреченным. А вы?
– Нет! – протяжно заревели трибуны.
– Теперь о том, было ли это совещание тайным. Поскольку прозвучало такое обвинение, я взял на себя труд провести расследование. И выяснил, что кроме сорока семи гостей там присутствовали восемь официантов, два администратора и шесть гостиничных боев. Да, еще два бармена. Мы, республиканцы, любим немного выпить перед ленчем.
Прозвучал смех, который должна была обеспечить последняя фраза.
– Восемнадцать посторонних на группу из сорока семи человек – я бы не стал утверждать, что это собрание было тайным. А вы?
Снова громкое протяжное «Нет!».
– Что касается необъявленного времени, то приглашения на встречу были посланы всем ее участникам по почте. Разве так осуществляется тайная деятельность?
Снова пауза и громкое «Нет!».
Теперь Джеф изменил тон, разыграл искреннее возмущение и гнев так, как он неоднократно делал перед кинокамерой. Улыбка исчезла с его лица. Оно стало казаться более худым, словно злость натянула его мышцы. Затем Джеф приступил к наиболее содержательной части своего выступления.
– Как бы сильно ни возмущали меня эти подлые обвинения, но еще больше я возмущен другим обвинением, нацеленным не только против меня и моей команды, но и против вас! Губернатор считает, что вы слишком наивны, что вас легко использовать, что глупость не позволит вам проголосовать сознательно и разумно!
– Вот в чем вся суть! Когда он показывает пачку бумаг и говорит, что это копии тайных опросов, с помощью которых мы дурачим вас, он говорит, что вы, по его мнению, – глупцы. Что ваше мнение не имеет значения и не должно его иметь. Другими словами, он считает, что вами должны управлять люди, не знающие ваших желаний. Более того, им даже нельзя позволять интересоваться вашей волей! По-моему, именно такое правление не является демократическим!
Раздались резкие, воинственные аплодисменты.
– Я полагаю, что за последние тридцать лет демократы расслабились и стали чрезмерно самоуверенными. Они забыли о том, как начиналась демократия в этой стране, когда люди устраивали городские собрания, обсуждали проблемы и принимали решения. Власти находились там, слышали эти идеи и действовали согласно им! Это был демократический процесс!
– И я всегда считал, что демократия должна быть такой. Поэтому, когда я, новичок в политической игре, согласился принять участие в выборах, я имел наивность сказать: я хочу знать мнение людей. Если оно не совпадает с моим, я не заслуживаю должности их губернатора!
Аудитория взорвалась бурными аплодисментами.
– Поэтому я решил сделать то, что делали в прошлом на городских собраниях. Там слушали граждан, говоривших об их нуждах, желаниях, мечтах!
Аплодисменты зазвучали прежде, чем Джеф закончил фразу.
– С этой целью я создал группу из верных мне людей, которые ежедневно звонят одной-двум тысячам избирателей и задают вам вопросы, связанные с моей программой. На следующий день я получаю доклад о том, что думают люди этого штата. Каких действий они ждут от их следующего губернатора! Другими словами, мы используем старый метод городского собрания в сегодняшней политике, затрагивающей жизнь не сотен, а миллионов людей!
Я хочу восстановить демократические методы в калифорнийской политике. Хочу откликаться на нужды, желания, мнения граждан моего штата! И будь я проклят, если я позволю какому-нибудь жалкому политикану остановить меня!
Теперь аплодисменты были оглушающими. На арену полетели бумажные шляпы, листовки с программой, пустые пакеты из-под кукурузы. Люди выражали Джефу свою поддержку. Они вскакивали со своих мест и хлопали. В конце концов все оказались на ногах.
Будучи не в силах добиться тишины, Джеф почти закричал в микрофон:
– Если губернатор этого штата больше не верит в демократический процесс, если ему нет дела до мнения людей, значит, по-моему, он слишком долго занимает эту должность!
Подобная ему администрация, возглавляемая узким кругом так называемых либералов, опустошила нашу казну, сделала налоги невыносимыми, породила хаос в наших школах. Демократы отняли надежду у обыкновенных граждан вроде вас и меня! Однако вы терпите поражение лишь в том случае, если сами допускаете это. Вы еще можете бороться! Поддержите меня в день выборов, и мы сможем снова превратить Калифорнию в Золотой штат!
– Что касается меня, – произнес в заключение Джеф, – я буду продолжать спрашивать у людей их мнение. Буду и впредь читать эти доклады! Каждый день во время этой кампании! И после первого января, когда я стану вашим губернатором!
Публика, казалось, сошла с ума. Джеф стоял гордый и счастливый. Его переполняло ощущение власти, которой он еще никогда не имел. Он повернулся назад, схватил Клер за руку и заставил ее встать рядом с ним.
Слушая оглушительные овации, он думал: «Это не капризное поклонение, которым люди окружают кинозвезд. Это – подлинная любовь». И кое-что еще. Он говорил не для людей. Он говорил за них. Он вызывал у них не симпатию, а любовь. Они не просто хотели его, а нуждались в нем. Актер полностью превратился в политика.
6
Во время выступления Джефа в Селинесе и в течение всего уик-энда, предшествовавшего выборам, Ирвин Коун находился в вашингтонском отеле «Шорхэм».
Доктор мог бы взять с собой в эту поездку Бадди Блэка, обладавшего связями с демократами. Но на этот раз он поехал один. Его встретил знаменитый нью-йоркский юрист Мервин Эплман, который благодаря близости к бывшим президентам-демократам и своему теперешнему положению в политическом мире был способен организовать приватную встречу Доктора с влиятельным лицом из Белого дома.
Они прибыли раздельно в «люкс» Доктора. Первым там появился могущественный юрист. Затем – советник из Белого дома, близкий друг самого Президента и Генерального прокурора.
Формальным поводом для встречи явились дошедшие до Доктора слухи о том, что министерство юстиции расследует деятельность его компании. Естественно, Коун имел право забеспокоиться. Он не считал себя человеком, нарушающим закон, и если он совершил нечто запретное, то хотел как можно быстрее уладить это дело.
Даже самый подозрительный человек не мог бы выступить против такой разведочной встречи.
Трое мужчин мало говорили во время ленча, поскольку к ним постоянно подходил официант, услужливый маленький итальянец, постоянно проверявший, довольны ли всем его клиенты. Но когда ленч завершился, они смогли расслабиться за хорошей сигарой без риска оказаться подслушанными.
Прежде чем прозвучал какой-нибудь вопрос, Роджер Уиттингер, помощник президента, полный молодой человек, посасывавший свою сигару почти что с сексуальным удовлетворением, тихо произнес:
– Я познакомился с вашим делом. В том, что вы слышали, есть большая доля правды.
Доктор не продемонстрировал интереса или тревоги. Он знал, что влиятельные люди используют угрожающий подход как подготовку к торгу. В такие моменты все проблемы велики, все услуги – сложны в осуществлении. Поэтому Коун позволил собеседнику разыграть маленький спектакль.
– Я позволил себе лично сходить в министерство юстиции. Солидное досье!
Уиттингер поднял руку высоко над столом, чтобы показать его толщину. Повернувшись к Эплману, он добавил:
– Когда вы позвонили мне в первый раз, я не имел представления… представления…
Правильно, мысленно произнес Доктор, раздувай это дело, сынок! Вероятно, он понимает, что, уладив эту проблему, мы собираемся начать выпуск акций.
– Похоже, – продолжал Уиттингер, – похоже, поступило несколько жалоб. От клиентов ТКА. А также от одной телекомпании. И от ряда рекламных агентств. Слишком велико желание продавать телепрограммы ТКА. И еще встает вопрос об одновременном владении студией, производстве фильмов, представлении талантов. В министерстве юстиции считают, что это хуже прежней ситуации, когда студии имели собственные кинотеатры. Законники всерьез возмущены. Они намерены начать наступление! Скоро!
Подымив сигарой, Уиттингер произнес:
– Я надеюсь, что мы не слишком опоздали.
Это последнее замечание послужило сигналом для Эплмана, который приступил к изложению просьбы и торгу.
Пожилой юрист подался вперед:
– Какие аспекты этого дела вызывают у министерства особенно сильное недовольство?
– Их несколько, – ответил молодой человек, не желавший ослаблять свою позицию выделением какого-то одного момента.
– Например? – проявил настойчивость Эплман.
– Ну, допустим, приобретение студии, – сказал молодой советник.
Эплман посмотрел на Доктора, который отложил в сторону свою сигару.
– Мы приобрели ее, чтобы выручить банк, который выдал студии займ размером в восемь миллионов долларов для съемки фильма! К несчастью, картина не оправдала возлагавшихся на нее надежд.
– Я слышал, она с треском провалилась, – сказал Уиттингер.
– Да, именно так. Банк попал на восемь миллионов. Залогом служили лишь студия и небольшой кусок земли. Плюс негатив фильма, который не оправдал бы затрат на печать. Производство остановили. Но какие шансы есть у банка, если сегодня производители фильмов не справляются с управлением студией? Мы выкупили их. Приобрели киностудию.
– И землю.
– И землю, – пришлось согласиться Доктору. – Мы выплачиваем банку два с половиной миллиона долларов в год. И еще проценты.
– В основном за счет продажи земли, – вставил молодой человек.
– Осталось произвести еще две выплаты, – сказал Доктор, не желая ввязываться в разговор о земле.
– И когда эти выплаты будут осуществлены, вы останетесь владельцем студии, всего оборудования и большой части земли, – заметил Уиттингер.
– К счастью, стоимость земли значительно возросла. Думаю, если бы хозяева банка были умнее, они бы поступили так, как мы, – признал Доктор, представив всю сделку как счастливый случай.
– Министерство юстиции, – сказал молодой человек, – обеспокоено тем, что ТКА, ее сотрудники и их родственники владеют контрольным пакетом акций этого банка.
Возникла пауза. Уиттингер только что выдвинул на середину стола переговоров стопку весьма опасных фишек.
– Министерство также располагает заявлениями руководителей телекомпаний, свидетельствующих о том, что ТКА в некоторых случаях осуществляет незаконное давление на них.
– Это смешно! – сказал Доктор. – Телекомпании говорят о монополизме!
Но молодой Уиттингер проявил твердость.
– В досье собраны многочисленные показания руководителей телекомпаний. Эти люди утверждают, что ТКА отказывается представлять своих звезд, если она не получает сверх обычных комиссионных еще и дополнительные выплаты за фиктивные услуги. Например, гонорары за «художественное руководство» и тому подобное. Министерство считает это взяткой.
– А как они называют то, что телекомпании вымогают половину прибыли от программы, прежде чем пустить ее в эфир? – спросил Доктор. – Как они называют ситуацию, когда существуют только три телесети, и ты – мертвец, если не заплатишь одной из них?
– Им это известно. Но сейчас их внимание сосредоточено на ТКА, – сказал Уиттингер.
Чтобы изменить тон встречи, Эплман спросил:
– Это – основа их претензии?
– Есть кое-что еще, – сказал молодой человек. – Главное преступление, похоже, заключается в том, что ТКА представляет таланты в одной комнате и покупает их в другой. Это – явное столкновение интересов.
– Мы получили заранее разрешение всех Гильдий! – заявил Доктор.
– Дело дошло до того, – продолжил Уиттингер, – что некто Хеллер, – кажется, этого человека зовут Эйб Хеллер, – бывший исполнительный секретарь Гильдии киноактеров, сейчас занимает должность вице-президента ТКА по переговорам.
Доктор не знал, случайно или нет молодой человек обнаружил этот факт; Коун считал неразумным выяснять это.
– Да, – серьезным тоном продолжил Уиттингер, – в досье полно жалоб от людей, чьи интересы представляет ТКА. Они считают, что их обманывают, вынуждают работать за низкие гонорары, в некоторых случаях оставляют без работы до тех пор, пока они не капитулируют.
– Молодой человек, – улыбаясь, перебил Уиттингера Доктор, – вы когда-нибудь имели дело с талантами? Вам известно, какие фантастические галлюцинации рождаются в голове безработного актера? Или писателя, чей сценарий был отвергнут всеми? Или режиссера, отстраненного от съемок картины? Они обвиняют всех на свете, кроме самих себя.
Уиттингер не ответил, потому что по напору Доктора было ясно, что он еще не закончил.
– Вот их благодарность! – взорвался Доктор. – Мы начали снимать фильмы скорее ради них, чем ради себя. Мы все объяснили Гильдии киноактеров. Они проголосовали за то, чтобы дать нам разрешение. А теперь жалуются на нас.
Доктор грустно покачал головой.
– Молодой человек, вы слышали о принципе сознательного согласия?
Уиттингер кивнул.
– Министерство юстиции отлично знает, как вы получили разрешение.
– Послушайте, молодой человек… – закричал Доктор.
Поскольку Эплман испугался, что его клиент близок к тому, чтобы потерять выдержку, он вмешался в разговор:
– Допустим, что мы, не ущемляя интересы моего клиента, приняли бы все эти обвинения. Какую позицию заняло бы министерство юстиции? Сможем ли мы уладить это дело таким образом, что упомянутые нарушения закона будут прощены к взаимному удовлетворению и ТКА разрешат продолжить хотя бы некоторые аспекты ее деятельности?
– Вы имеете в виду подписание соглашения?
– Это возможный путь, – согласился юрист, считавший такой вариант единственным желательным выходом.
– Я должен исследовать этот вопрос и обсудить его.
Доктор, успевший справиться со своим гневом, сказал:
– Прежде чем вы займетесь этим, давайте взглянем на всю ситуацию спокойно. Что будет делать ТКА – снимать кинокартины и телефильмы или представлять таланты? В первом случае компания имеет право владеть студией, где осуществляется производство фильмов. Верно?
Уиттингер не ответил ему ни жестом, ни словом. Доктор продолжил:
– Что касается возможного столкновения интересов – допустим, ТКА добровольно откажется от представления талантов. Тогда проблема исчезнет. Если мы не контролируем звезд, мы теряем возможность получать дополнительные вознаграждения, о которых вы говорите.
Доктор замолчал, давая молодому человеку возможность оценить предлагаемую сделку.
– Я еще не говорил с моими партнерами, но я лично гарантирую уход ТКА от представления творческих кадров. Если на этом настаивает министерство юстиции. По-моему, это несправедливо. Я считаю, что нас приперли к стенке необоснованными обвинениями, но я готов уступить!
В конце концов, я провел целую жизнь в этом бизнесе не для того, чтобы меня назвали преступником. Моя работа – поставлять развлечения, а не бороться с правительством Соединенных Штатов!
Эплман посмотрел на Уиттингера, как бы упрекая его за то, что он нанес обиду этому порядочному маленькому человеку. Затем юрист отодвинул назад свое кресло, нарушая тесный круг.
– Думаю, мой клиент выразил свою позицию честно и откровенно. Почему бы не поговорить с человеком, занимающимся этим делом, и не посмотреть на его реакцию?
– Это сам генеральный прокурор, – сказал молодой человек, припасший эту сенсацию к концу совещания. Даже Эплман испытал потрясение от этого известия.
– Хорошо, если вам надо побеседовать с ним, сделайте это. Вы ведь для него не посторонний.
Юрист поднялся с кресла.
– Господа, я обещал заглянуть к Верховному судье до моего отъезда из города.
Пожав мужчинам руки, он ушел.
Как только пожилой человек закрыл за собой дверь, Доктор подался вперед, посмотрел на смуглое, полное лицо Уиттингера.
– Знаете, вы меня удивили. Не этими обвинениями. Что такой талантливый молодой человек, как вы, делает в правительстве? Сколько вам могут платить в Белом доме? Двадцать семь с половиной тысяч?
– Двадцать четыре, – смущенно признался Уиттингер.
– Двадцать четыре тысячи долларов в год? – сочувственно повторил Доктор. – И к чему это ведет? Каково будущее? Даже если администрация останется еще на один срок, что это значит для вас? Через пять лет вам придется заново делать личную карьеру. Вы женаты? У вас есть дети?
Уиттингер кивнул.
– Вы задумывались о их будущем? Послушайте, мне больно видеть, как молодой человек обкрадывает себя и свою семью из-за своего стремления послужить обществу. Позвольте мне кое-что сказать вам. В течение ближайших четырех месяцев, чем бы ни закончилась эта тяжба с министерством юстиции, мы собираемся выбросить на рынок акции ТКА. Номинальная цена составит десять долларов. Я лично прослежу за тем, чтобы вы получили десять тысяч акций. И я могу обещать вам, что за полгода цена поднимется до сорока долларов. Или еще выше. Если этого не произойдет, я лично выкуплю их у вас. Вот насколько я уверен!
Он сделал вид, будто неожиданно вспомнил о чем-то маловажном для него самого, но существенном для молодого человека.
– Послушайте, если у вас возникнут проблемы с деньгами для приобретения акций, эту проблему можно решить, – заверил Уиттингера Доктор.
– Нет. Думаю, я получу их под залог.
– Хорошо! Хорошо! – радостно произнес Доктор.
Как бы желая сменить тему, Уиттингер спросил:
– Как дела в Калифорнии? Я имею в виду выборы.
