Текст книги "Собрание сочинений в трех томах. Том 3."

Автор книги: Гавриил Троепольский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 32 страниц)

Коридор больницы. Евсеич говорит врачу:

– Да нельзя, нельзя ему помирать! Невозможно!

– Это дело немыслимое, – подтверждает Терентий Петрович, – Такой человек не должен умереть.

– Все просим! – говорит Катков.

Врач задумался и, не ответив ничего, пошел. Но, обернувшись, спросил:

– У него есть близкие?

Терентий Петрович недоуменно посмотрел на собеседников и ответил врачу:

– Все близкие.

Палата. Алеша сидит все так же на краю постели. Шуров тихо говорит:

– Она тебя полюбит сильно… Полюбит, Алеша. – И он ласково проводит по руке Алеши.

Задумчивое лицо Алеши.

Телеграф районного городка. Алеша держит телеграмму, стоя у окошка в очереди: перед ним еще два незнакомых нам человека собираются давать телеграммы. Мы читаем телеграмму в руке Алеши:

«Таисии Ельниковой

Шуров больнице ему плохо выезжайте. Алеша».

Тося среди подруг и товарищей-студентов, окончивших институт. Все веселы. Только Тося грустна. Девушка обращается к ней:

– Тоська! Почему ты в Сибирь едешь? Практика на черноземах, а работать…

– Сибирь – хорошо! – отвечает за Тосю крепкий парень. – Я там и родился. Вместе поедем.

Швейцар к Тосе:

– Ельникова! Вам телеграмма!

Тося хватает телеграмму. Плачет. Подруги читают телеграмму. Парень-сибиряк говорит:

– Самолетом, Тося!

Тося вынимает деньги, пробует их считать и говорит:

– Не хватит на самолет.

– А ну, ребята, девчата! Давай, у кого сколько!

К Тосе тянутся руки с деньгами. В одной руке – три рубля, в другой – рубль.

Областной аэропорт. Тося выходит из самолета.

Тося в правлении колхоза. На двери табличка: «Председатель колхоза Шуров П. К.». В кабинете председателя за столом Катков. Он встает навстречу Тосе. Она останавливается среди кабинета и спрашивает:

– Жив?

– Врач уверяет, что все… это… обойдется, – уклончиво говорит Катков.

– Я еду сейчас же.

– Нельзя! Смотрите!

За окном страшная буря.

– …Такого и деды не помнят. Вода идет стеной. Десять телят унесло с луга… Только – завтра, Тося. И ни машиной, ни подводой – только пешком.

– Я сейчас…

– Через реку – нельзя. Река бурлит.

Волны. Река. Буря.

Кабинет Каткова. Катков продолжает:

– Я все приготовлю на завтра. Сейчас узнаем о состоянии по телефону.

– Я должна там быть! – упрямо повторяет Тося.

– Не пущу! – решительно говорит Катков. – Идемте ко мне!

Тося садится на стул.

Слышен ритмичный стук часов, глухое завывание ветра. Дождь хлещет в окно.

Тося поднимается и подходит к Каткову. Тот встал.

– Митрофан Андреевич… Я пойду, – говорит Тося тихо.

Катков секунду молчит. Он острожно положил руку на плечо Тоси и тихо произнес:

– Иди…

И Тося вышла.

Тося идет по улице. Дождь сечет косыми ливнями.

По улице бежит вода, сплошь залив землю. Ветер клонит ветви деревьев. Гром. Но лицо Тоси воодушевлено и освещено внутренним светом большой любви.

Тося идет.

Палата. Шуров смотрит в окно. За окном дождь. Крупные капли, как слезы, стекают по стеклу.

Игнат на пожарке. Он видит идущую Тосю. Он догоняет ее, снимает с себя плащ и набрасывает его на плечи Тоси. Она благодарно смотрит на улыбающегося Игната и идет дальше. А Игнат пошлепал ладонями по животу, а локтями – по бокам и на бегу весело говорит, глядя в небо:

– Давай, давай. Игнат не простудится!

Тося в поле. Она идет, завернувшись в плащ. Дождь. Молния. Гром.

Бурлящая река. Волны, волны. Тося на берегу реки.

Тося в лодке. Волны захлестывают за борт.

Палата. Шуров лежит, отвернувшись к стене. Мы видим, у, него под мышкой термометр. Но Шуров не спит.

Тихо открывается дверь. Неслышно входит Тося. Она замерла. Кто-то из коридора так же тихо закрыл за нею дверь. Тося смотрит на Шурова, не решаясь его беспокоить и, видимо, думая, что он спит.

Шуров лежит в том же положении, глядя в сторону. Мы видим, как чья-то рука осторожно и нежно прикасается к термометру. Шуров смотрит на эту руку, и в глазах его появляется радость – он переполнен счастьем. И вот он кладет свою ладонь на ту руку и, нежно сжав ее, гладит. Потом поворачивается, встречается взглядом с Тосей, сидящей на его кровати, и, не выпуская ее руки, говорит:

– Пришла?

– Пришла, – отвечает Тося просто и душевно, погладив Шурова по щеке.

А дни шли и шли…

Вокзал. Поезд Новороссийск – Москва. Проводник проверяет у пассажиров билеты. Среди пассажиров и Алеша. Он ищет глазами среди публики кого-то. Идут Шуров, Тося, Костя и Игнат. В сторонке стоит Настя с узелком в руках, но Алеша ее не видит. Настя смотрит на Алешу. Все, кроме Насти, группой подходят к Алеше. Он улыбается им. Все молчат.

Гудок отправления поезда. Шуров берет Алешу за плечи, смотрит в глаза и крепко, по-мужски, целует и отходит. Алеша смотрит на Тосю, потом тихо, с улыбкой, говорит ей, пожимая руку:

– Спасибо вам, Тося!

Второй звонок. Игнат говорит:

– Вот… Значит… уезжаешь… – вдруг рывком прижимает Алешу и, всхлипывая, плачет, как-то по-детски, просто, искрение, не стыдясь слез.

– Бывай здоров, Алеша! – прощается Костя и жмет Алеше руку.

– Пишите мне про поле, – говорит Алеша Шурову и становится на подножку вагона.

Настя порывисто бросается к Алеше, но, подойдя, смущается, опустив глаза. Игнат помог: он взял из ее рук узелок и передал Алеше уже на ходу поезда.

Поезд отходит. Алеша смотрит на нас с подножки и машет рукой. И каждому из провожающих кажется, что он прощально машет именно ему, в том числе и Насте.

Шуров и Тося смотрят вслед уходящему поезду.

А поле колхоза «Новая жизнь» было таким же хорошим, как и всегда.

Утро в поле. Шуров с Тосей. Тося прижалась к нему, смотрит вдаль. Они стоят на возвышенности, и перед ними расстилается поле.

– Дорогой наш Алеша!.. Как опишу ему поле – спрашивает Шуров не то у себя, не то у Тоси.

На экране поле. Звучит голос Шурова:

– Поле, поле!.. Чем определить твою красоту? Не ты ли пробуждаешься утром, умытое росой, когда в каждой капле отражается мир?

Картина утреннего июньского поля. Роса играет блестками. Большая капля росы приближается к нам, и мы видим отражение неба в капле.

– …Не ты ли волнуешься буйной пшеницей и шепчешь ласковыми овсами?

На экране волнующаяся буйная пшеница: море хлебов!

– …Не ты ли улыбаешься приветливо золотистыми цветами подсолнечника, который целый день поворачивает свои головки, следя за могучим солнцем?

На экране крупные цветущие шляпки подсолнечника.

– …Не твои ли это цветы льна, как голубые глаза дитяти?

На экране поле цветущего льна. Голубое море цветов, сливающееся на горизонте с небом. И не отличите, где кончается лен, где начинается небо. Ласковая русская голубизна!

– …И не на тебе ли, поле, в зимние стужи лежит серебряное покрывало от края и до края, куда достанет глаз?

На экране тихое зимнее поле. Дорога уходит далеко-далеко!

– …Не на твоих ли могучих просторах бушуют вихри метелей, когда в ураганных звуках слышится то плач младенца, то надрывный вой сирены, то завывание волка?

На экране зимний ураган. Не видно ни зги!

– …Да, это ты! Ты и тихое, если не тронет ветер, ты и буйное, если ворвется буран, ты и нежное в ласковых всходах, ты и суровое в зимнем раздумье. О, поле! Россия моя советская, моя земля, всегда красивая и любимая!

Та же картина утреннего июньского поля.

– …Нет силы, чтобы описать твою красоту и мощь! И я преклоняю пред тобою обнаженную голову в благодарности и восхищении! Преклоняю голову и перед людьми, преображающими твой лик, строящими новую жизнь!

Шуров стоит с обнаженной головой рядом с Тосей на том же месте. При последних словах подходит к ним Попов Иван Иванович. Они не заметили его прихода. Он положил руку на плечо Шурова и говорит:

– Кто не умеет ценить новой жизни, кто не желает бороться за новую жизнь, тот ее недостоин.

Проезжает автомашина с транспарантом «Новая жизнь».

Комбайн, школа, детские ясли с надписями «Новая жизнь».

Шуров обнимает Тосю и говорит:

– В новую жизнь!

– В новую жизнь! – повторяет Тося.

1955 г.

Примечания

В третий том Собрания сочинений Г. Н. Троепольского вошли произведения разных жанров, написанные в 1962–1971 годах, а также киносценарий «Земля и люди» (1955).

В КАМЫШАХ

Впервые – «Новый мир», 1963, № 4, 10.

Книга «В камышах» – это «раздумья вслух немало повидавшего человека, пришедшего в литературу действительно от земли» (Гр. Анисимов. «Юность», 1965, № 7). Сразу же была замечена и новизна этого жанра для писателя. «Мы узнали нового Троепольского, на этот раз сатирически заостренного, но лирического (хотя и с искорками юмора), раздумчивого, от души радующегося прекрасному в природе и людях. Этот Троепольский мягче и задушевнее того, которого мы знали раньше… Но он по-прежнему нетерпим к злу, его мягкость не оборачивается обывательским добродушием, всеядностью» (Нат. Соколова. «Литературная газета», 1963, 13 июля).

Одно из важнейших достоинств повести в том, что писатель открывает в каждом из персонажей «яркого, самобытного человека, индивидуально своеобразного и в то же время несущего частицу того, что называется характером нации, тем историческим опытом, который народ накопил на своем пути, сохранил в нелегких испытаниях времени» (А. Хватов. «Звезда», 1965, № 10). Троепольским изображены люди, которые «всегда, во всех обстоятельствах сознавали себя и были хозяевами земли, хозяевами жизни…» (Л. Якименко).

К наиболее сильным, драматическим страницам повествования критика относила рассказ о судьбах Митьки Шмеля (глава «Хуторок над речкой») и агронома Петра Чумака (глава «Муравьиная повесть»). Отмечалось значительное социальное содержание повести, направленное против «косной силы бюрократизма и администрирования – методов работы и системы мышления, порожденных практикой культа личности» (А. Хватов, там же).

Особое обаяние новой книги Троепольского виделось в «сокровенном чувстве природы, в умении показать деревенского человека в отношении к природе…» (Л. Якименко). Эти «тетради охотника» – «песнь во славу русской природы, которую видит художник острого глаза и чуткой души» (Гр. Анисимов). О своеобразии и глубине поэтического восприятия природы Троепольским писала и О. Чайковская в статье «Природа и время» («Новый мир», 1965, № 10).

Повесть переведена на польский и чешский языки.

БЕЛЫЙ БИМ ЧЕРНОЕ УХО

Впервые – «Наш современник», 1971, № 1–2; «Наука и жизнь» (по тексту «Нашего современника»), 1972, № 1–2–3; «Роман-газета», 1973, № 2. Повесть неоднократно издавалась отдельной книгой и в сборниках.

Повесть посвящена А. Т. Твардовскому, человеку, от которого во многом зависела литературная судьба Г. Троепольского. Твардовский успел прочесть рукопись повести и дал согласие на посвящение…

История Белого Бима вызвала прочувствованные отклики профессиональной критики, читателей. В печати появились даже песни и стихи, посвященные Белому Биму. Известно, что критика вырастает от соприкосновения с настоящей литературой. Критические суждения о новой повести Троепольского выделялись искренностью, тонкостью эстетической и нравственной оценки. Было понятно, что «Белый Бим» – особенно дорогая писателю книга, «книга судьбы», в ней звучит «личная нота», находят выход «выстраданные мысли о человеке, добре, зле» (Л. Якименко. «Долг человеческий». «Литературная газета», 1971, 5 мая). Потому-то так заметен был в повести «еще один „персонаж“ – это голос: то ли автора, то ли еще какой-то чистого тона голос», «мудрый голос» (Л. Фоменко).

«„Белым Бим“ продолжал традиционную для русской литературы тему „Каштанки“ и „Белого пуделя“ как глубоко человековедческую, а не какую-нибудь кинологическую» (Л. Саенко, С. Ялмар. «Бим, его друзья и враги». «Звезда», 1971, № 8). Эта книга – «о верности, о преданности, бескорыстии, о высоких чувствах, которые не только не ослабляют живое существо, но делают его сильнее, могущественнее» (Л. Фоменко.).

«Когда всех маленьких героев этого замечательного произведения советской литературы пытаешься представить себе по отдельности, в воображении возникает почему-то один образ – образ трогательного, чистого, такого верного и такого беззащитного до поры существа… Ему противостоит, образ злобного, жадного, ограниченного человека, – почему-то очень уверенного в своей безнаказанности… И если не покарать, то хотя бы выбить его из состояния безмятежности хотелось, видимо, писателю» (Б. Панкин. «Комсомольская правда», 1973, 5 октября).

Критика находила в повести философский подтекст, значительно расширяющий «смысл сказанного по конкретному поводу» (Д. Дычко. «…Чтобы не было неправды и зла на земле». «Литературная Россия», 1971, 30 апреля) и выводящий чаще всего к мысли «о нерасторжимости жизни… о взаимосвязанности и обусловленности всего живого» (Л. Якименко), об ответственности человека за естественное и гуманное развитие жизни.

Как достоинство повести отмечалось, что писатель нигде «не впадает в антропоморфизм», никогда не приписывает Биму человеческих мыслей (Л. Саенко, С. Ялмар). Троепольскому, «чтобы возбудить наш интерес, внимание к животному… нет нужды „возвышать“ его до человека. Он выбирает другое – точно описывая поведение Бима, волчицы, сороки, он просто открывает вам глаза на то, как много в этом поведении, а стало быть, и в мотивах его общего с нашим…» (Б. Панкин). «Чтобы понять живое существо, надо суметь взглянуть на мир его глазами. И Г. Троепольский заставляет читателей совершить такое превращение: мы словно „в облике“ Бима начинаем скитаться в поисках хозяина…» (Н. Бронецкая. «Дружба народов», 1973, № 9).

Исследователь творчества Г. Троепольского В. Скобелев в статье «Требовательная человечность» хорошо определил идейную, нравственную суть «Белого Бима»: «Повесть утверждает добро» как трудную, но «реально выполнимую норму человечности» (Сб. «Голоса времени». Воронеж, 1974).

Постановлением ЦК КПСС и Совета Министров СССР Г. Н. Троепольскому за повесть «Белый Бим Черное ухо» присуждена Государственная премия СССР 1975 года.

Режиссером С. И. Ростоцким (он же автор сценария) по повести поставлен художественный фильм в двух сериях с одноименным названием (1977 г., студия им. М. Горького).

Повесть издана в большинстве союзных республик на языках народов СССР. Переведена в социалистических странах – на болгарский, чешский, словацкий, польский, венгерский, немецкий (ГДР) языки, а также в капиталистических странах (Швеция, Голландия, Финляндия, Турция, Греция, ФРГ и др.) – всего на двадцати языках.

О РЕКАХ, ПОЧВАХ И ПРОЧЕМ

Впервые – «Новый мир», 1965, № 1.

Первоначальное название (в рукописи) – «Следы на воде».

Очерки «Дорога идет в гору» (см. т. 2) и «О реках, почвах и прочем» представляют в настоящем Собрании сочинений лишь часть публицистического творчества Г. Троепольского.

Известно мнение Валентина Овечкина о рукописи, которую он читал как член редколлегии журнала «Новый мир»: «После прочтения отличной статьи Троепольского, написанной убедительно, страстно, с большой душевной болью, с таким публицистическим накалом, что и мертвого взволнует, главная мысль – о судьбе других малых рек в стране… Желаю статье Троепольского не литературного, главным образом, успеха, а делового, – чтоб она была прочитана всеми людьми, близко заинтересованными в поднятых им вопросах…» (В. Овечкин. Статьи, дневники, письма. М., «Советский писатель», 1972).

Очерк вызвал большое количество писем читателей, в том числе ученых и специалистов.

В 1966 году решением Пленума ЦК КПСС, созванного специально по вопросу мелиорации, образовано Министерство мелиорации СССР, а осушение и орошение поставлены, на строго научную основу и в соответствии с природно-климатическими условиями районов СССР.

После Пленума ЦК КПСС Г. Троепольский еще опубликовал большую статью в двух разделах о проблемах мелиорации пойм малых рек: 1. «Сколько воды человеку нужно?» 2. «Об осушении и „осушении“». – «Правда», 1966, 4 и 5 сентября.

Теперь, в частности на Черноземье, главное в мелиорации, по словам Троепольского, – борьба с эрозией почвы и загрязнением рек, охрана берегов и пойм от нерациональной губительной распашки, орошение и обводнение. Уже добрый десяток лет Облводхозы края занимаются иными проектами, а не теми, печальной памяти «правильными». Кстати, загубленная когда-то «осушением» речка Тавровка (см. очерк) в значительной части находится… на дне водохранилища «Воронежское море».

Хотя очерк «О реках, почвах и прочем» стоил автору нескольких лет труда и волнений, само произведение, выполнив практическую задачу, в настоящее время представляет лишь значение литературное. Поэтому автор счел возможным изменить некоторые фамилии на вымышленные. По его словам, со спасением и сохранением малых рек (и больших!), с обводнением на черноземах пойм (!) для полива немало предстоит сделать нам и потомкам; сами фамилии из прошлого уже не будут иметь конкретного значения, а обладатели их просто-напросто перешли из жизни в литературу и могут быть безличными – «знакомыми незнакомцами», по В. Г. Белинскому.

ПОСТОЯЛЬЦЫ – единственная пьеса Г. Троепольского (литературный вариант). Впервые – «Подъем», 1971, № 5.

ЗЕМЛЯ И ЛЮДИ

Впервые – «Литературный Воронеж», 1955, № 36.

Киносценарий написан на основе рассказов из цикла «Записки агронома». Фильм «Земля и люди» поставлен режиссером С. И. Ростоцким на киностудии им. М. Горького (1956 г.).

Стремление Г. Троепольского к участию в искусстве театра и кино не случайно. Отвечая на анкету журнала «Вопросы литературы» о проблемах творческого взаимодействия и взаимовлияния различных видов искусств, Г. Троепольский писал: «Художник подобен губке: он впитывает жизнь всю, целиком, везде и всегда, не задумываясь над вопросом: „А что бы мне из этого написать такое-этакое?“ Потом уж, когда жизнь потребует, оно приходит само, и именно то, чего нельзя не написать… Все, что взял у жизни, отдай ей же. Художник не хочет умирать должником. Во всем этом различные виды искусства – родные братья и близнецы. Они помогают друг другу, того не замечая» («Вопросы литературы», 1964, № 3).

В этих словах Г. Троепольского много заветного, выношенного, они хорошо объясняют природу всего творчества писателя, вызванного к бытию волей жизни и волей таланта.