Текст книги "Вкус запретного плода"
Автор книги: Генри Денкер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 29 страниц)
Раздраженный Джеф решил не давать ответа немедленно.
– Я подумаю, – сказал он. – Дай мне день или два.
– В Детройте хотят сделать объявление.
– Я должен вернуться на съемочную площадку.
Джеф считал себя должником Старика и знал, что он поедет в Нью-Йорк, чтобы возглавить банкет. Но он не хотел, чтобы Доктор одержал легкую победу.
К следующему утру Джеф решил, что он полетит в Нью-Йорк только в том случае, если съемочный график позволит ему отсутствовать полных три дня. Один день уйдет на дорогу, второй – на отдых перед обедом, третий – на возвращение. Джеф радовался, представляя, как будет мучиться производственный отдел ТКА, экономящий каждый цент, решая эту проблему. Изнурительная рутина ежедневных телесъемок приносила ему мало удовольствий, и он чувствовал, что имеет право побаловать себя. Он передал свои условия через Элизу.
К вечеру пришло известие от Доктора. Изменения в графике съемок позволяли освободить Джефа на три дня.
Только сев в самолет, Джеф понял истинную причину своего недовольства. Посещение Нью-Йорка возродит боль от потери Шарлен. Он пожалел о том, что потребовал три полных дня. Короткое путешествие, предложенное Доктором, было бы более легким. Может быть, он позвонит Клер Колтон и пригласит актрису и ее мужа Ирвина пообедать. Он оставался их должником с того мучительного вечера, состоявшегося четыре года тому назад. Джеф откинулся на спинку сиденья и начал репетировать речь.
Ему понравилось, что Эйбу удалось выразить восхищение Стариком и избежать при этом фальши. Он не умолчал о жестоких схватках, которыми была насыщена упорная борьба Старика с профсоюзами. Джеф отметил, что эта речь делает его символом новых отношений в промышленности. Бывший профсоюзный лидер выступал от имени корпорации.
Это была речь государственного мужа. Эйб превзошел самого себя. При этом он, вероятно, заработал для ТКА продление спонсорского контракта на пятый, возможно, шестой годы.
Когда Джеф прибыл в «Уолдорф», он обнаружил, что несколько сотрудников КМ и рекламного агентства, включая Карла Брюстера, уже звонили ему, чтобы пригласить на коктейль или обед. Но он хотел быть свободным в этот вечер. Он обязательно позвонит Клер и Ирвину. Возможно, они смогут встретиться с ним. Возможно, пригласят к себе. Этот визит не будет похожим на предыдущий, когда он, Джеф, нуждался в утешении.
Он взял свою записную книжку, нашел телефон Колтонов и сообщил его телефонистке. Она перезвонила и сказала, что номер абонента изменился. Телефонистка набрала новый номер. Ответил мальчик. Когда Джеф попросил позвать Клер, мальчик произнес:
– Мама, это тебя. Не знаю. Какой-то мужчина.
После паузы Джеф услышал ее сдержанный, настороженный голос:
– Алло? Кто это?
– Джеф, – приветливо произнес он.
Она повторила с недоумением:
– Джеф?
– Клер, это я!
– О, Джеф! Какой сюрприз, – сказала Клер с меньшим энтузиазмом, чем тот, на который он рассчитывал. – Где ты?
– Я приехал на пару дней в город, чтобы провести торжественный обед в «Уолдорфе». Я подумал, вдруг вы с Ирвином сможете составить мне компанию… я бы…
Ее молчание перебило его внезапнее любых слов.
– Клер?
– Значит, ты не знаешь.
– Что?
– Ирвин умер. В июле исполнится два года.
– Господи, – растерянно произнес Джеф. – Извини, Клер. Я не знал. Я могу навестить тебя? Или пригласить тебя с мальчиками на обед?
– Дети уже пообедали. А я собираюсь сесть за стол. Если хочешь, приезжай.
– С удовольствием, если ты не против, – сказал Джеф.
– Нет. Приезжай. Я дам тебе новый адрес, – внезапно вспомнила Клер.
Они жили в районе Западных Восьмидесятых улиц, возле Сентрал-парка.
Дом оказался более старым, чем тот, в котором они жили на Ист-Энд-авеню. А квартира – менее просторной. Следы вынужденной экономии были заметны во всем. Но квартира была уютной. Мальчики чувствовали себя весьма неплохо в своей комнате, заставленной авиамоделями, радиолюбительской аппаратурой, пластинками, книгами.
Хотя дети не помнили Джефа как их гостя, они тотчас узнали его как телезвезду. Но это не произвело на них большого впечатления. Клер смущенно объяснила:
– Мы не разрешаем им подолгу смотреть телевизор… я не разрешаю. Ты выпьешь?
– А ты?
Она заколебалась.
– О’кей!
Клер ушла на кухню, Джеф заглянул в комнату мальчиков. Они начали объяснять ему, что они делают с радиоаппаратурой. Похоже, они обрадовались возможности поговорить с мужчиной. Внезапно Джонни, более светлый из братьев, спросил:
– Вы были папиным другом?
– Я знал его, – ответил Джеф. – Он был хорошим человеком, очень хорошим.
– Да, – сказал мальчик. – Раввин тоже так говорит. Папа был умным, он разбирался в самолетах и радио. Он знал все. Когда он вернется…
– Мама сказала, что он не вернется, – перебил брата Дэвид.
– Когда он вернется, – повторил Джонни, – он соберет нам телевизор. Тогда мы сможем смотреть его, когда захотим.
Клер появилась в дверном проеме с бокалами в руках. Она протянула один из них Джефу.
– Если я не забыла, виски с содовой?
Он кивнул. Они почти коснулись бокалов друг друга и выпили.
– Обед будет готов через минуту.
Клер снова ушла на кухню. Джеф сел на одну из кушеток.
Вскоре Клер вернулась.
– А теперь вам придется отпустить мистера Джефферсона, чтобы мы смогли пообедать.
Дети запротестовали, но Клер взяла Джефа за руку и повела его в холл, который служил также столовой. Маленький стол был накрыт на двоих. Обед состоял из горячего, сочного цыпленка с чесноком. Они ели и беседовали – в основном о карьере и успехе Джефа. Клер, похоже, избегала разговора о смерти Ирвина. Джеф понял, что она делала это сознательно, поскольку мальчики не спали.
После обеда Джеф сидел в небольшой, красиво обставленной гостиной; Клер укладывала мальчиков в постели. Она выглядела хорошо – лучше, чем он ожидал. Ее лицо что-то приобрело. К правильным красивым чертам добавилась сила. Клер не была переполнена жалостью к себе. Она несколько раз упомянула Ирвина с чувством гордости, а не грустью.
Лишь когда Клер вернулась в гостиную, закрыв дверь детской, она произнесла нечто печальное:
– Дэвид держится хорошо, насколько это возможно при таких обстоятельствах, но Джонни постоянно ждет возвращения отца. Что бы я ни говорила, он стоит на своем.
Только в этот момент Джефу впервые показалось, что она может заплакать.
Поскольку она затронула эту тему, он спросил:
– Как он умер?
– Он слишком много работал, не жалел себя ради мальчиков и меня. Говорил, что им нужны деньги на образование, на отдых. И, конечно, страховка. А я должна иметь норковую шубу – независимо от того, хочу я или нет. Говорят, что евреи – самые лучшие мужья. Это было бы правдой, если бы они жили дольше.
– Сердце?
Она кивнула.
– Стоматология – малоподвижная работа, но напряженная. Его погубило желание обеспечить нас всем. Он оставил нам приличное состояние, хотя и не такое большое, как ему хотелось. Я время от времени работаю. Но теперь, когда ТВ переместилось на Побережье, роли достаются реже.
– Ты не думала о переезде туда?
– Это бы означало, что мальчики расстались бы с дедушкой и бабушкой. Внуки – это все, что у них есть сейчас. Тяжелее всего было видеть, как его родители хоронят их единственного сына. Как бы я ни любила Ирвина, его мать пережила большее горе. Все ее надежды, ее будущее были связаны с ним. А теперь – с мальчиками. К тому же здесь, на востоке, они получат лучшее образование.
Он понял, что она ищет любые предлоги, чтобы оставаться в Нью-Йорке. В некотором смысле она тоже отказывалась принять его смерть.
– Ты думала о новом замужестве?
– Не знаю, – неуверенно произнесла она. – Мне нужен настоящий человек. И я всегда сравнивала бы его с Ирвином. Просто не знаю.
– У тебя никого нет? – спросил он.
– Мужчины есть. Но одного – нет. Это меня беспокоит. Я знаю, что мальчикам нужен кто-то. Ты видел, как они вцепились в тебя. Им нужен отец, но я не знаю, нужен ли кто-то мне.
Он кивнул. После Шарлен он испытывал то же самое. Девушки, много девушек, но ни одной настоящей.
Он неожиданно для самого себя спросил:
– Если бы ты нашла человека, который побудет с мальчиками, ты бы пошла со мной на этот завтрашний обед?
Она заколебалась.
– Я понимаю, что он может оказаться скучным. Зато ты послушала бы мою речь, и я знал бы, что среди аудитории есть хотя бы один мой поклонник.
Она улыбнулась, и он вспомнил день после ухода Шарлен, когда его поддерживала лишь дружеская улыбка Клер.
– Пожалуйста?
Она кивнула.
– Я могу попросить маму. Она будет счастлива провести вечер с мальчиками.
– Я пришлю за тобой машину. Обед начинается в семь часов. Но в шесть пятнадцать состоится маленький прием с коктейлями. Автомобиль придет в шесть. Или это слишком рано?
– Нет, нормально, – все еще улыбаясь, сказала она.
Он поцеловал ее в щеку и ушел. В «Уолдорфе», в ящичке на стойке, его ждал конверт. Дубликат подсунули под дверь. Люди в КМ старались предусмотреть все. В обоих конвертах находился один материал – список влиятельных людей, которых Джеф должен был соответствующим образом упомянуть в своем выступлении. Там значились фамилии министра торговли, министра труда, губернаторов Мичигана и Нью-Йорка. А также полудюжины четырехзвездных генералов, с которыми Старик тесно сотрудничал в годы второй мировой войны.
Джеф поразился той власти, которая соберется в президиуме. Заглянув в план зала, он нашел там стол ТКА. Коун и его кобры использовали каждую возможность. Клер будет удобно сесть там.
Тщательная подготовка обеда не только успокоила Джефа, но и дала ему понять всю значительность этого события. К тому моменту, когда он дополнил текст и трижды произнес речь, причем один раз перед зеркалом, уже пошел третий час ночи.
Утром следующего дня он зашагал по Пятой авеню и случайно оказался возле «Ф.А.О. Шварц» – магазина игрушек, расположенного напротив «Плазы». Он увидел витрину, заполненную ненатурально большими животными и сложной техникой, подвластной, наверное, только инженеру. Он захотел купить что-нибудь для мальчиков Клер. С помощью обомлевшей и возбужденной продавщицы он выбрал две весьма дорогие игрушки. Поселок с фигурками людей, автомобилями и фабриками. И комплект для сборки переговорного устройства, действовавшего в пределах городского квартала. Он договорился о том, чтобы обе коробки доставили в квартиру Клер.
Вернувшись в «Уолдорф», он обнаружил дюжину сообщений. Ему звонили сотрудники КМ и ССД. Они приглашали его на ленч. Трижды звонил Карл Брюстер. Ухаживания Брюстера позабавили Джефа, и он позвонил ему. Брюстер устроил актеру то, что Доктор называл «Большим Приветствием». Управляющий агентством не стал договариваться ни с кем о совместном ленче, надеясь на встречу с Джефом. Он держал столик в «21», на втором этаже. Его устраивало любое время, подходящее Джефу. Актер позволил Брюстеру проделать весь ритуал, после чего отказал ему.
О, радости звездного статуса. Мелкие способы расплаты с негодяями, игравшими судьбой актера. Доживи он до ста лет, он никогда не забудет того, насколько близок был крах.
2
Предобеденный прием, в котором принимала участие сотня наиболее важных гостей, уже начался, когда Джеф спустился из своего «люкса». Губернатор Мичигана беседовал с министром труда. Президенты четырех крупнейших компаний страны образовали маленькую группу. Джеф быстро обвел взглядом зал. Клер еще не приехала, но Доктор и Спенсер Гоулд стояли в углу возле бара. Заметив Джефа, Доктор радостно улыбнулся и кивнул ему, приглашая подойти. Джеф начал продвигаться мимо мужчин в смокингах и женщин в вечерних платьях, узнававших его с изумлением и трепетом.
Хотя ему нравилось то, что его узнавали, он всегда находил в этом нечто дешевое. Снова повторялось родео. Когда он добрался до Доктора, его представили сенатору из Мичигана. Им удалось обменяться лишь несколькими фразами, потому что каждый гость и его супруга хотели познакомиться с Джефом. До появления Старика Джеф стал центральной фигурой. Периодически он осматривал зал, надеясь найти Клер.
Затем прибыл Бичер, и в помещение впустили фотографов. Старику пришлось позировать со всеми знаменитостями по очереди. Но Бичер попросил Джефа не отходить от него. Джеф согласился. Он заметил, что Бичер заметно постарел. Похоже, инсульт был не легким, а тяжелым.
Наконец пришло время начинать торжества. Тысяча гостей, собравшихся в зале для проведения балов, ждали обеда, который нельзя было подавать до тех пор, пока глава нью-йоркской епархии не прочитает молитву. Хотя Бичер не был католиком, он весьма активно участвовал в католических благотворительных акциях, поэтому кардинал счел своим долгом появиться на торжествах и благословить их.
Все гости, кроме Бичера, кардинала и Джефа, отправились к своим столам. Когда все сели, Бичер вошел в зал. С одной стороны от него находился кардинал, с другой – Джеф. Старик слегка опирался на руку актера.
При появлении виновника торжества собравшиеся встали и громко зааплодировали. Трое мужчин направились к помосту. Овации усилились. Джеф шагнул в сторону, уступая центральное место Старику. Аплодисменты Джефа породили новую волну оваций.
Когда зал успокоился, Джеф приблизился к микрофону.
– Я попрошу вас не садиться, пока Его Преосвещенство будет просить Господа благословить наше собрание и пищу, которую нам дадут.
Джеф склонил голову.
Когда молитва закончилась, Джеф поднял глаза и увидел входящую в зал Клер. Она, очевидно, из вежливости ждала за дверью, пока звучала длинная молитва. Она была в простом черном платье, контрастировавшем с ее светлыми волосами. Красота Клер приковала к ней взгляды многих мужчин. Клер направилась к столу ТКА, за которым сидели Доктор, Спенсер Гоулд, Фредди Фейг и их жены.
Во время еды Джеф поймал ее взгляд. Она улыбнулась, и на душе у него стало теплее. Обедая, Джеф обменивался отдельными фразами с губернатором Нью-Йорка, который сидел справа от него, и министром торговли, сидевшим слева от актера. При этом Джеф поглядывал в свои записи, дожидаясь момента, когда он должен будет представить выступающих и дать им слово.
Наконец Джеф направился к кафедре. Пока звучали речи, Доктор пытался определить, какие отношения связывают Клер и Джефа. Он не верил в то, что они не встречались после телепостановки «Алюмко». Сейчас он пытался развлечь себя этими гаданиями. Многолюдные обеды и речи всегда нагоняли на него скуку.
Пришло время Джефу произнести свою речь. Материал Эйба Хеллера прозвучал весьма хорошо. Джеф почувствовал это. Больше всего собравшимся понравилось признание Джефа в том, что он, бывший профсоюзный лидер, возглавлявший Гильдию киноактеров в ее лучшие годы, боровшийся с индустрией и сотрудничавший с ней, в конце концов научился ценить тех, кто, по выражению Эйба, «сидел по другую сторону стола».
Под конец он отдал дань уважения лично Старику. Потом повернулся к Бичеру и протянул ему золотой диск. Бичер уставился на Джефа, но не сдвинулся с места. Умоляющий взгляд Старика заставил Джефа понять, что волнение или последствия инсульта парализовали его. Джеф наклонился и помог старику встать. Обхватив одной рукой плечи Бичера, актер подвел его к кафедре. Прочитал надпись на золотом диске и вручил его Старику. Бичер взял диск, но когда Джеф начал убирать свою руку, которой он поддерживал его за плечи, актер почувствовал, что тело старика заваливается. Он явно нуждался в помощи. Джеф остался возле Старика. Бичер обрел чувство безопасности, которое требовалось ему для произнесения ответной речи.
– Я не думал, что это произойдет таким образом. Я знал, что когда-нибудь уйду в отставку. И этот день пришел. Потому что сейчас я никуда не езжу без темного костюма и черного галстука. У меня есть друзья по всему свету. Они, как и я, уязвимы для времени. Это пробуждает в нас ярость. Не то чтобы человек хочет жить вечно. Но ему больно покидать многих людей. Он бы хотел устроить все как можно лучше для тех, кого он любит…
Старик без стеснения говорил о себе, о своих чувствах. Все это время он опирался на Джефа; актер поддерживал Старика и восхищался им.
Эта картина глубоко тронула аудиторию. Более молодой мужчина поддерживал старого, который дрожал, с трудом подыскивая слова.
В глазах многих женщин, даже не знавших Старика, появились слезы. И в глазах некоторых мужчин, знавших его, – тоже.
За столом ТКА Спенсер Гоулд, Фредди Фейг и их жены замерли в смущении. Много лет проработав в шоу-бизнесе, кобры не знали, как реагировать на проявление искренних чувств. Клер с восхищением смотрела на Джефа. Доктор подался вперед, сузил глаза и словно что-то прошептал. Никто не услышал, что он сказал. Ни Клер, сидевшая слева от него, ни Спенс, сидевший справа, не посмели спросить, чтобы не нарушить атмосферу, охватившую большой зал. «Он на своем месте… на своем месте…» – вот что прошептал Доктор.
Все собравшиеся встали, отдавая дань уважения Старику и Джефу Джефферсону. Доктор поднялся вместе со всеми. Люди, хлынувшие к помосту, повторяли: «Джеф… Джеф…» Они стремились пожать руку актеру; женщины хотели просто коснуться его. Все кричали: «Джеф!»
Доктор стоял и слушал реплики: «Разве Джеф не великолепен?», «Как Старик прижался к Джефу!», «Правда, это трогательно – Джеф и Старик?»
«Джеф». Люди, впервые оказавшиеся в одной комнате с ним, ощущали, что знают его достаточно близко, чтобы обращаться к нему по имени. Он как бы стал членом их семьи. Почему бы и нет, подумал Доктор. Они видят его каждую неделю – чаще, чем родственников. Сейчас они теснили губернаторов, сенаторов, членов правительства, чтобы приблизиться к Джефу.
Внезапно Доктор ясно увидел решение своей проблемы.
Если люди предпочитают общение со звездой любой встрече с политиком, зачем возиться с последними? Если этому человеку удалось затмить политическую и церковную верхушку, собравшуюся на помосте, неужели он не сможет затмить любого политика, который станет его конкурентом? Подумай об этом, сказал себе Доктор. Люди видят Джефа Джефферсона чаще, чем президента Соединенных Штатов!
Он вспомнил свои слова, которые он сказал Джефу, когда пытался продать его на телевидение: «Придет день, когда нам понадобятся политики, похожие на актеров. Или актеры, похожие на политиков».
Вот оно!
Люди, обступившие Джефа, были не либералами, а убежденными республиканцами. Джеф Джефферсон, которого кое-кто обвинял в левизне, составлял одно целое со Стариком, его окружением, его политиками.
Если поместить Джефа в подходящую среду, он сможет претендовать на место в конгрессе, Сенате и, кто знает, даже на пост губернатора. В Калифорнии – штате с непредсказуемыми избирателями – возможно все. По политической силе и численности населения Калифорния занимала сейчас второе место среди всех штатов. Влияние в Калифорнии обеспечит влияние в Вашингтоне.
Что касается подготовленности Джефа к этой работе, то кто-то сказал о нем однажды: «Он – никто, поэтому может быть кем угодно». Кто произнес эти слова? Ну конечно, Ли Манделл, когда они обсуждали готовящееся выступление Джефа перед комиссией.
Манделл был прав, подумал Доктор. Необходимо лишь вложить в уста Джефа подходящие слова, окружить его соответствующими людьми, и он сыграет принципиального, цельного политика не хуже, чем героев «Театра звезд КМ».
Несомненно, он мог излучать искренность. Необходимо лишь определить ее направленность.
Ирвин Коун нашел своего республиканца. Эта демонстрация мгновенной популярности Джефа делала ненужной постепенное, медленное создание образа. Осуществление Большого Плана можно значительно ускорить без всякого риска.
Доктор отправил жен Спенса и Фредди домой в лимузине, чтобы иметь возможность устроить ночное совещание с их мужьями. Они сидели в уединенном кабинете в «Павлиньем уголке» в «Уолдорфе», не притрагиваясь к заказанным напиткам. Спенс и Фредди ждали. Наконец Доктор заговорил.
– Спенс, я думаю, отныне тебе следует большую часть времени проводить на Побережье.
Хотя эта идея не понравилась Спенсу, он ничего не сказал.
– Мы примем участие в предвыборной кампании республиканцев, – мечтательно продолжил Доктор. – Поскольку Бадди известен как сторонник демократов, он не может поменять свою политическую позицию, не перебив при этом массу посуды. Ты, будучи аутсайдером в калифорнийской политике, сможешь появиться в качестве республиканца без чувства неловкости и необходимости в объяснениях.
– И я думаю, – добавил Доктор как бы без всякой логической связи, – что сейчас банк может предложить тот кредит «Сентрал Студиос». Они собираются начать съемку весьма дорогостоящей картины. Я читал сценарий. Он отвратителен. Им уже отказали три банка. Наш банк предложит им деньги. При условии, что залогом станет сама студия.
Наконец Спенс не удержался от вопроса:
– Вы говорите, что нам нельзя действовать так быстро?
– После сегодняшнего вечера – можно. Не позже чем через год мы будем иметь республиканского сенатора или губернатора. При том влиянии, которым мы уже располагаем в лагере демократов, мы надежно защищены.
Перед расставанием Доктор сказал кое-что еще:
– Не продавайте ваши акции ТКА. Но если вы хотите подарить какую-то их часть женам или детям, сейчас самое время сделать это. Налог на подарок составит несколько тысяч, но таким образом позже вы сбережете миллионы. Доверимся нашей избирательной силе!
После торжественного обеда Джеф повел Клер в «21». Он хотел расслабиться. В «Аисте», особенно в «Медвежатнике», было слишком многолюдно для беседы. В «21» можно было найти тихий столик на втором этаже. Даже там им не удавалось побыть одним. Люди, присутствовавшие на обеде, подходили к ним, чтобы выразить свое уважение. Постепенно, с помощью нескольких бокалов, Джефу удалось снять свое напряжение.
– Я горжусь тобой, Джеф, – сказала Клер, – действительно горжусь. Как ты держался со Стариком! Та особая теплота, связывавшая вас, передалась всей аудитории.
– Признаюсь тебе, – сказал Джеф, – я получал удовольствие. Когда отдаешь что-то людям, это возвращается назад. Я впервые понял, что имеют в виду театральные актеры, когда они говорят, что им нужна живая аудитория, переживающая вместе с ними.
Проводив Клер до двери ее квартиры, он помедлил с пожеланием спокойной ночи, надеясь, что она пригласит его зайти к ней. Она этого не сделала. Поэтому Джеф в конце концов сказал:
– Наверно, этот вопрос звучит глупо из уст сорокапятилетнего мужчины. Можно мне поцеловать тебя?
Она улыбнулась, и он поцеловал ее – с теплотой, но без страсти. По напряжению ее тела он понял, что она не позволит ему большего. Когда он снова приблизился к губам Клер, она отвернулась и прошептала:
– Пожалуйста, Джеф. Я – замужняя женщина.
– Странно это слышать сейчас.
– Так будет до тех пор, пока я не встречу моего мужчину.
– Я не могу оказаться им? – спросил он.
– У тебя есть одно преимущество. Ты нравился Ирвину.
– А тебе?
– У нас с Ирвином сходные вкусы, – с улыбкой сказала она.
Поцеловав его в щеку, Клер исчезла в квартире. Он подождал, пока она запрет дверь, и вошел в кабину лифта.
Утром, перед отлетом самолета, Джеф позвонил ей. Она уже встала и казалась счастливой. Он услышал крики детей, которые возились с новыми игрушками. Узнав голос Джефа, Клер сказала:
– Никогда не делай этого больше! Джеф, это, должно быть, обошлось в целое состояние!
– Ерунда, деньги – это ерунда! Если только это доставило им радость!
– К моему сожалению, да. Теперь они будут ждать таких сюрпризов постоянно. Ты их испортил.
Он внезапно изменил тон беседы:
– Клер, мне уже пора идти. Я хотел спросить – если я сумею организовать для тебя роль в «Театре КМ», ты прилетишь? Это неплохие деньги, и они оплатят все расходы.
– Это будет значить, что мне придется оставить мальчиков на целую неделю.
– Я понимаю, – сказал Джеф. – Это слишком большой срок?
– Это будет впервые с…
Она не закончила фразу.
– Подумай об этом, – настойчиво попросил он.
– Хорошо, – обещала она.
– Я позвоню тебе через несколько дней, чтобы узнать твое решение.
– Сделай это, – сказала Клер.
Затем, внезапно, чтобы он не положил трубку, произнесла:
– Джеф!
– Да?
– Мне следует объяснить тебе кое-что, – сказала она. – Если женщина была замужем за человеком, которого любила… или влюбилась в человека, за которого вышла замуж… ей трудно…
Клер мучительно искала нужные слова.
– Ей требуются более серьезные отношения… не просто связь. Если она имела все, части окажется мало. Поэтому если ты собирался… Я не хотела разочаровать или рассердить тебя. Ты можешь меня понять?
– Да, – тихо ответил он.
– Тогда все о’кей. Я подумаю об этом, – сказала Клер.
3
Вернувшись на Побережье, Доктор запланировал две встречи. Первую – с Элом Майерсом, главой «Сентрал Студиос». Вторую – с Уолтером Крейгом, совладельцем весьма эффективной, хотя и малоизвестной фирмы, занимавшейся политическим анализом и консалтингом. Встречи были назначены одна за другой: чтобы поспеть на ленч с Крейгом в «Перино», Доктору следовало провести беседу с Майерсом без всяких осложнений и задержек. В «Перино» можно было поговорить, не рискуя привлечь к себе излишнее внимание.
Поскольку Доктор не хотел тратить много времени на Майерса, он выбрал неформальный, дружеский тон.
– Эл, мы знакомы слишком давно, чтобы ходить вокруг да около. Поговорим откровенно. Я хочу оказать вам посильную помощь. В конце концов мы не меньше вашего заинтересованы в процветании этой студии. Она – наш дом. Так что снимайте! – заявил Доктор.
Майерс пережил и хорошие, и плохие времена в кинобизнесе. Он видел, что «Сентрал Студиос» из стабильного производства фильмов превращается в убыточное предприятие, сводящее концы с концами за счет ТВ. Хотя Майерс и зависел от телевидения, он не желал окончательно признавать его право на законное существование. ТВ, точно рак, захватило три четверти его студии, но он втайне надеялся, что когда-нибудь оно исчезнет и все будет, как прежде.
– Ирвин, – спросил он, – что вы думаете о сценарии?
– Я видел лучшие сценарии, но видел и худшие. Кто может сказать? Некоторыми сценариями я бы не стал и зад подтирать, но фильмы оказались хитами! – с уместным энтузиазмом сказал Доктор.
– Он вам не понравился, – сказал Майерс.
– Какое имеет значение, что я думаю?
– Имеет, и весьма большое, Ирвин. Я обсудил наше положение с бухгалтерами. Принимая во внимание нынешние обстоятельства, сейчас разумнее всего будет отложить производство картины.
– Отложить производство картины? – задумчиво произнес Доктор.
– У нас трудности с ее финансированием. Ни один банк не желает участвовать в этом деле, полагаясь только на репутацию двух звезд и режиссера.
– Тогда, по-моему, у вас нет выбора. Конечно, отложите съемку! – слишком охотно согласился Доктор.
– Я рад, что вы так считаете, – сказал Майерс. – Потому что мне нужна ваша помощь.
– Моя помощь? Это ваша студия, Эл. Если вы хотите отменить постановку, сделайте это.
– Есть одна загвоздка.
– Загвоздка? – спросил Доктор.
– Обязательства, – пояснил Майерс. – Перед режиссером и обеими звездами. Это почти половина бюджета. Отмена съемки будет стоить почти столько же, сколько ее осуществление.
– Режиссер и две звезды…
Доктор задумался.
– У вас контракт типа «Снимай или плати»?
– Во всех трех случаях, – ответил Майерс. – Вам это известно.
– Я знаю, что они – наши клиенты, но я не помню детали контрактов.
Доктор сделал вид, что он погрузился в размышления.
– «Снимай или плати». Положение серьезное.
– Настолько серьезное, насколько вы хотите сделать его таким, – сказал Майерс.
– Я? Что я могу сделать?
– Наш юрист предложил, чтобы вы уговорили ваших клиентов отказаться от их прав в пользу будущего контракта на другой фильм. Есть и лучший вариант – вы продаете их другой студии, и они освобождают нас от обязательств, – предложил Майерс.
– Я должен посоветовать трем моим клиентам отказаться от их законных прав? Могу ли я сделать это и остаться честным агентом? – простонал Доктор.
– В конечном счете они, возможно, окажутся в выигрыше. Как и все мы, – сказал Майерс, предпочитая не ссылаться на дюжину известных ему случаев, когда ТКА обманывала своих клиентов, преследуя собственные интересы.
– Попросите меня о чем угодно, Эл, но не предлагайте мне пожертвовать интересами клиента! – возмущенно сказал Доктор.
Убедившись в том, что Коун не уступит, Майерс решил прибегнуть к угрозе.
– Нам уже отказал Банковский трест. И Американский банк. Если мы займемся интенсивным поиском денег, в киномире распространится слух о том, что трое ваших важнейших клиентов не внушают доверия финансистам. Как это отразится на их будущих гонорарах? Настаивая на этой выплате, они, возможно, совершат самую худшую ошибку.
– Я буду с вами честным, Эл. Если они попросят у меня совета, мне придется сказать им, что они должны требовать выполнения условий контракта, – сказал Доктор.
Опечаленный Майерс встал и направился к двери. Когда он взялся за ее ручку, Коун задумчиво произнес:
– Эл…
Майерс повернулся. Тон Доктора вселил в него надежду.
– Эл, я не могу посоветовать моим клиентам просто так выйти из игры. Но кое-что я могу сделать.
– Да? Что?
– Возможно, мне удастся помочь вам найти деньги, – сказал Доктор, делая вид, что он пытается решить проблему.
– Где?
– У меня есть друг – президент банка в Сент-Луисе. Он периодически спрашивает меня насчет возможностей финансирования кинопроизводства. Если бы я свел вас двоих…
Казалось, Доктор обдумывает осуществление этого замысла.
– Позвоните ему! Попросите его прилететь сюда за счет студии, – тотчас предложил Майерс.
– Избежать слухов будет легче, если вы полетите в Сент-Луис. В конце концов, если сделка не состоится, зачем всему Голливуду знать об этом?
– Верно. Я полечу в Сент-Луис, – согласился Майерс.
– Я позвоню ему и постараюсь договориться о дате.
– Пусть это произойдет как можно скорее, – попросил Майерс. – Уже назначен день начала съемок.
В промежутке между уходом Майерса и ленчем с Уолтером Крейгом Доктор заказал разговор с Сент-Луисом и поговорил с президентом банка, который к этому времени стал таким же служащим ТКА, как и Спенсер Гоулд.
– Дик, тебе позвонит и нанесет визит Эл Майерс. Ты должен дать ему восемь миллионов на съемку картины. В качестве залога потребуй студию со всей ее фильмотекой и землей. Одна территория стоит миллионов тридцать. Если бы эти идиоты думали о земле, а не о фильмах, они бы так разбогатели, как им и не снилось. Но кинематографист всегда остается кинематографистом. Это просто какая-то болезнь!
Доктор положил трубку в уверенности, что в течение года он станет владельцем «Сентрал Студиос». Лучшей стороной сделки было то, что ТКА не покупало студию. Все станет результатом неудачного соглашения с банком, заключенного студией с целью финансирования провалившейся картины.
