Текст книги "Собрание сочинений в трех томах. Том 3."

Автор книги: Гавриил Троепольский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 32 страниц)

Чекмарь. Эх ты, Анна Кострова! Жизненного опыта у тебя – с гулькин нос. Плоховато соображаешь.

Анюта. И меня поймите: малость испугалась. Я же – не мужчина. Вам, мужчинам, хорошо – вы храбрые.

Лапкин. Еще бы да не испугаться!

Анюта. Как могла… (Выходит в прихожую.)

Чекмарь(ложась). Итак, Силков Тарас и Кузин Антон…

Кислов. Святители Тарасий и Антоний, молите бога о нас.

Чекмарь. Не до шуток. Вызывать их. Опора.

Кислов. Даже колхозников в лицо знает. (Встает, выключает свет, ложится.)

Входит Силков.

Силков. Управилась? (Садится на стул.)

Анюта. Порядочек. Завтра расскажу. (Уходит.)

Короткая пауза. Тихо. Бояров храпит.

Лапкин. Пить хочу. (Выходит в прихожую.) Колбасы налупились – на воду тянет. (Пьет воду, задумался с кружкой в руках, и с завистью.) Кто же это они за такие, что Скирда их так ценит, – Кузин и Силков?

Силков подпрыгнул на стуле.

…(Резко обернувшись.) А вы что тут делаете?

Силков. Сижу. Охрана.

Лапкин. А почему вы, лично, подпрыгнули на стуле?

Силков. Клоп, должно быть. Кто бы ни кусал, мое дело – подпрыгивать.

Лапкин. Колхозник?

Силков. Так точно.

Лапкин. Небось – по базарам?

Силков. Так точно.

Лапкин. А кто будет работать?

Силков. Не знаю. В иные года шефы копали картошку. Может, и опять пришлют. Не знаю.

Лапкин. То-то и оно. (Поучительно.) Рабочий класс и крестьянство идут рядом – нельзя отставать, работать надо. Работать! (Идет в номер и вновь укладывается спать.) Работать…

Кислов (встает, тихо идет в прихожую). А где эта девушка?

Силков. Я сменил. До утра буду.

Кислов. Тоже будешь принимать телефонограмму?

Силков. Какую такую телефонограмму?

Кислов. Девушка приняла. И передала Чекмарю.

Силков. Да ну-у?! Ох, ты…

Кислов. Пугливый ты, папаша. Дедушка, бывало, скажет: доброму гостю – блин в горсть, а иному гостю – голую кость, да и то жалко.

Силков. Лучше, чем в библии. Ваш дедушка – архиерей был или кто?

Кислов. Хватай выше: святые лапти носил, за райской сохой ходил, ковырял землю грешную, а ел лебеду пресную.

Силков. Умственный был дедушка, если внук такой. А мой папашка так жил: детей плодил, податей не платил, своя соха отдыхала, а чужая пахала.

Кислов. Батрачил… Так что мы – родня отчасти, через одно поколение.

Силков. Похоже так: двоюродные подпорки троюродному плетню.

Кислов. Как звать-то?

Силков. Тарас Палыч. А вас как кличут?

Кислов. Петр Андреич… Скажи ты этой девчурке, Тарас Палыч, что Скирда прощается всегда так: «Бывай. Бывай, дорогая! Вот так»… Ну, ночуй хорошо. (Идет в номер, ложится спать.)

Силков(один). Влипли!.. Ох-хо-хо! И молодежь пошла! Мы-то, бывало, по молодости-то, что? Ну, курей парочку, на вечерки, – обнаковенное дело, – и девчата помогут. А теперь культуура! Телефонограммочку – чик-чик! – и будь здоров… Высшее образование – куда та-ам! А получается одна грусть…

На улице баян – мотив «Осенние листья».

…Даже гармонья, тогда была ма-аленькая, тальяночка, а теперь – бая-ян! Во! (Растягивает воображаемый баян и тихо поет.)

 
Осенние листья шумят и шумят в саду,
Знакомой тропою я рядом с тобой иду…
 

Эх, укатила молодость. Жизнь иная – песни иные… Ведь это сейчас я такой степенный, а тогда бы-ыл… (Спохватившись, строго.) Но, Анютка! Ужо-тко я тебе, так насмехнусь! Я те покажу!

Занавес.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Картина третья

Часть площади центрального участка колхоза и небольшого парка – кусты сирени, несколько деревьев, садовая скамейка. Воскресенье. Утро. Тишина. Анюта сидит на скамейке.

Анюта. А какие облака! И небо – синее, синее… Ух ты, сколько неба! В городе его намно-ого меньше… Оно там закрыто кирпичами, там небо без горизонта… Небо, закрытое камнем… А тут…

Входит понуро Махоткин.

…Откуда ты, «прелестное дитё»?

Махоткин. Все шутишь? А у меня… (Дергает ворот рубашки так, что отскочила пуговица.)

Анюта. Ой, Ваня! Пуговка лопнула. Неси иголку, пришью.

Махоткин. Смеешься?.. (Приближается к ней.) Анюта… (Рывком берет за плечи.) Дай, хоть последний раз поцелую!

Анюта(вырываясь). Уйди! Очумел! Среди бела дня…

Махоткин. Нежная моя! (Силой обнимает и целует.)

Входит Иванов.

Анюта(вырвавшись, влепила пощечину). На, тебе «нежную»! (Убегает.)

Махоткин(не видя Иванова). Пришила пуговку. Все! Махоткин напивается и уезжает из колхоза. (Идет, опустив голову, натыкается на Иванова.) Леонид Петрович?

Иванов. Что с тобой, бедовая головушка?

Махоткин. Видали?

Иванов. Ничего не видел, никому не скажу. Присядь-ка. (Садится на скамейку.) Зачем же напиваться хочешь?

Махоткин. С горя.

Иванов. С горя пить – горя не убить, с радости пить – радость загубить. Да ты меня слышишь?

Махоткин. Что надо, слышу, что не надо, не слышу.

Иванов. Не любят девчата – кто ничего не делает. Вот ведь какая петрушка получается.

Махоткин. Не слышу. (Короткая пауза.) А я, по-вашему, ничего не делаю?

Иванов. Конечно. Ты покажи себя – все будут любить.

Махоткин. Скушно все это слушать!

Иванов. Молодой парень, а жить – не живешь, существуешь, по спирали вниз. До чего дошел: трактор бросил, тра-актор!

Махоткин. Не слышу… Терпеть не могу, когда воспитывают. Вас же скоро снимут, а вы – мора-аль!

Иванов. Спасибо за откровенность… Но… не за ту вожжу тянешь, Иван, – вот и едешь кругалем, на одном месте. Потому у тебя и идет все чертокопытом. А так – малый вроде бы…

Махоткин(иронически). За человека считаете… (Горячо.) Вы бы лучше подумали, как у вас под носом Красавку загубили. Жизни нас лишили! Огороды высохли, на нижней улице воды в колодцах не стало. Почему молчали, когда речку корежили?

Иванов. А может, не молчал. Эка, ты какой…

Махоткин. Такой… А меня вы не агитируйте – мне не до того. (Вскакивает.) Анюту отбить хотите? Не отдам!

Иванов(решительно встает). Насильно мил не будешь.

Махоткин. Вам – игрушки. А я – либо с нею, либо – навечно холостой. Беды натворю, а не отдам! (Уходит.)

Иванов. Не грозись – не испугаешь. (Один.) И чего он к ней лезет? Чудак. Не по Сеньке шапка. (Садится, задумался.) Кажется, доживаю последние дни в колхозе. Что-то и я все-таки сделал… А сколько бы еще мог?..

Входит Миша с баяном через плечо.

Миша (подсаживаясь). Трудно, Леонид Петрович?

Иванов. Злой я сейчас. Главное: за что под зад коленом?

Миша. Через Скирду хотел перепрыгнуть. А товарищ Скирда, он… не знаю, как и сказать…

Иванов. Я знаю: обещает одно, делает другое. Огромной воли человек. Если уж он дал обещание, то никакая сила в мире не заставит его выполнить это обещание. Не человек – крепость!

Миша. А я думаю, главное тут – доморощенный Свищ.

Иванов. Не доморощенный, а выращенный. Всю душу вымотал жалобами. Так-таки достиг, ужак чертов! Пятая комиссия – теперь областная…

Миша. Леонид Петрович, а что, если мы… сами что-то придумаем, такое… этакое?..

Входит Кузин с папкой под мышкой.

Иванов(Мише строго). Ты смотри у меня! Я тебе – «придумаю», не рад будешь.

Кузин. Человеку дыхнуть некогда, а тут еще вас воспитывай. И в работе колхоза: ты – на гору, а черт – за ногу.

Недалеко поют девушки – лирический мотив.

Миша. Меня ищут: моя Поля и Анюта… чья – неизвестно, недоступная.

Кузин. И озорная.

Миша(Иванову, подмигивая). А девушка – во!

Входят Поля и Анюта.

Иванов (иронически). Что-то вы ноете, как старцы? Поглядеть-то, артисты!

Анюта. С издевочкой? Как бы тем же не обернулось.

Кузин. Куда им! Вот в наше время, бывало… Поля. Без подковырок, Антон Кузьмич. В ваше время – мякины беремя и то на базар.

Кузин(махнул рукой). Лучше не связываться. Миша. А почему бы и не артисты? (Девушкам.) А ну, оправдаем доверие! Еще одна репетиция. (Иванову и Кузину тоном конферансье.) «Чудеса»! Слова Ивана Махоткина, музыка… моя!

Под баян Миши поют:

Поля.

 
А-чи-чи! А-чи-чи!
Скопом едут толкачи.
Не поверят, не доверят.
 

Анюта.

 
С карандашиком проверят:
Как на ферме у Луки
Отелились гусаки;
Коровы пасутся,
Яйцами несутся;
Подоили индюка —
Двадцать литров молока!
 

Миша.

 
А потом статью в газету:
«Жизнь идет как в небесах —
На ветле растут котлеты,
А на просе – колбаса».
 

Все.

 
Просто, братцы, чудеса!
Пропадай моя телега,
Все четыре колеса!
 

Анюта.

 
Мы гостиницу построим
На двенадцать номеров.
Толкачей когда не будет,
Разместим туда коров.
 

Миша.

 
Просто, братцы, чудеса!
Пропадай моя телега,
Все четыре колеса!
 

Поля.

 
Как в колхозной кладовой
Мед, и сало, и пшено
Тают летом и зимой.
Так по плану решено:
 

Анюта.

 
На утечку, на усушку,
И на кошку, и на мышку.
Хоть ты пой, хоть не пой —
Все-коле-четыре-са!
 

Все.

 
Просто, братцы, чудеса!
 

Миша.

 
Про-теле-моя-подага
Все-коле-четыре-са!
Про-теле-моя-подага
Все-коле-четыре-са!
 

Кузин. Ну, ну, вы! У меня – инструкция: без ордера – ни грамма. Ишь ты! (Раздраженно.) Тоже мне – «Чудеса-а»! (Иванову.) Засяду дома на весь день – приход-расход по кладовой подобью. Не ровен час, и меня начнут проверять… комиссия-то.

Анюта. Вот вы уж и обиделись. Не про вас же – про инструкцию.

Входит Махоткин.

Кузин (Махоткину). Туда же… стихоплет. Мыслишь идеологически неправильно. (Уходит.)

Махоткин (Мише мрачно). Зачем вернул?

Миша. Девчата на луг зовут.

Иванов. Думалось, частушечки-глупышечки, а ты, Иван… ковырнул, дай боже!

Махоткин (так же мрачно). Отвечаю вам и Кузину, заодно:

 
От смеха дверь нельзя закрыть.
Ведь в положении таком
У смеха есть иная прыть —
Он в щель пролезет сквозняком.
 

Анюта. А за это тебе, Ванек, – держи! (Подает руку.)

Махоткин(не выпуская руки). А ты думала – как? (Укоризненно.) Эх, ты! Тоже мне – «прелестное дитё»… У меня три тетради такого…

Иванов (помрачнев, тревожно смотрит на Махоткина и Анюту, потом на часы). Через час к Чекмарю – вызывает письменно. (Спохватившись.) Портфелишко забыл на ферме. (Встает, собираясь уходить.) Кажется, мне тут больше нечего делать.

Миша. Сидите, Леонид Петрович. Я сбегаю. Сидите.

Поля(посматривая то на Анюту, то на Иванова). Пошли-ка, Мишутка, пошли.

Миша. Пошли, Иван?

Махоткин(Анюте). А на луг? (Мише.) Звали же, говоришь?

Миша. Позвали да забыли. Эх! Изменчиво женское сердце. (Отводит Махоткина.) Так что, считай, Анюта подалась на твою сторону совсем.

Махоткин. Ничего ты не знаешь.

Миша. А что?

Махоткин(бьет себя по щеке). Вот что.

Миша. Да ну? Тогда дело – табак. И как же теперь?

Махоткин. Смоюсь из колхоза. Больше ничего меня тут не держит.

Миша(сердито, громко). Брось ты, Ванька, выкаблучивать! Надоело. Бери-ка трактор обратно, а то я из-за тебя по две смены вкалываю. Друг, тоже! Лопнет терпение – гусеничным стащу ваш сараишко под кручу, будешь с дедом собирать по бревнышку.

Махоткин. Та-ащи. Ничего мне не надо. Ничего не хочу!..

Иванов подходит к Анюте.

(Иванову.) Хоть избу – под кручу, не возьму трактор!

Миша. Но-о, завелся с пол-оборота. Глуши пускач.

Иванов(Махоткину). Ты думаешь – что болтаешь?

Махоткин. Председатель пусть думает. А я и без думок оставлю вам отчий дом… под детясли имени Махоткина. Вам только крышу новую поставить да стены заменить. А я…

Поля(Махоткину). Понесло по кочкам – кузов развалится. Полюбуйтесь: человек кончил десятилетку! Образо-ованный какой!

Махоткин. А я ежегодно, к Первомаю, буду присылать вашим деткам приветик из Кировской области. Лес там глухой. На медвежьих шкурах спать буду и радоваться успехам родного и любимого колхоза с речкой без воды.

Миша. Прикрой пробку!

Махоткин. И буду я тосковать о доске почета, где ты, Мишка, висишь со своей любимой Полей второй год и никак не женишься.

Миша. Тормози, Иван! А то такую смазку сотворю – на неделю на ремонт станешь… (Подносит кулак к лицу.)

Поля (отводит руку Миши). Ну, ты мне еще!

Махоткин. Мишка, друг! Какой ты сознательный пахарь, культурный, как медведь, вежливый и нежный, как лемех. Да тут от одного того, что речку слопали, можно сбежать на Северный полюс! Только бы не видать беды этой… Ведь каждый, и стар и мал, думает про себя: за что нас так наказали? Соображаешь? Эх, Миша, Миша! (Иванову и Анюте.) Привет с медвежьих шкур!

Поля, Миша и Махоткин уходят.

Иванов. Ну, что с ним делать? Был парень как парень, и вдруг, за несколько месяцев… ни с того, ни с сего…

Анюта. И вы всегда были веселым, а теперь частенько… какой-то, ну… Вот и сейчас…

Иванов. Кислый? Бывает. Не железный. Тебя это тревожит?

Анюта. Все к вам – с таким уважением…

Иванов. Кое-кто уважает прямо в лоб!

Анюта. То – отдельные… единицы. Но Иван… просто он… (Вздыхает.) непонятный какой-то. Стихи ведь пишет, работал хорошо, а вот – расхулиганился, развинтился… В милицию водили…

Иванов. Непонятный?.. Интересно.

Пауза.

Анюта. Леонид Петрович, а что, если колхозники не дадут вас снять?

Иванов. Что это у тебя глаза стали – хитрючие и озорнючие?… «Не дадут снять…» А если кота в мешке привезут, куда его девать? И местный я, вот в чем еще закавыка. Да и с начальством…

Анюта. Колючий… Куда вам ехать? Мать старая. Один. Свой дом.

Иванов (берет ее ладони). Не хочется уезжать. Но скулить давай не будем. Лучше я тебе – сказку: а навстречу Красной Шапочке – волк! И говорит: я тебя съем! (Пытается обнять.)

Анюта (оглядываясь по сторонам). Не надо. На улице же! Не надо. (Нечаянное неосторожное движение рукой назад.)

Иванов(отпрянув). И мне хочешь, как Махоткину?

Анюта. Аль видели? Девчонку испугались. (Сквозь смех.) Вот бы – номер! Председателя колхоза – по щекам…

Иванов(обнимает Анюту рукой за плечи). Ну так – как же?

Анюта. План сева еще не составила.

Иванов. А мы без плана: на «Волгу» и – в загс.

Анюта. Ничего я не знаю.

Иванов(решительно). Ну, так я знаю. Не могу без тебя. (Обнимает.)

Анюта(отстраняясь). Сейчас придет Миша… Я пойду. (Идет, обернулась.) Вы, Леонид Петрович…

Входит Миша.

…я потом скажу. (Уходит.)

Миша(передавая портфель и заметив воодушевление Иванова). Хотите, я вам – стишок про жизнь? (Декламирует.)

 
Сидит мальчишка у пруда,
Девчонку обнимает.
Вот это – жизнь! Вот это – да!
Вот это я понимаю!
 

Иванов(мрачнея). Опять Махоткин?

Миша. Не-ет. Из города готовенькое привезли.

Иванов. Эх, не ко времени мне сейчас – к Чекмарю. На луг бы, Миша, на луг. Но… поле, люди, жалобы, комиссии, ревизии… стройматериалы… поле, фермы, люди, машины, машины и люди – и так день и ночь. Кто-то должен жить и так. (Идет к выходу.)

Миша. Леонид Петрович, ну, а если мы соберем человек двадцать, да коллективно – письмо о вас в область?

Иванов. Коллективку? Не поможет – ребячество. Мне же еще и добавят мыла. Я сделал все, что мог: сам все написал и сам все рассказал.

Миша. И так – нельзя, и так – нельзя. Значит, сложить нам ручки христосиками и помалкивать? А если я лично не такой уж идейный, чтобы стерпеть и смолчать?

Иванов.(отмахнувшись). Больше мне об этом ни слова. Сам знаю, что мне делать. (Грозит пальцем.) Ох, Мишка! (Уходит.)

Миша. А не сказать ли ему про Анютину телефонограмму?.. Нет, не надо. Но думать будем дружно. (Смотрит за сцену, пятится.) Еще номер! А ну-ка, я Анюту кликну – самый момент. (Быстро уходит.)

Входят Кузин и Кострова.

Кузин. А вдруг Анютка-то – на дыбы, – знаешь ведь, какая она. Сраму не оберешься: дочь выгнала жениха. Тебе с ней и говорить – потихоньку, исподволь.

Кострова. Ни за что! Хоть она и не помнит отца, но – не буду. Совестно.

Кузин. Тогда выхода нам нету… И Леониду Петровичу, до свадьбы ли ему, когда сам на волоске?.. Ты смотри, как все сложилось!

Кострова. То-то и оно… Горе ты мое, Кузьмич. (Легонько гладит его щеку.) Греха-то!

Кузин. Что придумать? Не знаю. (Неловко целует в голову.)

Входит Анюта.

Анюта. Приход-расход не сошелся дома? Или чего забыли?

Кузин. Забыл. Счеты забыл – иду в кладовую.

Анюта. У вас же они и дома есть.

Кузин. Есть… У тех шашка одна западает, костка.

Кострова(смущенно). Пойдем, Анюта, завтракать.

Анюта. Идите, мама, я догоню…

Кострова уходит.

…(Тепло.) Антон Кузьмич…

Кузин. А?

Анюта. Или вы думаете, я вас не уважаю?

Кузин. Ты… к чему?

Анюта. Ведь все село знает!

Кузин(растерянно). Быть того не может…

Анюта(решительно). Поздравляю вас, папаша, с законным браком! (Обнимает, целует.)

Кузин (растроганно). Камень с души сняла… Я-то думал, дурак…

Анюта. Обожаю самокритику!.. И мне семафор открыт: так и загудит замуж ваша взрослая дочь! Две свадьбы: папа с мамой, а дочь… С кем?

Кузин(довольно). С председателем.

Анюта. Это ваше желание, папаша? Но пока об этом…

Кузин. Не до смеху нам, Анюта. С каким председателем расстаемся! Только-только колхоз стал на ноги и – на тебе.

Анюта. А вы приходите вечером к Тарасу Палычу – подумаем.

Кузин(настороженно). Что там еще за новости?

Анюта. Совещание отцов и детей на высоком уровне.

Кузин. А кто будет?

Анюта. Миша, Поля, Иван, я, ну и Тарас Палыч. Приходите. Я вам там про телефо-он расскажу, по секрету. Теперь мы – родня: все можно говорить.

Кузин. Тарас… Тарас-то, он и в юности был с куролесинкой. Бывало, сунет соседского гуся в мешок и – под кошелку его, в сарай. Баба все село обходит: «Гу-усенька, гу-усенька. Съели мово гусеньку, разворуй!» А он зайдет к ней и молвит, вроде бы ничего не знает: «А у нас чужой гу-усь живет под кошелкой». Так она ему еще и самогоночки – стаканчик, еще и почки поджарит. Любил почки Тарас.

Анюта. То было давно, но… интересно!.. Ну, так – как же: придете?

Кузин. Что ж теперь? Раз уж родня – приду.

Анюта. И будет наша жизнь протекать по закону: дочь за отца не отвечает, а отец за дочь – да. Сразу мне и облегчение.

Кузин(ворчливо). Ну, иди, иди. Мать ждет… Ох, и язычок у тебя!

Анюта. А вам – лишняя нагрузка. Чует мое сердце – прибавится вам от меня беспокойства. (Уходит.)

Кузин. Вот и у меня на душе поблажело. (Спохватившись.) Постой, постой… Про какой телефон – по секрету? Ой, они уж чего-то наворочали! А кому расхлебывать? Нам: нету воспитательной работы с молодежью. (Расходился.) Ужо-тко будет им, как куцему на перелазе! Я пойду к ним, но только захвачу чересседельник! И без всякого партбюро, втихаря, вдоль говядины: нате вам, нате! – то по отцам, то по детям!.. (Подумав.) Нет. Чересседельником нельзя: подход неправильный, непартийный подход. Да ведь и девчата там… Эка, куда я свернул с линии. Но я им! Я им зада-ам! И на родство не посмотрю!

Занавес.

Картина четвертая

Дом для приезжих. Окно в общем номере открыто. За столом, заваленным бумагами, сидит хмурый Чекмарь. Торопливо укладывает в чемодане Кислов. Медленно и важно ходит взад-вперед Бояров. Перебирает свои жалобы Свищ, стоя. Все в напряжении.

Свищ. А может, речка вовсе нам и не нужна? Бывало, в воскресенье выгоняешь на работу, а они – с удочками, полный берег, по окуням. Она дисциплине мешает, речка. Она влияет роль на производительность.

Кислов(Свищу). Если вам дадут указание вспахать все улицы села на метровую глубину и так оставить навечно, вы выполните «план»?

Свищ. Согласно указаний – все правильно: может, на той глубине вредность какая найдена.

Кислов(Чекмарю). Вот так вы и с речкой: понизили уровень воды на два с половиной метра, удушили Красавку, иссушили пойму. А теперь не желаете огласки, заметаете сор в темный угол, боитесь за свою шкуру.

Чекмарь. Прекратите!.. А еще мелиора-атор!

Кислов. Люблю свою профессию. Кстати, знаю и разницу между «осушить» и «иссушить».

Чекмарь. Ничего вы еще не знаете!

Свищ. Я считаю, это – недоразвитость.

Кислов. А вокруг сухая степь, где каждая капля воды дорога в почве и в воздухе, где черные бури уже иногда закрывают небо и над черноземным краем… Черные бури – зловещий гость грядущей пустыни. Черные бури – предвестник наказания за вековое бездумное «наступление» на природу… Плотины тут ставить, а не спускать воду в море. И орошать!.. Я против «установки» защищать проект во что бы то ни стало. Нечестно так! Не буду. (Что-то вспоминает.) «Исчезают безвозвратно чудные пейзажи… Лесов все меньше и меньше, реки сохнут, дичь перевелась, климат испорчен, и с каждым днем земля становится все беднее и безобразнее»…

Чекмарь. Какой статистикой докажете? Вредные слова. Стыдитесь!

Кислов. Слова Астрова. «Дядя Ваня» Чехова.

Свищ. А вашему дяде Ване, думаете, не влетит? Честные люди найдутся! Вот только вырезку найду и – приспособлю.

Бояров(Кислову значительно). Вы… с Ивановым разговаривали?

Кислов(резко). Ну и что? Разговаривал не раз. Иванов прав;—я буду его защищать. Вам-то что?

Бояров. Грубо и недостойно культурного человека. Эх, вы! (Возвышенно.) Человек должен быть лучше!.. Так-то. Зарубите на носу, молодой человек.

Кислов. Да, должен быть. А он? Разрушает природу всеми грозными средствами и кричит: «Человек должен быть лучше! Держи вора! У-лю-лю!» Не хочу так. То, что сварганили тут с речкой, это отрыжка того времени, когда корова была важнее человека. Впрочем, тут и коровам сделали плохо.

Чекмарь. Та-ак… На мне ответственность за ход дела – обязан в докладной изложить о вас все. Кума с воза, а кума «на ковер», свечкой! Можете быть свободны.

Кислов (берет чемоданчик). Но совести своей вам не отдам. (Выходит в прихожую, задумался.)

Бояров. Помолчим. Успокоимся. Подумаем.

Немая сцена: все втроем думают.

Входит Анюта.

Анюта (Кислову). Спасибо вам, Петр Андреич! Я все слышала из палисадника – никогда не забуду.

Кислов. Будем друзьями.

Анюта(подает руку). Будем друзьями… Вас ждет Леонид Петрович. Очень важно. Пошли. (Берет его под руку. Уходят.)

Бояров(решительно). Начнем. (Свищу.) Во-первых, удаляйтесь! Пока не позовем, не появляться. Вы – тень!

Свищ. Я – тень! Понятно! Раз уж я не должон знать, то я ничего не должон знать. Вот оно: дисциплина! (Уходит.)

Чекмарь. Во-вторых, исправим мою ошибку. Сначала вызывать Силкова и Кузина согласно телефонограммы, а потом уж Иванова.

Бояров. Но вы же его вызвали.

Чекмарь. Ну и что ж? О том, о сем и – привет. Припрем к стенке готовым материалом потом.

Бояров. Не возражаю. Вы – председатель комиссии, за вами и первое слово. Я – не Кислов.

Входит Иванов.

Иванов(здороваясь). Иванов.

Бояров(подавая руку). Бояров, специалист-кормовик, заведующий филиалом института.

Иванов. Очень приятно, очень.

Чекмарь. А кто – я, вы догадались: Чекмарь.

Иванов(пожимая руку). Чрезвычайно приятно познакомиться. (Садится.)

Пауза.

Бояров. М-мда-а… Ну, как жизнь?

Иванов. Идет.

Бояров. Прогрессируем?

Иванов. Обязательно.

Бояров. И в чем это выражается, конкретно?

Иванов(тоном отчета на очередном совещании, не похоже на себя). В колхозе нет уже ни одной хаты под соломой, кроме как у Махоткина. Фермы рентабельны, хотя в половине колхозов района убыточны. И кроме того, товарищи, за двадцать четыре рабочих дня этого месяца – тридцать совещаний и мероприятий: по сравнению с прошлым годом, за тот же месяц, на семь совещаний больше. Прибавьте три комиссии. Прогрессируем! Все председатели колхозов с высшим образованием, и потому на каждом совещании их убеждают неустанно: удобрения – хорошо для урожая, сеять надо вовремя, убирать без потерь, осушать и там, где сухо, и не трогать кукурузу, даже если всходы получились от будыля до будыля на четыре кобеля. Пропади земля, но сор из избы не вынесем! Таково положение за отчетный период.

Бояров. Это вы – через кра-ай… Как это – «кобеля»?

Чекмарь. Да-а… Лишнее на себя берете. Надломиться можете.

Иванов. Сколько унесу, столько и беру… Когда же созвать собрание колхозников?

Чекмарь. Позво-ольте! Вопросы комиссии не подлежат обсуждению на собраниях. Колхозники – не специалисты. А мы рассматриваем вопросы специальные, технические.

Бояров. В комплексе.

Чекмарь. Заседание правления – пожалуйста: информируем о выводах. А технические вопросы, извините, по материалам комиссии решат там… (Пальцем вверх.)

Бояров. Не можем мы по таким частностям, как речка и кукуруза, устраивать плебисциты, референдумы. Вы меня понимаете?

Иванов. Отли-ично! Но речка – не частность, а жизнь для колхозников. И для меня она – не частность, я на ней вырос… Собрания боитесь, а Свища слушаете. Моя бы воля, давил бы я таких, как вредных гусениц.

Бояров. Вы забываете о демократии, товарищ Иванов. О демократии!

Чекмарь(Иванову). Напрасно волнуетесь заранее. Что от меня лично – постараюсь. Но, к сожалению, мы не всегда в силах переступить законность. У нас – соответствующие, знаете ли, инструкции.

Иванов(иронически). Извини-ите. А если инструкция окажется среди лужи? Вы что: так и пойдете прямо? И втопчете ее в грязь? Конечно, нет. Надо обойти лужу, приблизиться осторожненько к краю, где посуше и поближе, взять инструкцию за уголок, вытащить ее, отряхнуть и – в карман! И законность соблюдена, и инструкция цела, и ноги сухие… Итак, я готов отвечать на ваши вопросы.

Чекмарь. Пока вопросов больше нет. Это мы – для выяснения вашей, так сказать, позиции. Ваша линия нам стала ясной. Для начала этого достаточно.

Иванов. И ваша «линия» для меня ясна. Благодарю вас… Очень приятно для начала, очень. Желаю успеха. (Уходит.)

Бояров. Игриво… игриво ведет беседу. Судя по тону, он что-то задумал против нас.

Чекмарь. Сейчас же, немедленно, вызвать Силкова и Кузина, пока он не принял к ним мер. Более срочного дела не знаю, дороги минуты. (Открывает дверь.) Товарищ заведующая!..

Входит Кострова.

…Надо послать кого-нибудь за некоторыми товарищами.

Кострова. Найду… из ребят. (Уходит.)

Чекмарь. Из ребят даже лучше: без вопросов и рассуждений…

Короткая пауза.

…Попали мы с вами в колхозик. Да-а…

Бояров. Попали…

Чекмарь. Будем начеку, Аким Карпович: все должно быть в строжайшем секрете. Даже Свищ ничего не должен знать о телефонограмме.

Бояров. Насчет секрета вы правы: мудрый человек никогда не ест лишнего, не пьет лишнего, не спит лишнего и не говорит лишнего.

Входит Анюта.

Анюта(по-строевому). По вашему приказанию рассыльный явился!

Чекмарь. О! Анна Кострова. Это – уже надежно. Срочно вызови Силкова и Кузина… Постой. Ты никому – о телефонограмме?

Анюта. Р-рыба! Глухонемая! Кого – первым?

Чекмарь. Молоде-ец. Ну и молодец! Первым – Силкова.

Бояров. Счастье тебе свалилось. Так и сказал – «отмечу»?

Анюта. Сказал. Но последние слова так: «Бывай. Бывай, дорогая! Вот так».

Чекмарь. О! Исполняй.

Анюта уходит.

Бояров. То бывают дурочки в полоску, а эта – сплошь.

Чекмарь. Надо срочно подготовить вопросник. А вы – проектик заявления от них.

Роются в бумагах, спешат, пишут.

Входит в прихожую Силков.

Силков (крестится, и шутейно). Господи благослови!

Чекмарь. Работать будем по очереди, с глазу на глаз. Начинать с более легкого – с кукурузы. Я и начну, наверно?

Бояров. И опять не возражаю. Сделайте одолжение! А я пойду – чайку… Проектик заявления здесь. (Выходит в прихожую и Силкову.) Гм-м… Силков или Кузин?

Силков. Силков.

Бояров. Наверно, молчи и соглашайся – проще будет.

Силков. Ручного тормоза на языке нету – техника не достигла.

Бояров. Я, дорогой мой, мно-ого пинков получал за то, что говорил, но никогда еще не страдал от того, что молчал и не возражал.

Силков. Умно. Спасибо за совет. С нонешнего дня так и буду жить.

Бояров. Вот и отличненько. (Уходит.)

Чекмарь(в дверь). Заходите…

Силков входит в номер, мнется у дверей.

…Садитесь. (Садится за стол.)

Силков. Здравствуйте. Мы постоим.

Чекмарь. Фамилия?

Силков. Можно и сесть. Это вы, стало быть, про меня?

Чекмарь. Ваша фамилия?

Силков. Аль вы меня не знаете? Наша фамилия Тарас Палыч Силков.

Чекмарь. Та-ак. Вы были прицепщиком на тракторной сеялке?

Силков. На какой?

Чекмарь. На обыкновенной.

Силков. Их у нас двенадцать сеялок тракторных, обыкновенных. Какой номер?

Чекмарь(нервничает). Не знаю. Вы кукурузу сеяли?

Силков. Какую кукурузу?

Чекмарь (вдалбливает). Ту кукурузу, какую ты сеял, загубили?

Силков. Да какую, прости бог, кукурузу?

Чекмарь. Ту, какую ты сеял.

Силков. Еще раз извиняемся, в каком поле?

Чекмарь. В том, в каком ты сеял, – потравили?

Силков. Колхоз большой – пять бригад. А вы-то знаете, в каком поле?

Чекмарь (на высокой ноте). Не знаю, не знаю. И знать не хочу!

Силков. А разве ж так можно: не знаю, а потравили?.. Так вы, стало быть, насчет чего?

Чекмарь. Ку-ку-ру-зу! Потравили?!

Силков (еще спокойнее). Дак я ж – не пастух, извините за выражение. И не корова. И даже не овца. И я, извиняюсь, кукурузу на корню не ем.

Чекмарь(вытирая пот). Ты – либо хитрец, либо ду…

Силков. Ни то, ни другое. Я от природы боязливый. Бывало, бабка-покойница поведет к обедне, так я попа боялся. А как увидал еще – портки у него под юбкой мужичьи, так и вовсе перестал ходить в церкву. Страшно! (Передернулся.) Боязливый я, вот в чем корень зла.

Чекмарь. Ты… ты кукурузу сеял?

Силков. Какую?

Чекмарь. Боже мой!

Силков. А вы в бога верите?

Чекмарь. Ух! (Ошалело смотрит на Силкова.)

Силков(устраивается на стуле поудобней). А правда, бог, он, наверно, есть. Вот у нас колхозник был, – помер года три назад, по фамилии Убейбог. Ей-ей, не брешу. Хороший человек был. Пензию получал. Все равно помер. Закурить можно? (Закуривает.) Да. Заехала его кобыла в лужу, с возом, и стала. Стоит, стало быть, стерьва – ни с места. А Убейбог на сухом причитает: «Ну, рыжуха! Ну, что ты из себя воображаешь? Русского языка не понимаешь, что ли? Научаешь, научаешь тебя, а ты – ни в дуб копытом. Совесть-то у тебя человеческая есть?» Застыдил кобылу начисто. А она – ни ухом, стерьва. Да. Ка-ак закричит Убейбог на всю улицу: «Боже ж ты мой! Да помогай ты мне хучь за мою фамилию!» Что ж вы думаете? Поехала, жирафа несчастная. Выехала! Так что бог, он, вполне возможно, есть. Как вы на это скажете?

Чекмарь(уже просительно). Ох… Убей бог, не выдержу.

Силков. Фамилия у него, конечно, не соответствует. А скажите, пожалуйста, кто это выдумывает фамилии для народа?

Чекмарь. Не знаю… В каком поле? Кукурузу сеял?.. Давай… поговорим по душам.

Силков. Я и так – от всего сердца. (Решительно.) Давайте начнем сызнова!

Чекмарь(вскакивает). Проклятье! (Вышел в прихожую, пьет воду, возвращается.)

Силков. Уходить, что ли?

Чекмарь. Продолжим…

Силков. Опять по первому вопросу?

Чекмарь. С другого конца. Какие у вас взаимоотношения с председателем колхоза Ивановым?

Силков. Это как понимать?

Чекмарь. Ну, как – он вас… и как – вы его считаете?

Силков. А я его не считаю. В чужом кармане – не хозяин. А уж как он меня считает – у него надо спросить. До него-то как считали? (Пальцем в воздухе, как на счетах.) Трудодень – палочка, усадьба – выручалочка. Пуд посеешь, два возьмешь и до дому принесешь. Так меня считали. А этот – хи-итрый!

Чекмарь(чуть веселее). А что: не дает ходу?

Силков. Кто?

Чекмарь (вновь раздражаясь). Он. Иванов.

Силков. А чего – он?

Чекмарь. Не дает вам ходу. Не дает?

Силков. Не-ет, дал. Первейший ходок в районе. Мысль, а не ход. Еду, а тарелки у осей так и цокотят про меня: тара-тарас! Тара-тара-тарас! Все наперед знают – Тарас едет! А ежели ее – колесной мазью, чин-чинарем, то «Запорожец» и в подметки не потянет. Баян, а не ходок. Фисгармонья! Вот какая у меня телега! (Неожиданно с сожалением.) Только вот… эх!.. колесной мази в продаже – редко бывает. А скажите, пожалуйста, почему стало колесной мази так мало на белом свете?