Текст книги "Собрание сочинений в трех томах. Том 3."
Автор книги: Гавриил Троепольский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 32 страниц)
Чекмарь(в бессилии). Друг он – вам… или враг?
Силков. Кто?
Чекмарь. Председатель!!!
Силков. Теперь понимаю. Отвечаю: враг!
Чекмарь. Вот что от вас и требовалось. Подпишите вот это… (Сует бумагу.)…и вашему врагу – каюк.
Силков. А что тут в бумаге?
Чекмарь. О той самой кукурузе!
Силков. О какой такой кукурузе? (Будто догадавшись.) А-а, тогда давайте, правда, сызнова, чтобы не спутаться. (Снова передвигается на краешек стула.) Наша фамилия, стало быть, Тарас Палыч Силков.
Чекмарь(к публике). Братцы! Что же это такое?! (Бегает по сцене, кружит у стола и около Силкова.) И это называется – союзник!
Силков (невозмутимо и твердо). Враг он мне, председатель…
Чекмарь останавливается как вкопанный.
…Но боязливый я, в чем и корень зла, говорю. Только и утешения – ни снять меня, ни уволить неоткуда: должность моя навечно – колхозник. Совсем было я собрался в город, хоть бы дворником. А его назначили – не поехал. Судьбу мою, стало быть, возвернул назад. Да. Вот у нас – Аришка Кривая. Бедность в те года перенесла такую – ни в сказке сказать. Тоже хотела, полубосая, в город – оказать честь областному центру. А куды ей, недотепе? Не понимает.
Чекмарь. Ох!
Силков. А при Иванове не поехала. И дом теперь – под железом, оцинкованным.
Чекмарь. Гибну!
Силков. Стало быть, мне иттить?
Чекмарь(кричит). Итти-ить!!!
Силков (встает). Затем до свиданья. Не обессудьте. Я все по-честному. (Заметил, что Чекмарь облегченно вздохнул.) Могу и еще поговорить. С хорошим человеком – почему не поговорить? Можно. (Садится вновь). Давайте и про речку обсудим, чтоб второй раз не приходить. Есть у нас Афонька Куцый. Так вот, у него коза была…
Чекмарь (вне себя). Что коза?! При чем коза?!
Силков. Сдохла коза.
Чекмарь. Почему сдохла коза?!
Силков. Пойма высохла, соль выступила – и коза сдохла. Афонька-то слезьми да соплями изошел: две беды сразу – речки нету, козы нету. А он староват, одинокий – только и жил рыбой да козой. Все ж таки он глуповат – человек: чего так убиваться? По моему разумению, помирал бы сразу – и делу конец. Не может сообразить: пензии нету, – в колхоз-то запоздал, – козы нету, речки нету – чего и сморкаться на каждый порог? Вы бы сходили к нему, ублаготворили словесно. Может, поймет, что для его же пользы вся эта география получается. А то – ишь ты! – ходит по дворам, агитирует, говорю, на каждый порог. (Таинственно.) Ежели вы хотите, я на него могу – жалобу, чтобы вы его вызвали. Ведь он чего говори-ит…
Чекмарь. Я… больше… У меня… Мозги-и!
Силков. Уморился, сердешный. Трудная ваша должность. Ну, отдохни маненько. А про Афоньку, я завтра приду, доскажу. (Идет к двери, обернулся.) Может, напутствие какое будет?
Чекмарь. Не могу!.. Желаю… Желаю поумнеть.
Силков(кланяясь и как бы по рассеянности). Того и вам желаем. (Уходит.)
Чекмарь запрокинул голову на спинку стула, в бессилии опустив руки. Входит в прихожую Кузин.
Кузин (указывая на двери). В эту или в эту? (Поет.) Надо влево повернуть, повернул направо…
Входит Бояров.
Бояров. Поем, значит? Забавно. Вы не из ансамбля песни и пляски?
Кузин. Нет, из кладовой – Кузин.
Бояров. А-а, понятно. Обожаю веселых людей. Подождите минутку. (Идет к Чекмарю и в ужасе.) Илья Данилыч!!! Что с вами?!
Чекмарь(расстегивает ворот, разбито). Не могу. Все. Ведь он же – дурень, дремучий дурень. «Фисгармо-онья»!..
Бояров. А что: неудача?
Чекмарь(расслабленно). А! Это даже и рассказать невозможно… Ваша очередь. Пойду – чаю. (Уходит.)
Бояров (в дверь). Прошу вас, товарищ Кузин… Присаживайтесь.
Кузин. Спасибо. (Садится, энергично щелкает семечки.)
Бояров (наукообразно). Имея в виду самодовлеющее значение среднего руководящего звена на данном конкретно-историческом отрезке, мыхотели бы знать ваше мнение по отдельным моментам кормопроизводства и качества руководства в колхозе данной наиважнейшей отраслью… Речь, следовательно, о кукурузе и о пойме Красавки. Мы – то есть я и вы, – находясь на разных концах цепи, являемся звеньями равнозначными. Каждый из нас обязан гордиться тем, что он – звено, за каковое можно тянуть, предварительно выбрав его в надлежащем месте. И вот… мы считаем, что для выяснения вопросов, упомянутых выше, именно вы могли бы помочь в большом и важном деле. Я очень краток. И полагаю, вы поняли намек с одного слова.
Кузин. Бесполезно.
Бояров(недоуменно). Не совсем понимаю.
Кузин. А я совсем не понимаю… С нашим председателем – бесполезно.
Бояров(облегченно). Откровенность делает вам честь. Почему же бесполезно? Не ладите?
Кузин. А если скажу – не ладим?
Бояров. Порекомендовал бы. Вы не могли бы быть председателем?
Кузин. Еще ка-ак! Я их, колхозников, прижал бы так, что они и в воскресенье работали бы. Я из недели девять ден состряпал бы! Я бы их: влево, вправо, вперед! Влево, вправо, вперед!
Бояров. Извините, не надо многословия. Ясно. Тогда, во-первых, действительно ли он, Иванов, приказал стравить скотом, а потом вспахать кукурузу и пересеять просом?
Кузин. Действительно. Всходы были плохие – весна холодная, а кукурузе, ей давай тепло.
Бояров. А если для вашего «друга» вы напишете кратенько-кратенько: «Всходы были нормальные»?
Кузин. А вы – никому об этом?
Бояров. Честное слово.
Кузин. Рискнем, пожалуй. (Решительно начинает писать.)
Бояров. Вот и отличненько. (Довольный прошелся и у авансцены.) Один козырь в руках. Уметь надо!
Кузин. Нет, раздумал. Иванов потом слопает с требухой. (Идет к двери.)
Бояров. Что вы? Куда вы?.. Напишите хотя бы ваше личное мнение.
Кузин. Личное мнение – лишнее сомнение. Раздумал. Боюсь. (Выходит в прихожую.)
Бояров ошеломлен.
Входит Анюта. Сцена в прихожей.
…Чтоб ты провалилась со своими семечками! Надоумила. Язык опух, как от ящура. Видишь?
Анюта. На благо народа, папаша, надо и языком поработать. Потомки не забудут ваш скромный подвиг.
Кузин (легонько дает подзатыльник). А еще студентка! Какой из тебя агроном выйдет? Никакой. (Уходят.)
Входит разбито Чекмарь.
Чекмарь. Скоро вы его уломали. (Садится на койку, обхватив голову.) Болит жутко. Столовая на перерыве. Нельзя ли сюда – чаю?..
Бояров(смотря в одну точку.) Сюда – чаю…
Чекмарь(поднимает взор на Боярова). И у вас осечка? (Встает.)
Бояров. Дело осложняется. Шелухой заплевал.
Чекмарь. Вот и видишь, товарищ Скирда ошибся – на дураков опирается, а разве скажешь? Тут уж, видно, терпи, молчи. (Решительно.) По вопросу о речке – без опросов, без заявлений: только материалы комиссии с техническими выкладками. Хватит рассусоливать! Мы обязаны, это наш долг: так или иначе Иванову – панихида.
Бояров (задумчиво). Говорят, когда охотник добивает зайца и – каждый раз мимо, то он озлобляется… на зайца…
Чекмарь. Это вы – к чему?
Бояров. Ау меня против Иванова злобы нет. Но… поручение. (Удивленному Чекмарю.) Потом. Потом скажу. Подумаю…
Чекмарь(недовольно). Не буду мешать… А чаю я все-таки найду! (Уходит. За дверью его голос: «Товарищ заведующая!».)
Бояров (один). Самое главное: как теперь быть с машиной? (Думает.) Стоп!.. Великолепная идея!
Занавес.
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Картина пятая
Прошла неделя. Тот же уголок площади и парка. Несколько рядов скамеек, на них сидят Кузин, Силков, колхозники и колхозницы. За столом, накрытым красным, сидит Иванов, сбоку секретарь заседания. Миша, Анюта и Поля стоят группой в стороне. Бояров отдельно от других: ему и Чекмарю поставлены особые стулья и маленький столик. Свищ стоит позади Боярова. Легкий гул от приглушенных разговоров. Заседание идет уже давно. Дед спит сидя. За небольшой трибуной Чекмарь продолжает доклад.
Чекмарь. Поэтому я и обязан приглушить нездоровые тенденции, поэтому же я и огласил выдержки из заключения комиссии, хотя я имел право и не делать этого. Дорогие товарищи! Мы сейчас живем в период маловодья в нашем крае, но мы не знаем, что натворит вода, когда будет полноводье. Вот в чем соль! Пропускная способность всех рек будет увеличена вдвое. И вас никто не спросит, поскольку вопрос этот – научно-специальный…
Недовольный гул голосов.
Миша. Аль всемирный потоп еще раз будет?
Свищ. Отсталость и малоразвитость.
Чекмарь. Вы поддались на нездоровую агитацию по своей… да… малоразвитости… Вот еще из акта комиссии, последнее. (Читает.) Пункт сто шестьдесят второй: «Комиссия считает, что главный идеолог нездоровых настроений в колхозе – сам председатель! Его нельзя оставлять у руководства, как бы он ни настраивал массы…» Народ этого требует! Нельзя оставлять. (Секретарю.) Записывайте мои слова точно: народ требует… нельзя оставлять. Это мы установили из многочисленных бесед. Записали?..
Свищ (сорвался, тычет пальцем в Иванова). Полное разложение! Была установка – распахать травы, а он – ни одного га! Была установка – «кукуруза – королева полей», а он – семь тыщ убытку! Была установка о речке, а он – письмо в Москву. Позор! Позор и нашему родному колхозу… А от кого начинает вонять?.. От головы. Чего смеетесь?! Брошу я вас, брошу! И тогда – смерть критике в колхозе: заскорузнете вы, задубеете. Критика – огонь нашей жизни, самокритика – струя: одно – горит-прожигает, другое – глушит нутре. Разве ж вы поймете? Эх, вы!
Входит Кислов с папкой под мышкой, спешит.
Анюта бросается к Кислову, тепло приветствует, жмет руку. Кислов что-то быстро говорит Иванову, садится рядом с Анютой.
Иванов(Чекмарю). Извините. Прошу.
Чекмарь(раздраженно). Не заседание правления, а конская ярмарка. Как вы развинтили народ, товарищ Иванов!.. Заканчиваю: я назвал вещи своими именами, я изложил суть заключения комиссии. Неопровержимость доводов и доказательств абсолютно ясна. Я кончил. (Садится рядом с Бояровым.)
Иванов. Слово имеет Петр Андреич Кислов. Назовем это содокладом товарища Чекмаря.
Чекмарь(вскакивая). Это еще что за партизанщина?!
Кислов(за трибуной). Я, товарищи, прямо из Москвы. Что там было – опустим: и я покричал, и мне попало…
Оживление.
…Москва слезам не верит, а верит документам. Вот мы и составили втроем свое заключение и отправили по назначению…
Чекмарь. Кто это – «мы»? Кто – «втроем»? Кто вас уполномочил?
Кислов(всем). «Мы» – это: я, Иванов и профессор Устинский. Вы знаете профессора – он тут бывал, да и Леонид Петрович учился на его кафедре, и Анюта учится у него же. Читаю наш главный вывод: «Проект – полный брак. Поправить Красавку и улучшить пойму можно только в том случае, если поставить две плотины и два шлюза для регулирования воды». (Чекмарю.) Так что, волей-неволей, придется там (пальцем вверх) рассматривать два заключения – ваше и наше: чье перетянет. (Садится на свое место.)
Силков. Ну-у, пошла заваруха! Кто перетянет: профессор иль Скирда? И тот соображает по сельскому хозяйству, и – этот. Кто тяжелей? Вот она какая дела-то…
Чекмарь(Иванову). Судить будем! Судить, если поставите плотины. А вам, Кислов, придется хлебнуть горюшка – похлопочу лично.
Кислов. Я в этом не сомневаюсь – на то иду.
Иванов. Какое же примем решение по информации докладчиков?
Силков. Вношу. Никому не будет обидно: принять к сведению – товарища Чекмаря на пятьдесят процентов, а товарища Кислова на сто пять процентов.
Кузин. У Тараса Палыча «нездоровые тенденции по малоразвитости». Поправляю Силкова: принять к сведению. И все.
Иванов. Кто за предложение Тараса Палыча с поправкой Ивана Кузьмича?.. Единогласно.
Силков (с деланным возмущением). Почему голосовал без процентов? Как это так? Даже ум у ребятишек в школе считают на проценты, по успеваемости. Возражаю.
Иванов(строго). Товарищ Силков, подчинитесь большинству.
Силков. Молчу. (Садится и Чекмарю.) Видите? Рот затыкает.
Иванов. Слово предоставляется товарищу Боярову – о кукурузе: по поводу моего вредительства.
Бояров(за трибуной). Товарищи!.. Нужен точный учет убытков. По предварительным данным, примерно, семь тысяч.
Поля. Да вы что: очертенели?
Бояров. То есть как? (Иванову вежливо.) Руководите, пожалуйста.
Иванов. Поля, покультурней. В прениях возьмешь слово.
Поля. Я в прениях не умею, а мысли есть. Не уносить же их обратно домой? Голова лопнет.
Иванов (Боярову). Четыре тысячи литров от каждой коровы. (Указывает на Полю.) Медаль «За трудовую доблесть»… Ценим!
Бояров (уважительно). Меда-аль?.. Медаль – отличненько! Но ей не придется выступать в прениях…
На сцене недовольство. Силков пальцем подзывает Мишу, указывает на спящего деда. Миша пробирается к старику, расталкивает его.
Миша(на ухо деду). Дедушка! Ваш вопрос. Давайте.
Дед(обводит всех взглядом и Боярову). Товарищ! А церкву нам нельзя открыть? А? Хуш бы для стариков. Вы бы там похлопотали. А?
Бояров(деду громко). Я – по науке, а не по церкви!.. (Всем.) Не волнуйтесь. Вопрос этот мы пока снимаем. О чем и сообщаю. А доклада не будет…
Собрание загалдело. Сообщение Боярова обескуражило всех.
Чекмарь (вскакивая). Что это означает, товарищ Бояров?
Бояров (под гул голосов, Чекмарю одному). Вы хотите, чтобы и мой вопрос они скомкали? Как же они после этого будут обсуждать нашу машину? Я не могу терять контакты, которые завязал здесь Лапкин. А мне нужен акт испытания. Поняли?
Чекмарь(угрожающе). Я все понял. Так вот оно что означает – «Баланс поведения»! Что ж, приму меры уже через высшие инстанции! Слышите, Иванов: через высшие инстанции!
Иванов (вышел из терпения). Да черт с вами! Доводите дело Свища до конца!
Чекмарь. До-ве-ду. (Уходя, Иванову.) До новых встреч. (Боярову.) До встречи… «на ковре» у товарища Скирды. (Уходит.)
Свищ (кричит всем). Эх, вы! Один только я тут и стою на платформе Советской власти! А у вас? Ни убеждениев, ни платформы, ни самокритики! (Боярову.) И у вас! Об чем и я приму меры.
Силков. Ты-то стоишь на платформе, да поезд-то ушел давно.
Свищ. Вот она, жгучая темнота! Все молодые года на них положил, а они… (Иванову.) Свихнул ты народ! В центр напишу! Морально освистаю на весь Советский Союз! (Боярову.) И вас тоже! (Демонстративно уходит.)
Иванов (устало). Переходим к последнему вопросу. Где он, товарищ Лапкин?
Выходит из-за кустов Лапкин, в руках клетка и указка.
Лапкин. Здесь я, здесь. Машина готова к испытанию.
Иванов. Слово товарищу Лапкину. Прошу.
На сцене аплодисменты.
Миша и Лапкин быстро вывозят машину на сцену. Это черное сооружение выглядит примерно так: высота чуть более метра, длина не менее двух метров, впереди раструб, над ним фотоглаз – нечто похожее на огромную фару; сверху и сбоку пять-шесть белых рычагов и рукояток; сбоку надпись: «Опасно для жизни» и череп с костями.
Лапкин. Это изобретение – результат связи теории и практики. Задача машины – улавливать сусликов, вредителей наших богатейших полей. Колхозы несут огромные потери: ведь чистое зерно жрут! Но, однако, в наш век кибернетики нет ни одной сложной машины для улавливания сусликов. Оградить землю от вредных грызунов – неотложная задача всего народа. Наша машина, следовательно, необходимый спутник при рациональном использовании земель. (Польщенный общим вниманием, научным тоном.) Перед вами – ФАСУЛ-ТРИ, то есть Фото-Авто-Сусле-Уловитель. ФА-СУЛ. Если в поле зрения фотоглазка (указкой)… вот здесь… попадает суслик, то автоматически включается мощный электровентилятор… там внутри… создавая таким образом вихревые обратно-поступательные движения воздуха. И, через соответствующее сопло… здесь… моментально втягивает вредителя в соответствующий резервуар… там, внутри… в этом месте… Суслик же, в свою очередь, обязан удариться о рифленую стенку резервуара, и – каюк!.. Я все покажу в действии. (Ставит клетку перед Фасулом.) Итак, вредитель находится в поле зрения фотоглаза. Освободите поле зрения – начинаю! (Орудует рычагами…)
Силков держит кисет, собираясь закурить. Слышен нарастающий гул, треск, потом рокот. На сцене ураганная струя ветра в сторону ФАСУЛА. Все отпрянули. Самые любознательные – Миша и Силков – героически выдерживают, оставаясь у машины. Лапкин открывает дверцу клетки – суслик летит в раструб.
…(победно.) Хоп! Нет вредителя! Центнер зерна в закроме!
Кисет Силкова летит в раструб.
Силков. Кисе-ет!
Лапкин(включает уловитель). Там. Аминь. Упокой, господи!
Анюта. А кисет?
Лапкин. Думаю, он потерял форму предмета. (Открывает сверху люк, достает кисет, дважды чихает.) Табак… (Еще раз чихает.)
На каждый чох ему желают здоровья:
Силков. Будьте здоровы! Табаку-то целая пачка. Усманьский!
Миша. Здоровья и долгих лет!
Анюта. Успехов в труде и счастья в личной жизни! (Чихает, рассмеялась.)
Входит Махоткин, восторженно смотрит на смеющуюся Анюту. Она, увидев его, осеклась, затихла, отошла в сторону. Махоткин помрачнел, оседлал стул Чекмаря, рядом с Бояровым, подбородок на спинку, следит за Лапкиным.
Иванов. Вопросы будут?
Дед. Церкву бы нам… для стариков. А? А помрем – тогда и закрыть бы сызнова. А?
Иванов(громко). Данилы-ыч! Не к делу твой вопрос!
Дед. Ага. Спасибо. Хлопочи, Леонид Петрович, – ты человек хороший, хлопочи. А то – ни церквы, ни речки, а нечистую силу привезли.
Иванов. Вопросов нет. Что же мы тут можем?
Лапкин. Запишите коротко: Фасул-три уловила суслика в присутствии многих людей. И коротенький акт в пятнадцать строк. Можно? Текст – вот он. (Передает Иванову.)
Голоса. Уважим! Какой нам убыток?
Силков. Человек старался. И вреда никакого, акромя – кисет.
Лапкин(всем). Благодарю вас, дорогие товарищи.
Входит Кострова, идет к Боярову, что-то пытается ему сказать, но тот не обращает на нее внимания – идет к Лапкину.
Иванов(Лапкину). Насчет акта решим в рабочем порядке. Спасибо за удовольствие! (Жмет ему руку, и оба чихают, как кажется зрителю, благодарным чохом.) Из тридцати мероприятий и совещаний самое веселое – ваше.
Бояров восторженно жмет руку Лапкину.
Кострова(наконец-то передает записку Боярову). От Чекмаря. Велел передать срочно.
Бояров (то отдаляя, то приближая записку к глазам). Курица лапой, и та – лучше. Михей Харитоныч, вы всегда выручали меня в таких случаях своими способностями. (Передает записку Лапкину.)
Лапкин (читает). Снятие доклада о вредительстве Иванова на кукурузе есть пособничество вредительству. Вы – соглашатель! Доложу по форме. И будете вы очень бледный, к чему приложу премного стараний. Считайте этот день концом вашей карьеры. Чекмарь.
Бояров. Стоп! Этого нельзя читать!
Лапкин. А больше и нечего читать, Аким Карпыч. «Концом вашей карьеры» – и все.
Бояров оцепенел.
Иванов(смотря на Боярова). Все! Заседание окончено.
Пауза. Уходят статисты. Остальные следят за Бояровым.
Бояров(сорвался с места). Не допущу! Я ему объясню. (Уходя, Лапкину.) Михей Харитоныч, ведь я же… ради машины… Не правда ли?.. (Уходит.)
Лапкин. Конечно, конечно.
Кострова. Зря он побёг. Чекмарь-то прыгнул в попутную, и был таков.
Лапкин(уходя, раскланивается). Благодарю вас за внимание! Благодарю вас!
Махоткин(на поклон Лапкина, подражая голосу Анюты). И счастья в личной жизни! (Смеется, пародируя Анюту.)
Лапкин, опасливо глядя на Махоткина, уходит.
Анюта (решительно подходит к Махоткину). Ты чего надо мной издеваешься? Забыл?
Махоткин. Что было, забыл, а что будет, узнаешь скоро. Даром это не пройдет – ни тебе, ни Иванову. (Раздраженно.) Чего ты ко мне пристала?! Хочешь, чтобы я тебе при всех ответную пощечину влепил? Хочешь? Хочешь?
Анюта пятится на него. Иванов решительно становится между ними лицом к Махоткину. Оба смерили друг друга взглядом, несколько отступив. Махоткин медленно приближается к Иванову, заложив руку за пазуху и не сводя глаз. Теперь Анюта становится между ними, спиной к Махоткину.
Анюта (отталкивает Иванова, и резко). Он ударит! Леонид Петрович, он ударит! (Оборачивается к Махоткину.) Что ты? Что ты? Ваня, не надо. Не смей!
Махоткин обмяк как ручной.
Иванов. А ударил бы – узнал бы, как и я бью. Теперь мне тоже можно.
Махоткин. Если бы я ударил, вы бы только и успели подумать: «А на кладбище все спокойненько».
Иванов. Плачет по тебе тюрьма, Иван. Сам в нее лезешь. (Неожиданно кричит.) Что у тебя за пазухой?! Давай сюда!
Махоткин. За пазухой у меня… сердце…
Иванов опускает руку.
…А что там рядом с ним – это мое дело. Ну, сажай. Сажай, Леонид Петрович. Сажай Ивана Махоткина, со дня рождения члена колхоза «Новая жизнь». Сажай за то, что он любит… (Поник и отходит к Мише и Поле.)
Анюта идет в сторону, не спуская глаз с Махоткина. Иванов идет к Анюте.
Кузин(у авансцены). Пойдем-ка, Глафира, посоветуемся. Махоткина надо отправлять в отходники, иначе он натворит делов. Пойдем.
Кострова. Да сердце разрывается – на нее глядеть-то! (Уходят.)
Пауза.
Силков (глядя вверх). Тучи сердитые – гроза вот-вот будет. (Смотрит на Анюту и Иванова.) По моему разумению, неженатых нельзя назначать председателями: вред хозяйству от этого, и природе убыток.
Иванов. Исправлюсь, Тарас Палыч, хотя бы и не буду председателем. (Задумчиво и мечтательно.) И повел бы я свою любимую на нашу Красавку. А там, по берегу – парк, цветы… Утро. Тихо. Вода – зеркало. Шелестят камыши. Кричит коростель. Бьет зорю перепел. Вновь летают речные чайки… А мы вдвоем. И вокруг нас – Россия. Родина… Нет, не будет обезображенной моей несчастной Красавки, будет то, что я вижу сейчас, здесь. Чайки вернутся… (Кислову.) Спасибо, Петр Андреич, за надежду. (Берет Анюту под руку.)
Махоткин (что-то решив, в отчаянии). Мишка, друг! Иль у меня душа косолапая!
Миша. Ну, что ты, Иван, так духом упал? Сам не свой…
Махоткин(Иванову). Что на душу мне наступил – мне кровью харкать. (Бросает финку к ногам Иванова.) Иди, заявляй в милицию… иначе – не ручаюсь…
Силков(схватил с пола нож). Ванятка… Иван, Иван! Отродясь того не было у нас… (Прячет нож.)
Миша держит Махоткина за плечи.
Махоткин. Миша, брось… Я ему все скажу напоследок…
Иванов (сдерживаясь). Ну, давай, давай… Махоткин. Ты тут чуть ли не пел: «Бу-удет!» Я вот подожгу свою хорому, а потом и размечтаюсь – какая она «будет» с подзорами да с петухами. Какой дурак может надумать такое: разорить за день, чтобы выправлять годами?.. А мы позволили зарезать Красавку. А ты? В одиночку боролся? Писа-ал в Москву-у! А чего тай-ком-то? Выше народа стал: вот она где, твоя ошибка. А речки нету! (Анюте.) Помнишь, Анюта… Красавку?.. Молчишь?.. Молчи. Нету нашей с тобой Красавки. (Иванову.) И ты виноват не меньше Чекмаря – командир-одиночка! Э, да провалитесь вы все! Не согласен так жить. Ничего не хочу. Если завтра милиция не возьмет – только вы меня и видали в колхозе. (Идет к выходу.) Анют а. Ваня!.. Не уходи!..
Махоткин уходит.
…Еще один – долой… (Горячо.) Леонид Петрович, как же дальше-то?
Миша. Долго он будет скоблить себе душу. Пошли, Поля, догоним.
Поля (Анюте). И любит ведь. Любит-то как! (Уходят.)
Силков. А Иван потерялся совсем – нутром разорился человек… Стареет колхоз, стареет. Останутся бабы да старики – что будем делать, Леонид Петрович? Иванов (неожиданно резко). Работать!!!
Тягостная пауза.
…(Анюте.) Прости… сорвался на последнем дыхании. Ну? Пойдем и мы, Анюта? Пойдем… Слышишь?
Анюта. Не обижайтесь, Леонид Петрович. Я сейчас… не пойду.
Иванов(у авансцены, задумчиво и горько). А не у меня ли «косолапая» душа? Или уж председатель колхоза должен быть отрешенным от жизни, всегда только обязанным перед теми, кто вверху, и перед теми, кто внизу?.. Отрешенным от жизни?.. (Решительно.) Нет, черта с два! Вот так, просто, я не уступлю. Я его проучу. Э, будь что будет! (Направляется в сторону Махоткина.)
Силков (что-то решив). Стой! Эдак я за тобой не поспею.
Иванов. А вы – куда?
Силков. Как – «куда»? С тобой. Тебе сейчас, Леонид Петрович, одному-то… Поллитровочка у меня стоит вторую неделю безработная. Посидим, потолкуем об жизни. Выпьем дружненько. Може, попоем согласно. (Тихо поет.) Ой, да ты кали-и-ина…
Иванов. Пошли! Я – тоже человек!
Глухой раскат грома.
Иванов и Силков уходят.
Анюта(задумчиво смотрит вдаль, и Кислову). Вы грозы боитесь?
Кислов. И боюсь, и люблю… Смотри, туча на тучу идет… вот… сейчас молния и – гром…
Анюта. И небо бывает черным…
Гроза усиливается.
Кислов. Природа напоминает нам, Анюта, о своей мощи, о величии! Но уж если она наказывает, то жестоко и навечно. Мы в ответе перед нею за ошибки наших предков и за свои. Наши дети и внуки будут отвечать за нас… Неужели человечество останется без чистой воды, а счетчик Гейгера, в то же время, подскочит за черту, где уже начинается первый пункт смертного приговора всему живому? Неужели же люди на Земле так и не поймут, что наши потомки могут услышать, как по земному шару прокатится горестное и скорбное песнопение «Ныне отпущаеши раба твоего…»?
Эхо повторяет: «Ныне… отпущаеши раба… твоего».
…Нет! Пусть же для них зацветут пустыни, вырастут новые леса, потекут полноводные и чистые реки! Пусть журчат речушки и ручейки! Этому не жаль посвятить всю жизнь.
Короткий промежуток тишины, как это бывает в перерывах между Грозовыми разрядами, когда еще не пошел дождь. Душная тишина.
Затем молния, сильный гром.
Анюта. С вами… легко. И не страшно.
Кислов(берет ее ладони). А мне с вами – больше чем легко.
Анюта(отстраняется). Никогда так не говорите. Мы – просто друзья.
Резкое затемнение.
В темноте – впечатление ночной грозы в степи. Слышен шум приближающегося дождя.
Картина шестая
Дом для приезжих. Поздний вечер. За окном дождь. Гроза. Мрачно, жутко. Бояров сидит у чемодана, готовый к отъезду. У двери стоит Кострова. Общий помер пуст, там полумрак.
Бояров. И уехать не на чем…
Кострова. Любая машина застрянет. Куда в ночь ехать? Хороший хозяин в такую погоду скотину со двора не выпускает. Ишь, какой хлещет!
Бояров(садясь за стол). А мне надо уехать обязательно. Я здесь не могу. Какое-то предчувствие чего-то неотвратимого.
Кострова. Это оно от погоды – тоска-то.
Бояров. Погода действительно… Дождь, гром, глушь… Гром, глушь, дождь…
Короткий сильный гром.
Кострова(крестится). Свят, свят…
Бояров (машинально подражая ей, подносит пальцы ко лбу, но, спохватившись, отбрасывает руку в сторону, как чужую и лишнюю). Одичал. Одичал за неделю.
Кострова(мнется у двери, собираясь уходить). Что я хотела спросить: Анюта сюда, в гостиницу, не заходила? Ушла из дому. А он – вон какой хлещет! Греха-то!
Бояров(смотря в одну точку). Анюта? Какая Анюта?
Кострова. Дочка моя, дочка.
Бояров. Дочка? А-а, дочка… Нет, никакая дочка не заходила…
Кострова. А Махоткин?
Бояров (опасливо). Не было. Что ему тут нужно?
Кострова. Рыскает по селу – ищет Анюту. Прямо домой вломился. Ой, боюсь беды, боюсь.
Бояров (как бы самому себе). Беда уже стряслась. Сказано: «Последний день карьеры»… И Свищ поможет… Какая жертва ради машины, на алтарь науки!.. (Обхватив голову, облокотился на стол.)
Кострова. Ну, я пойду. (Безнадежный и презрительный жест в сторону Боярова.) И что ему – до нашей жизни! (Уходит.)
Бояров, в том же положении, зажав виски, то ли думает, то ли дремлет под звуки ливня, покачиваясь.
Входит в общий номер Лапкин.
Лапкин (включает свет). Вся хорома для одного. Все расползлись. И мой Бояров – в лепешку… А Лапкин с победой! Всегда мне не везло в понедельники, а сегодня – отличный понедельничек! Вот как надо жить. Только так. А пока, пока спать спокойненько. (Разбирает койку Чекмаря и напевает.) Любимый город может спать спокойно… (Выключает свет.)
Пауза. Ощущение времени. Луч света падает на постель Лапкина: он спит, на лице счастливая улыбка. Луч медленно гаснет.
Бояров. В городе и я спал бы спокойно, как все люди… А тут – глушь, дождь, гром… Надо взвесить все наедине, оглянуться ретроспективно. (Откидывает одеяло на кровати, раздевается.) Да. Где-то я ошибся. Как это все случилось? Ведь я всегда шел в ногу со временем, и вдруг – «соглашатель»… «доложу по форме»… Это уже удар в лоб. (Задумался.) Почему именно сегодня так ярко вспомнился весь мой тяжкий путь в науке? Сколько пришлось в поле… перестроек! М-м-м… Спорил, защищал и отрицал. Отрицал и защищал. Менделя отрицал и Менделя защищал. Нога моя всегда была в струе течения времени. И было ясно – что защищать и что отрицать. (Идет к авансцене. К публике доверительно и расстроенно, оглядываясь назад и по сторонам.) И вот настало время: нет установки для сельскохозяйственной науки. Нету! Наука развивается в спорах – это верно. А о чем спорить, если нет установки? Так – впустую? Жить так нельзя… Можно ли решить такое одному?.. А я один. Уж не схожу ли я с ума? (Задумался.) Нет, не один! Есть преданный единственный друг… (Идет к Лапкину.) Вы здесь? (Громче.) Михей Харитоныч! (Горько.) И этот бросил, уехал. (В отчаянии, начальственно.) Товарищ Лапкин!
Лапкин(вскакивает, и спросонья). Товарищ министр? А? Кто, кто тут? Я сейчас – брюки…
Бояров (включает свет). Дорогой мой, Михей Харитоныч! Я верил. (Садится за стол.)
Лапкин(всклокоченный, облегченно). Ах, это вы. (Огорченно.) А какой был со-он! Будто я сижу в министерстве… (Осекся, садится против Боярова, и слегка недовольно.) Ночь – а вы бродите…
Бояров. Остались только вы у меня – верный человек.
Лапкин(более твердо). Так. Дальше.
Бояров. Все неясно. Посидим, посоветуемся… Где истина? Нет ее.
Лапкин(встает, причесывается, заложил руки в карманы, обходит стол, останавливается перед Бояровым, и свысока). Что вы хотите от меня, товарищ Бояров?
Бояров(оторопело встает). Вы… Михей Харитоныч… я… Вся надежда у нас с нами – Фасул…
Лапкин(наступая и строго). Хотите присосаться к изобретению? Не выйдет! Я вам отдал все, что можно. Я терпел – срок кончился… Соавторства не будет!..
Бояров пятится назад, к двери. Лапкин медленно наступает, не вынимая рук из карманов.
…Что вы хотите от меня, товарищ?
Бояров (в ужасе пятится в свой номер, осматривается). Неужели это – сон? Никого нет… Спящий должен лежать… не в этом ли истина? (Ложится, завернувшись одеялом с головой, спрятавшись.)
Лапкин (прикрыл дверь за Бояровым, свысока плюнул в его сторону, постоял так, прошелся из угла в угол, и к публике, нагло). Вы еще узнаете Лапкина!.. (Ласково, как давно знакомый нам.) Привет! До встречи! (Хохочет.)
Гром с треском заглушает хохот. Шумно врывается Миша, мокрый от дождя, неподдельно возбужденный и взволнованный. Бояров вскочил от грома, прислушивается.
Миша (кричит Лапкину). Вашу машину – молния! В клочки! В щепки!
Лапкин вздрогнул. Бояров подскакивает к двери, приоткрывает ее и слушает.
Пауза.
Лапкин (хладнокровно и даже довольно). Теперь мне нужен второй акт: «Фасул-три уничтожена при трагических обстоятельствах». Грозой!
Миша. Но беда-то какая! Труда-то сколько пропало!
Лапкин(уверенно, холодно). Не волнуйся. С такими двумя актами возьмут в любой научно-исследовательский институт. Буду строить новую – Фасул-четыре. Остатки сфотографируем – тоже документ. Второй акт не дать уже нельзя. Стихия!
Миша(торжествующе). Цела ваша Фасула!.. А Леонид Петрович акт не под-пи-шет! Так и велел сказать.
